Похороны

Из омута глубоких и пространных мыслей я выбрался на знакомую мне широкую улицу, где я когда-то был, но точную дату и события вспомнить так и не удалось. Свет, исходящий их шарообразных плафонов уличных фонарей, поблёскивал в лужах и на влажных стенах шершавых коричневых зданий и мягкого асфальта, а глубокое черное небо обволакивало всю большую улицу. Хоть я и был наг и не помнил, как очутился здесь, но строго помнил куда мне следует явиться, хоть и не ясно для каких целей. На моём пути в крупное массивное здание, напоминающее обтесанную гору, я повстречал некоего одинокого прохожего, на фоне пустынной улицы он должен был сильно выделяться, однако он странным образом вписывался в уютный пейзаж, он любезно выдал мне теплый и даже чрезмерно мягкий халат, и я пройдя мимо него, облачился в халат и вошёл в высокие двери монолитного здания. Я знал, что уже опаздываю на службу и при этом выгляжу не столь презентабельно, как того требует должность, но неявка грозила последствиями. Поднявшись вверх по деревянной лестнице, я очутился на просторной лестничной клетке, где топтались различные люди, при параде, в пиджаках и платьях. Из-за черных одежд можно было подумать, что здешняя кампания кого-то отпевает, однако веселые беседы и бойкие перемещения это отвергали. Меня выцепил мой коллега, он явно был занят и куда тот спешил, возможно помогать гостям, и, не обращая внимания на мой внешний вид, он сходу протараторил своё предложение собраться в свободное время ради игры в карты. Карты я любил, хоть и не подозревал этой страсти за своим коллегой, к тому же он будто бы выглядел иначе. Ответить я не успел, или же ответ затерялся в гуще других ответов, и мой коллега успел пропасть с глаз. Я направился вдоль деревянных перилл, опоясывавших комнату по стенам, оббитых душистыми деревянными панелями, и рядом со мной нашлось высокое узкое зеркало, в котором и отразился мой халат в коричневую клетку, а лицо словно тоже было не моё, будто я это не я. Но взглянуть на себя чужими глазами в тот момент было нельзя. Я продолжил движение и вернулся к лестнице, по которой попал в помещение, в этот момент мимо меня пронеслись несколько хохочущих женщин, они не обратили на меня внимания, хоть это и было неприятно, вслед за ними мчалась моя начальница, я встал перед ней, её характер не позволял ей иначе обращать внимание на подчиненных. В вежливой форме я объявил, что имею необходимое намеренье покинуть работу, ибо намечены похороны, она ответила коротким кивком и продолжила своё движение в водовороте гостей. Исполняя своё намерение, я спустился обратно на улицу и направился в том направлении, откуда явился. Спустя несколько поворотов, я смог очутиться в ярко освещенной теплой комнате с несколькими односпальными кроватями. Комната была наполнена веселым шумом нагих молодых влюбленных мужчин. Я прилег на одну из них, ко мне рядом прилёг молодой паренек, и я его приобнял, дабы он не упал с кровати, я провёл ладонью по его боку, словно пропустил по пальцам шелковым платком. Напротив нас так же, но в одиночестве, лежал грузный мужчина и с улыбкой кивал головой. Хоть он был мне незнаком, но будто бы я его уже знал или где-то видел мимоходом, но его добродушная улыбка успокаивало мятежное сердце. В объятиях и спокойствии, даруемое теплой комнатой, я погрузился в дремоту, откуда меня вырвал истошный механический крик. По пробуждении, я оказался один в постели и комнате, которая уже сильно успела поменяться. За окном было свинцовое небо и край кирпичного квартирного дома. Мне потребовалось спешно одеться, ибо батареи работали неважно. На часах было около восьми часов утра, до похорон ещё сутки, но работать вовсе не хотелось. Я приготовил чашку чая, слушая, как снова соседи потоком слоняются за запертой дверью комнаты. Казалось, что каждый намеревался выкрикнуть что-то невнятное именно перед моей дверью, каждый крик или шаг словно врывались в мою комнату, осведомляя о новом дне. До похорон, я занимался неважными делами, в назначенный час мне позвонила мать, призывая к отъезду. К похоронной процессии погода отчистилась и яркое солнце ласкало голубое небо, хоть тепла так же было немного. Мрачный отец и рыдающая мать стояли вместе, обнимая друг друга, я стоял поодаль горестно взирая на покойника, что торжественно лежал в готовом к закрытию коричневом лаковом гробу. После всего я вновь вернулся в комнату к себе, в голове роились воспоминания о произошедшем, по почте пришел конверт с деловыми бумагами, но вставать с постели было невыносимо. Глаза слипались от нескончаемой головной боли и нежелания видеть пустую холодную комнату.