Женщина 22. Бабушкины оладушки

Бабушка, вытирая проступивший пот со лба, снимала со сковородки очередную партию таких любимых её родными оладий. Десять, одиннадцать, двенадцать. Целая горка пухлых и румяных их образовалась на тарелке.
Защипало глаза. Попало что-то? Нет, совсем нет. Бабушка просто в очередной раз осознала, что оладьи придётся есть самой, ведь к ней на день рождения снова никто не приедет. И этот, семьдесят второй, в совсем не по-зимнему тёплый декабрь 2019, она встретит в одиночестве. Мужа не стало давно, умер от обморожения. Был совсем непутёвым, но держалась. Не за него, а за жизнь, которую хотела бы создать, но так и не смогла.
Присела. Вздохнула. Может, зазвонит телефон, который подарила дочь на прошлый день рождения? Ненавистная трубка с такими дорогими сердцу номерами. С безмолвными фотографиями и улыбками вместо смеха и весёлых криков. Несколько густо сдобренных эмоциональными стикерами сообщений в Viber вместо голосов и объятий. Не зазвонит. В который уже раз. Вернее, брякнет оповещением, явив глазам женщины очередную порцию стикеров, смайлов и звенящих пустотой букв.
А оладьи она любила готовить на день рождения. Давным-давно, когда жили впроголодь, перебиваясь на нищенскую зарплату, она, сама того не ведая, завела эту очень знаковую традицию в её небольшой, не самой счастливой, но семье. Оладьи от тёти Маши любили все вхожие в дом. И одноклассники дочери, и сокурсники сына, и соседка, что заглядывала на чай не реже раза в месяц, и даже собутыльники мужа. Сидят, шумят, выпивают и хвалят её оладьи. Те, что она припрятала к приходу дочери. Те, что хотела положить сыну с собой. Стояла у двери, глядела на всё это безобразие, сдерживала слёзы. Улыбалась? Бывало и такое. Друзья мужа были говорливые, лестные речи лились сплошным потоком. Добрые слова, пусть и от совершенно посторонних людей, грели душу. Душу, которую разрывали боль и сожаления. Нет, она не была скупой, она была готова отдать последнее. Но – для детей.
- Эти оладьи для Паши. Эти - для Алёны. А эти, что не совсем удачно вышли, для меня, - нежно касаясь жирными пальцами ещё совсем горячих оладий, женщина раздвигала их на тарелке. Боролась со слезами и охватывающим с каждым днём всё сильнее отчаянием. Никогда не думала, что так будет страдать от одиночества. Что оно такое невыносимое тяжёлое, что ни поднять, ни отбросить нет мочи. А тянуть за собой этот груз для неё, женщине с больными ногами, было невозможно.
- Только с тобой мне, Алиса, и остаётся беседы вести, - смахнула слёзы бабушка Маша.
Экран телефона тут же вспыхнул:
- Здравствуйте. Я могу вам чем-то помочь?
- А что ты можешь, говорливый кусок непонятно чего. Придумают, а людям разбирайся, - ещё больше расстроилась женщина.
- Это всё так, но что вас интересует?
- Ты не умеешь делать ничего необычного! А мне всегда… всегда… хотелось чудес. Но их не бывает, Алисочка! Чудес на свете не бывает!
Экран потух. Действительно, «Алиса» не умела творить чудеса. Да и что для неё горе какой-то одной из миллионов живой души.
- Молчишь… Так и молчи!
Бабушка потянулась за успокоительным, чуть было не опрокинув на себя солонку.
- Надо будет обязательно провести реорганизацию. А то, неровен час, всё поколочу на кухне. Уборки уж будет!
Взглянула на часы. Одиннадцать. Одиннадцать утра, а она уже второй раз пьёт Афобазол. А что там врач говорила? Не больше трёх таблеток в день? Врёт, наверное. Не сдержать химией боли и тоски. Не сдержать.
Легонько скрипнула половица в прихожей, когда женщина брела с кухни в спальню. Чуть пошатываясь, касаясь рукой вылинявших обоев, она нарушала поселившиеся в квартире мрак и затхлость. Нетвёрдая поступь, дрожь в голосе и руках. Квартира угасала, как таяла жизнь в хозяйке дома.
Телефон, бездушный и молчаливый, она оставила на прикроватной тумбочке. Хотела аккуратно положить, а выронила его из рук. Но не попыталась предотвратить падение аппарата. Реакция не та, да и отношение совсем не то. Что с этой трубки взять? Иногда отзывается. Иногда разразиться такими родными голосами, что после разговора женщина ещё несколько минут обнимает телефон, прижимает его к груди, и горько плачет. А он – молчит.
- Не разбила? – всё же проверила его бабушка Маша. В голове проскользнула мысль, что она может потерять связь с родными, если с этим страшным изобретением что-нибудь случится. Страшное, ведь жизнь многих людей проходит через динамики и камеру. Преломляется, искажается, корёжится и выходит такой ненатуральной и лишённой тепла.
Прилегла. В висках стучало. Возникло желание померить давление, но сил подняться уже не было. Совсем плохо стало. У бабушки возникло желание перекреститься, сложить руки и закрыть глаза. Закрыть, чтобы больше никогда не открывать. Чтобы не переживать о том, кто не рядом. Чтобы не чувствовать боль в руках и ногах. Чтобы не вспоминать свои промахи и обиды, когда не спится по ночам.
- Я всегда верила в чудеса, Алисочка. Всегда! Даже когда совсем худо было. Верила – крестилась. Пила освящённую воду, кропила ею по углам. Молилась? Бывало. Но молитвы мои далеко не все были услышаны. Мужа забрали, а покоя мне не нашлось. Быть может, сегодня уже его обрету? На день рождения. Какое глупое совпадение. Какое стечение странных обстоятельств. Подожди… Чувствую… Помню… Матушка моя говорила, что родилась я к полудню. Тяжело было, еле спасли. Но закричала, заголосила на всю операционную. А сейчас и голосить-то нечего.
Экран на мгновение зажегся. Моргнул, будто соглашаясь с безвыходностью ситуации, и снова потемнел. Молчала «Алиса», не подавала признаков жизни. Не мешала угасать жизни хозяйки.
- Я всегда верила в чудеса. Сказать бы сейчас доченьке да внучку, сыночке да его жене, чтобы верили. Ведь верить надо.
Сдавило грудь. Женщина сжала руками покрывало. Стон, рвавшийся из горла вышел наружу лишь тихим шелестом. Будто душа, рассекая воздух, рванула на небеса. Бабушка несколько секунд глядела в потолок, а потом закрыла глаза. Уснула.


***
В подъезде давно не убирали. Грязь, что приносили с улицы жильцы на ботинках, частыми пятнами устилала плитку. Сломанные почтовые ящики глядели на проходивших мимо них людей, разинув свои чёрные рты. В глубине некоторых виднелись пожелтевшие обрывки рекламных листовок, где-то даже ютилась газетёнка. «Подводим итоги го…» виднелось на ней. И каждый, кто обращал внимание на это, ухмылялся.
- Вытирай ноги, - послышался звонкий женский голос. Строгий, но с тёплыми нотками. – Нечего грязь в подъезд…
Голос оборвался. Жуткая картина запустения и грязи открылась глазам входившим в двери.
- Ну вот, а ты сына ноги заставила вытирать кучу времени. А здесь настоящий свинарник! – говорил уже мужчина. Его бас, отражаясь от стен, приговором пронёсся по лестничным площадкам.
- Женя, ну что ты при ребёнке выражаешься!
- Мама, а папа вчера сказал…
- Так, сынуля, папа тебя сейчас возьмёт на руке и перенесёт через грязь!
- Осторожно, у него ведь шарики в руках!
- Мы с Пашей всегда предельно осторожны!
Застучали каблуки. Лифтом воспользоваться не решились. После увиденного в подъезде приходилось только догадываться о внутреннем мире этого устройства.
- Аккуратно, а то ты ботинки вытираешь об меня! Старайся хотя бы не болтать ногами.
Шаркая ногами, мужчина поднимался наверх, строго выполняя предписания жены. Судорожно пытался глядеть себе под ноги, чтобы не оступиться на выщербленных ступеньках, сжимал сына так, что тот пыхтел наравне с отцом. Медленно, но верно они поднимались. Второй этаж, третий. Приближаясь к четвёртому, мужчина сделал небольшую остановку. Кто-то звонил.
- Может, я отвечу?
- Мы ведь с тобой договорились. Сегодня день рождения твоей любимой тёщи, и ты хочешь провести время в своей семье. Это ведь по работе, так?
- Конечно! Не спорю! Но ведь может что-то важное…
- На сегодняшний день, ничего важнее семьи нет. Хорошо? Ты и так по выходным постоянно мотаешься. Не надо!
- Да, пап, не надо!
Мужчина хотел поднять руки, выказав своё полное согласие и примирение с позицией домочадцев, но не смог этого сделать по видимым причинам. Телефон же, обиженно взвизгнув голосом популярной певицы, замолк.
Наконец, они оказались у нужной двери.
- Врываемся? – улыбнулся мужчина, поставив сына на пол. Жена же, указав пальцем на небольшое грязное пятно на куртке, лишь покачала головой. Не хватало мать в возрасте испугать до потери пульса.
Осторожно, чтобы смягчить резкость дверного звонка, она нажала на кнопку. Естественно, её усилия были тщетны. Тишину за дверью всполошила развесёлая мелодия. Прокатилась по коридору, рикошетя от стены к стене, прорвался сквозь решётку вентиляции, там и найдя покой.
- Странно, - немного погодя, пробормотала женщина, - обычно мама торопится открывать.
- Возьми свои ключи. Вдруг она в магазин вышла или к соседке?
- Думаешь? – холодок скользнул по спине женщины, но своего волнения она не показывала. Подумаешь, у матери ведь могут быть свои дела. Тем более, она о себе практически ничего не рассказывает, засыпая вопросами про внука, спокойствие в семье. Обожгло ощущение, что из самого родного и близкого человека она, получается, стала интервьюером, вопросы которого наотмашь отбиваешь стандартными ответами или фотографиями с улыбками «для бабушки». И в этом вина полностью на плечах Алёны.
«Нужно обязательно соединить связки ключей», - думала женщина, роясь в сумке. По не совсем странной случайности, ключи от собственной квартиры были в секундном доступе, когда же такая нужная сейчас связка завалялась в одном из внутренних кармашек объёмистой сумки.
- Мама, я в туалет хочу! – Паша затребовал внимания к своей персоне.
- Павел Дмитриевич, официально вам заявляю, что через несколько мгновений ваше желание сбудется. А сейчас нужно немного потерпеть! – подмигнул отец, потрепав сына по шапке. Естественно, та слезла, и мальчишка не преминул возможностью тут же её стянуть со своей головы. Мокрые волосы его кучерявились в беспорядке.
- Дима, что-то определённо не так! – чуть было не закричала женщина, обнаружив, что двери закрыты не только на нижний замок, но и на цепочку. Она-то и не впускала гостей в дом.
Мужчина, оценив всю серьёзность и обоснованность переживаний жены, тут же принялся за дело. Благо, сам же сделал дверную цепочку чуть длиннее стандартной, что позволило через несколько мгновений, кряхтя и матеря свои с каждым годом увеличивающиеся размеры, сорвать крючок, на котором она и держалась.
Алёна, не разуваясь, не замечая возмущающегося сына, рванула в квартиру.

***
Пронзительно засвистел чайник. Очередной пронзительный звук разнёсся по комнатам, в которых давным-давно не было места чему-то громче, чем слабый голос стареющего человека да звук телевизора, который она иногда включала.
Дима – единственный в квартире, кто плакал не в голос, подошел к плите. С одной из полок на него будто с укоризной глядел его сын, жена и он сам.
Вот и всё, чем вы могли поделиться со старым одиноким человеком? Молчаливые фото, которые излучали что? Счастье?
Оно такое давящее, такое наигранное. Оно показательное и фальшивое. Оно такое, которое выкладывают в соцсетях. А родственникам нужны прикосновения, объятия и … другое счастье… Счастье потраченного времени. Счастье закрытых для остального мира дверей, за которыми царит нежность и любовь.
Соседка, охая, появилась на кухне. Её распухшее от слёз лицо не выражало ничего кроме горя. Ни единой позитивной эмоции. Ни единой черты, которая хотя бы отдалённо напоминала улыбку. Улыбку, с которой она всегда встречала Пашу, Алёну и Диму. По-хозяйски, со знанием дела, она открыла одну из полок, нащупала таблетки.
- Домой не хочу сейчас возвращаться, чтобы успокоительного выпить, - пожала плечами она. – Боюсь, что сама вот так и останусь…
Последние слова она произнесла уже заходясь в плаче. Словно в поддержку ей, в комнате взвыла Алёна. Расплакался и Паша.
Дмитрий же, изо всех сил сдерживаясь, продолжал разливать кипяток по кружкам. Темнела вода, вытягивая из пакетиков жизнь. Расплёскивалась эта жизнь на весь объём, теряя в красках.
Мужчина любил свою тёщу, пусть среди друзей и отпускал колкости в её адрес. Но любил и ценил. Она воспитала такую чудесную женщину, как Алёна. Она всегда была в стороне от их дел, но рядом, чтобы подхватить и поддержать хрупкость строящейся молодой семьи. Мария Валентиновна заменила ему мать, которой было как будто всё равно. Приняла как родного. За это он и был ей признателен. И это он так и не успел сказать ей. А мог бы.
- Алёна, выпей чаю. Пожалуйста, попей, - прошептал Дима, опускаясь на колени перед женой. Та сидела на полу у кровати со спящей матерью, не в силах разбудить. Не в силах помочь ей встать, обнять и поцеловать родных. – Алёна, прошу.
Прошло не одно мгновений, пока женщина повернулась к своему мужу. Дима взглянул в её глаза, и не увидел ничего, кроме какой-то всеобъемлющей пустоты и тьмы. Её глаза цвета неба, источавшие тепло и счастье, сейчас не выражали ничего. Мужчина глядел в них, и не видел даже себя.
Паша, их сын, забыв о желании сходить в туалет, видя горе, что охватило мать, сидел рядом, растирая по щекам слёзы. И никто ведь не сделает замечания, что они зашли в комнату не разуваясь. Но и он, стремясь поддержать отца, чуть придвинулся к матери, прося её взять чай.
А она бы и хотела взять кружку. Но боялась, что не сможет удержать, выронит и разобьёт. Разольёт чай на мамином ковре и кровати. Потом столько мороки с избавлением от пятен. А ещё и мама… будет… разочарована… От этих мыслей стало дурно. Даже занимая свою весьма устойчивую позицию, она пошатнулась, но Дима успел схватить её за плечо.

***
Они сидели на кухне. На столе стоял нетронутый никем чай, нераспакованный торт. Оладьи, разделённые на три кучки, ютились на блюде. Соседка уже ушла, обещав зайти через некоторое время. А в головах оставшихся роились миллионы мыслей.
Паша был расстроен тем, что мама плакала. А уж тот факт, что его не обняла бабушка по приезде, возмущал больше всего. Не понимал он того, что объятий уже не дождётся. И поцеловать сможет лишь однажды. В холодную щёку.
Дима планировал свои ближайшие дни. Работа ушла на второй план. Он всё в голове уже продумал. Осталось лишь поставить перед фактом начальство. Директор всё поймёт и не будет мешать. Предстоящие хлопоты не пугали. Пугал отсутствующий взгляд Алёны. Она будто не приходила в себя. Оболочка была здесь, в квартире тридцать семь. А мысли её совершенно точно были далеко. Он смотрел на неё, не зная что сказать. Да и что тут скажешь. Он был рядом, и готов был сделать всё необходимое, чтобы жене было легче. Но та боль, тот ад, что она переживала внутри, предстояло пройти самой. Уравновесить развернувшуюся в душе бурю, успокоить щемящее сердце.
Паша потянулся за оладьями. Он прекрасно помнил их вкус. Дорога к бабушке и слёзы, которые градом катились по его щекам ещё двадцать минут назад, израсходовали массу его сил. И, видя возможность восполнить недостающий запас энергии, мальчик решил действовать.
Он взял оладью именно из той стопки, которая предназначалась ему. Будто незримая рука бабушки дирижировала ещё неокрепшей рукой внука. Будто даже физически не имея возможности быть рядом с Пашей, каким-то невероятным образом, она обернулась ангелом-хранителем для мальчика. Может, она того и хотела, но не думала, что так скоро сможет начать играть эту свою самую важную роль.
Дима заметил, что Алёна перевела взгляд на сына. Рассеянность в её взгляде уступала место холодной сосредоточенности. Не знай мужчина своей жены, такая перемена в настроении изрядно его испугала. Но он понимал, что она возвращается, берёт себя в руки.
- Паша, запей чаем, - прошептала женщина. – У бабушки ведь самые вкусные оладушки.
Её голос дрогнул лишь раз. Но она тут же смогла взять себя в руки, насколько это было возможно в данной ситуации. Глядя на сына, Алёна понимала, что ей нужно справиться. Да, рядом муж, который подхватит и потянет за собой вперёд. Но и она не должна срываться. Случилось страшное, случилось неизбежное.
Так всегда. Думаешь об этом, гадаешь, как поведёшь себя в такой ситуации, а когда она случается, тебя всё равно плющит и размазывает. Ты вспоминаешь всё несказанное. Сокрушаешься, вспоминая брошенное в порыве злости. Хочешь попросить прощения, но просишь его уже у себя. А когда придёт это прощение…
Алёна тряхнула головой. Она понимала, что должна сделать.
Встала из-за стола. Подошла к холодильнику. Так и знала, книга рецептов оказалась наверху. Взяла эту тощую тетрадь с засаленными страницами. Улыбнулась, обнаружив там всего одну запись. Будто оставляли её специально.
Прижала тетрадь к груди. Взглянула на сына. Сквозь пелену слёз казалось, будто кухня полна народа. Вот мама стоит у плиты, снимая очередную порцию оладий. Горячих и ароматных. А вот её семья, которая радуется тем же мелочам, которые приносили радость Алёне в её детстве. Мелочи, которые она обязана сохранить и пронести. И будут у неё свои – оладушки от бабушки.