Кирпич и рыбалка

   В звонкую от стуков молотков слесарку заглянул из соседнего жужжащего, как разъярённый пчелиного улей, токарного участка, Павел Смыслов - светловолосый, стриженный под «ёжик» мужчина лет тридцати пяти.
   - Е-едем! - огласил слесарку.
   Работники оглянулись, а какие направились ему навстречу. Сборище состояло из заядлых с горящими взорами рыболовов, а также их любознательных насмешников.

   - Куда это вы опять поедите? – спросил один из тех.
   - За Кудыкину гору! – вспыхнув как порох отпарировал вошедший, обводя значительным взглядом завсегдатых ужения, трех товарищей, но как любили выражаться насмешники: «товарищей по несчастью».

   Резвые зубоскалы, толкаясь локтями в бока, припоминая недельное тому назад событие, когда известная на причуды компания исколесила на легковушке с полу области, изловив одного на всех худосочного с палец гольца. В конце-то концов, попала на грунтовой избитой дороге под шквальный проливной дождь. Машина засела в предательской грязи. И они, всей четверкой, в трудовой понедельник не вышли на работу.

   - Дядь Паш, как же мы поедем? – возразил было Санька Куделькин, худощавый взлохмаченный парень с выпачканным в мазут носом. – Небо в тучах.
   - А им всё невтерпёж... Юношу хотя бы пожалели?
   Павел потоптался на месте, расправил грудь, ответил:
   - За рукав ни кого не тянут. Это занятие добровольное.

   Противоположная сторона снисходительно смолкла. Наблюдала с пристрастием за дальнейшими поворотами действия. Павел, чуть ли не шепотом, глядя только на своих, проговорил:
   - Поедем автобусом.
   Насмешники вытягивали шеи, старались расслышать.

   - Да-а. Автобусом по шоссе. Потом сойдем у одного селеньица. Какого? – Павел подморгнул глазом, хотел уязвить некоторых, - после скажу. А там, ать-два, на своих двоих по грунтовке.

   - Мы то, значит, посторонние?.. Мы же переживать за вас будем… Пехом, то есть, занятные добровольцы по грязи поволокутся. Далече ли?
   Настырно насмешливый  дух понемногу затихал, то вновь воспарялся в пропахших машинным маслом стенах слесарки.

   - Не перебивать, когда наш товарищ!.. – пытался урезонить зубоскалов Андрей Скворцов,  сухопарый мужчина с торчащим в нагрудном кармане спецовки светлым штангенциркулем. – Говори, не слушай их, Паша.
   - Да-а, пожалуй, - Павел перевел дыхание, - около семи километров. Дорогу объяснил и рыбу пойманную мне в ведерке верный знакомый показывал. Караси, на загляденье, широкие, лупоглазые.

   - Небось, в ведерке рыбку-то показывал. В детском. На поллитровку всего? Их-ха-ха!..
   - Тихо! –  вступился здесь последний соучастник ужения, при тугих, как дыньки кулаках, Роман Потапов. И, глядя в потолок, проговорил: - Семь кэмэ, в лето… Часа полтора ходьбы, да езда в автобусе. Пока до дому доберемся, улов пропадет.

   - Всё логически обдумано, – заверил Павел, – завтра, в субботу, советую всем хорошенько выспаться, потому как говаривал знакомый: караси только на зорьках клюют. И мы, стало быть, поедем автобусом поздним рейсом. Отрыбачим вечернюю зорьку. Заночуем там. И утреннюю – на пару часиков прихватим. А поутру, ещё по прохладце, с уловом и в путь обратный отправимся.

   - У-ух! – не унимались насмешники, - они уже под не пойманную рыбку сковородки раскаляют.
   Чем бы далее дело закончилось... Если бы не показался черноусый мастер с увесистой кипой чертежей в руках. Окинул строгим взглядом собравшихся.

   - Это что за столпотворение? - И догадался: - А-а, к нам снова агитатор заявился! Ты, вот что, работничков моих не тово. Иди к себе, токарей соблазняй. Или те поумнее наших будут? – Мастер нервозно потряс перед грудью чертежами. – Предупреждаю, до конца месяца осталось всего три дня. Сорвёте план. Всех прогульщиков уволю к чертовой бабушке.

   - Что вы, Сан Саныч, – с самозабвением остужал грозный пыл мастера Павел, – мы же, логично... Наоборот, отдохнем, развеемся на вольной воздухе и со свежими удвоенными силами, план на все... – Павел чуть не ляпнул: «План на все двести процентов выдать». Но вовремя спохватился: - На все сто двадцать, - и ещё не осмыслив отчего, добавил, - пять!

   Мастер заулыбался, что мартовский кот в усы:
   - Ловлю на слове, Павлуша.
    
   В субботу, к назначенному времени, собрались на автовокзале. Молодой впечатлительный Санька поделился соображениями о предстоящей рыбалке одному полнотелому типу, неопределенного возраста, с маленькими глубоко посаженными, будто у поросенка, глазками. Павел неодобрительно посмотрел на одутловатую фигуру: «Ходок, видать, неважный. Обузой в пути может стать». Впрочем, как внешность частенько бывает обманчивой, спросил:
   - Как звать?

   Тот долго, беззвучно, шамкал губами. За него ответил Санька:
   - А с силикатного завода, Толя Кирпичев.
   «Немой, что ли?" – подумал Павел.
 
   Все удобно расселись в мягкие со спинками кресла. Под благозвучное урчание мотора покатили по асфальтированной дороге. За городской чертой посматривали в окна на тянувшиеся лесопосадки, скрывающие зигзагообразно вершинами небесные своды. Меж редеющих облаков просматривались голубые выси с блуждающим где-то красным солнышком. Радовались наступавшей ясной погоде. Вспоминали и охотно рассказывали разные житейские истории. Немой, как рассудил о нём вначале Павел, вовсе не оказался таковым. Он с участливым вниманием слушал рассказчиков, кивал головою. Хотя как-то странно манипулировал вокруг лица руками. Оглаживал на почтительном расстоянии, начиная от висков и ниже подбородка, словно обладал пышной окладистой бородою. Собирал кружком губы, выговаривал: «Э-э!» Делали паузы, желая послушать от новенького что-либо свеженькое, интересное. Но тот неожиданно крутил пальцем над своей смятой, будто детской панамой шляпкой, проговаривал: «Вот только что помнил, а сейчас подзабыл. Лекарство принимать скоро нужно». И всё же ему однажды удалось рассказать один из известных анекдотов о рыбаках пьянчугах, которые, собираясь на рыбалку, раздумывали: «Сколько брать в дорогу водки? - По одной бутылки на каждого было. Удочки переломали. По - две. Машину потеряли. До ночи искали. И тогда высказался мудрейший: По - три! Удочек с собою не брать. Из машины не вылезать». Однако Толя рассказывал этот короткий анекдот долго, забывая последовательность, тянул: «Э-э». Ему охотно подсказывали и тайно посмеивались над забывчиво-несуразным рассказчиком. «Ну и ну, - раздумывал Павел, - с этим Кирпичевым, пожалуй, не заскучаешь. Любопытный типаж для наблюдения обозначился».
               
   Вышли у небольшого селения, в садах и скворечниках, похожих на сторожевые домики. Справа, чуть ли не от самых околиц с вольно выхаживающими расписными курами, раскинулось широкое пшеничное поле. По светло-зеленой колосящейся зелени замысловатыми вензелями расписывался шалый ветер.
             
   Не смотря на хлипкую не обсохшую землю, в предвкушении удачной рыбной ловли, бойко зашагали через поле по обочине избитой колесами дороге. Грузный Толя, как и предполагалось, тянулся в хвосте компании, и, казалось, вот-вот безнадежно отстанет. «Не заблудится, - оглядывался Павел, - нас далеко видать». Но когда заметил, что тот закрутился на месте, подумал: «Ноги увязли». Хотел выговорить Саньке, дескать, привел «тюленя» - сам на буксир и бери. Однако смотрит далее: Толя оживился. Помалу догнал их. И что удивительно, без прочих вступительных "Э-э", с речистым задором, рассказал свежий потешный анекдот. И уже, без всякого сомнения, как и полагалось, никто не посмеивался над рассказчиком, а лишь над забавным изложением.
               
   Добрались до места весело: при разговорах и каких-либо неожиданных  проволочек. Пруд располагался в овраге, перекрытой высокой глинистой насыпью. Сразу представилась его «аховая» многометровая глубина со скользким обрывистым дном. По берегам тучно разросся рогатый ракитник. Прерывистой лентой окаймляли воды, приветственно покачиваясь, бархатистые ветёлки тростника.
          
   Новенький устроился саженях в пяти, левее от Павла, на довольно притоптанном прогале. Павел уже собирался исключить его из затеи нелицеприятного наблюдения. Когда же Толя расчехлил два коротких стыковых удилища из бамбука, покоробленных в боках, будто вытащенных из-под сырых замшелых тюков. Подошел полюбопытствовать, вспоминая поговорку: «Каковы снасти - таков и рыбак". Лески имели мутно-желтый оттенок, толщиною струн на контрабасе, на которых хоть бельишко для просушки развешивай. А поплавки-то, курам на смех, грубые, будто выбитые пробки из пивных бочонком с расщепленными перьями. А крючки, что гвозди гнутые. "Никудышный ловильщик» – заключил Павел и, пожимая плечами, хотел отдалиться, но пошевелив ноздрями, учуял резкий самогонный запах:

   - Вот, значит, какое лекарство принимаем?
   - Это для резвости тела и умностей в голове, – ответил Толя и показал в рюкзаке початую едва ли не полутора литровую баклагу. – Горим желанием, присоединиться?
   - На рыбалке не употребляю, и другим не советую.
   - Здря! - осклабился во весь рот Толя.
               
   Павел в недоумении отошел. Любуясь своим компактным телескопическим семиметровым удилищем, в душе ликовал: «Стройное, лёгкое, так и тянется к руке в единое целое. Недаром, когда купил, на работу показывать приносил. Сбегались рыбаки со всего завода, хвалили. Те же, которые без всяческих понятий о мастерстве в рыбной ловле, по сей день не верят, что за это высококлассное фирменное приобретение я почти всю месячную зарплату выложил». Он так же восхитился изящным, точеным под карандашик, поплавком с яркой окрашенной вершинкой. Пощупал пальцами, невидимую на глаз, тонкую импортную, но довольно крепкую на разрыв леску. Старательно наживил липкий золотистый крючок катышком ароматизированной манки. Прицелился и в точности, куда хотел, забросил чуткий на движения поплавок. Затем подбросил под него круглые, как ядрышки, комья с местной замешанной глиной, в составе духовитой пшенной каши и тёртыми под мучку жареными семечками, отдающие запахом медовой халвы. Что ещё, как говорят, нужно для успешной рыбной ловли.
               
   Солнце больше и больше загоралось румянцем и катилось с голубых высей к далекому лесному западу. По глади зеркальных вод в причудливыми очертаниях невиданных земных созданий растекалась пейзажная акварель. В нарождающихся завитушках исходящего пара, кувыркались и гонялись наперегонки невесомые водомерки. К блистательной поверхности тянулись с темных холодных глубин хвостатые жильцы, пуская пузыри и расходящиеся радужные круги. Павел старался оставить в памяти неповторимые краски величественной природы уходящего на покой дня.
 
   Вжик! Сосед, накалывая пальцы, снимал с крючка пойманного с мизинец ёршика. «Логично, – усмехнулся Павел, - ловить тебе, что ни есть, одних сопливых ерипенчиков. Лучшего-то впереди ничегошеньки не светит».
 
   Дабы не отвлекаться на беспутного Кирпичёва, он старательно сдвинул набок длинный козырек кепи. Однако, чуть ли ни следом, раздался шумный, волнующий трепетно душу рыболова, всплеск воды. Сосед задорно прикрякнул. Павел поправил кепи. На колена Толи шлепнулся серебристый увесистый карась. «Случайный, - подумал. Но Кирпичёв, как бы назло его связующим мыслям, тут же выудил ещё такого карася. У Павла, как у перепуганного зайца, перекосились глаза: - Черт подери, не логично!» Обронив кепи, он во весь дух помчался навестить, незримых в гуще деревьев, товарищей. Резво, жестикулируя руками, поделился своими умопомрачительными наблюдениями. Удивленное дружественное сообщество поспешило взглянуть на виновника невероятного ужения.
               
   Во все глаза, затаив дыхание, встали позади, стараясь угадать причину отличнейшего клёва. Ловец, подложив под себя холщовую ветошь, сидел, свешивая с обрывистого берега ноги, обутых в кирзовые сапоги, с тупо сбитыми носками. Короткие, будто обрубки, гнутые удилища были по-мальчишечьи в растопырку воткнуты концами в берег. Вот один из поплавков, бойко приплясывая, поспешил навстречу другому, который следом же пустился в пляс. И вскоре с двух рук, через плечи, к ногам изумленных ротозеев полетели, кувыркаясь, две очередные пойманные рыбины. Павел развёл руки:

   - Да как же так... У нас и удочки длиннее, и лески тонкие – невидимые. Но нет, как нет, поклёвок?
   - Потому и нет, - ответил, причмокивая, Толя, - рыба ваши тонкие снасти не видит.
   - Непостижимо! – прохрипел Павел. – На что ловить изволим-с?

   - Во-о, – Толя запустил пальцы с налипшей чешуей в мякоть надломленной краюшки ржаного хлеба, вперемешку с надкусанными перьями зеленого лука. Рядом в ложбинке стоял стаканчик с мутной налитой выпивкой. – Ежели не побрезгуете со мной чекалдыкнуть, - сочно икнул он, - и у вас рыба ловиться со страшной силой будет.
               
   Легкомысленный Санька шмыгнул носом, потянулся к стаканчику. И получил от бдительного вожатого умеренный, но остужающий пыл, подзатыльник. Далее Павел обвёл, будто подданных своего малого государства Монако, упреждающим сердитым взглядом, вспоминая с тоскливостью о сверхплановых ста двадцати пяти процентах, обещанных мастеру.
   - По местам! - лихо скомандовал.
   - А рыба, такО, не думает! – выразился ехидным тоном Толя.
               
   «Нагрешник в товарищество наше вклинился!» – сплюнул под ноги Павел. Подобное, он мог бы высказать и вслух, если бы ни одно затруднительное обстоятельство: перед ним восседал, как выходило, хотя и в неприглядных видах, один из весьма успешных рыболовов. В ответ, Павел лишь с дрожью в голосе хохотнул. Этот неловкое междометие, сходное с овечьим блеянием, подхватили слесаря, видимо, начиная подначивать над вожатым.
               
   «Вот, значит, импровизатор во хмелю, что насаживает на крюки, – уверовал в логический исход Павел, – ну, хлебушек у каждого из нас в достатке имеется… Фью-фию!» - он взялся насвистывать ободряющий оптимистический мотивчик про четырех неразлучных тараканов со сверчком, которых старик старался извести всяческими вредоносными способами. Но дружная усатая компания, как ни в чём не бывало, весело дурила старикашку… Посвист, мало-помалу, затихал. Поплавок и с хлебной насадкой на крючке торчал из воды, как на расписной картинке, без малейших признаков движения. «Непостижимо! – Павел озадаченно посмотрел на счастливого соседа. В голове бегали путаные мысли. - Котовасия какая-то затевается? Что же, или опять без улова окажутся, товарищи по несчастью. Кыш-кыш, отсюда! - нахальной осой подлетела, будто на сладкий вишневый сироп, язвительное словцо насмешников...»
               
   Солнце угасало. Наползал призрачный фиолетовый сумрак. Дохнуло мятой. Со стороны поля прокричала: "Спать пора" перепёлка.

   «Кто не успел, тот опоздал, – простонал Павел. - Вечерняя зорька догорает. Никто, из наших, даже малюсенькой рыбешки в руках не подержал... Вот и поплавок не разглядеть». – Павел в сердцах взмахнул удилищем и вдруг импульсивно почувствовал бьющуюся на лесе упругую потяжку…
               
   - Есть! Есть! – донеслись над берегом ликующие голоса. «Значит, все ловят» – с нескрываемым восторгом заключил Павел, пуская на ощупь в садок первую пойманную рыбу. С трепетным порывом закинул наугад в темноту поплавок, потягивая леску. И вновь радостная подсечка.

   Павел посетовал: забыл прихватить фонарь. Однако и у кого тот имелся, клёв был недолгим. Вскоре собрались возле Толи. Санька, ещё не привыкший определять на руках вес рыбы, постоянно брал с собой в дорогу круглые миниатюрные весы. Общая тяжесть, пойманной рыбы, в садке у Толи значительно отличалась.
   - Ровно четыре килограмма потянуло, – с удивлением возвестил Санька.   
               
   Окрыленный успехами Толя, посчитавший себя лучшим из лучших рыболовов, прихлебывая горячительное лекарство, воркующим хмельным голоском похвалялся, что его окуренные и заговоренные на вечную удачу сибирским шаманом удочки, достались по наследству, как любимому внуку, от бородатого деда. И что вначале храбрый дед, ползком в непроглядную тёмную ночь, нарушив южную границу, тайно срезал расчудесные побеги в бамбуковых зарослях Китая. И крючки кованные в кузне с жилами из-под шкурки росомахи ещё дедом были привязаны - в жисть не рвутся. И рыбы они, на пару с покойным дедушкой, столько счётом переловили, что и кирпичей на его заводе не производилось. Хотя, - с нескрываемой злостью открылся Толя, - кирпичи, бяки, имеют дурную привычку - выскакивать из рук. Он задрыгал ногами, охнул будто от боли, и послал кирпичи: "На хутор бабочек ловить". Затем с блаженной улыбочкой, тыча скрюченным пальцем в небо, провозгласил, что там-де появилась его писанная красавица - путеводная звезда.         
               
   От самовлюбленного, взявшегося поучать их новоявленного наставника, отошли подальше. Развели из валежника костер. Потрескивая и меча искры, он пылал и светился, сродни, увешанной шарами и праздничной мишурой, новогодней ёлке. Перекусив перед ночлегом, мечтательно поглядывали на россыпи звёзд, сверкающих драгоценными камешками. Ясный месяц, собирая в изящную остроносую лодочку бесценные небесные дары, казался царственным женихом, выплывающим навстречу неугасимой Венере в кисейной подвенечной фате.      
               
   Неожиданно раздался шум воды. Расслабленный алкоголем Толя, свалился с берега и забагрился одеждой на свои вечные крючки. Вытягивали его на обе уды, будто огромного сома, разом проглотившего лакомые насадки с поджаренными лягушками. В ночной суматохе Павел и сам оступился. Плюхнулся в воду.
   
   - О-о! – вскрикнул он, - как в прорубь угодил. Ребята, да тут родник под крутизной животОчит… Вот, оказывается, почему здесь рыба собирается. Клюёт на что хочешь. У-ух! А мы-то думали, гадали...            
               
   Беспомощного Толю, стучащего зубами от холода, раздели до гола. На сучковатых палках развесили его мокрое обряжение. Павел же, не снимая одежды, стоячим вертелом, будто поджариваясь, поворачивался к языкастому пламени костра, и от него шлейфом валил пар и он, расставив в стороны руки, казался крылатой птицей в воздушном парение…               
             
   Костёр догорал. Отогревшегося Толю одели в подсушенную одежду. Он не держался на ногах, бестолково перекатывался сбоку набок и грозился кулаками в небо. Чтобы он заново не грохнулся в воду, его для надёжности, притянули за одну ногу брючным ремнем к раките. Резвость, однако, от привязанной бездейственной ноги передалась к другой. Кирзовый сапог с удвоенной силой стучал по стволу так, что с дерева в разгар зелёного лета, будто в  шалую осень, облетали листья. Буйствующий Толя, отрабатывая такт гулких ударов по раките, взялся голосисто напевать:
               
   - Ска-ачет, ска-ачет!.. - чуток смолкнув, начинал с начала. - Э-э... Ска-ачет, ска-ачет!
                --пр...
   Было неясно, хотел ли он спеть о летучем коне, или о своей переменчивой красавице, ставшей к нему боком, путеводной звезде? А что может, как о самом себе, сломя голову несущемуся по пыльной дороге, навстречу млечному пути, верхом на палке. Он с натугою, не умолкая, подобно сбитой музыкальной пластинке, выводил этот заезженный мотив. Затыкали уши, приговаривали: «Хоть бы букараха какая кусанула горлопана за язык».
               
   «Ну и постановка сварганилась, – недоумевал Павел, - никто, ведь, из наших за всю ноченьку глаз не сомкнул. А тому, хоть бы хны».   
               
   С первыми лучами утреннего солнца Кирпичов притих, самолично освободился от ременной путы. Допил с вожделенной ухмылкою последнее спиртное. Сосредоточенно взялся за свои хвалебные снасти.   
               
   С сердечным трепетом из кипящей малиновой воды, в янтарных брызгах вылетала на тугой звенящей лесе, прямо на грудь, сильная добротная рыба. Лишь у Толи не было клёва. Шмыгая носом, он сам теперь становился завистливым наблюдателем. Павел торжествовал: «Логично!.. Шумихою ты своею ночной от лучшего с родником места всю живность отпугнул. А ещё логичнее, за хлопоты не нужные доставленные моим товарищам, проучить бы тебя как-то следовало». 
   
   Почесывая затылок, Толя угрюмо, без клёва, досидел лучшее время при утренней зорьке. Обреченно махнул рукой. Зачехлил удочки. Вытащил из воды вязаный садок со вчерашним уловом. Сунул в рюкзак, и, скидывая на ходу штаны, бросился подальше в кусты.

   "Ах, хрен махровый!"
 
   Павел только сейчас, неподалёку, заприметил выглядывающий из-под хвороста белый подкопченный кирпич, видимо завезенный на машине прежними рыбаками, как подставку для готовки ухи. Он выхватил кирпич. Густо-густо, для мягкости, обмотал свежо сорванной травой и старательно подложил в оставленный рюкзак под рыбу... 
      
               
   Дорога к дому у одинокого рыболова бывает обыкновенно скучной и долгой. В пути следования взираешь на какую-либо возвышенность или синеющий излом на горизонте, указывающий расположение низменности. Идешь и томительно ожидаешь, когда же они обретут явственные очертания; например, с петляющим в зеленой осоке ручьём, (дошел, все-таки) через который, поднимая на воздух стайку белокрылых бабочек, с облегчением перепрыгиваешь... В дружественной же компании, при легких доверительных разговорах, есть положительные свойства скрадывающей время изнурительной ходьбы. Порою забываешь о ноше, тяжелеющей с каждым шагом. Павел сам что-либо рассказывал, выслушивал других, и, нет-нет, словно забывшись, интересовался:
   
   - Ну, кто сколько поймал?
   - Я, - отвечал Санька, - наловил три килограмма и шестьсот сорок семь граммов. Рыбу ровную, замечательную.
   Андрей и Роман отвечали, что поймали примерно одинаково. Килограммов по пять. И с почтительностью посмотрев на постоянно лидирующего в уловах приятеля, отзывались:
   - У тебя-то, конечно, не менее шести с хвостиком... Даже в прошлую рыбалку удалось, вашему величеству, перед нами единственным гольцом отличиться.
       
   Посмеивались. Толя, вначале пути, с неохотой отзывавшийся о своих пойманных, как посредственных среди команды четырех килограммах; неожиданно поправил рюкзачные лямки, больно врезавшиеся в плечи:
   - Э-э, нет. Я тоже поймал - шесть с хвостиком.
   - Как это, тоже? – спросил Павел. – От меня неподалеку сидел и не ловил, кажется?
   - Черти в кустах кажутся, – соврал, не моргнув глазом, Толя. - Со страшной силой ловил.
         
   Павел, ни с кем не обмолвившись про тайно подложенную ему в рюкзак "провокацию", подумал: «А ведь кирпичина силикатная, полуторная, не менее четырех кило потянет. Интересно, прочувствует ли он в дороге настоящий вес?»

   Не доходя с километр до автобусной остановки, Толя невзначай, высунув от усталости язык, произнёс:
   - Э-э, нет... а я все восемь килограммов наловил, – он стал водить рукою у лица, покрывшейся испариной, будто оглаживал пышную бороду. - Я - дедом ученый.
               
   Павел, прикрываясь рукавом, прыснул смешком: «Прочувствовал, ведь. Угадал, чокнутый. Хотел всё-таки пожалеть тебя, привал на полпути устроить. Отвлечь. Выкинуть кирпич. Но больно ты врать здоро-ов. Так тащи его до самой кухни… О! А понёсся-то как на радостях, - впереди всех – чемпиён... Да-а. Вот оно как. Логично, значит, всё получилось. А ещё логичнее будет: если завтра утречком, в рабочий понедельник. Прискачешь ты в наш цех, прихрамывая, потому как этот прокаленный огнем кирпич непременно выскочит дома из рук и ногу пришибёт. Да как заорёшь ты, горлопан: "Лучше бы пенёк трухлявый какой подложили..." Вот уж где, не над нами, а над тобою покуражатся по полной - ненасытные насмешники». 
               
   - Не верю! – невзначай выкрикнул впечатлительный Санька и выхватил из кармана весы. - У нас никто лучше дядь Паши не ловит.
   - А я... ловлю, – не унимался Толя. – Я - ученый!

   Остановились… Толя, сверкнув глазами, опустил наземь рюкзак. «Что же сейчас будет?.." – встревоженно подумал Павел.
         
   Санька, однако, попросту, не вынимая садка с уловом, подцепил за лямку крючком рюкзак. Обозревая красную стрелку на циферблате, с удивлением проговорил:
   - Извините, Толя! С рюкзаком куда больше вышло.
   Павел вновь незаметно прыснул смешком, утверждаясь логически в своей ясной правоте.


   В очередной рабочий понедельник дело все-таки разыгрывалось не по логическому складу… Толя с кирпичиной в их трудовом цехе не появился. От легкомысленного Саньки хитроумные зубоскалы разузнали всё до малейших подробностей о последней прошедшей рыбалке. Те, что дикие лошади, устроили незабываемую ржачку над товарищами по несчастью. Особенно по Павлу прошлись:
             
   - И-ха-ха-ха-а!.. Толя телепень, чуть ли ни тележными оглоблями дорогую Павлушину удочку обловил!
   Павел стоически помалкивал. Всей пятерней пытался пригладить ёжик волос, казалось испускающий жгучие электрические разряды...
   
   Но на следующий день, Санька Куделькин принёс в цех новую, казалось бы неправдоподобную ошарашивающую весть:
   - А Толя Кирпичев, велел передать, что, ежили, мы свои тонкие невидимые для рыб снасти на толстые не заменим. То он с нами, по гроб жизни, никчемными рыбаками, даже на дальнем расстоянии видеться не пожелает!

   «Кому же теперь докажешь, - переводил дыхание Павел, стараясь хоть как-то привести в порядок свои творческие логические измышления, - что на силикатном заводе, числом на кирпич стало больше. А может и того, этот с поросячьими глазками хитрец, закопал на память подкопченную штуковину в землю. Под своим окном. Да соорудил сверху, подобно памятника, в честь такого же неисправимого вруна, с косматой путанной бородою, любимого дедушки».