Таня

- Мама, я так хочу скорей к Богу! Я так хочу посмотреть Его царство! - говорит мне Маша. Я слушаю ее, улыбаюсь, сердце бьется от ее слов бешено. Я улыбаюсь,стараюсь не стать суетливой и не выдать себя. Все еще улыбаюсь:

- Маша, я так тебя люблю, придет время, и ты встретишься с Богом. Наберись терпения, я не смогу без тебя.

- Мама, когда мы молимся на коленях, мне так хорошо, я хочу ,чтобы молитва не кончалась.

Я читала о таких чувствах на молитве, но сама не испытывала. Мне нравится служба, но все-таки я жду конца.

Как мне воспитывать такого странного ребенка?

***

Почему-то у Маши стала болеть голова, она стала вялой. Вскоре она уже не могла поворачивать голову. Когда я пробовала ее заплести , она кричала. Я осторожно заплела одну косу и не трогала ее волосы. Наверное, лимфоузлы увеличились так болезненно. Лучше ей не становилось, скорая причину не нашла, мы поехали к хирургу в Кяхту

Хирург подтвердил нашу догадку: лимфаденит. Выписал лекарство и отправил домой.

- Это точно не травма? - выходя из приемного покоя все-таки спросила я.
- Давайте еще раз посмотрим.
Он трогает шею под косой, Маша отчаянно кричит.
- Не понимаю, здесь нет лимфоузлов. Врач расплетает косу и удивленно вскрикивает:
- Клещ!

Клещ уже огромный, инфекционист по телефону дает рекомендации:
- Если бы он был энцефалитный, скорей всего ситуация была бы другой. Она делает назначение и отправляет домой. Клеща обещают увезти на анализ на следующей неделе.

На маршрутке я еду в инфекционную больницу в Улан-Удэ, где мне говорят тоже самое:
- Поезжайте домой.

Я решила дождаться результата в городе. На следующий день мне позвонили и вызвали на прием, клещ оказался энцефалитным.

***
Маша не могла поворачивать голову и ложиться на спину. В приемном покое мне рассказали о девочке, которая лежит на третьем этаже уже несколько недель, пошла на поправку , учится ходить заново.

Мы устроились в палате, Маша тяжело переносила уколы, болело место укуса, она металась в кровати и плакала.

Я ходила по палате и говорила себе:
-Ты должна принять все, что уготовал Господь. Иначе нельзя. Если ты веришь Ему, доверяешь, то надо принять. Или веришь, или нет.

Я не могла ответить, я юлила, мне было страшно. Но я ставила этот вопрос себе снова и требовала ответа. Наконец, я сказала:

- Господи, я верю Тебе!

Возможно, парализация сохранится, главное, чтобы жила.

***
Хуже не становилось, температуры не было. Не было рвоты, головных болей, шея стала лучше двигаться.
К нам приехал отец Алексий Шевцов, мы пошли в отведенную нам комнату для причастия.

Когда мы вернулись в палату, там уже лежали новые больные. Закрыли третий этаж, к нам перевели ту самую девочку.

Девочка лежала отвернувшись к стене, а ее мама аккуратно сидела на кровати. Увидев меня, она улыбнулась:

- Я Таня, а она Василиса.

Я суетилась, ходила по палате , у меня дрожали руки и ноги, я много говорила. А Таня была спокойна и словно занята чем-то. Она сидела неподвижно и смотрела. Смотрела так, словно во всем видела смысл, словно рядом происходило что-то важное, а не обычная жизнь палаты . Словно наблюдать было главным делом в ее жизни.

Когда Василисе что-то понадобилось, она встала, и я увидела, с каким трудом она делает каждый шаг. У нее было ДЦП.

Холодом обожгла меня мысль, что, возможно, Маша тоже не сможет ходить.

***

К нам положили и еще одну девушку с непонятным диагнозом. Она работала в турагенстве, недавно приехала из-за границы, где прожила несколько лет, путешествовала по Южной Америке.

Девушка привлекла мое внимание, мы обсуждали жизнь в Бурятии. Энцефалит у нее не подтвердился, и она выписывалась уже на следующий день.

Она сложила вещи, собиралась уходить, внезапно сказала, что хочет научиться писать, чтобы рассказать о том, что видела. Она пробовала, но пока еще не выходит. Она читала мемуары Пабло Неруды, ей близок его стиль:
- Я, конечно, себя не сравниваю с настоящими писателями, - так она закончила свою неожиданную речь и посмотрела на меня.

Мне же эта тема была очень близка, и я сказала:

- Никто не рождается с грамотой, что ему суждено стать великим писателем, художником или композитором. Великие также сомневались, делали ошибки, говорили , что их работа ничего не стоит, что , возможно, они тратят время впустую. Но они шли дальше. И если ты хочешь писать - пиши. Ищи себя, свой стиль.
Может быть, ты будешь стоять в одном ряду с ними. Никто не знает своей судьбы наперед.

Девушка очень внимательно меня слушала, но еще больше меня удивила Таня. Она оживилась, качала головой, словно подтверждала мои слова, улыбалась.
Я вышла ненадолго, а когда вошла, услышала, что Таня цитирует Библию, это была притча о талантах.

Я догадалась, что она верующий человек по ее тихому ответу на звонки:
- Вашими молитвами.
А по тому, что она всегда подтверждала свои мысли цитатами из Библии, я поняла, что она не православная.

***

Девушка уехала, а мы с Таней остались. Таня оказалась милой девушкой. У нее была тонкая длинная русая косичка и взгляд, словно затуманенный, смотрит поверх тебя. Я не сразу поняла, что у нее косоглазие. Худенькая, с очень милой трогательной улыбкой.

Она улыбалась всегда внезапно, словно вспыхивала: от глаз расходились бесчисленные лучики, она слегка прищуривалась, а внешние уголки глаз при этом опускались. Улыбались и щеки, но во взгляде оставалась глубина и внимательность - всегда.

Выглядела она очень молодо, ее все время спрашивали, сестра ли она Василисе.

***

Я все-также много говорила от волнения, хотя Маше становилось лучше. Таня слушала и улыбалась : иногда внезапно озарялась улыбкой и начинала пересказывать своими словами сказанное, поясняла, что это для нее значит. Я видела, что она рада тому, что понимает меня. Ей обязательно нужно было понимать.

Сколько она себя помнила, всегда писала стихи. У нее интересная манера письма: о ком бы она не писала, она писала от своего имени, от своего Я, словно все это случилось с ней, вся боль была пережита именно ею.

Пастор пытался запретить ей писать: двенадцатилетняя девочка пишет о том, почему покончила с собой, о разбитом навсегда сердце, о нелюбви, предательстве, зависимости . Она писала обо всем, что слышала о ком-то, о чем думала, переживала, пыталась понять.

Ей было почти 18, когда в их церковь пришел молодой человек. Он вышел недавно из детдома и не знал, куда идти:

- Я услышала, что он собрался рыть землянку в лесу. Мне стало его жалко, я попросила родителей взять его к себе. Мой брат поговорил с ним и согласился взять его жить к себе. Мы стали дружить.

А через несколько месяцев оказалось, что он под следствием. Потом был суд, его посадили.

- Я очень переживала за него, мне было важно понять , что он чувствует, и я побрилась наголо.

Лысая девочка-студентка.

***

Антон сидел 3 года, она ездила к нему на свидания, и за три года родила 3 дочек. Кесарево.
Врач шепнул ей, что у нее не так много времени родить, что года через три она уже не выносит ребенка, болезнь прогрессирует очень быстро.И она решила рожать, пока еще есть шансы.

Чаще всего она рассказывала о муже. Они прожили 16 лет, но год назад он ушел. Позвонил , что задерживается, коров ищет, разбрелись по кустам - и больше не пришел домой.
Он часто пил и бывало уходил на время запоя, но не на так долго:
- Я жила с ним и все время присматривалась к нему : я чувствовала, когда он снова уйдет, готовилась к этому.

Но потом задумывалась и говорила:
- А вдруг с ним что-то случилось, и он боится стать обузой для меня. Я его ищу. Он неплохой муж: мы вместе лепим пельмени, поленницу складываем, он привозит мне полевые букетики, целует меня в щеку.

- Нас кормит мой брат - Сережа, - очень тепло сказала она.

***

Ее мама уважаемый в районе учитель начальных классов. Сейчас она на пенсии. Когда она заболела , то впервые пошла на собрание в протестантскую церковь, ей стало легче.

Старший брат работал врачом скорой помощи, но очень переживал о больных родителях, о Тане с детьми. Он тоже верующий. Сережа принял решение переехать в деревню, оставить работу и завести хозяйство.
У Сережи 11 детей, он стал главной рода, на его плечах забота о родителях, Тане, ее детях и даже о ее непутном муже. Ни разу он не упрекнул Антона за это.
Когда на своей старенькой машине он попал в аварию, то старался быстро восстановиться, слишком многие зависят от его здоровья.

Переехал в деревню и брат Володя с семьей. Они поселились рядом друг с другом и вместе ведут общее хозяйство.
Они пашут целину, сами выращивают хлеб, сами мелют зерно в муку. У них коровы, птица, кролики, свиньи. Они сами заготавливают дрова. Собирают ягоду, выращивают большой огород.

Их род содержал и семью пастора: десятина для них святой обет.

Я слушала ее и завидовала: как здорово, когда близкие по плоти близки тебе и по духу. Я понимала, что за взаимную любовь и терпение, они благословлены Господом.

***

Она рассказывала о том, как устроена их духовная жизнь. А я рассказывала - о нашей.

Я знаю, с чем не согласны протестанты, но не избегала этих тем. А Таня повторяла каждый раз:
- Я принимаю, я не отвергаю.

Когда она возвращалась мыслями к мужу, то говорила:
- Я не хотела, чтобы он обязательно ходил в нашу церковь. Но я очень хотела, чтобы он искал Бога. в любой конфессии. Без Него нет жизни.

Меня очень удивляли ее суждения. Удивляло, что она всегда обращалась к пастору с просьбой не критиковать людей, не быть строгим, проявлять терпимость к другим, призывала понимать и принимать людей. За это часто осуждалась и даже бывала отлучена.

Она рассказывает, и ее простое лицо озаряется. Я вижу свет, боль , сострадание, ум, веру ...и снова боль.

Она почти не ходит, плохо видит. Она невзрачно одета. Ее русые волосы, серые, почти бесцветные глаза, светлая кожа делают ее неприметной и одноцветной. Но я не могу оторвать от нее глаз: она необыкновенно красива.

***

Таня играла с Машей и Василисой в домино, учила рисовать. Утром я просыпалась словно от легкого ветерка: в палате было душно, Таня помогала Маше застелить постель, встряхивала покрывало.

Василиса начала понемногу есть, а Маша уплетала обед за обе щеки, оживленно разговаривала, улыбалась. Врачи то ставили энцефалит, то сомневались.

Я не ждала чуда: то, что мы все-таки обнаружили клеща, что Маша жива, что неплохо себя чувствует - уже было чудом для меня. Я благодарила Бога и пыталась понять, чего Он ждет от меня.
Но врачи все чаще говорили, что сомневаются в диагнозе.

В моей жизни всегда было место чуду, я научилась принимать это. Никогда не просила чуда ,но Господь всегда давал мне больше, щедрее и нужнее, чем то, чего я могла бы просить сама.

А Таня говорила:
- Это чудо!

Я все-таки обратилась к другому инфекционисту за советом. Я всегда высказывала свое мнение, просила осмотра.

Таня полностью доверяла врачам. Василиса поступала в районную больницу с температурой 40, она была мокрой от пота и рвоты, врачи заставили ее перестирывать одежду. Таня рассказывала это спокойно, радовалась, что теперь она ухаживает за дочерью сама.

Рассказала она , что младшая дочь в детском саду получила травму, от чего у нее развилась эпилепсия. Ей не дали инвалидность, не помогли с лечением.

Я пыталась разглядеть ее настоящие чувства, смотрела на нее, вслушивалась в слова, но она ничего не скрывала. Я же слушала ее с ужасом, возмущением, негодованием, мне хотелось защитить их.

Я сказала, что обязательно приеду в гости, а она заплакала:

- Мне очень стыдно, мы живем бедно, у нас ничего нет.

Оказывается, им отказали в сельхозкредите, и они возделывают целину, занимая деньги в долг. Они даже воду носят с колодца.

***

Девочки шли на поправку, я успокоилась, мы стали говорить о любви. Мне кажется, этот разговор был неизбежен, потому что Таня всегда думала о муже. Она чувствовала любовь, когда была нужной: а Антону она была нужна.

Она спросила меня, что такое любовь, села напротив и ждала ответа.

Я замигала глазами, заерзала на месте. Я всегда думала о любви, у меня много ответов на этот вопрос.Но я не могла сказать ей что-то готовое, нужно было заглянуть в себя и ответить из глубины своей личности. И я сказала:

- Я чувствую, что любовь это свобода, когда во мне видят не половинку, а личность, которая призвана воплотить Божий замысел о себе.

Таня слушала меня, потом уже привычно для меня озарилась и сказала своими словами:
- Любовь не ищет своего.

Она стала размышлять вслух, правильно ли будет принести свою жизнь в дар мужу, примет ли Господь такую жертву или упрекнет ее в том, что она понапрасну растратила данные ей таланты:

- Рядом с ним мне бывает темно и пусто. Когда он рядом, я никогда не пишу стихов. Знаешь, как я молюсь? Господи, верю, помоги моему неверию! Эти слова всегда есть в молитве о муже...

Мне нравилось ее слушать, нравилось, что она не боится думать и говорить о своих чувствах.

***
В один из дней она села на мою кровать и спросила:
- Почему ты не отгораживаешься от меня? Почему не отвергаешь меня? Когда люди узнают о моей вере, они закрываются от меня. Русские перестают разговаривать со мной, а буряты говорят на бурятском при мне.

И я поняла, как тяжело ей быть всегда иной, другой, непохожей на других.

Почему я не отвергаю? Я не смогла объяснить, я пыталась, а надо было всего лишь сказать, что люблю выздоравливающую Василису, танцующую Еву, Лизу, читающую стихи, её папу, сочиняющего песни под гитару, маму, которая много говорит с Таней; брата Володю, осторожного и немного себе на уме, и простого, бескорыстного, несущего непосильный груз Сергея. Весь их род, заключивший завет с Богом.

А главное, её, Таню, идущую ко всем навстречу, пытающуюся понять каждого, кого она встречает... Таню, которую так часто отвергали и не понимали, даже в своей Церкви...

Мне бы хотелось поделиться с ними своей отвагой, помочь увидеть мир таким, каким вижу его я: мир, в которым я чувствую себя не винтиком механизма, не пешкой в Божьих руках, а участником творения, творцом истории, человеком, наделенным свободой и ответственностью, человеком, способным говорить и менять мир.

***

Их выписали раньше. За ними приехал Сережа. Когда она уходила, то обернулась, осветилась улыбкой и сказала:

- Спасибо, что ты появилась в моей жизни!

***
Мы тоже уже дома. В заключении лечащий врач все-таки написал, что Маша не заразилась от энцефалитного клеща, который просидел на ней, впившись в затылок, не меньше 5 дней.

А я увидела, что болезнь некоторым людям дана как дар, как сокровище, делающее их глубже, прекраснее, драгоценнее всех нас.