Нюра

В этот монастырь на реке мы приезжаем каждое лето. Прельщают природная  благодать, благолепие, пряный дух разнотравья – скорее само место, чем история, церковь и постройки, впрочем, за последние годы хорошо отреставрированные. Даже во внутреннем дворе вместо аккуратно скошенной лужайки и утоптанных дорожек несколько лет уже красуются коричнево-розовая брусчатка и удобные современные скамейки. Цветники также процветают: благоухает золотистый лилейник и кустовая алая роза.

Женский монастырь расположился на небольшой возвышенности и, если пройти его насквозь, то можно, спустясь с другой стороны по широкой бетонной лестнице с бетонными, не к месту установленными вазонами, и пройдя по горбатому мостику над прудом с карасями, а потом через клеверный луг, где всегда пасется одна лошадь, выйти к неподвижной до зеркальности реке.
Ни ветринки. Резким криком разрезают синеву сумасшедшие ласточки. Они, и правда, похожи на души монашек, давно покинувших свои кельи. Как хорошо теперь носиться над крышами и выкрикивать что-то с высоты счастливого забытья! Умиротворенные мы направились к реке. По дороге нас догнала и перегнала маленькая сутулая девушка в кедах, длинной пестрой юбке и джинсовой куртке с нелепой аппликацией Микки Мауса на спине. Давно вышедшая из моды, почти новая куртка, скорее всего, была куплена в секонд-хенде.
Пока мы шли, девушка стояла на берегу, потом резко обернулась и, пытаясь обойти нас, двинулась обратно к монастырю по траве. Лицо широкое, плоское, уже далеко не девичье, а бабье, с застывшим туповатым выражением терпения. С такими лицами ходили здесь крестьянки в 18 и 19 веках.
И я узнала:
– Нюра! – окликнула её.
Но женщина шла всё быстрее. У монастырской стены остановилась, вынула мобильник из походной матерчатой сумки, постояла две секунды и решительно пошла по дорожке, идущей к ж.д. станции.
С Нюрой я познакомилась в молодости в инфекционной больнице. Я, Нюра и ещё одна сорокалетняя женщина попали туда осенью с диагнозом – отравление. Короче, все что-то не то съели. Зачем нас здесь держали, да ещё и кормили, в 90-ые годы было совсем непонятно, потому что уже на второй день после капельницы я почувствовала себя здоровой, а Нюра и Татьяна Сергеевна чувствовали себя нормально дня четыре.
У Нюры история была самая печальная.  В Питер она приехала недавно – после окончания школы из деревни под Лугой. Мать и два брата, как я поняла, сильно выпивали. Братья подрабатывали в Луге. В столовую её устроила какая-то дальняя родственница. Там она стала любовницей завхоза, который обещал прописать у себя и с управляющим по поводу зарплаты поговорить. Зарплата была смешная, хватало с трудом на комнату и еду.  Парень, понятно, был пакостником. Мало того, что ничем не помог, но, видимо, гадко стало самому, что совратил по пьяни малолетку, да ещё и некрасивую, почти юродивую в своей простоте. Вскоре она сама или этот факт стали его раздражать. Он и подставил её, когда выдался удобный момент. – Отравились несколько работников и два клиента, которые из офисов приходили обедать. Вероятно, была виновата свежая капуста. А завхоз сказал, будто он видел, что Нюра руки не всегда моет. Вот и уволили её.
Неделю мы жили в палате душа в душу. Нам с Татьяной Сергеевной принесли из дома передачи и мы подкармливали Нюшу,  успокаивали, как могли. Татьяна Сергеевна с сестрой обещала поговорить насчёт подработки в её магазине. Когда выписывались, все обменялись телефонами.

Прошёл месяц или два, уже не помню. Я сама сменила работу. Мелкие ссоры в первый год супружеской жизни выбивали из колеи. И тут вечером раздался звонок домашнего телефона. Я подняла и, сразу узнав Нюрин хрипловатый голос, положила трубку. Телефон молчал. Конечно, это был не самый плохой поступок в моей жизни, к тому же, в оправдание можно сказать, например: 90-ые годы, неустроенность, нищета, самим бы выжить и т.д.
И вот теперь я смотрела вслед уходящей женщине, для которой, может быть,  этот монастырь – храм был последней надеждой тяжелой и непонятной ей самой жизни, а не чудесной прогулкой.
Потом, прикинув, я поняла, что Нюре теперь должно быть лет сорок пять, а эта женщина выглядела намного моложе. Скорее всего, это была не она.