Restaurant le Parnasse - заметки туриста

  Я уже листал справочники и с гуглом выбирал объекты в Париже, когда дочь сообщила, что с визой во Францию мы опоздали.  Ну что ж, решили, тогда в Италию. Не получилось – время тоже ушло. Оставались безвизовые северные финляндии и теплые гондурасы. Вот тогда по имейлу я и кинул: “Возьми хоть в Африку, я настроился на поездку”.
   После девятичасового перелета, на ужине в Москве, дочь сразила: путевку купила, получишь завтра перед вылетом, в Домодедово. Под лестницей.
–  Куда купила?
–  В Африку.
–  Куда?
–  Ты же сам хотел.
   Первое, что бросилось в глаза по прилете – почти полное отсутствие в городе привычной зелени. Нет, она все-таки была, но или непривычно вверху – почти отовсюду можно было видеть кроны финиковых пальм, или огромные охапки олеандров, которые, кажется, и цветут непрерывно, но почти исключительно вдоль больших дорог. Олеандр к тому же из мира парадоксов: на сколько ароматен и красив, на столько и ядовит.

   Городу Суссу, куда оказалась путевка, уже столько лет, что в нем, полагаю, описано всё до последнего ишака и крепкого запаха лошадиной мочи и навоза в духоте Hedy Chaker у Twin Citis Sguare. Правда, с навозом извозчики теперь борются, цепляя лошадям под хвост мешки, с лужами же вдоль бордюра, на стоянке бричек, всё остается по-прежнему. А вот его тысячелетняя медина описанию на все времена не подлежит. Ну, могли ли даже 20-30 лет назад бесчисленное множество сувениров, продаваемых в медине, иметь клеймо “Made in China”? А другие, на которых клейма нет? Часть, конечно, сделана там же.
   
   Многие товары, да и лица арабов на сувенирах, боюсь сказать, но мне показались не совсем арабскими. Есть и другие новизны. Остальное – классика.

   В медине по-прежнему возвышается городская цитадель – касба с башней (вход почему-то с улицы), рибат с дозорной вышкой-башней, мечеть. А вот стены медины, с квадратными крепостными опять-таки башнями и длиной в два с лишним километра, имели когда-то восемь ворот, но сквозь время до нас дошли только двое. А еще медина с тех далеких времен застроена с виду жалкими жилыми, а вдоль ее главной улочки – торговыми постройками, лепящимися в одно целое протяженностью метров по пятьдесят, а то и больше. Внешне, если в них что-то и претендует на историческую ценность, то, чаще всего, входные в дома двери. По грубости обработки дерева, украшениям и изношенности они кажутся ровесниками Пунических войн. А вот, насколько я заметил, сами постройки не только изредка обновляются, но иногда и перестраиваются.
   Кроме главной улочки (исключая ее нижнюю часть), спускающейся вниз почти по прямой, не везде позволяющей разминуться и двум повозкам, но всё же шире других, остальные – петляющие, поражают узостью – на ширину ишачьей арбы и то впритык к стенам. Так делалось для того, чтобы возможные непрошеные гости плутали в них, застревали в тупиках, не могли развернуться вспять, а принимающей стороне было удобно с плоских крыш и окон вторых этажей, где они были, приветствовать камнями, кипятком или еще чем-нибудь сподручным.

   Сейчас главное в медине для туристов – бесконечные лавки. Возможно, так было и последние две с половиной тысячи лет. Обвешанные, облепленные, забитые буйствующим многоцветьем керамики, расписанной ярчайшими узорами (тарелки, миски, пиалы, пузатые чайники всех размеров, цветов и раскрасок, кувшины от маленьких до метровых, декоративные блюда и плитки, расписанные восточным орнаментом или арабской вязью) – всё уложено стопами на полу, полках, развешано сплошной мозаикой по стенам – не покрыт ими разве что потолок. Десятки видов сумок, сумочек, портфелей, восточных барабанов, пуфиков – всё из кожи. Чеканка по металлу – блюда от огромных до декоративных в ладонь величиной.  Десятки лавочек с яркими цветастыми платьями и тюками цветастых же восточных тканей, расшитой женской обувью, шерстяными ковриками ручной работы, ослепительными перстнями, кольцами, серьгами с камнями и без них, ожерельями, бесконечным разнообразием браслетов с восточными узорами – из серебра, золота; замысловатыми абажурами, поделками (с пустыней, верблюдами, погонщиками) и прочая, прочая, прочая.

   Для местного населения еще и свадебные наряды, платья, накидки, другие атрибуты… А еще закуток с дюжиной восточных сладостей. Но меня больше всего поразило количество большущих мешков со всевозможными пряностями. Тридцать один разных! Цветовую гамму содержимого мешков описать невозможно, а запахи описывать бесполезно.

   В медине стоит гам базара. Галдят все, достаточно посмотреть в сторону лавки, чтобы тебя уже звал сидящий возле неё продавец. На арабском или английском. Встретился и креативщик – тот использовал почти десяток языков.

   – English? Deutsch? Polski? Francais?... – пытается он зацепить туриста, чтобы затем пригласить единственной заученной фразой на языке отозвавшегося.

   Чеканщики колотят, словно стремясь перегреметь друг друга, по штампованным заготовкам: на недолговечно блестящих тарелочках с пальмами и верблюдами – сделанными, конечно, в Китае и не из российского ли металлолома – увековечивают имена туристов-покупателей. 

   Катятся волны, почти непрерывно сменяющих друг друга, туристических групп.
Небольшого росточка старенькая женщина, худенькая, вся в белом так, что видны лишь полоска лица с глазами, пальцы рук, да, как у моряка когда-то из-под клёш, носки обуви, в накинутом поверх всего белого белом же покрывале, зажав зубами его концы, медленно и отрешенно идет по медине. Ее взгляд, чудится,  устремлен в вечность…

   Море в Суссе поражает чистотой воды. Нас, но не местных. Песчинки на дне – мельчайшие, белые с янтарным отливом. Если в воде топнуть, то песчинки брызнут из-под ноги бенгальскими искрами, быстро осядут на дно, а вода останется абсолютно прозрачной. И маленькие рыбки, приятно щекоча, продолжат чистить ваши ноги. А местные скажут, что в Kantaoui море намного чище.

   Я не смог отказать себе отдать день морю: блаженствовал в воде, уплывал сам и с соседкой Нийоле, литовкой лет тридцати – мама Нийоле сравнивала ее с русалкой – подальше в море. Моя с детства любовь к плаванию, по сравнению с ней, вероятно, родившейся в море, выглядела несерьезной.
   
   В безветрие море на мелководье, колышущееся вместе с вкрапленными в его толщу узенькими полосками морской травы, рыбок у дна, и пляшущими бликами чуть взволнованной поверхности, кажется студнем на тарелке – хоть режь его ножом на доли. В волнение мириады капель искрящегося прибоя вскипают хрустальной пеной.

  В парн;й прибрежной полосе нежатся отдыхающие европейцы, в сотнях метров, под корсарскими флагами и парусами, дразняще, бродят “пиратские” бригантины.   

   Цветное украшение мелководья – местные мадонны. Днем на улицах туристического Сусса тунисские темнокожие женщины (общепринято – арабки, но генетически, скорее всего, берберки) в национальной одежде достаточно редки. Но, если повезет, их можно встретить на пляже. “Купаются” полностью одетыми, включая цветастые юбки и платья “в пол”, легкие кофты поверх более основательных, пиджаки или чуть ли не шифоновые, переливающиеся яркими цветами, накидки, на головах столь же нарядные платки с бахромой по грудь. Путаясь в утонувших юбках и платьях, бродят в море до глубин выше колен. Но без обуви.

   Понять страну легче в поездке по ней, поэтому дальше я предался местной туристической компании. 

   День спустя, в рассветную рань, мы уже подбирали ожидавших нас заспанных туристов, кажется, у всех прибережных отелей Сусса, Hammam и Kantaoui, и автобус дальше уже был заполнен полностью.

  Побеспокоившись заранее, заняв первое место, я обеспечил возможность съемки и ведения записей. Тем более, что гид, освободив место рядом, сел на приставном и изображал испорченный кассетник. Гид, конечно, говорил по-русски, но, к сожалению, меньше двух десятков фраз, которые, как бы споткнувшись, после пауз тем же голосом повторял. Остальное он пытался дополнить на французском. Правда, французского, что удивительно для Тунисии, тоже не знал – вероятно, был выходцем из глубинки. Он повторял по предложению о площади страны, климате, пустыне, оливках и троглодитах, о том, что президента Бургиба сместили 7 ноября. Дата перестала меня удивлять, когда я узнал, что многие тунисцы учились в бывшем нашем Союзе – наши люди многое творили к седьмому ноября, для нас эта дата что китайцам Шаошань. И уже ничуть не удивился позже, когда мой студент из Габеса, заговорил на хорошем русском – один из потомков украинских евреек и тунисских арабов.

   Первая остановка. Колизей в Эль-Джеме. Он построен Гордиа-ном1 – у них в сенат попадали через благое дело, через сердца избирателей. Бывший четвертым по величине в Римской империи, он и сегодня потрясает видом и размерами: арена, ярусы зрительских трибун, императорская ложа, вход в подвалы и фигурные отверстия на арене, как утверждают, для стока крови. Почти двухтысячелетнее сооружение позволяет мысленно перенестись во времени – только присядь на древние камни амфитеатра и закрой глаза, представь гладиаторов на арене, зрителей на трибунах где ты сидишь, императора в ложе, свиту, в подземелье – камеры гладиаторов и зверей.
 
   Но, кажется, сидят только двое в ложе и женщина внизу на древнем, об-грызенном временем, камне. Большинству из десятков других, пропустить это через себя, некогда. Они спешат взлезть, вскарабкаться по каменным рядам, высоко поднявшейся реставрированной части, сделать эффектный снимок, особенно с собой в центре, чтобы, потом дома, показывая его в кругу друзей и знакомых, еще раз пережить чувство гордости – “Я там был(а), вот я на фоне”.

   И всё же жаль, что справочники у колизея не продавали, а гид не владел ни русским языком, ни, возможно, познаниями.

   Недавно построенная междугородняя трасса (с машины поливали кусты и отдельные саженцы на разделительной полосе) бежала на север. По сторонам на голимом песке, разгороженные низенькими валиками земли, иногда с цепочками кактусов по гребням, плантации невзрачных оливковых деревьев. По утверждению гида, через десяток лет их уничтожают, и, изобразил руками, высаживают саженцы. Таков на плантации век олив. Что удивительно, между рядами олив встречались жилища. Это значит, что некоторые люди не нуждаются в wi-fi, магазинах шаговой доступности, газетных киосках и, главное, в соседях, что и подтвердил наш водитель.

  В самом центре Туниса-города на Avenue Habib Bourguiba у католического собора святого Викентия де Поля меня уже не удивило французское – “Restaurant le Parnasse”. В Альт-Джумхуриййа ат-Тунисиййа-государстве вообще многое напоминает о Франции – ностальгия правителей и строителей. 

   Город простерся на километры широкой прибрежной равнины и взобрался на окружающие холмы. В центре – больше современных зданий и, конечно, есть старый город – Эль-Медина с ее лавками и колоритом. К сожалению, пройтись дальше ворот Баб-эль-Бхар – это все, что осталось от стен и ворот медины – не было времени. Но поразило обилие керамики уже за воротами. Как будто бы, местной.
 
   Пошел дождь – мы укрылись под навесами лавок. Продавцы зонтиков возникли минуты через две, но и дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Пострадал их бизнес.

   По выстроенному японцами мосту через озеро Бахир, дорога привела в Картаж, к руинам Карфагена: но не финикийской (тот погиб в третьей Пунической), а уже древнеримской эпохи. Конечно, как и везде, здесь чередуются сохранение и варварское разорение древнего. Ученые кисточками счищают пыль веков с камней Тофета и остатков терм императора Антония Пия, и восстает величественная двухтысячелетняя колонна, но здесь же строятся новые жилые дома и огромная резиденция президента. В окру;ге теплятся останки того, что было великим городом.

   Есть города удивительные, неповторимые. Такой и Сиди-бу-Саид – сказочный “голубой город”. Мекка художников. По красоте место изумительное. В городе всё, кроме буйствующих за и над заборами стогов цветущих растений, выкрашено только в два цвета –  белый и голубой, а если быть точнее, белый и лазурно-голубой. Не как в Марокко – синий, а именно цвет почти голубой. На фоне белоснежных стен – крылечки, двери, рамы окон, ставни, изумительная вязь решеток балкончиков, ворота, скамейки, фонарные столбы – всё лазурно-голубое. Добавьте голубое море, вдали сливающееся с таким же небом….

   И еще там есть перчики и несколько (на разной высоте) ручек на входных дверях, что домовые книги для тех, кто умеет “читать” дверные ручки.

   Туда возвращаются. И там надо побывать хоть раз. Приехать, дойти, стать выше “Cafe des D;lices” (сверхдорогого и ужасного) и смотреть поверх домов на голубое море… Как смотрели великие художники, писатели, поэты, короли…   

   А если еще найдутся минуты, то в одноэтажной окраине города, встретите переваливающиеся через заборы, буйно цветущие заросли (редкого и экзотичного для Ташкента и Ашхабада, поэтому так ценимого в них), окруженного ужасными суевериями, загадочного гибискуса. Его однодневные, на утро сменяемые новыми, не только розовые, как среднеазиатские, а, кажется, цветки всех колеров, осыпаясь, становятся голубоватыми. 
 
    Музей Бардо – всемирная жемчужина античной мозаики (плюс артефакты с Карфагена), описан во всех энциклопедиях мира – не самое удивившее, самое – в некоторых залах посетители ходят в обуви хоть и по краю, но тысячелетней(!) мозаики.

   Пригород Дуза, именуемого воротами в Сахару, плантация финиковых пальм, обреченно засыпаемая надвигающейся дюной, мельчайший песок барханов струящийся, текущий между пальцев – воображением полно не представить, это можно только прочувствовать; поездки по, через и вдоль барханов на верблюжьих задах (вер-блюды одногорбые) в зависимости от периода посещения – жара невыносимая или просто иссушающая – проводят либо, подняв в местной гостинице, как нас, в четыре утра, либо, когда солнце уже зайдет, и пекло немного уменьшится.

   Об этом тоже можно дома, как о снимках в колизее.  – “Я такая (здесь не возбраняется каждому по собственному желанию поставить двоеточие, запятую или их комбинацию с добавлением тире – смысл повествования не изменится), на мне были такие черные очки – я их купила в медине, у одного араба (можно подумать, что там есть другие продавцы) – прикольные, и на мне длиннющая полосатая накидка бедуинов, на голове – платок, завязанный сзади.”

   Для сведения добавить, что верблюд встает вначале на задние ноги (о ужас!) и подчеркнуть предмет гордости –  “Когда он вставал, я удержалась на нем”.   

   Я же представил сколько человек из разных стран надевали эту бутафорскую накидку и головной платок за неделю, месяц, за туристический сезон…

   Поездка на “ленд крузерах” в самое большое песчаное море Сахары – Большой Восточный Эрг, начинается от гор Атлас, удивительно резко переходящих в пески Сахары. Развлечения ради, машины с нами по десятку раз взлетали вверх по склонам гор и спускались вниз, напоминая цирковой аттракцион езды по вертикальной стенке. Водителям “лендов” такой аттракцион, судя по выражениям лиц, очень нравился. Следующим вдохновляющим их номером являлся уже съезд машин с дюны высотой уж не знаю во сколько этажный дом. У подножья дюны – брошенные останки декораций кинематографической страны Татуин.

   К фотоссесии восхода солнца в пустыне, как десерт, вечером был добавлен пресный, без выдумки и четкости изображения, что естественно, мираж.

   Дальше – Chebika (Шебика), утверждают, один из десяти самых красивых оазисов мира. Такого резкого, как в ней, всего в десяток шагов, перехода от гольного безжизненного песка пустыни к зелени кучки пальм, вероятно, больше нет нигде. Оазис (всего лишь сотня-полторы финиковых пальм и деревушка в пару десятков домиков и водой термального ручья из ущелья) на границе безводных, выжженных солнцем гор Атласа и такой же пустыни Сахара. Невероятно, но не всегда безводных. Осенью бывают дожди, иногда даже сильные.  Ливни 1969 года полностью разрушили глиняные дома селения. Люди его покинули, оставив развалины туристам, себе построив новое у подножья гор. Главная достопримечательность оазиса – потрясающей глубины невероятно живописное ущелье с ручьем термальных вод, вытекающих из расщелины каменной стены и обрушивающихся небольшим водопадом в озерцо на дне ущелья. 

   Шебика, конечно, впечатляет. Кстати, есть поверье: переступивший через вытекающий ручей, вскоре бесследно исчезающий в песке между пальм, избавляется от всех грехов.

   Уникальные подземные жилища троглодитов в Матмате мне показались менее впечатляющими, чем поездка к ним через удивительную каменистую пустыню (и такие бывают), усеянную булыжниками, и усыпанную, подобно шляпкам огромных зеленых мухоморов, крупными комками суккулентов. Пустыню не гористую, а провальную, живописно изрезанную крутыми оврагами, глубиной в два-три десятка метров, так, что не понять чего больше – оврагов или разделяющих их хребтов. По дну оврагов изредка встречались одинокие пальмы – при мизерных осадках, чтобы проросло случайное зернышко и корнями дотянулось до влаги, должно много звезд сойтись…

   В склонах бесчисленных увалов и гор троглодиты рыли, роют и сейчас, целые деревни, в условиях многовековой давности –  малозаметных подземных жилищ; летом – прохладных, зимой, возможно, изредка подогреваемых. 

   Вид жилищ, в чем-то пещер, понравился простотой и оригинальностью. Сегодня он дополнился – парадокс на первый взгляд – спутниковыми антеннами. А встретившийся тамошний симпатичный верблюжонок, с сильнейшим запахом, не понравился. До физической тошноты.

   Последний в поездке – Кайруан, самый святой город мусульман Магриба. Примечательна его огромная Соборная (Большая) мечеть. Если бы христианин мог попасть внутрь, он бы там увидел материалы из разрушенного арабами колизея Эль-Джема (грешное дело ради святого?) и четыреста четырнадцать разнотипных античных колонн, взятых из Карфагена…
   
   Сегодня Кайруан знаменит кожаными изделиями и очень красивыми шелковыми узелковыми коврами. Их различают по мягкости: от 10 000 до 500 000 и даже больше узелков на квадратный метр! Нам продемонстрировали десятка три – трудно передать каких ...

   Ну, и забавное уже в конце поездки. По трассе автомобиль, с улыбавшимися нам солдатами, тащил родимую сорокапятку. Гид показал на мою камеру и погрозил пальцем. Смешно было настаивать – у нас в музеях такие еще сохранились …
   2008