Соседи - глава из романа

Знавал я в 90-х семейку Геббельсов. Наркоманы, каких поискать, очень любили друг друга, а еще больше опиаты. Они даже познакомились в ЛТП, где оба лечились от героиновой зависимости. Помню милую семейную сцену, где Геббельс орал на Геббельсиху, интересуясь, куда она, зараза, «вторяки» девала, нежно обещая прибить ее чем-нибудь. Она ему в ответ, то ли подносом по башке, то ли сковородой, не смей, дескать, подозревать меня, сукин сын! Сам вчера догнался, мне ничего не оставил, а сейчас…, у-уу, зашибу гада! Славные люди, жаль, больше ничего о них не знаю, но вряд ли они еще живы. Такие долго не живут, сгорают, как мотыльки, м-да…
Еще был Птичкин, прекрасной души человек. Часто ездил в Среднюю Азию, привозил оттуда анашу. Привязал Птичкин однажды младшего брата к доске с шарикоподшипниками и толкнул с горочки – крику было! Сначала мелкий от страха орал, а Птичкин чуть не обделался со смеху, потом таксист, в чью машину влетели орал. Громко так и руками все тряс, о дверке помятой сокрушался, пока мы ему вторую не примяли. Тут он и заткнулся, но все только начинали орать. Врач зашелся криком, куда, дескать, родители смотрят, менты на Птичкина орали, говори, каналья, куда анашу нелегальную девал, а под конец и мамаша Птичкина разоралась, будто у нее все яйца побили. Переживала очень, думала, прибьют сыночка, а он молодец, сдюжил, даже кошелек у мента спер. Ничего там не оказалось, дырка от бублика и талон трамвайный, пробитыйк тому же. Вот зачем люди носят пробитые талоны? Никогда не понимал. Да, не те менты были раньше, голь перекатная, не то, что сейчас. У каждого Мерседес, дворец и жена талантливый бизнесмен, пардон, бизнесвумен. Эх, прошли славные времена безденежья, когда любого мента за сто баксов можно было купить, продать и снова купить, но уже дешевле…
Помню Зубка. Правого глаза у него не было, а левый всегда сощурен – то ли китаец по дедушке, то ли накуренный, хотя накурен он был всегда и меломан страшный. Придем на какой-нибудь концерт, он тут же косяки раздает, и давай музыку оценивать. Как-то избили его двое кавказцев, взгляд им его не понравился, что ли, а потом менты с тремя кегэ маковых головок взяли. Громкое было дело - били Зубка так, на Сходне слышно было. Закрыли, конечно, когда он не смог откупиться, потом еще раз, уже не знаю, по какому поводу. Может, из-за соседа в подъезде кем-то зарезанного, а может и просто так, менты же. Да и взгляд у него лучше не стал. На зоне Зубку еще за что-то трояк накинули, а недавно, слышал, откинулся он и снова на этап ушел. Непростая судьба, граф Монте-Кристо, одним словом. Клада вот только не нашел, ну так, не везде они спрятаны. В Перове уж точно их нет…
Хороший был парень Скотина, честный, открытый: бухал, курил, воровал, угонял, а как жене врал –  это же опера, Кармен! Иду, говорит, дорогая, у подъезда уже, ключи только не найду, а сам в ювелирном подарок любовнице подбирает. Взяли его как-то менты. Ни за что можно сказать, просто неудачно кинул пустую бутылку! Метил-то в урну, вот она рядышком, метрах в десяти, но внезапно поднявшийся ветер неожиданно сменил вектор, злонамеренно направив бутылку в лобовое стекло автомобиля ППС. Короче, били Скотину, били, а затем отпустили, чего держать, если бить уже некуда? Негуманно это. Менты ведь как лучше хотели, разве их вина, что он после этого пропал? Они отпустили, он пропал, в чем проблема? Нет же тела, значит, и дела нет…
Еще был Жека. На 12 жил. Закрыли его родители в комнате, не выпустим, говорят, пока от зависимости своей проклятой не избавишься. Он им с надрывом, как Рэмбо, когда ему погибших жалко стало, доиграетесь, надрывается, в окно, дескать, прыгну и все, не будет у вас сыночка. А они подумали, блефует. Сынок-то на большом блайнде, на флопе ничего путного – точно блефует! И ошиблись. Жека выпрыгнул в окно, доказав, что родители тоже могут ошибаться. Больше ничего о нем не помню и это странно, помнить из жизни человека только его смерть…
С Полей мы познакомились, когда она пыталась вытащить у меня паспорт в трамвае, приняв его за кошелек. Я показал ей советский герб, она успокоилась и развела руки, мол, извините, не с тем перепутала. А трамвай едет. Я смотрю на нее, она на меня, мы переглядываемся. Тут трамвай остановился, моя остановка. Я выхожу, она остается, дождик весенний, солнышко меж туч изредка мелькает, а мы все переглядываемся. Вагончик трогается, перрон нет, я бегу. Дождь усиливается, я все бегу, кажется, догоню, но трамвай прибавляет и исчезает в туманной взвеси. Потом мы встретились, вернул ей кошелек с правами и объяснил, что пока я подставлялся, подельник мой обчистил ее саму. Сделал выговор, нельзя на «работу» брать документы, она велела заткнуться, в общем, хорошо поговорили. Пару раз вместе поработали, но это мука видеть, как очередной болван пытается прилепиться к ее выдающейся груди, не понимая, что его в этот напряженный во всех смыслах момент самого обчищают, как липку. На том и расстались – я болвану нос разбил, чтоб сопли не распускал, а Поля часы золотые в придачу к кошельку увела. Никто не в обиде, короче. Слышал, она замуж за француза сенегальского вышла, а что дальше не знаю. Судьба она такая, раскинет, растеряет, не сыщешь…
Комиссара помню. Имя забыл, правда. Не знаю, почему его так называли. Может из-за фамилии Комиссаров, а может, потому что ездил на красном Мерседесе и как настоящий комиссар всегда был пьян. В тот Мерседес невозможно было сесть, всюду бутылки из-под спиртного, мусор, шелуха! Бутылки катаются, звенят, мусор шуршит, пахнет – невозможно! Зато в багажнике всегда имелась пара ящиков пива плюс, что покрепче стащил с автозаправки. Однажды Комиссар притащил кран с остатком шланга, в другой раз коробку текилы и кота. С текилой разобрались быстро, но с котом возникли сложности: никто не знал, почему он не жрет копченого осетра. На, совал ему кусок Угрюмый, жри, а кот не жрет, шипит. Шашлык ему, кстати, тоже не нравился, а нам не нравились привереды. Отдали кота больному мальчику, так они в один день и померли. Шучу, кот не умер, да и мальчик, говорят, выжил, но это неточно. Он потом голубя Длинного сожрал. Не мальчик - кот, так Длинный бегал за ним, пока его самого за прошлогодний налет на пивной ларек не взяли. Не знаю, что с ним стало. В смысле, с котом, а Длинный откинулся и спился. Он всегда к тому шел, а как вышел, так сразу и спился…
Надя у нас была. Не знаю, кто такая. Появилась из ниоткуда, голос прокуренный, манеры блатные, глазки ****ские. Сначала угощала пацанов, налетай, братва, подгон воровской, халява! Не простая ханка, афганская! А пацаны че? Пацаны всегда дебилы, к тому же дармовщинка! И полюбили они Надю, ходили к ней толпами, стояли под ее окнами, имя ее называли в бреду. А халява возьми, да и закончись! Плохо было пацанам, суставы крутило, наизнанку выворачивало, жить не хотелось. Многие ушли тогда – Жека в окно шагнул, Валыч на радостях передознулся, Галка с эстакады в полет осознанный ушла, да многие тогда не выжили. Но вернулась Надя с хорошими новостями, все наладилось, только теперь платить надо. А с чего платить? В итоге пошли пацаны бойню грабить, всех там и повязали. Надю потом кто-то убил – то ли задушил, то ли зарезал, не знаю…
Валерка? Да он СПИД подцепил где-то. Нет, никакой он не гомик, но как про болезнь его узнали, так все и перестали ему руки подавать. Не брезговали, конечно, просто жалели. Сожмут, скажем, посильнее, а вдруг у него там сепсис начнется или столбняк? Так и жил он со своей собакой, пока не убили. Не, собака выжила, ее потом отец Валеркин на бои собачьи возил, а сам Валерка того, не перенес пули в голову. За что убили, никто до сих пор не знает. Ну, то есть, кто знал, уже померли, только я вот еще корячусь на этом свете, да и мне видать, недолго уже осталось. Закончу одно дело и все, на покой…