Бессонница

     Нет, право, бессонница — это совсем неплохо. И она даже полезна, ну если не для физического здоровья, то уж, во всяком случае, для умственного.

     Как это, вы спросите? Сейчас объясню. Кстати, читатель, если вы ещё не обратили внимания, то я сделаю это за вас. Мне нравится начинать повествования со слов: нет, право… и т. д.  О  чём  это  говорит,  задумалась  я  сама.  Видимо,  о том, что внутри меня идёт постоянный диалог, полемика. О том, что я допускаю существование и другой точки зрения, с которой я, может быть, не совсем согласна.

     Вернёмся к бессоннице. Вот так, лёжа в постели бессонной ночью, я поняла, что переживаю единственно пригодное время для размышлений. Когда же мы всё-таки думаем, рассуждаем, размышляем? Ну не на ходу же, перебегая с одной ветки метро на другую или с боем беря на Невском троллейбус, чтобы добраться до работы. И не в промежутке между жарением котлет и уборкой за котом. Тогда когда же? Или мы без этих глупых, никому не нужных занятий вполне прекрасно обходимся?

     Поверьте, нет. К стыду своему я не очень понимаю, что такое медитация. Но думаю, что недавно полюбившееся мне занятие, о котором я сейчас пишу, — это не концентрация на собственном пупке.


     Неожиданно приходит на ум фраза из фильма Тенгиза Абуладзе 1984 года «Покаяние»: «К чему дорога, если она не приводит к храму?» Посмотрев тогда этот фильм, я запомнила фразу, но восприняла её скорее буквально и с некоторым недоумением: что это? Призыв к вере в Бога и насаждение религиозности в нашем атеистическом послереволюционном обществе? Тогда я не стала задумываться о глубине этого вопроса, да и когда? Для этого, как говорится, надо остановиться, оглянуться. Некогда…
    
     Только теперь я поняла метафору: дорога — это наша целая жизнь, в конце земного бытия которой начнётся духовное восхождение. Правда, есть и другие мнения…

     И хоть я вербально осознала это совсем недавно, видимо, внутри меня невидимые паутинки уже плели свой хитроумный рисунок. Вот я сижу за письменным столом, а передо мной вертикально, в хронологическом порядке их появления в доме висят три картины, то есть одна картина маслом и две прелестные гравюры, моё новое увлечение.

     Картина маслом, пожалуй, самое древнее моё приобретение. Ему около сорока лет. Моя коллега пела в хоре, и однажды я была приглашена на концерт в Пантелеймоновскую церковь  восемнадцатого  века,  напротив  которой   недолго жил А. С. Пушкин. Церковь маленькая, очень уютная,с прекрасной акустикой. До начала концерта оставалось не- сколько минут, и я бегло осмотрела развешанные по периметру картины ленинградских художников-любителей. Одна, на вид совсем неказистая, привлекла моё внимание, и впервые в жизни у меня возникло желание завладеть ею. Узкая металлическая рамка, заляпанное паспарту (картина с подмоченной репутацией, пошутила я), небрежно обрезанный, плохо закреплённый, а посему сикось-накось  приклеенный холст. По-моему, достаточно, чтобы быстренько пройти мимо. Ан нет… Что меня в ней привлекло, меня, искушенную любованием шедеврами Эрмитажа, Русского музея и иллюстрациями других мировых полотен? Загадка. Расшатанный деревянный мост через заросший лилиями и водорослями пруд, небольшая полянка и густая, в солнечных бликах, зелень, сквозь которую проступают очертания деревенской церквушки. Всё создаёт ощущение прохлады и уединения в этот жаркий летний день. Внизу, под кривым холстом, от руки приписано «Белеля (неразборчиво) Мостик». И всё. Вот она, передо мной, всё
такая же, зовущая под свою сень.
    
     А вот и первая моя гравюра. Что я в гравюре люблю? Мелкую детализацию и отсутствие цвета. Я и фильмы, и фотографии, и одежду, и украшения люблю чёрно-белые. Поселилась она у меня совершенно неожиданно и случайно.
    
     Мы с дочкой оказались в Порвоо, нынешняя Финляндия, а ранее — шведский городок Борго, с подавляющим большинством шведскоговорящего населения и сегодня. Зима  и сильный мороз, снежно. Мы живём в средневековом отеле, сохранившем древние деревянные потолочные балки, источающие особый запах. Мы очарованы необычной планировкой и приветливой атмосферой гостиницы. С владелицей мы просто подружились.

     Город старинный, впервые упоминается в 1380 году, очень живописный: есть река, вдоль которой знаменитые красные склады, а на противоположном высоком берегу, поросшем густыми елями и соснами, кладбище. Изогнутый мост через речку ведёт к довольно крутому противоположному берегу, где в нетронутости сохранилась архитектура чуть ли не семнадцатого века. А в отдалении, на возвышении — знаменитый Лютеранский Кафедральный собор, где в начале девятнадцатого века Александром I был подписан документ о присоединении Финляндии к России, и Порвоо, как часть Финского княжества, вошёл в состав Российской империи. Вы когда-нибудь видели фигуру императора в полный рост в каком-нибудь соборе? А бронзовая фигура нашего Александра I стоит в Кафедральном соборе. Пусть скромно, в уголке, но стоит. И вся эта историческая, природная и архитектурная красота в трёх минутах ходьбы от нашего отеля.
    
     Городок маленький, старинная часть его — одна кривая улочка сувенирных и подарочных лавчонок.

     Заходим в небольшой комиссионный магазин. Чего тут только нет! Не буду перечислять все предметы, да и не смогу дать всем название. Неожиданно взглянув на стену, ощутила радость узнавания нетронутых окрестных мест, и острое желание завладеть увиденным охватило меня вновь. Гравюра высочайшей пробы, «Борга-47» и подпись, которую  я,   к сожалению, не в силах прочитать. Узнав цену, стараюсь заглушить острое желание приобретения. Ушли…

     Проходят годы, и мы с дочкой опять, на сей раз проездом, оказываемся в Порвоо: лето, жарко, толпы американских круизных туристов, привезённых из Хельсинки на экскурсию в древний город.

     Опять идём  по  сувенирной  улочке  и  приближаемся  к антикварной лавке. Нахлынули воспоминания о былом, но не свершившемся. Заходить или не заходить? И бередить рану не хочется, и соблазн велик, ибо где-то в глубине теплится глупая надежда: а что если?
 
     Со смешанным чувством ступаю внутрь и сразу начинаю шарить глазами по той стене, где, помнится, висела картина. Увы… Горечь утраты, злость на себя, мол, тогда пожалела денег,  а теперь пожалеешь о несбывшейся мечте. Нет её   на месте. Дочка прошла в другую смежную комнату, а я уже потеряла всякий интерес. И вдруг слышу её голос, вселивший в меня радостную надежду: «Ма-ам, иди-ка сюда!» Бегом устремляюсь к ней, и, о небывальщина, висит моя красавица, улыбается, видать, рада, что дождалась.

     Переполненная эмоциями, напрочь забыв о предстоящей расплате в прямом смысле этого слова, устремляюсь к продавцу, чтобы подробно поведать ему всю историю и, естественно, втайне надеясь на его понимание, которое выразится в скидке. Он действительно очень впечатлился от услышанного и, уже не помню, сам ли предложил весомую скидку или после того, как я попросила об этом. Больше того, он ещё долго извинялся, что не может увеличить её размер. Счастье было беспредельным, а саму историю я запомнила на всю жизнь. Правда, никогда не думала, что с удовольствием ею с вами поделюсь.

     Ну а вторую гравюру, или третью картину «триптиха»,  я получила в подарок ко дню рождения. Это был приятный сюрприз. На изящной гравюре — пруд Царскосельского парка, поздняя осень, вода, замершая в оцепенении в предчувствии появления первого тонкого льда, и горбатый китайский мостик с изящной пагодой наверху.

     Но глаза у меня открылись только спустя какое-то время, когда эту гравюру закрепили на стене и можно было поставить точку.

     Я посмотрела на три висящих полотна, и вдруг меня обожгла мысль: на всех картинах дорога, ведущая к храму, а мосты, и вода, и тропинки — это наша жизнь…