Вершина знаний, мысли цвет, –
таким был университет.
А нынче, волею судеб,
он превращается в вертеп.
Гуляют, бражничают, жрут,
книг сроду в руки не берут,
для шалопая-школяра
ученье – вроде бы игра.
В былые дни такой пострел
всю жизнь над книжками потел,
и обучался он – учти –
до девяноста лет почти.
Ну, а теперь – за десять лет
кончают университет,
и в жизнь выходят потому,
не научившись ничему!
«Доброе, старое время»
поэзия вагантов пер. Л. Гинзбург.
Рыдать поутру, письмецо братское обнаружив, Радэрик, разумеется, не рыдал, но взгрустнул крепко. Юноше, вторую ночь кряду бестолково в кресле коротавшему, не верилось, что Фладэрик, важностью момента пренебрегая, взял да удрал. Сам парень, разумеется, к предстоящей церемонии относился крайне серьёзно, как и подобало любому студиозусу: боялся до икоты, но ждал с замиранием сердца. И трепетом почти религиозным.
Раз за разом перечитывая коротенькое послание, Радэрик аж в кресла от тоски неодолимой повалился. Брат же обещал, всегда говорил, в очередной раз отсутствие своё оправдывая, что уж Гоминиум-то не пропустит. Юноша, теснее в покрывало кутаясь – палаты выстыли насквозь, аж зубы клацали, да иней по железкам проступил, – упрямо сдвинул аккуратные брови: без счёту Громников, Совней и Щедрых Вечеров, Потешниц и Складных Седмиц, Бовтуней и Королевских именин. А уж его собственных… Младший Адалин мог по костяшкам одной руки пересчитать, когда встречал их с братом. В детстве, помнится, Ойон утешал мальчишку, по покоям утром пробежавшегося и родни не обнаружившего вопреки всем загаданным желаниям, пирогами и присказками, устраивал потешные поединки егерей и совал в перину какие-то безделушки. Мейнарт читал назидания и тайком сочувствовал. Его сурового, но благодушного участия теперь сильно не хватало. Потом, в Стударме, уже после смерти отца, вокруг галдели буйные дружки, неотлучный Гира, рассудительный Визэнд. Фладэрик чаще присылал диковинные гостинцы с кем-то из своих товарищей – мрачных гвардейцев ему под стать, на все вопросы только хмуро что-то бурчавших, – предмет неизбывной зависти Биртагира и потаённого, почти хищного любопытства прочих студиозусов. Вот и теперь… оставил резные побрякушки, а сам уехал. В ночь, не попрощавшись даже толком. Радэрик несколько раз усиленно моргнул, поглядывая то за окно, то снова на коленки, где теперь покоился огрызок свитка. Ну, почему так? Радэрик, по простоте душевной, надеялся, воображал да фантазировал, как брат, сентиментальные слёзы роняя, велеречиво напутствует его, благословит (поизобретательнее, чем «не улыбайся до дёсен, парень»), как с гордостью встретит после, как... Какое, к лешему, Королевское поручение?..
Радэрик, разумеется, ни мгновения не сомневался, что именно изберёт старший Адалин: долг перед Её Величеством или личные интересы, пусть даже в нарушение собственного слова. Фладэрик всегда был воплощением абсолютной преданности Королеве. Так что поспешность удивления не вызывала. Однако, в конце концов, что значит «не улыбаться до дёсен»? Покрутив несчастный огрызок пергамента в руках, разглядывая стремительный, гладкий почерк, юноша прикинул, не пустить ли, всё же, слезу. Но сдержался. Как и предполагал прозорливый родственничек, младший Адалин посчитал себя уже слишком важным. К тому же, фибула парню тоже, ясное дело, приглянулась. И обиду, пусть слегка да сугубо-материально, нивелировала. Знаки, искусно выточенные на полированных гранях, прочитать Радэрик не прочёл, но чародейные пиктограммы оценил. Что, дело ясное, неплохо.
Всё ещё в покрывало кутаясь, Адалин задумчиво поглядел в порядком запотевшие, перламутровые ромбы иссечённого фигурной рамой окна, размышляя. Таинственный королевский наказ, стремительное исчезновение брата и их вчерашний, малоприятный, однако, весьма многозначительным теперь показавшийся разговор вкупе навевали подозрения. Радэрик ни разу в жизни не покидал пределов Долины Олвадарани. И самым волнующим путешествием, пожалуй, по сей день оставалась Школярская Седмица, проведённая в стенах Поста. Среди неразговорчивых солдат гарнизона, в количестве семи штук на всю заставу призванных организовать хоть относительный порядок, огромных, беспощадными ветрами вылизанных камней циклопической кладки, скрежещущих воротов, решёток, странных механизмов, скрипящих вне зависимости от количества смазки, изнурительного труда и вездесущей, неистребимой грязи. Даже угроза свалиться с осклизлых каменюк да траченных временем лестниц не доводила парня так, как эта жуткая, зловонная неряшливость, передававшаяся, кажется, по воздуху. Адалину пришлось избавиться от целого сундука одежды, благополучно заплесневевшего в казарме. И всё же, парень вспоминал Пост почти с нежностью: там он впервые взглянул на знаменитые просторы Голоземья, пустоши Мрачных Холмов, раскинувшие рыже-бурые, вскипавшие седым вереском, обомшелые объятия навстречу низкому, вечно простуженному, стёганку поношенную напоминавшему, степному небу. Здесь, в Долине, всё выглядело иначе. Ошмётки кудлатых облаков, прорываемые шпилями башен, свивали дымные узоры вдоль рыжих стволов исполинских сосен, туманом оседали среди корней. Здесь небо выглядело далёким и каким-то маленьким, истыканным верхушками деревьев, зубцами и пиками. Над Голоземьем же простор пьянил. И больше всего замерзавшему в боевом ходу у едва тлеющей жаровни парню хотелось промчаться верхом по рыжим, оврагами-распадками изъеденным холмам, сцепиться с каким-нибудь чудищем из тех, что так пронзительно вопили тут ночами. И… Радэрик чихнул. Спрятал пергамент за пазуху, убрал мешочек с фибулой. Голоземье, подвиги и походные костры растаяли в полумраке скудно освещённых покоев. Ужель, и впрямь, дело идёт к войне? Но к чему тогда ссылка в Адалин и некие смутные «дела», которыми там следует заняться? И чем, вообще, там можно заниматься, в этом клятом Адалин? С егерями-выжлятниками по лесам аукаться, сов с перепёлками шугая? Или призраков фамильных между башнями гонять? Радэрик, изрядно удручённый внезапно наклюнувшимися тяготами «взрослой» жизни, уныло встряхнул смятыми кудрями: где уж там, Ойон, поди, и не позволит.
В покоях, тем временем, объявились незаметные, исправно вышколенные обыкновенной хозяйской суровостью слуги. Парень знал их с самого детства, по Адалин. Сутуловатого угрюмца Нацека, огромного, как бастион. Тихоню-Боржека, улыбчивого и простого, как колода. Трёх неразлучных товарищей: Готгарда, Норбера и Отакара. Радэрик помнил, как именно отец уговорил брата. И теперь, глядя на расторопную, слаженную деятельность, порадовался родительской прозорливости. Хотя Фладэрик, кажется, не особенно в них нуждался и, вообще, с радостью отправил бы восвояси. Однако придворное положение обязывало.
-Отакар, Боржек! Нацек! – выбираясь из-под покрывала, несколько приободрился Радэрик. Двужильные еретники в привычных кафтанах с фамильными значками Адалин тотчас замерли, кто – где. Нацек, в одиночку нёсший здоровенную, паром исходившую бадью, осторожно опустил занесённую ногу, молча поклонился и лишь затем, удостоверившись, что знак почтения засчитан, продолжил прерванное шествие.
-Мессир Радэрик, - осклабился Готгард, укладывая дрова подле стылого камина. – Утро доброе. Подать чего? Сыра там, пряников?
-Спасибо, - вежливо потряс головой парень, сострадательные взгляды игнорируя. – Мне пора переодеться…
-А то как же, - солидно покивал Норбер, как раз наряды предуготовленные перекладывавший. Предполагая давеча долгие – возможно, душещипательные (знал бы о том «вурдалак» - отъезд и без всяких «поручений» не заставил себя ждать) – застольные беседы, Радэрик распорядился загодя перенести в покои и платье, и кое-что из туалета на сегодня. Так что теперь мог к товарищам не возвращаться. Норбер, проникшись важностью момента куда больше беглого родственника, широко ощерил крупные челюсти. – Гоминий – шутка ли! Самой, значит, Королеве присягать! И не боязно, мессир Радэрик?
-Боязно, - от души улыбнулся в ответ тот, поспешно выпутываясь из кафтана. Боржек, проворно начищавший какие-то железяки в углу, согласно усмехнулся. А Готгард, так золы в камине и не обнаруживший, укоризненно покачал головой и, широкие, перемазанные ладони за спиной тактично сложив, присоединился к назревавшей беседе:
-И то верно. Гоминий тот – штука важная. Церемония. И подготовиться нужно. И порядок наперёд знать.
-Да, большое дело, - откликнулся как всегда весёлый Отакар, навытяжку карауливший под дверью. – Значительное! И Королеву вблизи поглядеть, и себя показать. Наш мессир-то, старший который, уж задал перцу. Вот и меньшого очередь приспела! А, Норб! Ты там смотри, пуговицы все проверь!
-Совсем дурной, - отмахнулся Норбер беззлобно, извинительно зыркнув на против воли рассмеявшегося Радэрика. Парень, несколько развлечённый ласковым трёпом упырей, почти и позабыл о собственном разочаровании. И всё же, наспех умываясь, нет-нет, да бросал косые взгляды на запираемую Нацеком спальню.
-Надолго ли? Не сказывал хозяин? – уточнил Готгард, подавая мягкое полотнище размером с приличный занавес. Младший Адалин, поглядев на сострадательно гримасничавшего слугу, пожал плечами:
-Наказ Её Величества…
Умываться пришлось над деревянной – Фладэрик почему-то презирал привычные тазики и изящные кувшины - бадьёй. А вот расчёсывать и подвивать на щипцах – благоразумно принесённых, ибо на братскую запасливость тут, подавно, рассчитывать не приходилось – локоны Норбер ещё, хвала Князьям, не разучился. Так что Радэрик остался результатом вполне доволен. А уж когда влез в душистую рубашку, пышный шарф фантазийно в ворот навязав да фибулу вдев, - и вовсе просиял. Безукоризненный, бархатный кафтан, расшитый бисером и золотой нитью, с вечера под покрывалом поры счастливой дожидавшийся, сидел, как влитой. То, что Фладэрик считал кучерявой пародией, у младшего брата вызывало бурный восторг. Нарядные рукава, обширный ворот, парадный фасон. Брыжи, наконец. Упыри, больше молодым хозяином любовавшиеся, чем, реально, помогавшие, улыбались. Боржек, сосредоточенно выгрызавший занозу из пальца, крякнул, подтолкнул неожиданно – и необычно - довольного Нацека в бок, тот, важно скрестив на груди могучие руки, величественно кивнул. Вслух общее мнение выразил наиболее разговорчивый – и, как водится, развязный – Отакар:
-Красиво, мессир Радэрик! Прямо залюбуешься!
-Истый князь, как батюшка, - похвалил в тон чуть более сдержанный, осмотрительный Норбер.
Оглаживая блестящие пуговицы – каждая стоила доброго жеребца по отдельности, а полным комплектом наряд младшего Адалина, и вовсе, тянул на целый племенной табун – Радэрик озадачился неожиданной мыслью: попытался представить брата, вот так же точно одевавшегося перед Гоминиумом. Интересно, а волновался ли он? Воображал ли Королеву, что лично примет клятву молодого подданного, представлял лица друзей, торжественные взоры Высших и – одобрительные – Лучистых, будущих товарищей по Стягу? Кое-что младший Адалин разузнал, сплетни да кривотолки редко обходили персону Фладэрика стороной: на церемонию брат явился последним, оплошность мотивировав нагло, а держась – на диво прочим – независимо. Видимо, мало что с той поры переменилось.
Вампир покраснел, разглядывая перевернутое отражение в полированной поверхности щита. Коллекция дорогого оружия осталась висеть тут – в приёмной части покоев - по его прихоти. Тишину нарушали лишь возня до почтительное сопение впечатлённых мужиков. Отакар всё щёлкал языком да перемигивался с дружками. Боржек улыбался, а Норбер прятал странно покрасневшие глаза. Радэрик, проникшийся, было, общим настроением, вдруг вновь почувствовал болезненный укол почти уж позабытой обиды.
Фладэрик обещал. И не Джебрику его спихнуть.
Ведь Радэрику уже не пять лет. И пусть он в жизни даже Пустодомки не видал, зато в Стударме был одним из лучших. Даже на практике.
Наперекор плачевным размышлениям гордо поддёрнув воротник, юный Адалин счастливо улыбнулся… мало до дёсен, чуть не до пищевода. И, усовестившись, попытался скривиться посерьёзнее. Что вышло даже глупее. Готгард сострадательно жуткие гримасы младшего хозяина проигнорировал. Отакар, напротив, аж в ладоши хлопнул:
-Вот это дело! Мессир Радэрик! Вот так вот на них на всех и глядеть надо!
В дверь меж тем чинно постучали. Младший Адалин, почти позабывший, где находится, удивлённо покосился на упырей. Отакар, стратегический пост у косяка не оставивший, церемонно подтолкнул створку. С высокомерием, странно смотревшимся на его, в общем-то, разбойничьей физиономии, вампир смерил гостя оценивающим взглядом, сделал полшага в сторону и, даже не пытаясь симулировать гостеприимство, постановил:
-Старший наставник Тиргерат Каувиц… очевидно, желает нанести визит…
Радэрик, обескураженный как самим «визитом», так и выходкой злорадного кровососа, видимо, особенного пиетета к досточтимому ментору не питавшего, вытаращился на вошедшего, позабыв закрыть рот. Наставник Каувиц, нахальных слуг подчёркнуто игнорируя, степенно прошествовал мимо. Приветливо кивнул остолбеневшему посреди приёмной Адалину. С достоинством, выработанным за годы вынужденного пестования строптивых студиозусов, откашлялся. Скорее всего, не досчитавшись одного из «птенчиков», к тому же, любимца, на которого определённые надежды возлагались, наставник проницательный живо сообразил, где того отыскать.
-Мэтр Каувиц, - запоздало разыграл куртуазность мигом порозовевший от стыда Радэрик: это же надо, так забыться. Тиргерат, щуря пронзительные, почти бирюзовые глаза, зорко покосился на питомца:
-В чём дело, Рад? – и да, младшего Адалина все называли Радом. К вящему неудовольствию мрачновато переглядывавшихся слуг. Отчего, парень, по величайшей наивности своей, не понимал. Даже наставник Каувиц и мэтр Таллэсэн в личной беседе обращались именно так. Только Фладэрик не терпел прозвища, называя его щенячьим, потому и говорил в общем разговоре чуть ли не на «вы», полным именем. Странно, что без фамилии.
-Фладэрик уехал, учитель, - сознался Адалин, скорбно понурившись. Тиргерат удивлённо поднял брови:
-Странно, - пробормотал он, степенно кивая собственным размышлениям. – Долго давеча просидел в кабинете у королевы… - бывший Лучистый, в почётной отставке по летам, мэтр Каувиц благополучно сохранил прежнюю придворную хватку. А за этим семейством следил особенно пристально. По известным причинам, из числа которых не исключалось врождённое любопытство, с годами лишь укоренившееся. Когда-то Тиргерат обучал и старшего, намучавшись с упрямцем вдосталь.
-Да, наказ Её Величества… - с беспечной радостью абсолютно невинного существа прихвастнул, как всегда в полном восторге от «незаменимого» братца, младший Адалин.
Каувиц, разумеется, промолчал, усердно делая вид, будто не слышит многозначительного, крепко сдавленное рычание напоминавшего сопения за плечами. Отакар буравил спину любознательного вельможи мало не испепеляющим взглядом. Сам же Адалин, кажется, и не заметил тени, скользнувшей по высиненной летами физиономии. Увлечённый старательным натиранием сверкавших пряжек нарядной обувки. Пожилой упырь смотрел на каштановую макушку и гадал, подобно многим другим, с Радэриком на жизненном бездорожье столкнувшимся, как же этакое счастливое недоразумение никем не попорченным и не скушанным до зрелых лет добралось. Будь Каувиц худшего мнения о старших Адалинах – Тайдэрике с Фладэриком, – не знай самого Радэрика - счёл бы за полного и безнадежного идиота. Пусть парень совершенно не умел выпускать когти, чем отличался даже от Спутников, гораздых, несмотря на весь шелковистый мех да обманчивую лупоглазость, и не на такое, но сердце имел золотое. В смысле, доброе и искреннее, а не ледяное и блестящее. Иначе давно бы уж прибили да выколупали. Вампир вздохнул: младший Адалин, как и его излишне самостоятельный братишка, отличался острым, проворным умом, любознательностью и феноменальной памятью. И оба очень напоминали отца. Тиргерат потёр гладко выбритый подбородок, невольно озадаченный: что, всё-таки, не так с этим окаянным Фладэриком? И куда его понесло?
-Мы не должны опаздывать, Рад, - назидательно напомнил мэтр, незаметно разглядывая комнату: непогрешимый порядок, ни тени порочащих хозяина секретиков. И, разумеется, недоброжелательно щурящиеся из углов слуги, очевидно, преданные до последнего вздоха. Последнего вздоха потенциального злопыхателя. Или, по тому верзиле со зверской рожей судя, просто любого, излишне засмотревшегося. Тиргерат моргнул.
-Разумеется, мэтр Каувиц, - юноша почтительно замер у двери, широко улыбаясь. Тиргерат не раз поражался умению меньшого Адалина, прямо-таки, излучать счастье и бодрый, здравомыслием не запятнанный энтузиазм. Не зря, видимо, имечко ему чародеи со звездочетами вычисляли.
-Идём, - предложил вампир, не без удовольствия покидая подчёркнуто недоброжелательное общество обнаглевшей от хозяйского равнодушия дворни. Фладэрик со своим циничным, демонстративным пренебрежением к законам да обычаям родины, распустил эту свару просто непозволительно.
Радэрик, вполне довольный и заранее сияющий, уже не мог слышать разговора оставленных в палатах упырей. А так же видеть стремительно посмурневших, заострившихся и посуровевших окончательно лиц. Отакар, растирая тщательно выскобленный подбородок, сердито цыкнул зубом, переглянувшись с тоже насупившимся Норбером:
-Боязно, это точно. Только за него боязно… Уж больно он… хороший, а? Не заклевали бы… гарпии тамошние…
-А разве у гарпий клювы? – удивился Готгард, поигрывая туго обтянутыми крашеным сукном мускулами.
-У тех – и клювы, и зубы, и Князь весть, что ещё! – фыркнул Норбер, тёмные глаза сощурив. Нацек, вновь бадью тащивший, на сей раз, в обратном направлении, равнодушно поглядел на сгрудившуюся у камина троицу:
-И чего? – буркнул дюжий упырюга с привычной, выстуженной хрипотцой заядлого молчуна. – А мы на что? Ясное дело, призор парню нужен. Так то наша прямая обязанность.
-Ну да, - пожал плечами Отакар. – Хоть вспомним, с какого конца саблю брать…
-Сабля, может, не потребуется, - вздохнул не без тоски Готгард, в прежние времена до драк шибко охочий. Вампиры вновь переглянулись. Боржек, всё так же светло, простодушно улыбаясь, медленно выудил из-под кафтана здоровущий тесак. Норбер, разведя руками, последовал его примеру. Оценив степень готовности, Отакар расхохотался. И, предсказуемо, вытащил сразу два.
***
Путь предстоял не близкий. Сегодня замок казался молодому Адалину дивным сном, плодом изысканной фантазии чужеземных трубадуров. Пышные, духмяные венки и цветы, собранные специально для дня Присяги купали косые лучи взошедшего недавно светила, гирлянды лилий, горячо любимых Её Величеством, благоухали. Нарядные подданные и опрятные, расторопные слуги улыбались в предвкушении обещанного праздника. Приветливые дамы, благоухающие и прекрасные в изысканных туалетах, благосклонно наблюдали. Даже мрачные гобелены повеселели, виной чему, пожалуй, стала внештатная и тщательная уборка. Радэрик блаженствовал: он ждал этого дня последние лет пятнадцать.
Караул в форменном облачении гвардии Её Величества замер у распахнутых дверей. В зале шумела привычная разноголосица. Толпились старшие вампиры. Высшие. Осанистые вельможи, убелённые сединами и умудрённые годами, с летописным величием в суровых чертах. Статные наследники Благородных родов и Высоких Семей, мужественные и прекрасные в фамильных одеяниях. Лучистый Стяг – воинство, достойное легенд и песен. Строгие динстманны, похожие на сказочных героев. И посвящаемые в несколько рядов, такие же сияющие, как сам юный Адалин.
Упырь оглянулся на Наставника, походя сочинив едва не мадригал, а то и целую оду во славу его учительских талантов. Радэрик славился на потоке поэтическим даром, со склонностью к патетике, но вполне модным. Однако мэтра Каувица и след простыл. Заметив товарищей, парень аккуратно, подчёркнуто тактично пробрался поближе, успешно промеж рассеянно-счастливыми сверстниками лавируя. И оказался аккурат между Биртагиром Орэндайлем, белокурым двужильным молодцем косая сажень в плечах с тёмными, как два угля, глазами да чёрными, вечно насупленными бровями, и Аниктал Сэнатайн, хрупким курносым наваждением с очаровательной, пусть несколько бестолковой от волнения, улыбкой. Невозможно прелестной. Радэрик сдержанно склонил голову, внезапно – совершенно не к месту – припомнив несчастную фибулу, что брат посоветовал ей подарить. Сэнатайны не входили в число именитых родов Долины. Если по правде, Рад до знакомства с Аниктал о них и вовсе не слыхал. Неброские, подчёркнуто скромные платья, безусловно, шли хорошенькой упырице чрезвычайно. И всё же, насколько лучше оттенили бы её красоту пристойные драгоценности. Парень отогнал непрошенные, такими мелкими и никчёмными показавшиеся размышления, старательно расправив шёлковый бант на груди.
-Кутил, что ли? - гнусаво посочувствовал Биртагир, подмигнув рассеянному дружку. Рад изумленно округлил глаза:
-Как можно? Нет, конечно!
-А, - протянул Гира, старательно приглаживая блондинистые вихры. – Ну, ладно… Я тебя вечером искал. И утром…
-Брат, - кратко пояснил Радэрик, разглядывая далёкий, таинственными тенями уплетённый погодок с каким-то новым, особенно нежным чувством.
За Аниктал мялся с ноги на ногу ещё один их товарищ – младший Визэнд. Невысокий, коротко остриженный, утончённый в чертах и манерах, Тидимир беспокойно теребил ременные петли для цепей, бросая на толпу придворных настороженные взгляды. Придворные в ответ беззастенчиво оглядывали присягающих, отчего последним становилось совсем худо. Рад, естественно, ободряюще улыбнулся чуть не синеющему от волнения дружку. Аниктал, склонив аккуратную головку набок, задумчиво вздохнула, ни к кому конкретно не обращаясь:
-Интересно, какое я задание получу?.. - на что Биртагир не преминул привычно осклабиться:
-Кобру! Прям по характеру! - Сэнатайн и бровью не повела:
-По этой теории, тебе достанется подпивший дровосек.
И, надменно вздёрнув курносый нос, небрежно скривила хорошенькое личико. Кукольная внешность часто вводила в заблуждение: упырица отличалась определённым норовом, который, с непривычки, мог огорошить. Радэрик тихо улыбнулся:
-А мне что, укроп укрощать в саду Её Величества? - Тидимир, аристократичный до колик, несмотря на всю рассеянность, авторитетно качнул головой:
-Задания определяют по избранному призванию. Лучистым – одно, мэтрам и мастерам – другое, чародеям - третье… и так далее. Вы чем наставников слушали, вообще?
Аниктал не ответила, задумавшись, Орэндайль поёжился, представляя пьяного лесоруба – поганенькая перспективка, между прочим. В зал через боковую дверь внесли регалии, гонг и клепсидру, вместо воды наполненную какой-то курящейся субстанцией. Адалин тихо сглотнул, вглядываясь в диковинную конструкцию, издалека пытаясь определить интервал и скорость. На пластине изгибался Большой Платиновый Калейдоскоп с вампирской звездой в центре. Увидев который, Радэрик предсказуемо обмер. От знака исходила сила, ощутимая даже на расстоянии. Великий круг и другие «начертания» вроде годоврата не излучали подобной мощи. Сэнатайн тоже заметила внесённые сакральности:
-Ого! Великий Калейдоскоп! Никогда не видела прежде в живую! - выдохнула девица восторженно, сцапав проворно полиловевшего Адалина за руку. Радэрик, в целом, разделял смятение чувств упырицы, но пальцы предпочёл высвободить – не слишком этот жест показался уместным… в сложившихся обстоятельствах.
По шеренгам проползли ахи-вздохи, перемежаемые дурковатыми, придушенными шепотками. Коронные динстманны, Раду показавшиеся подчёркнуто героическими, наблюдали за оторопевшей в патриотическом пароксизме молодёжью с откровенной надменностью, не скрывая иронии. Лучистые с Высшими, мало реальностью интересующиеся, да ещё Дамы, ко всему, кроме сплетен безучастные, чью скопом обыденную меланхоличность младший – восторженно-благожелательный – Адалин принял за величие и достоинство, а то и происки интеллекта с воспитанием, держались куда пристойнее.
Зал всё ещё казался вчерашнему студиозусу волшебным сновидением, под стать происходящему, потому Радэрик и не замечал насмешливых взглядов. Да и об отсутствии брата почти позабыл, если бы не бдительность Биртагира:
-А где он? Брат твой. Разве не должен там стоять? – и кивком указал куда-то в колонну столпившихся подле трона вельмож. - Опять соврал или не доехал? – Орэндайль фыркнул, цепко оглядывая пепельные физиономии. Окончание фразы заглушили звуки гонга и труб.
В зал неспешно вплыла блистательная процессия, предваряемая прелестными юношами в светлых одеяниях, несущими увитые лентами гирлянды и полосы разлетающегося шёлка. Чарующая музыка звучала всё громче. Юзэрин Равнсварт, князепосланную повелительницу Долины Олвадарани, окружала обширная свита, цветы и восхищение. Младший Адалин обмер, ослеплённый. Недавние студиозусы дружно выдохнули, чуть не замертво попадав. Динстманны преклонили колено, Лучистые грянули здравицу. Прекраснейшая из Королев, безупречная Юзэрин превосходила красотой все, даже самые великолепные, изображения.
-Нет… - едва буркнул Рад, усиленно смаргивая, но продолжая бесстыдно пялиться на улыбающуюся правительницу. Заранее зная, что этот образ не забудет никогда.
Изумительная, бусами перевитая причёска, безукоризненный портрет венчавшая, совершенные губы, едва тронутые сладким посулом благосклонной улыбки. И огромные, дивно-синие глаза, источавшие тихий, баюкающий свет. Поверх сложного, многослойного платья цвета лилий с пристяжными рукавами до полу, зашнурованного под самое горло, с отороченной белым мехом узенькой жилеткой, покоилась кружевная воздушная накидка, отражавшая свет колдовских чаш. Отчего казалось, сама королева сверкает, точно россыпь алмазов в лучах солнца. Прекрасная Королева прямиком из сказки, из детских грёз о волшебной стране, грациозно плыла между расступившимися подданными навстречу обомлевшему Адалину.
Радэрик так и замер, пока Орэндайль не толкнул его под рёбра, жестом показывая прикрыть рот.
Волшебное видение, одарив подданных чудесной улыбкой, удостоилось самого низкого поклона. Младший Адалин едва удержался, чтобы не шарахнуться об пол, ни то в обмороке, ни то в приступе гражданского восторга. Королева изящно опустилась на дивно убранный цветами трон, благосклонно наблюдая за робеющим стойбищем юных упырей. И каждому небезосновательно казалось, что улыбается Её Величество прицельно.
Вампир в чёрном камзольчике с безыскусным шитьем – Карвэл Вэйдинг, королевский бирич, как помнил любознательный Радэрик, – помешкав для острастки, громким, звучным голосом призвал собравшихся ко вниманию, оповестив о начале церемонии. Затем, поплутав в дебрях придворного этикета, огласил списки кандидатов, испытания, коим тех подвергнут, а также озвучил пожелания удачи и триумфа от лица Её Величества. По телу Радэрика пробежала сладостная дрожь предвкушения. Вот сейчас, совсем скоро, он произнесёт слова верности Даме Сердца, олицетворённой Божественности, несравненной и восхитительной. Юзэрин Равнсварт не обманула ожиданий: ослепительно прекрасная, утончённая, а главное, ослепительная, как и подобает королеве. Безупречная. Неподражаемая. Волшебная госпожа, истинное воплощение сладких грёз. Во плоти явленное, пьянящее вдохновение миннезанга. Радэрик уже подбирал в уме подходящие рифмы, на ходу стряпая первый зачин пространной оды. На силу удерживаясь от искушения по привычке закусить ногтями или обгрызть кончик жабо в отсутствии пера. Аниктал, тоже разглядывавшая Королеву, правда, с каким-то другим, скорее подозрительным выражением, вовремя сцапала юного поэта за руку, упредив неподобающий жест. Укоризненно поджала губки.
-Рад, в чём дело? - шепнула упырица едва слышно. Адалин неопределённо передернул плечами:
-Она прекрасна… - Сэнатайн, одарив дружка скорым взглядом, руку убрала и от комментариев воздержалась. Зачарованно улыбающийся Радэрик этого даже не заметил.
К трону призвали Мипирэт, девицу Ирвайн. Чернявую правнучку старого Развэка, оружие для Короны поставлявшего. Совместно с ещё пятью семьями из Крепких. Мипирэт, унаследовав от прадеда трудолюбие и осторожность, наружностью удалась, явно в матушку, урожденную Пирошиэль, одну из младших сестриц «Бесподобной Ян», в свите Её Величества блиставшей. Волнительно озираясь, упырица неуверенно засеменила к Королеве, как будто ещё сжимаясь под надменными взорами замковых прелестниц. Дамы откровенно, не чинясь, озирали юную соискательницу. Динстманны тоже, но с иным выражением на мрачных физиономиях. Высшие одобрительно шептались, оценив как смирение, так и общую зашибленность. Прогрохотал заливисто гонг. Упырица стояла перед королевой, ожидая.
-Мипирэт Ирвайн. Липтих.
Девица склонила головку, хрупкий силуэт замерцал и исчез. Радэрик, не отрываясь, следил за клепсидрой. Липтих. Юноша нервничал, просто так, за компанию. С Мипирэт они общались не часто, хоть и были представлены друг другу. Биртагир тоже закусил губу, но смотрел на то место в полу, где Ирвайн, получив Вызов, шагнула за Кромку. Испытания, как говорили наставники, создавались индивидуально замковыми чародеями, уникальные для каждого соискателя, обусловленные внутренними страхами и выбором. Что не могло не вызывать смутных ассоциаций с изощрённой пыткой. Но подданный Её Величества обязан соответствовать в безупречности повелительнице. Липтих. Вязкий туман в клепсидре, обтекая чашу искристыми струйками, сплетал причудливый узор. Радэрик чувствовал пульс под самым кадыком. А ещё он чувствовал время, ощущал, как случалось иногда на практикумах, физически.
Девица Ирвайн выскользнула в зал с противным, лязгающим скрежетом, словно захлопнулись тысячи сундуков. В руках Мипирэт держала свиток. Серый. Королева ласково улыбнулась, едва склонив прекрасное личико в знак одобрения. А упырица присела, заученно повторяя слова обета, и бережно поцеловала протянутые пальцы. По заплетённой на западный манер головке сверкнул рисунок линий. Сияющее подтверждение уз Гоминия. Рад закусил губу. Это было прекрасно. Золотое сплетение искр, потусторонний свет, окутывавший коленопреклонённую фигуру. Ирвайн поднялась и, ни на кого не глядя, отошла к пустовавшему нефу слева от Трона, предназначенному присягнувшим.
А бирич призвал Тринимара, одного из отпрысков семейства Латарэт. Почти неприлично высокомерного, зеленоглазого и наглого. По результатам практикумов, лучшего в параллели, хотя, кажется, и не собиравшегося почтить Стяг своим сиятельным присутствием. Радэрик, наблюдая, как под звон гонга вампир идёт к трону, поймал себя на странной мысли: он искренне желал, обыкновенно несносному соплеменнику удачи. И несказанно тем удивился.
-Тринимар Латарэт, - улыбнулась королева благосклонно. – Питфа.
Питфа. Рад подавил невольный вздох. Достойно юного карьериста. Питфа. Выходит, надменный гордец придумал стать магистром чародейных искусств. Избрал путь к вершинам знаний. Что ж, вперёд. Зеленоглазый Латарэт скользнул за Кромку. А Сэнатайн, всё больше напоминавшая фарфоровую куколку с испуганным лицом, судорожно стиснула ладони на груди:
-Мар хочет стать магистром-чародеем?
Ревнивые нотки удивили бы младшего Адалина, если бы он, разумеется, обратил внимание. Однако Рад сосредоточился на созерцании клепсидры. И лишь пожал плечами в ответ. Время шло. Молодой Латарэт не появлялся. Кромка с шипением расступилась в последний миг, когда всеобщее волнение почти обратилось паникой. А Тивадар, Хозяин Латарэт, Третий Советник Её Величества, нетерпеливо обернулся к обомлевшему подле помощнику. Мрачный наследник шагнул к трону, удерживая на ладони трепещущий астральный сгусток. Выглядел Тринимар помято, но на ногах устоял. И клятву произнёс достойно. Юзэрин одарила упыря сладкой улыбкой, позволив поцеловать ручку. Рисунок присяги скользнул по растрепавшимся кудрям.
-Биртагир, юный Орэндайль, - воззвал неумолимый бирич.
Упырь, видимо, не ожидавший столь скорой расправы, оторопело посмотрел на Рада. И, кажется, позабыл, как ходить. Состояние дружка угадав, Адалин услужливо вытолкнул обмершего Гиру локтем из строя:
-Соберись! - шепнул он вслед очумевшему богатырю.
Обыкновенно нахальный да скабрезный Гира шёл через зал, будто на шибеницу поднимался. И взгляд деда, высокого, красивого старика, рядом с прочими вельможными мужами Малого Голоса Её Величества подле трона предстоящего, почему-то ободрению не способствовал. Ударил гонг. Биртагир, усиленно расправив могучие плечи, вымуштрованно поклонился ласково улыбавшейся Королеве.
-Биртагир Орэндайль. Клеоптрий.
Пришло время Радэрику опешить. Да, бровастый Гира не пропустил ни одного диспута, корпел над инкунабулами и кодексами, донимал мэтров странными вопросами. И всё же, Адалин не мог предположить, что Орэндайль, беспечный балагур и насмешник, решил стать мастером-стратегом. С его-то «хвостами» по чародейству и теории. Потрохами чуя неладное, Рад боялся одного: чтобы друг не явился в зал по частям.
Волнение на лице Сэнатайн с её фарфоровой бледностью и тонкими чертами смотрелось особенно убедительно. Девушка едва приметно кивнула. И в этот самый момент Кромка выпустила белёсого, будто постиранного, упыря. С измятым свитком и – неожиданно - здоровенным пауком. Которого отбросил куда-то в ноги шарахнувшимся Дамам. Паук предсказуемо истаял, не долетев пары локтей. Биртагир же отбубнил клятву, едва коснувшись губами руки королевы. А когда оказался у колонн, Рад сообразил неладное: здорово позеленевшего Орэндайля отчаянно шатало, отчего молодец то и дело хватался за всё подряд, даже за брезгливо посторонившегося Тринимара, пытаясь сохранить равновесие. Радэрик сглотнул: выглядело представление скверно. И многообещающе. Что же, Адалин последним будет, что ли? Юноша разглядывал вельможную толпу, гирлянды и регалии, считал изящные розетки, трон украшавшие, и изо всех сил старался игнорировать мелеющую толпу сверстников вокруг. Молодые упыри уходили за Кромку. Кто-то возвращался быстро и плавно, будто играючи, кто-то вываливался с лязгом и скрежетом. Кто-то… проваливался. И его в звенящей тишине вытаскивали караулившие процесс чародеи. Когда мимо пронесли бездыханного Ильчи Тральфа с запрокинутой, болтавшейся безвольно головой, Сэнатайн едва слышно выругалась. Радэрик, слов не разобравший, но интонацию прекрасно уловивший, согласно сглотнул. Из широко распахнутых, остановившихся глаз Ильчи струилась кровь.
-Горнард Стимбор, - провозгласил бирич. И Радэрик заметил, как выпрямился сизо-пепельный, едва живой Биртагир.
По залу пронёсся шепоток. Дивной красоты упырица с длинными, до пят, золотыми волосами, атласными лентами перевитыми, сверкающими лазоревыми глазами и точёным силуэтом воплощённой мечты трубадура, младшая внучка Эрцэта Стимбора, душа и отрада, подплыла к королеве, изящно-почтительная в каждом жесте. Отзвенел гонг. И вновь теория. И вновь безмолвное, напряжённое ожидание. Аниктал завистливо покачала головой:
-Эта - справится, - уверенно буркнула упырица, многозначительно поджав губы. Радэрик только плечами пожал, ни поняв ровным счётом ничего. Верхняя чаша клепсидры медленно пустела, перламутр растекался по стеклу живым серебром. Рад поглядел на оцепеневшего по ту сторону зала дружка. Орэндайль таращился в пол, стискивая кулаки. «Златовласка Стимбор», как окрестил её Фладэрик, шагнула из пустоты аккурат к самому трону Её Величества, трепетно пригнула колени, зашептала слова обета. Всё – в полной тишине. Радэрик избегал смотреть на старших упырей. Уж больно странными – даже на его, подчёркнуто невзыскательный, вкус – взглядами мерили девицу Стимбор ухмылявшиеся динстманны и нарочито безразличные Дамы. Потому младший Адалин наблюдал, как Гира, мягко оттеснив окончательно обалдевшего от подобной наглости Латарэта, заботливо предложил голубоглазой красавице локоть. Горнард, бледная под стать кавалеру, кротко потупилась. Но на предложенную руку оперлась с готовностью. Взбаламученный предвкушением и нервным, с истерикой граничащим, воодушевлением Рад запомнил их отчего-то особенно отчётливо. Именно такими: посеревший, сосредоточенный Гира в парадном облачении об руку со скромно опустившей взгляд Горнард в бледно-лиловом платье, иллюстрацией баллады замершие посреди пышного, торжественно убранного, но всё равно отчаянно-пепельного, сумрачного нефа, - такими Радэрик вспоминал их потом, много позже, при совсем других обстоятельствах.
А бирич, тем временем, вызвал Аниктал. Радэрик бестолково уставился в хрупкую спину удалявшейся упырицы. Подол зелёного платья, золотой рисунок пола. Тидимир, что-то бормочущий и стоявший слишком далеко, чтобы это «что-то» можно было разобрать. Адалин даже не услышал Гонга.
-Аниктал Сэнатайн, - голос королевы был мягким, как атласная подушка. –Питфадий.
Радэрик вздрогнул от удивления, проводив исчезающий силуэт ошарашенным взглядом. Аниктал Сэнатайн не могла, в отличие от красавицы Горнард, похвастаться знатным происхождением или богатым приданным, что с лихвой окупала амбициями, упорством и острым умом. Девица Сэнатайн избрала стезю магистра-чародея, боевого чародея… Словом не обмолвившись об этом ближайшим друзьям. И даже Раду! Вампир неловко переступил с ноги на ногу. Мысль об Аниктал-чародейке внушала некоторую… тревогу. Сразу отчётливо рисовались в воображении картинки самого пугающего свойства. Молнии, замученные драконы и очень много жаб. При чём здесь жабы – Адалин не знал. Зато он отчётливо помнил странноватых товарищей брата из Башни Эксперимента. И Чародеек Источника, женской обители, пользовавшейся в Долине дурной славой. Казалось, время ползёт, как захмелевшая улитка. Сонные щупальца текучего тумана лениво вились в прозрачном плену клепсидры. Дамы шептались, державные мужи безмолвствовали. Королева задумчиво наблюдала. В глазах же младшего Адалина поминутно темнело. Аниктал запаздывала, явно запаздывала. И парень очень боялся увидеть, как чародеи вытаскивают уже её бездыханное, окровавленное тело с той стороны. В волнении юноша терзал губы, пока не ощутил стальной привкус крови на языке. Верхняя чаша опустела. Сэнатайн рухнула перед троном. В руках девушки плескался огонь. И Адалин на силу удержался, чтобы не броситься к едва сознающей происходящее «чародейке». Нашлась, тоже, воительница…
Каким-то чудом Аниктал оказалась возле Биртагира. Очередным белёсым призраком с огромными, перепуганными глазами. Помнится, Фладэрик называл их «бледной немощью» и «свитой привидений». Парень нервно усмехнулся, сминая рукава роскошного кафтана. Вызвали очередную девицу. Задиристую чернулю с зелёными глазами бешеной кошки, наследницу каких-то ленников Милэдон. Рокот гонга уже казался раскатами грома в ущелье. От волнения вампир продолжал безжалостно объедать губы и сминать ни в чём не повинные обшлага кафтана. Позабыв подумать, насколько, должно быть, глупый вид при этом имеет. Волнение кружило голову хуже вина. И долго ли это непотребное путешествие продолжалось, осознать Рад не мог. Собой вампир не владел совершенно… А очнулся, лишь уколов обо что-то пальцы. Как он умудрился сцапать себя за ворот, младший Адалин тоже не помнил, но побрякушка, подаренная братом, странным образом способствовали поднятию боевого духа. Радэрик глубоко вздохнул. Оглянулся: оказывается, на очереди оставались лишь они с маленьким Визэндом. И бирич как раз выкрикнул имя «Тидимир». Рад, оставшись сам на сам с полным залом великовозрастных кровососов, постарался сосредоточиться и, по возможности, хотя бы выглядеть достойно. Казалось, взгляды придворных сосредоточились исключительно на скромной персоне младшего Адалина, оленем испуганным обмиравшего на опустевшем «школярском пяточке». Между шеренгами Стяга, иронично обменивавшимися впечатлениями динстманнами Её Величества, колоннами Высших и стайками безукоризненных Дам. Даже с гобеленов пыльные предки как будто пялились.
Толчки крови в ушах, стук сердца. Радэрик сосредоточился на дыхании. Нет, решительно, страх – не лучший спутник.
-Радэрик, юный Адалин! – воззвал, наконец, бирич, скатывая пространный пергамент, для чего-то украшенный золочёным фестоном. Радэрик оглянулся на вельможную толпу. Будто бы ещё надеясь углядеть среди стылых, высокомерием, как запаршивевший пруд – ряской, подёрнутых лиц суровый портрет старшего брата, под напускной строгостью которого неизменно замечал заботу и участие. Но в этот раз Фладэрик, и правда, не исполнил обещания.
Шёл через зал Адалин, чувствуя, что вот-вот упадет навзничь. Путь казался бесконечным, а лица вампиров – зловещими. Королева восседала на троне среди цветов и нежнейшие трели расточающих соловьёв, истинной Владычицей из древних легенд, хозяйкой волшебной страны. Только огромные, невозможно-синие глаза чрезвычайно пристально следили за приближавшимся юношей. Юзэрин ласково, тепло улыбнулась, но Раду требовалось нечто посущественнее, например, ободряющая затрещина. Парень знал, что именно ждёт его впереди. И теперь сильно трусил.
-Радэрик Адалин, Трэйа, - нежно прощебетала Королева, но сладкий голос её показался упырю набатом, а шёпот окружающих – змеиным шипением. Трэйа. Трэйа Атрамб.
«Смотри в глаза. Не отводи взгляд! – Мне страшно! – Отлично, не страшно только дуракам. Фокус в том, чтобы использовать страх», - Радэрик часто вспоминал этот разговор, точнее, поединок. Первый в его жизни поединок на боевых клинках. Фладэрик иных не признавал. Стиснув челюсти до скрипа, младший Адалин решительно ступил за Кромку. И провалился в шипящую, обжигающую пустоту. Абсолютную пустоту. Там не было ничего. Никаких гогочущих исчадий бездн, Тёмного Князя с какими-нибудь клещами или, на худой конец, шилом. Обозлённого василиска, льдистого великана, безумной ведьмы. Хоть леший бы какой приблудился! Одинаковая, безучастная чернота. Никаких ориентиров, направлений. Затягивающая, вязкая, точно смола, тьма.
Ощутив, как конечности теряют чувствительность, медленно обволакиваемые всё более осязаемым мраком, Радэрик мысленно приказал себе идти хоть куда-нибудь. И побежал, сам обалдев от внезапной лёгкости. Адалин летел сквозь светлеющее, выцветавшее в серебро марево, стараясь не смотреть на возникающие в тумане образы. Внизу, всё более определённо, вырисовывалась пропасть. Вполне вероятно, бездонная. Ну, или очень глубокая. Пёс с тобой, подумал Рад. И налетел на чью-то голову. Огромную, зубастую и, кажется, не единственную. Уродливое создание выразительно клацнуло сразу несколькими челюстями, привлекая внимание к остальным имевшимся в распоряжении образинам. Все, как на подбор, лобастые, пластинчатые и оскаленные не самым дружелюбным образом. Рад беспомощно подлетел в воздух, вытаращившись на ядовито-оранжевые зенки твари. Проклиная беспечность и легкомыслие, с которыми мчался сквозь туман. Адалин, опознав гидру, обнажил клинки – сразу обычный и колдовской, чёрный, - сделал выпад, сплетая наговор. Чудищу заклятие пришлось не по вкусу. Любые заклинания плохо действовали на тварей этого класса, но чем чёрт не шутит. Плюнув ядовитым облачком, одна из голов, видимо, оскорбившаяся больше прочих, прянула вперёд, разевая пасть. Чем бы ни шутил нынче рогатый, Раду стало не до шуток. Казалось, прошли столетия, а тварь не сдвинулась с места. Радэрик понимал: в Каменной Розе идёт время. Гидра была вертка, как уж в траве, и смертоносна, как гремучая змея. Драка затягивалась. Вампир, зажатый промеж клацающими, узлами завязывавшимися на неправдоподобно гибких шеях головами, сипел и взбрыкивал, гадая, как убить проклятую тварь. Потом покорился, вспомнив название. Гидра приятно облизнулась.
И вновь наступила тьма. Внутри гадины оказалось на диво просторно и – кто мог подумать? – сухо. Да и вообще, это «внутри», по зрелом размышлении, не сильно отличалось от первоначального «снаружи».
Радэрик, припомнив первое впечатление, снова побежал. На сей раз, не столь свободно: левое плечо безвольно обвисло, лишив возможности использовать колдовской меч. Рукав разъело, рубаха стремительно бурела. Подвитые локоны оплавились. Юноша с ненавистью сдёрнул дорогущий кафтан, проклиная ядовитую тварь, зацепился за фибулу. И замер: впереди, при чёрном мече да неразлучной сабле, стоял, улыбаясь, старший Адалин. В безыскусной рубашке из белёного льна, растрёпанный и задиристо-весёлый, брат выглядел так беззаботно, что Радэрик не сразу сообразил – клинки подняты не просто так. А за спиной Фладэрика над огромным куском обсидиана сияет Лучистая Звезда.
-Брат? – охнул вампир, опуская меч.
-Здравствуй, Радэрик, - улыбнулся тот, привычным движением запрокидывая голову.
-А… я должен пройти?
-Попробуй, - щедро предложил упырь, насмешливо ломая брови да сабельку проворачивая. Чёрный клинок полыхнул, точно факел цвета индиго.
-Нет, – выдохнул, догадавшийся, но отчаянно всем естеством догадке той воспротивившийся Радэрик. – Это… невозможно! Так нельзя! Ты… ты драться хочешь?
-Ну, разумеется, отрок, - фыркнул Фладэрик надменно. – А ты что вообразил? Хочешь звезду – дерись. Она достанется живому.
-Это несправедливо! – закричал младший Адалин, цепенея от ужаса. И отшвырнул меч.
-Как всё в этой жизни… - убить Фладэрика ради звезды? Ради клятвы?
-Я не буду!
-Тогда ты проиграл…
Рад не двинулся с места, разглядывая посмеивавшегося упыря, закрыл ладонями саднящее, кажется, обожжённое лицо. От прекрасного платья остались какие-то жалкие ошмётки. Но, как ни странно, резная «побрякушка» уцелела, намертво стиснутая в потемневшей, отнявшейся, вроде, руке. В знаке плясали кровавые искры.
Радэрик зачарованно смотрел на странный рисунок, чувствуя, как что-то течёт по щекам. И, поддавшись внезапному порыву, принялся читать незнакомые значки. Странно, прежде они, действительно, выглядели чуждо и непонятно, а теперь вампир называл их, произносил по очереди, сплетая калейдоскоп. Могучий круг. Отнимавший силы, сжимавший невидимые кольца на груди, подобно гигантскому змею. Казалось, ещё слово – и вздохнуть вовсе не получится.
Кромка истаяла, что клок тумана. Рад лежал навзничь на ледяных, безучастных плитах тронного зала. Не справился… выжил…зачем?
Но когда младший Адалин разлепил залитые краснотой веки, в чаше клепсидры ещё курился перламутровый туман. А в ладони горела слепящим огнём Звезда. Радэрик не смог подняться, только голову запрокинул, кажется, ещё плотнее стискивая несчастную фибулу. Юношу подхватили, поставили на ноги, потом пара ухмылявшихся гвардейцев, перемигиваясь, подтащили его к трону. Королева ласково улыбалась, мерцая и переливаясь странными, лиловыми пятнами. На краткий миг Радэрик со страхом углядел на троне вместо дивного видения, исполненного красоты и нежности, жуткое человекоподобное страховидло, чудовище с неподвижными глазами птицы, истлевший вороний череп в полторы пяди, утыканный редкими, длинными перьями. Сморгнув, вампир прогнал ужасное наваждение. И сбивчиво забормотал слова обета. Плохо соображая, кому и в чём клянётся. Вороний череп не шёл из головы. Пока слепящая, горячая волна ни смыла прочь остатки мыслей, ни вытравила, выжгла изнутри, обновляя. Радэрик расхохотался, чувствуя искристое, звонкое счастье.
***
Уголок был небольшим и тихим. Скорее зажатый стенами переход в петле опоясывавших бергфрид дворов, стараниями древних мастеров превращённый в камерный сад с небольшим мозаичным прудом, несколькими кустами жимолости и двумя рябинами, старательно за зиму объеденными пернатыми обитателями соседних башен. Радэрик, плотнее запахнув меховой корзень, приятно серебрившийся в предзакатном мареве пасмурного дня, подошёл к сидевшей на мраморном бортике упырице. Сэнатайн, небрежно набросив на плечи лёгкую суконную накидку, разглядывала витиеватый узор осушенного на зиму резервуара. И, заслышав шаги, обернулась:
-Рад? – Адалин, заметивший подругу с галереи, кивнул, оглядывая индевеющие стены. Неподдельное изумление в голосе Сэнатайн его насторожило:
-Я помешал?
-Нет, - улыбнулась девушка, оправив сбившиеся на лоб пряди. – Просто… я думала, ты ещё… не оправился. Мар сказал, ты вряд ли придёшь в себя к празднику.
-Какое дело Латарэту? – удивился Радэрик, чувствуя странное раздражение. – И… когда вы с ним говорили?
-Он только что ушёл, - пожала плечами вампирка, возвращаясь к созерцанию запылённой мозаики. – Чародей. Сказал, тебя в башню собирались нести…
-Что за чушь? - несколько резче необходимого фыркнул Рад. Аниктал повторила жест с плечами. – Почему Тринимар суёт нос, куда не просят?
На самом деле, зеленоглазый выскочка не солгал. И это отчего-то рассердило обыкновенно беззлобного младшего Адалина больше всего. После церемонии его, плохо соображавшего, то и дело впадавшего в беспамятство, попробовали уволочь чародеи во главе с жутковатым, пучеглазым стариком, куда больше напоминавшим смерть во плоти, чем все персонажи Большого Трактата об Ужасах, в Армандирне сочинённого да богато там же проиллюстрированного, видать, не без участия спорыньи да чудотворных грибных отваров. Короче, Радэрик на силу отбился. И, получив неожиданную поддержку в лице подоспевшего на звуки закипавшей свары Джебрика, ретировался. Правда, от непомерно заботливого «дядюшки-Ирджи» он тоже удрал, отговорившись необходимостью сменить разорённое платье. Однако, какое дело надменному Латарэту?
-А, - небрежно отмахнулась упырица, не поднимая головы. – Нет. Всё не совсем так. Он просил меня быть его спутницей на празднике.
-И что? – мерно покачиваясь с пятки на мысок в поскрипывавших, новеньких сапогах, уточнил парень после краткого молчания. Сэнатайн продолжала озирать пруд с самым сосредоточенным видом. – Аниктал?
-Что? – откликнулась девушка тихо. Фарфорово-бледный профиль точёного личика отличался соразмерной, кукольной выразительностью. Мельком глянув на оцепенело сощурившегося соплеменника, новоиспечённая чародейка нахмурилась.
-Ты… согласилась?
-С чего бы? – не переменяя положения, хмыкнула упырица.
-То есть, ты идёшь со мной? – ещё раз, просто на всякий случай, уточнил шатен. Сэнатайн задумчиво пригнула растрёпанную сквозняком головку, пряча улыбку.
-Надо подумать…
-Ты дразнишь меня, что ли? – почти возмутился младший Адалин, оглядывая пустынные галереи. Одинокий караульный, кутаясь в плащ, уныло слонялся вдоль арок второго этажа, звеня ни то гвизармой, ни то уже зубами. Поразмыслив, Радэрик сдёрнул с плеч тёплый корзень и, не спрашивая, накрыл девушку. Аниктал встряхнула головой:
-Не знаю, Рад. А есть смысл? – сбитый с толку, вампир только недоумённо заморгал. Юная Чародейка вздохнула, неспешно поднимаясь. Придержала на груди тяжёлый корзень. – Думаешь, это удачная идея, пригласить меня? – перехватив всё ещё непонимающий, растерянный взгляд, девица Сэнатайн решительно стиснула почти кукольные, будто нарисованные губки. – Радэрик, ты – наследник Адалин. Ваш род – один из знатнейших в Долине. Почему я должна объяснять столь очевидные вещи?
-Потому что это… - не сразу нашёлся с определением в конец ошеломлённый Рад. – Это что, вообще? Откуда? И…
-У Горнард уже возникли определённые… разногласия с семьей. А ведь Стимбор с Орэндайлями почти ровня.
-Стимбор просватана. И Гира тоже не свободен, - не задумываясь, отчеканил Адалин, невольно скопировав интонацию брата. И, смутившись, виновато развёл руками. Кафтан, одолженный кем-то из сердобольных гвардейцев, не слишком спасал от промозглой стылости расшалившегося берзеня. Сэнатайн молча отвернулась. – Аниктал… - Радэрик решительно шмыгнул носом. – Хозяин нашего Рода – Фладэрик. И… он не возражает, - на сей раз пришёл черед изумиться чародейке:
-Ты что, спрашивал его?
-Он сам сказал, - покраснев, сознался вампир. И, верно истолковав гримаску, вампиркой скорченную, покаянно ссутулился. – Ну, Фладэрик умный. Проницательный… Я не думал, что это так заметно…
-А есть какое-то «это»? – беспечно, будто и не подозревая, переспросила Сэнатайн. Рад снова заморгал:
-Ну… Э-э-э…
Ветер с въедливым шорохом гонял по камням скукоженные, чудом пережившие зиму листы и тот особый сорт песка, что скребётся по мостовой тысячью суставчатых, когтистых лап, забивается в каждую щель, проникает в башмаки, и всё время, как будто вовсе без участия внешних сил, двигается. Караульный, прискучив обмороженными шатаниями, принялся орать, судя по задушевным интонациям, взыскуя отзыва не от товарища по страже, а, как минимум, вселенской справедливости, а то и самих Князей. Где-то неподалеку зашлись лаем замковые кобели. Что-то звякнуло, задребезжало и глухо выругалось. Возможно, это был один и тот же предмет. Чародейка, не дождавшись ничего более осмысленного, заливисто рассмеялась:
-Да, звучит, и правда, впечатляюще.
-Аниктал, - заметно полиловев, выдохнул парень. – Так ты пойдёшь со мной? – какое-то время упырица молчала, с лёгкой, едва различимой улыбкой наблюдая за оцепеневшим, упрямо челюсти стиснувшим Адалином, потом, фыркнув, обронила небрежно и малозначительно:
-Молва – удивительная вещь. Вот ты знал, например, что прослыл романтиком и поэтом на весь Стударм? – и, лукаво сощурившись, покачала головой. Физиономия юного Лучистого гвардейца из лиловой сделалась насыщенно-пурпурной. Аниктал, видимо, пресытившись общей бестолковостью происходящего, махнула расшитой полой. – Ладно. Да, Радэрик Адалин, я буду твоей спутницей на этом празднике. И, если ты не решил сегодня же заполучить в спутницы ещё и горячку, предлагаю уйти в тепло…
И всё же, несмотря на вполне однозначное обещание, парень отчего-то сомневался до самого конца. Переодеваясь, рассеянно пересказывая любопытным Готгарду с Отакаром подробности Гоминиума, которые сам плохо помнил, разглядывая злополучное украшение, по зрелом размышлении, и впрямь, чересчур роскошное да броское для мужского платья. Не удивительно, что Фладэрик посмотрел на брата так… неопределённо-выразительно. Устыдившийся Рад, разумеется, не нашёл ничего лучше, как, помучавшись порядочно над запиской, исполнить братишкино предписание без задней мысли. И только потом, идя праздничными, богато освещёнными да вычурно разукрашенными флажками и цветочными розетками коридорами замка, попробовал прикинуть, как это всё будет выглядеть со стороны. Аниктал, вообще-то говоря, отличалась завидным здравомыслием и удивительным для юной, трепетной особы выдержанным хладнокровием, но последний разговор, как и предшествовавшая церемония с непредсказуемым, потайным выбором, обыкновенно, не слишком скрытной упырицей направления, заставил Адалина не на шутку призадуматься: а так ли хорошо он понимает Сэнатайн. Теперь вампир не рискнул бы поручиться за реакцию. И понял, что, действительно, переживает. Чародейка – Князья великие, кто мог предположить? – со снисходительной улыбкой разрешившая ему сопроводить себя до ворот, могла и оскорбиться. Чтобы как-то развеяться, парень прибегнул к обычной практике, а именно: сочинительству. Праздное рифмоплётство неизменно помогало. К тому же, подобные упражнения, как оправдывался перед самим собой вампир, тренировали ум.
С Биртагиром Рад, навскидку перебиравший в голове подобающие рифмы для задуманного накануне ле, столкнулся на ступенях лестницы, винтом прошивавшей оккупированную студиозусами, Острую башню. Орэндайль сосредоточенно обдирал из гирлянды чем-то приглянувшиеся лилии, критически разглядывал и, видимо, сочтя недостойными, кое-как запихивал обратно. И всё это – балансируя на поперечной балке, спицей бессмысленной шахту распиравшей. Не слишком удивлённый дикой выходкой падкого на дурацкие шуточки дружка, Адалин тактично прокашлялся, стараясь игнорировать обильно сыпавшиеся сверху иголки и, изредка, отдельные веточки. Гира, найдя, наконец, удовлетворивший его взыскательный вкус цветок, торжествующе гикнул и, уцепившись за несчастное бревно, соскочил вниз, браво усмехаясь. Бутон выглядел неплохо. Но особенного восторга, предсказуемо, не вызвал. Радэрик укоризненно покосился на самодовольного дружка.
-Оно того стоило? – уточнил парень, в принципе, ответа не ожидая. Ну, вразумительного. Биртагир живо закивал:
-Ещё бы! Вообрази, как я это буду рассказывать! Тут дважды караул проходил. И кастелян шастал, будто ему медовухой полито…
-И Мастер Ритуала, я уверен, тоже, - поддержал Рад выразительно. - А то и кто из наставников.
-Вот им больше заняться нечем, - гоготнул Орэндайль, к проискам совести и здравого смысла одинаково безучастный. - Идём! Пока наши пташки без нас не упорхнули.
-Да уж, - резво припомнив недавние терзания, несколько помрачнел Адалин. И, помедлив, уточнил осторожно, почти опасаясь ответа. – А ты знал, что Сэнатайн решила стать… чародейкой?
-Нет, - равнодушно потянул крепкими плечами Орэндайль, прытко, аж через две ступени за раз, взбираясь по сбитой, неудобной лестнице. Радэрик, без особенного труда за дружком поспевавший, всё-таки предпочел бы сбавить темп, заранее предчувствуя нервный, не слишком аристократический, румянец. Гира, разумеется, о цвете щёк, как своих, так и товарища, думал в последнюю очередь. Улыбаясь во всю челюсть, бровастый баламут, кажется, предавался фантазиям о предстоящем повествовании – вряд ли в стихах, однако, памятуя о клятом Вызове, всё может статься – про акробатические подвиги и мало темой заинтересовался.
-Я чувствую себя дураком, - пожаловался Рад, не рассчитывая на вразумительный ответ. Однако Биртагир, одарив дружка неожиданно сострадательным, понимающим взглядом, остановился. Кивнул:
-Это нормально, - авторитетно заявил белокурый стратег, запустив пятерню в непослушные кудри. Шевелюра Гиры, как всегда, представляла собой удручающую помесь пучка соломы с ворохом кудели. И от жеста вольного не много потеряла. А всё же опрятный от природы, да ещё воспитанный в полном соответствии с придворным этикетом Адалин невольно поморщился. – Ляд знает, что у них там в головах происходит! Поди, разберись… Князья вон, тоже, если сказам верить, Жрицу не особо понимают… Короче, понимать не обязательно…
-Ну, не знаю, - уклончиво вздохнул не больно убеждённый Радэрик. – Странно, что она не сказала… Ещё этот Латарэт.
-А с ним-то чего? – беспечно гоготнул Орэндайль, пропуская гружёных корзинами слуг, сопровождаемых аж двумя солдатами при факелах и алебардах. Странная процессия, впрочем, положенного удивления у вампиров не вызвала. Рад слишком сосредоточился на размышлениях, а Биртагир, на балке со свечу просидевший, насмотрелся и не такого. Пришлые гистрионы из отважных, что рисковали в Долине Олвадарани появляться, тоже где-то поблизости размещённые, таскали с собой инвентарь, вне постановок выглядевший не просто причудливо, а откровенно дико и, порой, пугающе. Адалин, ябедничать пораздумавший, лишь отмахнулся. Но Гира уже взял след. – Если что, разговор короткий. Мы не в Стударме больше, менторы не разнимут. Вызов, и вся недолгая. А хочешь, просто ноги сломаем… - и выразительно, угрожающе, подмигнул. Рад только укоризненно поморщился в ответ. Помнится, менторы воинственного Орендайля тоже не слишком стесняли.
***
Очнулся Мирко от того, что кто-то насильно разжимал ему железякой челюсти. Отчаянно хрипя, мальчишка попробовал вырваться, однако быстро сообразил, что крепко стянут поводьями. Забился, испуганно таращась на бородатого, бледноглазого мужика, пытавшегося влить ему в рот какую-то горячую, остро пахнущую жижу. И не сразу сообразив, где, вообще-то говоря, находится. Костёр, корявый, бугрящийся наростами, раскидистый платан, стреноженных поодаль лошадей и повозки, а так же греющуюся у огня компанию пацан рассмотрел не сразу. Да и мучителя своего, кроме блёклых, будто просвечивавших глаз да рыжеватой бороды, толком не увидел. Свет костра с парой в землю воткнутых факелов плясал и вился, будто в припадке. Трясся и бородач. Потом до мальчугана дошло, что колотит его самого.
-Уймись, - густым, сильным голосом увещевал бледноглазый, всё пытаясь сцедить своего варева. – Ну, уймись! А, холера… Горазд, Вальфэ, охолоните его. Лихорадит уже.
Из мутной кисеи мешавшихся костровых отблесков, теней и, кажется, тумана, возникли ещё двое. Чернобровый, черноусый, бритоголовый увалень, весь испятнанный странными узорами, да поджарый, скуластый и большеглазый дядька, почему-то в серьгах. Мирко завопил. И тотчас захлебнулся горячим варевом. Черноусый, улыбаясь, потрепал его по плечу. А мальчик снова провалился в душный, страшный бред, где безглазая, простоволосая Ладка убегала вдоль распадка от колченогих еретников, а у Причудины, среди очерета, рядком стояли колья. И ко всему этому, взбивая копытами в прах обращённый овраженский двор и вытоптанную кулигу, нёсся с факелом чёрный, страшный всадник.
Проснулся во второй раз «вещун» снова в сумерках. Но, видимо, в других. Потому что пейзаж несколько изменился: вместо одинокого корявого платана вокруг сгустился мрачный лес, две повозки встали теснее, смыкая бока, лошадей паренёк и вовсе не заметил. А компания, вроде как, выросла. Исподволь, глаз до конца не размыкая, учёный Мирко разглядывал людей. То, что выхаживают его люди, мальчик почти не сомневался. Вряд ли нежить стала бы обсаживать стоянку факелами, играть на дудочке и жарить убоину, когда под боком стенает беспамятный и беззащитный кусок человечины. Рыжебородый мучитель развалился у огня, вольготно откинувшись на меховом плаще, широко расставив ноги в смазных сапогах да из бурдючка прихлёбывая. Рядом обтёсывал деревяшку небольшим топориком черноусый детина в разводах. Его скуластый подельник с серьгами, оказавшийся ещё и долговязым, что колодезный журавль, стоял у облучка одной из повозок, неодобрительно сплетя руки на груди. Рядом, к колесу привалившись, сидел с дудочкой русый и тоже, кажется, высокий молодец в распахнутой стеганке. Ещё дальше что-то обсуждали с хохотком да бранью несколько совсем молодых парней и плечистый, кряжистый, огромный, как печка самоходная, мужичина в озяме, отчего-то сильно Мирко напомнивший изображения Боя в идольной избе. Бой, к слову, хмурился. И на веселящихся парней смотрел уж очень неласково. Как и штопавший чуть в сторонке какую-то кудлатую попону, одноглазый страхолюд, напугавший бы Мирко до икоты, встреть такого пацан, скажем, на лядине или в бору. В общем, компания показалась мальчику диковинной. Но сносной. Да и топоры-перначи, мечики, в свете костра то тут, то там поблёскивавшие, обнадёживали. К чему нежити такое вооружение? Да и пахло приятно: обернутый меховым одеялом Мирко, к травному духу, ароматом коптящегося мяса разбавляемым, принюхиваясь, чувствовал, что вот-вот расплачется ни то от облегчения, ни то от голода. Хотя живот, вроде, больше и не крутило. Мальчик робко пошевелился.
-Глянь, щенок очухался, - кивнул долговязый с серьгами, первым движение приметивший. Рыжебородый закупорил бурдюк, отёр губы и обернулся:
-Ну, здравствуй, паря… Пить хочешь? – Мирко, на силу удержавшись, чтоб не юркнуть обратно в меховое, безопасное тепло, помотал головой. И тотчас сморщился. В глазах зарябило, поплыло. К горлу подкатил комок. – Экий резвый. Полежи, не дёргайся. Трясовицу ты подхватил. Да и бочину порвал знатно. Откуда ты такой бедовый приблудился только? Хм, - верно истолковав зашуганный, дикий взгляд, мужик поворотился всем корпусом и дружелюбно, насколько позволяла к тому не слишком привычная физиономия, улыбнулся. – Я – Рагва Линтвар, двадцать второй колдун Сартана. Возглавляю отряд этих вот славных хлопцев. А тот глазастый дрын, что телегу подпирает – мой помощник. Вальфэ Вадан, - скуластый легонько пригнул голову, непроницаемо физиономию заморозив, только блики на серьгах подмигивали. – Тридцать седьмой колдун Сартана… но тебе это, должно быть, ни о чём не говорит, - проказливо ухмыляясь, фыркнул назвавшийся Рагвой. Мирко нерешительно пожал плечами в своём пропахшем травяными настоями убежище. Остальные «славные хлопцы», не слишком от занятий отвлекаясь, исподволь наблюдали за происходящим. В открытую пялился только страхолюд, даже шитьё на время отложивший. – Я к тому назвался, чтоб ты не трусил лишнего. Мы – не сброд какой, разбойники иль торгаши, сам знаки видишь, - мальчик с любопытством покосился в указанную бородачём сторону, на странные рисунки, ни о чём, ровным счетом, ему не говорившие. – Иргибские Псы. Посланы высочайшим распоряжением навести покой и добронравие в здешних краях, - «вещун» охнул, наконец, сообразив, что скрывалось под витиеватыми закорючками, на крашенине, телеги укрывавшей, намалеванными. И что означало для него «который-то колдун чего-то там». Баре-колдуны истребляли нежить, вроде той, что Овражки уничтожила, и защищали людей.
-Выжлецы! – не удержавшись, воскликнул Мирко.
-Ишь, как радуется, - фыркнул страхолюд, шилом в зубах колупнув. – Знать, припекло.
-Тише, Блажен, - не снимая благодушной улыбки, бородищу раздвигавшей, велел Рагва, за мальчиком пристально наблюдавший. – Сам видал, каким его Вадан привёз. Настрадался малой…
-Настрадался, так настрадался, - потянул плечами одноглазый, продолжая неодобрительно сутулиться. – Ты его лучше спытай, откелева он такой, настрадавшийся, вывалился. Не из Паданцев же, навроде…- рыжебородый Линтвар обстоятельно кивнул:
-Расскажет, куда он денется? Так как, говоришь, зовут тебя?
-Мирко, - сглотнув саднящий комок, поспешно сознался понятливый мальчик. - С Овражек, хутора на Причудине …
-Беглый? – сощурил бледные, в сумерках почти светящиеся – что, для колдуна, и не странно почти, – зенки Рагва. Парень непонимающе поморгал, разглядывая посмурневшие лица.
-Наверное… на нас еретники напали… железнозубые… весь хутор вырезали… Ладка… - «вещун» неожиданно хлюпнул носом, поглядел на облезлые, скребущие мутную синь вечерних небес ветви, и разрыдался. Громко, с подвываниями и криками. Путаясь в тяжелом меху.
Долговязый мужик с серьгами, одарив страхолюда мрачным взглядом, отлип от телеги и, подойдя к пацану, опустился на корточки памятным движением, заставив съёжиться, забиться глубже в одеяла. А вот вытянутые, слегка раскосые глаза «дрына», действительно, светились. Ни то замораживая, ни то, напротив, согревая. Мирко зайцем обмер под пугающим и баюкавшим одновременно взглядом, судорожно всхлипывая. Колдун молча положил ладонь на мгновенно вспотевший лоб ребёнка. Руки у мужика оказались гладкими, будто полированный камень. И совершенно ледяными. Но пацан отчего-то резко успокоился: пропали не только обида да боль, с горем замешанная, сами воспоминания как будто сделались прозрачнее, отдалились.
-Угу, - тяжёлый голос Рагвы доносился приглушённо, точно из бочки. – Понятненько. Ну, добро, коли так… Спасибо, Вадан…
-Хм, - откликнулся заметно помрачневший Вальфэ. – Лучше Блажена угомони. Ещё внушение – и парень идиотом останется.
-А тебе что за печаль? – зловеще оскалился одноглазый, поигрывая шилом. – Не зазря, что ль, брешут про вас, мореходов?.. – но закончить фразы глумливо ухмылявшийся страхолюд не успел. Черноусый детина, колышек навострённый отложив, подкинул топорик на руке и с разворота, легко да ловко, почти играючи, метнул в охолонувшего Блажена. Всего на пару пальцев левее дернувшейся головы. Лезвие глубоко врезалось в ближайший ствол.
-Горазд! – рявкнул, подбираясь, Линтвар. Вальфэ, казалось, на происходящее не отреагировал вовсе: ни на слова страхолюда, ни на вспышку бешенства черноусого. Колдун пристально вглядывался Мирко в самое сердце. Негромкий, мелодичный голос почти потонул в рокочущих проклятьях да площадной брани, стоянку наводнившей. Причём орали больше всех сварливый Блажен с молодцами, да взбешённый Рагва. А черноусый только что-то глухо взрыкивал про «постылое непотребство».
-Ты, стало быть, со способностями? – тихо уточнил, блестя серьгами, долговязый. – Сбежал от упырей, по ворге прошёл, памжу выпотрошил… Жрица тебя, значит, поцеловала, или в кого ты там веришь? Хорошо. Ты… впредь не хнычь. «Хлопцы» те, за редким исключением, лютые и дикие. Удавят, если скулить начнёшь. Или обидят. Так что держись ближе к Линтвару с Гораздом. Рыжий – знатный в своих Ллакхарских утёсах, невместно ему. У Горазда троих таких же пащенков чума вымарала вместе с бабой. Дударь ещё, но дударь трус. Коль Рагва с Гораздом не доглядят, а Милек-Дуда не полезет... худо будет…
-Не надо, - на силу выдохнул оцепеневший Мирко, затравленно в зенки полыхавшие вглядываясь. – Пощади…
-Я? – колючие брови взметнулись насмешливой дугой. – Я детьми не промышляю. В роду Ваа-Дан так не принято, - и засмеялся непонятно, отчего мальчику стало ещё жутче и резко захотелось до ветру.
***
Пышные венки и благоуханные, атласным полотном перевитые, лентами-флажками украшенные гирлянды - роскошное убранство причудливо колдовскими чашами освещённого королевского зала приёмов, резными деревянными панелями обшитого, выглядело великолепно. Охапки цветов в огромных каменных вазах, затейливые клетки с пёстрыми сладкоголосыми птицами, нежнейшие мелодии музыкантов, на галерее притаившихся. Бесценные драпировки и гобелены. Вербена и пахучий лапник, разложенные вдоль стен. Изысканные платья и красота манер степенно собиравшихся придворных, осанистых вельмож, прелестных Дам, Лучистых гвардейцев и динстманнов. Волшебное видение. Радэрик поглядел на Сэнатайн со счастливой улыбкой вампира, навряд когда ценой, к примеру, мешка зерна озадачивавшегося. Упырица ответила лёгким наклоном изящной головки. В узком венчике и прозрачной ажурной кисее, облачённая в зелёное платье с золотисто-багряной каймой и позументом, браслетами охватывающим предплечья да по несшитому с боков подолу верхнего платья вьющимся, Аниктал напоминала лесную деву из баллады, какую-нибудь жительницу полумифического Глемтскогена, вечноюную чаровницу, среди цветов у ручья прикорнувшую. Даром, что шла рядом да глазками бдительно постреливала, чего Адалин, разумеется, не замечал. Так и не совладав с восторгом по случаю принятого подарка: фибулу предусмотрительная барышня приколола, вирши, наспех сочинённые, похвалила. Даже убедительно. Радэрик намётанным взглядом определил среди пёстрой толпы праздно шатающейся аристократии тех самых, «всамделишных» менестрелей, с лютнями, кротами да виелами взад-вперёд прохаживавшихся. Приметил Орэндайля, о чём-то с Горнард в потёмках галереи шепчущегося. Уворованную из гирлянды замковой лилию девица Стимбор изящно заткнула в украшавшую волосы сетку. И выглядела рассеянно-смущённой. Аниктал, видимо, тоже парочку углядевшая, сострадательно покачала головой, однако губы поджала отчётливо неодобрительно. Радэрик как раз собирался уточнить, с чем связано странное выражение, миловидное личико курносой чародейки не часто посещавшее, когда звук труб призвал ко вниманию.
Мастер Ритуала, принаряженным биричем-Вэйдингом предваряемый, пустился в пространные приветствия да разъяснения, всячески изощренно витийствуя, Её Величество, Каменную Розу да Совет Высших превознося. И лишь затем, Князей со Жрицей троекратно же восславив, объявил о начале. Музыка зазвучала громче, из разномастной, драгоценными шелками да яркими аксамитами слепящей толпы подданных выплыли первые пары танцующих, вельмож да дам не вовлечённых к стенкам оттесняя. Выстроились величаво сдвоенной колонной. Радэрик разглядел Янарьед Пирошиэль в роскошном лиловом туалете, с алыми сполохами нижнего платья, в разрезах рукавов, да боков несшитых мерцавшего. Нэарин Корсвиц в благородно-терракотовом. Аэлину Стимбор, одну из Дам, к Её Величеству особо приближённых, да матушкой красавице-Горнард златовласой приходившейся, в богато канителью вышитом наряде. Неподалёку же блистал роскошным сукном кафтана и Тайрэль, старший её сын. Гордо плечи расправив, самодовольно усмехался Микэль Аэтлирэ, правнук почтенного кастеляна Розы. Подвитыми на железках кудрями встряхивал молодой Эваль Лаэрвиль, при одном взгляде на которого младшему Адалину сделалось вдруг весьма неудобно: вспомнились собственные, за кромкой оплавленные и теперь вынужденно в хвост увязанные волосы. А также следы, на физиономии оставшиеся, к несчастью, примочками до конца так и не выведенные. Радэрик, от непрошенных сравнений отмахнувшись, с поклоном обратился к спутнице, тоже по толпе танцующих взглядом пробежавшей. Сэнатайн сдержанно кивнула. И улыбнулась, да так светло, ласково, обворожительно, что у Адалина странно затрепетало в груди, а лицо точно вновь обожгло ядовитое дыхание чудовищной гидры.
Чародейка с грациозной лёгкостью берегини выпорхнула к дамам, замыкая ряд. После блеска и роскоши именитых, надменных упыриц её сдержанная, исполненная скромного достоинства прелесть производила особенно сильное впечатление. Рад чуть не поскользнулся, вовремя вспомнив, как именно следует обращаться с ногами. И, не в последнюю очередь, что их нужно переставлять. Причём, желательно, не по башмакам ближайших соседей да расшитым дамским подолам. Среди легковесных, точно крылья небожителей из древних легенд, заморских шелков, изысканными дугами со свода опускавшихся, процессия плавно покачнулась в такт чарующим переливам свирелей и флейт музыкантов. Заблестели, заволновались узорчатые складки пышных одежд, вспыхнули, свет множества чаш отражая, самоцветы. Мелодия, затрепетав вкрадчивыми голосами лютен да виел, ускорялась, а следом, послушные бархатному напеву, двинулись танцующие. Радэрик скользил среди пышности и великолепия, ароматных воскурений и цветов, прекрасной музыки и улыбавшихся лиц, точно во власти дивной грёзы, сокровенными чарами навеянной. Пары сходились и перемешивались, Сэнатайн, улыбаясь, грациозно оборачивалась, сверкая алмазами фибулы, алея изящным румянцем. И лишь когда во второй раз загремели трубы, забывшийся, как будто растворившийся в шагах и поворотах Адалин сообразил странность, совершенно ускользнувшую от его внимания прежде.
Танец остановился. Процессия разомкнулась в два ряда, образовав блистательный коридор коленопреклонённых вельмож и присевших Дам. Её Величества, князепосланной госпожи Долины Олвадарани и блистательной владетельницы Каменной Розы, прекрасной Юзэрин Равнсварт не было в зале, Мастер Ритуала объявил о начале праздника в отсутствие той, кто почиталась хозяйкой.
Юный Адалин почувствовал, как бросилась в лицо кровь: он даже не заметил. Восхищаясь красотой убранства и пышностью придворных, размышляя о Сэнатайн, Биртагире, опалённых волосах – он просто не обратил внимания, забыл. Да как такое, вообще, возможно?
Юзэрин, вся, с головы до пят, окутанная тёмным шёлком и кружевами, плыла среди обмиравших подданных в сопровождении скромной свиты. Её Величество сопровождали Канцлер Двора мессир Хэминд Тэрглофф, сухощавый, неизменно улыбавшийся вельможа в тёмном же, невзрачном кафтане, Талайбрин Стрэлэнд, Приказ, да Меч, командующий Лучистым Стягом, Инэваль Аманир. Троица высокопоставленных вампиров выглядела до дрожи мрачно. Как и самодержица, лицо иссиня-чёрной ажурной кисеёй укрывшая. Венкэль Валдэн и Тивадар Латарэт, Первый и Третий Советники соответственно, точно из подпола выскочившие в устье живого коридора, почтительно согнулись в ожидании Королевы.
Рад, всё ещё досадовавший на прежнюю оплошность, а потому подчёркнуто внимательный, удивился, не заметив среди именитых упырей Гуинхаррэна. Второго Советника Её Величества. Великолепная даже в горестном, будто бы вдовьем туалете Равнсварт, дойдя до тронного возвышения, особенно пышно цветами умащённого, обернулась, скорбно сложив у высокой груди хрупкие, блестящим шёлком рукавов обтекаемые руки. Адалин, предчувствуя страшное, затаил дыхание. Бледный лик Королевы, сквозь кружева накидки едва различимый, выражал величественную печаль. Юноше даже показалось, восхитительная госпожа Каменной Розы и вовсе не поднимала глаз от плит пола. Юный гвардеец почти не слышал голоса труб и возглашений бирича, вглядываясь в окаменевший будто, поблекший портрет. Отмер Рад лишь на слове «измена», шорохом суеверным, змеиным шипением поползшем по разряженной к празднику толпе. Королева властным жестом оборвала взметнувшееся сиплым вороньём волнение. По-прежнему не поднимая горестно потупленных глаз, Юзэрин заговорила ровным, бесцветным, но оттого лишь более выразительным голосом: «Сегодня, в этот радостный день, день верности и чести, когда молодые подданные принесли мне священные Обеты Гоминиума и приняли знак, Великим Князьям и Милосердной Жрице угодно было раскрыть подлость, угнездившуюся у самого подножия моего престола. Проявить чудовищную язву, поразившую Совет, и обнажить предательство. Вероломство и низость. И я благодарю Великих Князей за своевременное озарение, а Жрицу - за милостивую возможность искоренить очаг скверны, вытравить заразу, предваряя страшные последствия…». Радэрик ошеломлённо глядел на печальную Королеву, на чёрные узоры кружев, покрывавшие прекрасное лицо, дивной прелести маску тихой, невыразимой тоски. И в этот миг зарубил бы, не задумываясь, любого, дерзнувшего посягнуть на покой и радость прелестнейшей из Королев, стоило Ей лишь указать, кивнуть просто. Юзэрин вела рассказ, будто выплетая жуткий, но завораживавший льдистой, убийственной красотой узор. И младший Адалин чувствовал, как клокочет в груди, поднимается под самое горло кипящей смолой пузырящаяся ярость. Гнев на коварных предателей, посмевших так беспощадно, так незаслуженно, бессмысленно жестоко обмануть высочайшее доверие. Равнсварт, как волшебная королевна в балладах менестрелей, оставалась невозмутимо-прелестна и горда даже в страданиях, терзаясь незаслуженной обидой. Как добродетель, лицом к лицу узревшая коварство. «…его ближайшие приспешники, долгое время по наущению его совершавшие действия, прямо или косвенно наносившие вред Короне, способствовавшие подрыву авторитета и непосредственному оскорблению власти Совета и Королевы, а так же порочащие Трон и Долину, будут казнены…». Многие имена из списка ошалевший Радэрик знал, помнил лица или родовые символы… И парню казалось, будто, произнесённые, они с тихим, разъедающим душу шипением оседают слоем негашёной извести, покрывая болью и ужасом сердце. Сейран Милэдон, Даэриг Дормэрсет, Ирмэт Вардау, Андэйл Фарбет, Гристоф Блодвэн… страшный список всё длился. А замыкали его несколько совсем юных подданных, пока ни в чём не обвинённых, но «под присмотр» бдительно принятых в связи с имевшими место быть подозрениями. И среди них – удар, на миг дыхание из груди выбивший - младший Джебрик, беспечный балагур, тактичный и беззлобный, способный, казалось, одним присутствием сгладить любой конфликт. Он часто бывал в Стударме. Подсовывал Радэрику какие-то гостинцы, то от «стариков», то от брата… Улыбчивый Корнэль. Адалин до боли закусил и без того потрескавшиеся губы. «Изменник заключён под стражу. За былые заслуги перед Короной и в связи с оказанным правосудию всемерным вспомоществованием смертная казнь для него будет заменена пожизненной ссылкой в Северные Башни с лишением всех титулов и бенефиция. Домен предателя Каменной Розы перейдёт в собственность Короны. Фамильный знак будет сожжён…». Вельможные мужи, застывшие окрест с окаменевшими, неподвижными лицами, безмолвствовали. Дамы, кажется, едва дышали, не смея поднять склонённых голов. А Радэрику хотелось кричать. Хотелось завопить и броситься к ногам Её Величества. Пусть даже суровые динстманны за глупую выходку убьют его на месте. Нежный, мелодичный голос Королевы всё журчал дивным напевом, переливался выверенными модуляциями, взывал к возмездию, хотя говорила дивноокая владычица Долины Олвадарани совсем о другом. Говорила о благодарности, о милосердии и любви, о ликовании, поправшем скорбь. И, наконец, о празднике.
Самоотверженная повелительница Каменной Розы просила прощения – мыслимо ли подобное? – у юных подданных, чей светлый день омрачили столь печальные вести. И призывала всех увидеть радость в горе. Освобождение и избавление от вовремя упреждённой болезни, что впоследствии могла обратиться непоправимым. Обмершие, было, гвардейцы грянули здравицу. Подданные зашумели, прославляя госпожу. А Радэрик, будто оглушённый, продолжал стоять посреди загомонившей толпы, пока рядом ни возникла мягким, вкрадчивым привидением Аниктал. Встревоженная девица Сэнатайн заботливо заглянула в глаза оцепеневшему кавалеру:
-Рад, ты побелел… Ты… дышишь?
Адалин успел лишь мотнуть головой, отодвигаясь с дороги выстраивавшихся пар, когда из толпы вынырнул суетливо-раздражённый Вэйдинг, с вымуштрованной, приклеенной улыбкой на по-змеиному тонких устах. И приказал следовать за ним. Оставшаяся в одиночестве чародейка, усилием воли водворив на лицо выражение светской беспечности, осторожно выскользнула к облицованной панелями стене, пристроившись подле очередного цветочного постамента, в тени раскидистых лопухов, которые местные садоводы отчего-то именовали цветами. Разлапистая растительность, чудесный продукт совместного творчества обитателей Башни Эксперимента, поди, реагенты невозбранно под те кусты сливавших, да нерадивых садовников, того вовремя не доглядевших, поражала как габаритами, так и бронебойным ароматом, даже привычную замковую гниль перебивавшим. Снова взвыли трубы, снова заголосил велеречивый Мастер Ритуала. На сей раз праздник «открывала», возглавляя танцевальную процессию, Королева. И посему, очевидно, всё следовало начать заново. Как бы глупо это ни смотрелось. Аниктал старательно запрятала ироничное недоумение поглубже, наблюдая за происходящим. Чародейка, в отличие от слишком правильного, слишком уж снисходительно-доброго спутника, в иллюзии впадать не любила.
-Сердитый у тебя вид, - под «лопухи» проник, миролюбиво улыбаясь, маленький Тидимир. Как обычно изящный и сдержанный до последнего вздоха. Молодой Визэнд, вообще, отличался похвальной уравновешенностью. Во всём, вплоть до булавок. Потому, очевидно, сразу подмечал творящееся под носом безобразие в самом зачатке. Аниктал, в общем-то, не собиралась притворяться, а всё же выражение лицу постаралась придать привычно-кукольное, «безобидной дурочки», как она сама его величала.
-Известия не слишком радужные, - Визэнд пожал плечами, зорко поглядев на подругу:
-Да ладно тебе. Преступники пойманы и ждут заслуженного наказания. А Её Величество не желает омрачать день Гоминиума, - заметил он, рассеянно ощипывая ус дикого винограда, постамент обвивавшего.
-Я обратила внимание, - не удержавшись, мрачно кивнула на плывущую в танце пару девушка. Проследив взгляд, Тидимир понятливо прищёлкнул языком:
-А, вот в чём дело… Ну, здесь может быть масса объяснений, - пользуясь отсутствием Радэрика, обыкновенно из такта да солидарности щекотливую тему умело избегавший Визэнд нынче, видимо, решил не скромничать. – Например, общая фамилия, - шутку Сэнатайн не поддержала, надменно вздёрнув точёный подбородок. Тидимир состроил примирительную гримаску. И даже сподобился выглядеть в должной мере смущённым. – Ну, извини. Вряд ли дело в их родстве. Просто Радэрик – Лучистый. С кем ещё танцевать Её Величеству?
-Да пусть танцует, с кем хочет, - благоразумно-тихо огрызнулась Сэнатайн, едва приметно щурясь. – Хоть с этим гербарием, - девушка брезгливо дёрнула особенно омерзительно-жирный розан. – Вот не пойму, все вокруг ослепли, что ли? Я одна вижу, что происходит?
-А что происходит? - развеселился, спиной о стену облокачиваясь, Тидимир. И, поглядев на подругу, подмигнул. – Её Величество открыла праздник об руку с юным гвардейцем Лучистого Стяга. В этом году твой Радэрик – единственный. Чему ты удивляешься?
-Обычно, слабоумию окружающих, - откликнулась чародейка незамедлительно. – К слову, ты заблуждаешься, если считаешь, что причина моего раздражения в этом…
-А в чём? – Визэнд, наконец, оставил раздражающе-ироничную манеру. Вздохнул, неожиданно посерьёзнев. – Тебя, что, так взволновала судьба мессира Гуинхаррэна, бывшего Второго Советника Её Величества? Или… кого-то из его «подручных»? – Аниктал брезгливо передёрнула плечами, одарив товарища мимолетным, но выразительным взглядом. Голоса она не повышала, и аристократично-чопорному вампирчику пришлось подвинуться поближе, дабы расслышать за нараставшим музыкальным многоголосьем суровый, никак с хорошеньким, хрестоматийно-невинным личиком не вязавшийся шёпот:
-Это чистой воды представление. Умелая манипуляция. Начиная с опоздания и заканчивая нарядом. И этим треклятым танцем. Вся эта чарующая лучезарность, хрупкость да трепетность – напускная позолота… Она ж играет…
-И что в этом плохого? – удивился, приглядываясь к ослепительной парочке, Тидимир. Рад, кажется, едва сознание от счастья не терял.
-А ты подумай, - отбрила, прикусывая ноготок, Аниктал. – К чему эти представления? Зачем игры?
-Ну… - задумался вампир, в таком направлении прежде и не размышлявший. – Хм… Она же Королева…
-Отличное оправдание, - похвалила ядовито Сэнатайн. – Крайне разумное. И всё объясняет.
Визэнд против воли покраснел, что с ним, в отличие от всё того же Адалина, случалось не часто. Ответить вампир не успел. Из пёстрого скопления кисейных волн да шлейфов златотканых неожиданно возник Тринимар. В безукоризненном кафтане, блестящий и надменный, как вычищенный самовар. Впрочем, большинство сегодняшних «героев» выглядело так. Под стать Князьям. Разве что не по небу катались, а по земле разбухшей хлюпали, ну, или по залу шествовали. Кому как повезло. Чародей хоть, в силу привычки, выглядел почти естественно. Его, по-кошачьи наглым, зелёным глазам и самодовольной усмешке, точёной физиономии не покидавшей, эта аристократическая «хворь» – спесью в народе прозываемая – придавала даже оттенок осмысленности. Паче всякого разумения. Сэнатайн, детство, по местным меркам, проведшая чуть не в сарае, воспитанная старухой-ключницей, за одно и кашеварившей на всё семейство, а там и порядок наводившей, премудрости народной не забыла. Скрывать, конечно, научилась – а зачем лишний раз умом хвастаться перед чванливыми, не всегда сообразительными, зато плотоядными до полного одурения отроками, что ржи от осота не отличают да овцу с козой путают? В общем, премудрость та над излишней гордыней потешалась да учила ею разумно пользоваться, к взаимному удовольствию сторон. Надменный, лощёный Мар стал тому достойным подтверждением. Заметив характерные взгляды, отпрыском именитым кидаемые, Сэнатайн проворно смекнула, к чему это безобразие приспособить. И, как говаривала старая Дорота, понеслась душа по кочкам. Неторопливо, исподволь, высокомерие Латарэт приучился оставлять для других соплеменников. А к курносой чародейке, кнут с пряником по непонятному ему расписанию чередовавшей, обращался почти с трепетом. Что Аниктал, разумеется, вполне устраивало. До поры.
Юный Латарэт изящно поклонился:
-Могу ли я надеяться на следующий танец? – Сэнатайн, придержав так и просившееся на язык ехидство, любезно улыбнулась. Тидимир, понятливо от резных панелек стенки отлипнув, закрутил головой:
-Пойду, Оддрун найду. Может, дед её уж отпустил…
-Ты пригласил Огненную Оддрун? – изумилась Аниктал, покосившись на друга почти с уважением. Рыжую бестию Рангвалей, рудниками Лунного Кряжа почти безраздельно заправлявших, сверстники разумно опасались. Броская, чуждая вымороженной, туманами исходившей Долине красота больше отпугивала, а уж нрав дикий, и вовсе. В отличие от поскакушки-Одри или той же Горнард, Сэнатайн не была в классическом смысле красива. Она была скорее хорошенькой и миленькой, что, в конечном счёте, куда выгоднее. А ещё она была умна. Визэнд моргнул. Поджал аккуратные губы. Тринимар, которого, в сущности, принять участие в разговоре никто не зазывал, ухмыльнулся:
-Она согласилась? – маленький Визэнд, поглядев на заносчивого соплеменника, неожиданно усмехнулся в ответ:
-Представь себе, - и, поклонившись подруге, удалился, гордо расправив изящные, для учёного мужа сносные, но не слишком впечатляющие плечи.
Аниктал тепло улыбнулась, провожая взглядом опрятную спину да искренне желая удачи её обладателю. Одри, та еще любительница пышных драм, могла вытрепать нервы и верстовому столбу. Чего уж говорить о воспитанном, тактичном и, как давно подозревала Сэнатайн, по уши «заинтригованном» упырьке. Латарэт фыркнул, однако, хвала Князьям, от комментариев непрошенных удержался. Несколько раздосадованная чародейка вряд ли сейчас смогла бы за себя поручиться. Мар тем временем, заложив руки за спину, задумчиво разглядывал затейливо перевивающиеся тканые пологи, обильно зал спеленавшие. И в своём нарядном, шитьём да пуговками самоцветными кичащемся кафтанце выглядел каким заезжим царевичем. Только, в отличие от младшего Адалина – романтика-эстета с неоспоримым, пожалуй, а потому все прочие выкрутасы извиняющим чувством вкуса, – вещи за красоту да изящество ценившего да сообразно с тем наряжавшегося, Тринимар руководствовался понятиями иного толка. Не исключавшими честолюбивой сметки. При дворе Её Величества, к великому прискорбию скептичной Сэнатайн, по-прежнему, встречали, а иногда и прочие ритуальные взаимодействия выстраивали, по одёжке. Не мудрено, что отпрыск Латарэтов, семейства почтенного, где за Хозяина сам Третий Советник Её Величества выступал, щеголял на празднике столь богатым облачением. Позволить себе откровенное пренебрежение повадками и предпочтениями придворного общества мог, в здравом уме, разве что Радов чокнутый братишка, зарекомендовавший себя опасным сумасбродом и строптивцем, задирать которого, последствия поганые предвидя, опасались даже державные мужи.
Зелёные глаза новоявленного чародея сощурились:
-Сегодня госпожа особенно прелестна. Изумруд, алмазы и бархатный румянец.
-Сравнение, достойное трувера, - покладисто затрепетала ресницами Сэнатайн. Разумеется, платье её было далеко не изумрудным. Этот зелёный оттенок в красильнях отца, один из самых распространённых и не слишком дорогих, назывался совсем иначе. Как именно, Аниктал предпочла не вспоминать. Ну, а «бархатный румянец», вообще говоря, больше настораживал.
-Так… следующий танец за мной? – галантно улыбнувшись, предположил вампир. Девушка вздохнула. Справедливость требовала внести некоторую ясность.
-Мар, я пришла с Адалином, - чародей поморщился, непреклонно хмуря соболиные брови:
-И что? Я отчего-то не заметил, чтобы он особенно усердствовал угодить своей даме… Вместо этого твой кавалер развлекает Её Величество.
-Кажется, в этом и состоит долг Лучистого гвардейца, - мрачно пошутила Аниктал, размышляя. Танцевать ей не особенно хотелось. Тринимар, судя по дурковатым огонькам, в глазищах – ну да, ну да, изумрудных – заплясавшим, что-то надумал. И это «что-то» Сэнатайн начинало беспокоить. Латарэт подвинулся поближе, невзначай склонившись к девичьему виску. Голос упал до вкрадчивого шёпота, почти убедительного, во многом потому, что упырица как-то не ожидала ни подобной искренности, ни откровенности:
-Послушай, Аниктал… ты же знаешь всё. Я никогда не скрывался. Зачем тебе этот Рад? Связываться с их семейством – опасно. Старший всю жизнь по лезвию гуляет, и младшего, по нраву судя, та же стёжка ждёт. А при дворе разные слухи ходят. Можно и не верить. Только Тивадару врать об этом нет резону: старший Адалин в своё время со скандалом помолвку разорвал, от невесты решённой отказавшись. Да и нрав у них, поди, по наследству паскудный передаётся. Не трать ты время попусту…
-И всё ради танца? – усердно на лице выражение небрежной, светской ласки заморозив, уточнила Сэнатайн, стараясь не скрипеть зубами. В словах нахального чародея, как всегда, были и смысл, и расчёт. И правда. Неприятная, злая правда. Тринимар так же тихо, мягко рассмеялся, не думая отодвигаться:
-О нет. Мои цели куда дальше простираются…
-Прошу прощения, - Аниктал, глазки долу опустившая, чтоб проницательный сверх меры чародей в них не углядел того, чего ему знать не полагалось, проворно оглянулась. Тон, подчёркнуто вежливый, а так же лёгкое, едва слышимое рычание на уровне полутонов, в голосе промелькнувшее, заставило подобраться. – Могу я продолжить танцевать со своей спутницей? А мессиру Латарэту предложить вернуться к своей, – Радэрик, несмотря на общую бледность и не схлынувший до конца восторженный румянец, очевидно, высочайшим вниманием вызванный, смотрелся неожиданно сурово. Так что, очень может быть, насчёт «нрава» Тринимар и не ошибся. Светло-карие, обычно приветливые да ясные, зенки младшего Адалина ощутимо потемнели. И, вообще, выражением шалым вполне годились стращать непослушных челядинцев, а то и рати иноземные испепелять. Но да Латарэт, чародейство ремеслом избравший, то есть, пугливостью априори не отличавшийся, испепеляться так запросто не желал. Сверкнув нахальной усмешкой, он выпрямился, дерзко поглядев на соплеменника:
-Полагаю, покинув «свою» спутницу в самом начале праздника, мессир Адалин утратил её расположение. И привилегию требовать чего-то, соответственно, тоже. Так что это я предлагаю мессиру впредь не досаждать госпоже Сэнатайн и вернуться… хм, куда ему будет угодно. Хоть к Тёмному Князю в бездну, - Аниктал оцепенела от неожиданности, уставившись на двух рехнутых юнцов, вздумавших сцепиться на королевском празднике. Из-за того только, дар речи от глупости записной потеряв, промолчала, не успела упредить закономерный ответ. Да, Радэрика считали безобидным. И добрым. Потому что младший Адалин, действительно, был добрым и безобидным. Понимающим, улыбчивым, каким угодно. Только, кроме того, рыцарскими балладами, сонетами да прочими творениями менестрелей непоротых вскормленный, он был Лучистым. Задолго до Вызова, принесения обетов и остальной чепухи. То есть, на вкус рассудительной упырицы, – загодя отбитым на всю голову, без малейшего проблеска инстинкта самосохранения.
-Я тебя вызываю, - не сморгнув, отчеканил Адалин. – Выбирай: клинок или чары.
-Да угомонитесь вы, - совладав с перехватившим горло ужасом да по толпе вельмож, вроде, пока безучастных, заполошным взглядом шаря, зашипела упырица. – Это немыслимо!
Вот только Латарэт уже успел елейно проворковать какую-то пакость, что Аниктал, хвала милосердной Жрице, за музыкой не дослышала, а Рад, вестимо, по губам прочёл. И, разумеется, взбесился окончательно, ухватив за воротник самым банальным образом. Сэнатайн судорожно соображала, что предпринять: вцепиться ли Радэрику в плечи да оттащить, пока динстманны со стражей не доглядели, или хлопнуться в обморок, уповая на общее участие. Впрочем, девица сильно сомневалась, что в теперешней ситуации кто-то из этой парочки обратит внимание, пусть даже её молния шарахнет. Или страховидло какое приблудное пожрёт. Вчерашние студиозусы, ухватив друг дружку за грудки, кажется, всерьёз навострились драться. И пёс знает, чем бы это предприятие закончилось, если бы ни выскочившая неведомо откуда Мипирэт. Девица Ирвайн, повиснув на шее у продолжавшего кривить в издевательском оскале губы Латарэта, зажурчала вешним ручейком, увещевая да уговаривая. А заодно полыхая щеками за целую зарницу. Да слезами ещё сверкая, точно ледник под солнышком. Сэнатайн, встрепенувшись, в свою очередь сцапала Адалина, стараясь не слушать, как чернуля ласково зовёт помертвевшего физиономией Мара «миленьким». Сцена окончательно испоганилась. Так что упырице захотелось срочно ушат воды на макушку опрокинуть или в прорубь нырнуть, лишь бы омерзительное, липкое ощущение из сердца выгнать. Радэрик, позволив себя оттащить к проходу на галерею, наконец, отмер, опустил голову и, натолкнувшись на сердитый, чуть не ненавидящий взгляд подружки, что-то сообразил:
-Аниктал!..
-Вы – два идиота! – прошипела хрупкая чародейка, крутанувшись на каблуках. – Поздравляю!
И, разумеется, он метнулся следом. Как будто какие холерные трубадуры сценку сочиняли: девица в полумраке пыльной норы, отчего-то боковой галереей громко поименованной, да полудурок, в этих потёмках за ней припустивший. В общем, с учётом тяжёлого подола, в ногах силками путавшегося, да охапок соломы, произвольно по полу разбросанных – странно, что ям волчих «сообразительная» дворня не нарыла – далеко Сэнатайн не убежала. Радэрик перехватил где-то на середине. Бледно-лазоревый в дремотной темноте неожиданно пустого хода. Вероятнее всего, обычно им пользовались те самые, «сообразительные» слуги. Ибо для господ, всё-таки, один-другой факел скопидомный кастелян с Гировым пращуром уж выделили бы. Чародейка, сердито топнув звонким каблучком, попробовала вырвать руку. Не тут-то было. Постоянная оружейная практика, очевидно, не прошла даром.
-Изволь меня отпустить! – потребовала, надменно вздёрнув подбородок, упырица. Рад слегка отступил, однако пальцев, по-прежнему, не разжимал.
-Аниктал, Князья свидетели, я не желал тебя обидеть… Прости…
-Никогда в жизни не видала ничего глупее! – отрезала, сознательно преувеличивая в целях вящей назидательности, Сэнатайн, счастливая свидетельница бессчётного числа шалостей-потасовок младших братьев. – Как, вообще, в голову пришло затеять чуть не драку в общем зале? На глазах у всего двора! Латарэту, может, гордыня глаза застит, но ты-то!.. И с чего?..
-Аниктал… - блёклый портрет молодого гвардейца выражал всю бездну смятения: сожаление, растерянность, стыд. Карие глаза, каждый размером с порядочный колодец, разве без цепи, смотрели умоляюще. – Я не знаю… Разозлился ещё давеча, когда ты про приглашение его рассказала… Аниктал, ну, прости меня…
-Мне претят подобные выходки, - сообщила как можно более веским, безапелляционно-отчётливым тоном, разночтения исключавшим, упырица. – Балаган – удел бродячих скоморохов. Хочется прилюдных бурь – так есть гистрионы! Я в подобной низости участвовать не желаю!
-Аниктал! – даже как-то жалобно позвал свежеиспеченный Лучистый. – Я… влюбился.
-В Королеву? – тотчас брякнула, нарочно внутренне окаменев да зубки стиснув, девица Сэнатайн. В принципе, чего-то подобного ожидавшая. Уж после танца-то… Не ожидала девушка столь растерянного выражения разом вытянувшейся физиономии. Младший Адалин моргнул, дёрнул головой, словно от мухи уклоняясь:
-В какую?.. В смысле, что? Ты о чём?
-О Юзэрин Равнсварт, разумеется. Той, которая «прекрасная» и так далее, - Радэрик зарделся. Прикусил на миг губу:
-Нет… То есть, да, конечно. Я думал об этом… Дама сердца, всё такое… Даже сонет начал сочинять… - Аниктал медленно сощурилась, чувствуя, как зреют в глубинах памяти затверженные фразы, выплывают, нарочно под метафорическую руку подворачиваясь, слова заклятий. Разнообразных. Но, однозначно, зловещих. Рад беспомощно пожал плечами. – Так положено, вроде… но только… влюбился я в тебя…
-Потрясающе! – непритворно восхитилась Сэнатайн, на миг – не более – утратив душевное равновесие. – Сдаётся мне, Радэрик Адалин, это самое бессвязное признание в любви, которое я могла вообразить…
***
Великолепная Юзэрин, славная как мудростью своей, так и восхитительной красотой, восседала на небольшом, напоминавшем трон стуле с высокой резной спинкой. Рядом возлежала королевская любимица – огромная мохнатая тварь с физиономией наковальни и пастью медвежьего капкана. Королева любовно называла тварь «Ласточкой». Все остальные коротко звали её «Помогите». Это был сторожевой замковый кобель, вожак охотничьей своры, допущенный за особые ратные подвиги в покои Её Величества. Радэрик, обмирая от восторга и благоговения – но также и от близости красноречиво поблескивавших глазок бдительной «Ласточки» – почтительно остановился у дверей малой приёмной. Юзэрин благосклонно улыбнулась, наклонив изящную головку, махнула стерегущим указаний слугам – вампирам осмотрительным, а главное живучим, что, в случае с питомцами Её Величества, играло, ясное дело, решающую роль. Те, с поклонами, не забывая следить за положением приснопамятной «Ласточки», чинно удалились. На столе подле Её Величества стояли кувшин с вином, прибор, ваза с засахаренной клюквой и два кубка.
-Сядь, - велела Королева, душевное состояние обомлевшего юноши отметив. Радэрик поспешно повиновался, если б не предусмотрительность мановением пальцев наколдовавшей столец Королевы, шлёпнувшись во исполнение предписания прямиком на пол. – Это противоречит этикету, но сегодня мы сделаем исключение, да? Никто ведь не видит…
-Ваше Величество, - пригнул физиономию Адалин, после давешнего танца толком не отошедший, а теперь и аудиенцией личной огорошенный, в знак чрезвычайного почтения. Юзэрин приятно и в высшей степени мило улыбнулась медовыми губками, продолжая разглядывать юного подданного.
-Ты Лучистый, - мягко ни то вопросила, ни то повторила она для чего-то. Радэрик, не поднимая глаз, отрывисто и пугливо кивнул. Мягкие локоны, подобранные в хвост, но упорно не желавшие в хвосте том оставаться, частью выбились и теперь свисали по сторонам хорошенькой физиономии. Королева, продолжая улыбаться, шевельнула бровями: фамильное сходство проскальзывало полунамёком, скорее во взгляде, чем в самих чертах. Младший Адалин оказался куда красивее, чем можно было предположить. – Как это славно, что ты решил пойти по стопам отца и брата… ты знаешь, Лучистый Стяг – лучшее пристанище для юного аристократа, и вернейшая карьера при дворе, - заметила монархиня мягко. - Лишь самые достойные вампиры проходят испытание. Тем доказав силу и сообразительность. И пусть тебя не смущают слухи о готовящейся реорганизации. Это – всего лишь временная мера. Как бы там ни было, я горжусь тобой, Радэрик Адалин…
-О… это большая честь, - залепетал, не рискуя поднять взгляд, юноша, чувствуя, как румянец заливает щёки.
-Ты знаешь, церемония… оставим её, с твоего позволения, - Радэрик, видевший лишь пальчики опущенных на жёсткие подлокотники резного стула рук, судорожно вдохнул. Даже пальчики эти, отдавая монаршей властностью, были прелестны. – Каждый раз, принимая в Стяг нового воина, я произношу эти напутствия… они так не к месту, - правая кисть – изящная, длинная, с красивыми перстнями и острыми ноготками, - небрежно шевельнулась, обозначив королевское недовольство. Адалин невольно пригнул голову. – Почему ты смотришь в пол? – неспешно и заинтересованно уточнила правительница. – Ты так смущён?
-Простите, моя Королева… - залепетал юноша, по-прежнему, не осмеливаясь поднять глаз. «Ласточка», шумно вздохнув, грузно перевалилась на бок, устало задрав вверх заднюю лапу.
-Как странно, - рассмеялась Юзэрин. – Вы с братом совсем не похожи…
-О… - новоиспеченный Лучистый покраснел пуще прежнего, - Фладэрик, он… у меня… да… мне… многому ещё предстоит научиться…
-Это его слова? – нежно улыбнулась, подавшись чуть вперёд, Королева. Платье таинственно, чарующе зашуршало.
-Нет… ну, и да… и сам я… - Рад окончательно смешался. Нерешительно, снизу вверх и с большой поспешностью посмотрел на Её Величество. Правительница, наклонив голову к плечу, усмехалась умело и кстати. Чрезвычайно красивое, лицо сделалось ещё и крайне одушевлённым. Адалин невпопад заморгал очень часто, нервно теребя пальцами тесьму по борту кафтана. Красота Королевы завораживала. Бледное лицо с аристократически-тонкими, нежными чертами, приковывало взгляд. Цепенея от странного, обречённого как будто ощущения, Рад беспомощно сполз ниже по неудобному стольцу.
-Радэрик, - одновременно и позабавленная, и удручённая, позвала правительница негромко. И внезапно совершенно отчётливо рассмеялась. - Ты такой впечатлительный, юный Адалин…
-Ваше Величество, - пролепетал тот, чувствуя судорожное послабление в ногах и руках. – Я хотел бы стать совершенным, чтобы служить Вам… со всей полнотой… во всём…
-Как это мило, - задумчиво улыбаясь, прикусила напудренную губку та. – Давненько у меня не случалось такого… подданного. Скажи, как имя твоего наставника? Или это брат… научил тебя?
-Тиргерат Каувиц, моя госпожа… да… Фладэрик… не говорил… просто… это было ещё до моего рождения… и мне он не говорил ничего… но… Ваше Величество…служить вам – честь для меня… - сбивчиво бормотал Рад, разглядывая пол почти в панике.
-Похвально, - благосклонно кивнула царственная упырица, катая в пальцах засахаренную клюковку. – Ты доказал это, пройдя испытания, - она улыбнулась, неожиданно зорко глянув на совсем уж непотребно алеющего вешней зорькой юношу. – Помнишь, что было там?
-Э… - проблеял Радэрик. Помнить-то он помнил, а вот стоит ли посвящать Её Величество в подробности, сильно сомневался. История с фибулой, чем дальше, тем откровеннее попахивала плутовством. – Да, моя Королева…
-И, тем не менее, ты прошёл, - монархиня удовлетворённо кивнула, приложив ягоду к губам. - Прекрасно, - обдумав, заключила Королева с нежной улыбкой. – Узнаю семейное сходство: помнится, испытание твоего брата было схожим, и он прошёл его с честью. Я очень рада, - она кивнула. «Ласточка», всхрапнув, перекатилась на другой бок, тяжко стукнувшись могучими лапами. – И очень надеюсь на тебя. Ты знаешь, твой брат сейчас… в пути. Но не волнуйся, я пристально наблюдаю за ним. Как и за каждым моим подданным. Так что не переживай, - Радэрик блаженно улыбнулся, счастливо и совершенно бессмысленно закивав. – Ты так молод, - со странной усмешкой качнула головой правительница. – Надеюсь, в тебе говорит искренность, а не юношеский пыл…
-О нет! – горячо затряс непослушными, едва жжённой паклей смердеть переставшими, кудрями Адалин. – Ваше Величество! Нет! Я… может… я и… может, это восторг… но он…
-Верю, - оборвала властно Королева, в знак одобрения пошевелив пальцами, тем самым намекая подданному, что недурно эти самые пальцы и поцеловать. Разумеется, парень намека не понял, продолжая томительное растекание по стольцу. Юзэрин повторила жест явственнее, однако понимания то упырю не прибавило. Тогда, рассмеявшись, правительница распорядилась. – Можешь встать и приблизиться…
Догадавшись-таки, чего от него хотят, Рад в полном упоении шлёпнулся на колено и, гибко согнувшись, коснулся губами тонкого запястья. Монархиня удовлетворённо кивнула. Младший из братьев Адалин не разочаровал ее ожиданий.
-Тебя ждут великие свершения, юный Радэрик, - заключила она, нежно взяв бледное личико в ладони. – Достойные, великие свершения, - Рад, впечатлённый до глубины души, зачарованно вытаращился в бездонные синие глаза.
***
Над соснами клокотали, повергая друг дружку тучными телесами, кудлатые, грозящие суровой непогодой, облака, с южных отрогов Лунного Кряжа сварливыми ветрами стянутые. Внизу же, в Долине, средь отполированных буранами стволов хвойных исполинов, сновали вёрткие, въедливые сквозняки, каверзно то под кафтан норовившие ввинтиться, то за шиворот заползти, а то и в лицо, насмехаясь, плеснуть, свивая конские гривы причудливыми, вздыбленными узлами да косами. Радэрик, поддёрнув легкомысленный, щеголеватый мятель* (* - широкая верхняя одежда (дорожная, осенняя и зимняя), похожая на плащ или мантию), по недоумью, а то и какому бесовскому наущению, избранный, да от холода защищавший, как решето от стрел, выпрямился на седле, оглядывая их скромную кавалькаду.
Аниктал, закутанная до бровей в корзень на заячьем меху, держалась подчёркнуто бодро. Как подозревал Адалин последние вёрст пять – из чистого упрямства, в замковых конюшнях надменно от предложенного возка отмахнувшись да велев заседлать пегую, гривастую кобылу, как раз родителем присланную. Странный подарок Рада удивил, заставив усомниться в памятливости почтенного Родбера, видать, дочку с сыном перепутавшего. На вкус свежеиспечённого гвардейца, дарить юным прелестным особам следовало нечто более блестящее и менее норовистое, можно с цепочкой. Однако девице Сэнатайн гостинец, кажется, пришёлся по душе. Да так, что и Тидимиру, как всегда взвешенно-рассудительному, отговорить от прогулки верхом упрямую чародейку не удалось. Маленький Визэнд, пряча лицо в меховой опушке, держался чуть позади, подле навьюченных снедью замковых одров, специально для поклажи прихваченных. Сам Адалин, не раздумывая – и, как позже выяснилось, совершенно напрасно, – тоже польстился на местную отраду коновалов: вредную, ленивую кобылятину с повадками матёрой, в шельмовстве поднаторевшей лисицы и взглядом бедной сироты, извергами-злопыхателями истязаемой. Взглядом этим клятым – «одухотворённым», как тогда казалось – доверчивый упырёк и соблазнился. На свою беду. Биртагир, искоса поглядывая на дружка со своего высокого седла, только криво ухмылялся, а когда лошадка начинала дурить – самочинно останавливаться да к обочине всерьёз примеряться, - откровенно ржал. Видимо, за компанию. Потому как голос подавала эта «одухотворённая» волчья сыть охотно и часто. Пожалуй, единственное, что она, вообще, делала охотно. Ну, кроме попыток удрать с тракта в кусты. Радэрик подозревал: хитрая тварь по-звериному чует седока и прекрасно понимает, что тот, даже сильно рассердившись, разве каблуками пихнет, а нахлёстывать, хоть ты навзничь упади да в пыли катайся, не станет. Потому и дурит кобыла напропалую.
Заставить себя всерьёз разозлиться гвардейчик, и правда, не умел, от души наслаждаясь как поездкой, ветрами продуваемой, так и перспективой, завлекательно впереди вырисовывавшейся. А именно, серебристо-серыми, над колкими шапками пробуждавшихся по весне дерев перламутрово громоздящимися стенами Адалин.
Радэрик покосился на укутанную подружку. Вампиру отчаянно хотелось пересадить заметно индевеющую девицу Сэнатайн на седло впереди себя, задать шпор вредной кобыле, рвануть напрямик через бор к отъезжим, где прежде отец с братом охоту учиняли… Впрочем, вдосталь помечтать не удавалось: какие уж тут седла, с такой-то конягой. Лошадь, крамольные помыслы загодя почуяв, пронзительно ржанула, сварливо изгибая шею коромыслом да заметно боча. Подпихнув пяткой неуёмную плясунью, Рад заправил вытрепавшиеся из хвоста пряди за уши, гадая, отваляться ли те – уши, разумеется, впрочем, за причёску парень тоже начинал беспокоиться – к концу путешествия. А началось всё так тривиально…
-Рад! – Гира первым делом обхватил упырёнка за плечи и стиснул так, что кости хрустнули. Причём, кажется, у обоих. Здорово придавленный Адалин аж раскашлялся. – Ну, а сегодня-то где тебя носило? Которую ночь уж… И братом не отговоришься…
Вопрос застал предсказуемо смутившегося парня врасплох: тот как раз пытался дожевать совершенно отвратительное, комковато-крупчатое варево несъедобных цвета, запаха и, как быстро выяснилось, вкуса, выдаваемое в трапезной Стяга за таинственный «жарёх». Кажется, некую кашу с горелыми шкварками или кусками жирного угля – парень пока не разобрался. Кушанье вызывало стойкое отвращение, успешно укрепляя на стезе жесточайшей аскезы и тотального поста. Друг, хлопнувшийся на отполированную скамью, меркло поблескивавшую в полумраке сводчатого полуподвала, где столовая «зала» злополучная располагалась, покосился на скромную трапезу. И лишь криво ухмыльнулся, даже не пытаясь издеваться – от младшего Адалина, невинно зенками хлопавшего, издёвки отлетали, ровно от стенки лущёный горох:
-Привыкаешь к харчам казарменным? Гвардейский паёк трескаешь?
-Поверить не могу, что это съедобно, - отозвался Радэрик в ответ, с немалым облегчением выбираясь из-за стола. Ложка, брошенная в вязкое месиво, неприятно чавкнув, так и осталась торчать колом, слегка подрагивая. – С опилками они её, что ли, перемешивают?..
-А это, брат, чтоб вы злее были, да отчаяннее корону защищали, - ввернул злорадно белобрысый, сверкая чистейшим, совестью не замутнённым, азартным любопытством, выразительно по физиономии прописанным, эдакими большими, витиеватыми литерами. – Так что, где тебя носило?
-Её Величество пожелало меня видеть. Потом с наставником разговаривал, с Джебриком. Сундуки собирал, - Радэрик пожал плечами, старательно избегая въедливого прищура. Орэндайль фыркнул:
-Ну-ну… Ночами ты, что ли, с Джебриком да Каувицем лясы точил?.. – бровастый выразительно покачал головой, потом, что-то припомнив, вновь облапил друга за плечи. – Ладно, не о том речь! Слыхал ты, казнь на завтра назначили…
-Казнь, - эхом откликнулся, припомнив да заметно погрустнев, Адалин, покладисто плетясь вровень с поспешившим прочь от дурно освещённой трапезной и всех ароматов её Биртагиром.
-Ну, так мы с Тидимиром подумали: чего в Замке торчать? Пока все эти ритуалы предписанные, церемонии, сама казнь, джостра ещё… Ну их к ляду! Поедем, может, прокатимся…
-Можно съездить на пару дней в Адалин, - слегка просветлев лицом, предложил Рад, о предстоящей экзекуции – прилюдной и, вполне возможно, для зрителей, так сказать, добровольно-принудительной – размышлявший с содроганием. Даже посуленная Её Величеством джостра обычного энтузиазма не вызывала. Идея, судя по всему, Гире понравилась. Бровастый молодец радостно встряхнул зажатого в медвежьих тисках «объятий» товарища:
-А это мысль! Там же у вас, кажется, никого, а? Возьмём с собой харчей, да мне ещё из дому бочонок ярьеннского прислали! Видать, чтоб подольше из Розы не возвращался, - ехидно подмигнув, весело расхохотался Орэндайль, множа эхо под низким потолком приземистого лаза, с общими помещениями трапезную гвардейскую соединявшего. Радэрик шевельнул уже начавшими отниматься плечами, выпутаться, впрочем, и не помышляя:
-В Адалин целый винный погреб. Да и вообще…
-Лишним не будет, - отрезал вдохновлённый Гира, победительно оглядывая казарменный двор, куда вампиры, наконец, выбрались из чадных и душных, какие-то норы заколдованные напоминавших переходов. – Пойду, Визэнда обрадую…
Радовался Визэнд, впрочем, весьма скрытно – видать, чтоб завистники какие не доглядели, – так, что и не поймёшь сразу, радость то или хворь какая неприятная. И подчёркнуто сварливо, то есть, попросту бурчал всю дорогу под нос, пеняя на поспешность сборов, неожиданно взбесившуюся стихию, хотя, кроме хлещущего со всех сторон сквозняка, иных шалостей пока и не наблюдалось, да выбор коней. Вьючные одры упрямились не хуже Радовой кобылы. Так что за ними приходилось не только смотреть, но и, видимо, сзади подпихивать, чтоб вовсе копытами в тракт не врастали. Тидимир, уткнув физиономию в пушистый мех, клял ленивую скотину на все лады, какие дозволяли воспитание и присутствие Сэнатайн – получалось на удивление изящно, однако на одров, к брани гвардейской да неумолимости выученных конюхов привычных, не действовало совершенно. Аккурат вровень с испепеляющими взглядами да надменным сопением.
Биртагир, прихлёбывая из небольшой баклажки с аккуратно выгравированными значками Орэндайль на плоских бочках, от души веселился над хохлящимся в седле товарищем. А Радэрик, подозревая истинную причину скверного расположения духа, лишь сострадательно вздыхал.
Ни Горнард, ни рыжую Оддрун, как по секрету шепнула парню Аниктал, Визэнду небезразличную, зазвать в компанию не представлялось возможным. По понятным причинам. В отличие от Сэнатайн, давно и вынужденно автономию от родительского надзора да вразумления практиковавшей, что драгоценная внучка старого ворчуна-Стимбора, что наследница мрачного рудокопа-Рангваля самостоятельностью, даже самой незначительной, похвастаться не могли. Адалин, вздохнув, вновь уставился на угрюмые сосны, небо всклокоченное подпиравшие. Было и ещё кое-что, всерьёз омрачавшее теперь, после всех треволнений гоминия, подпорченного праздника да сентиментальных грёз, ночами одолевавших, задумчивого юношу. Вспоминать об том эпизоде не хотелось вовсе: в сущности, произошедшее напоминало дурной сон или некую балаганную постановку в духе скабрезных фаблио для простонародья, в лицах разыгранную. Произошло же следующее:
-Какая честь! Ужели звезды были ко мне столь благосклонны? – пропел, расплываясь в ехиднейшем оскале, Латарэт, медленно, вальяжно от стенки подпираемой отлипая. Выглядел свежеиспечённый чародей не столько польщённым, сколько кушаньем несвежим потравившимся: так выразительно надменная насмешка гримасой ядовитой по лицу бледному рисовалась. Зенки зелёные напряжённо щуря, да рот презрительно кривя.
Радэрик, только что Джебрику о намерении фамильное поместье посетить сообщивший, да командиру высокопарно – и весьма лестно – представленный, как раз направлялся к Острой башне, в памяти не без удовольствия эпитеты, дядюшкой-Ирджи использованные, перебирая. Потому остолбенел при виде проклятого Тринимара почти неприлично. Проворно, и как-то малодушно, по сторонам оглянувшись, что, известно, геройства облику тоже не прибавило. Да, отпрыск Латарэтов не зря его именно здесь, в глухом лазу, стенами каменными с обеих сторон стиснутом, поджидал. Глумливая усмешка сделалась шире: чародей заметил инстинктивное движение Адалина.
-Что-о? – брови язвительно изогнулись, в притворном изумлении Мар округлил глаза. – Бесстрашный Лучистый, гвардеец Её Величества, пути отступления ищет? – Рад фыркнул, махнув подгорелой шевелюрой:
-Вот ещё! Чего ты хочешь, Латарэт?
В простом кафтане почти без шитья, без украшений и знаков отличия, надменный вампир выглядел непривычно – ровно один из слуг или динстманнов, в разъезд снаряжённых. Что на чванливого, любящего покрасоваться подданного совсем не походило. Впрочем, Радэрик быстро смекнул мотивы столь странного выбора платья. Ровно когда из-за спины спесивого красавчика, контрфорсом обомшелым до того милосердно прикрытые, появились двое невзрачных битюгов характерной комплекции в аналогичном облачении. Выглядела парочка мрачно: жестокие лица, прищуренные глаза. И длинные ножи. Рад почувствовал тугой воротник кафтана у горла, складки пышной рубашки обжимавший.
-Кажется, мессир Адалин изволил обмолвиться о некоем вызове? - елейно пропел Тринимар, на подкрепление искоса полюбовавшись.
-Клинок или чары? - голос Радэрика звучал хрипло. И очень слабо, в давящем окружении массивных, глухих стен, бурым мхом и каким-то неопознаваемым ползучим недоразумением поросших. Чародей сверкнул зелёными, злющими глазами:
-Сам как думаешь, мессир… недоделанный?
Младший Адалин, машинально пояс пощупав, стиснул кулаки на пустых петлях – кроме форменных цепей, после присяги ремень оттягивавших, ничего там не было. Даже кинжала. Проследив движение, Мар негромко рассмеялся, делая неспешный, выверенный шаг навстречу:
-Смотрю, кроме цацек, воинство наше ничем себя не обременяет? - всё с той же глумливой медлительностью, лениво шею разминая, Латарэт сцепил руки замком перед собой и картинно потянулся. – Что же нам теперь делать? Может, мессир Адалин тихонько извинится и любезно отжалует к своим недописанным стишкам, коротать деньки до очередных танцулек?
В тот момент Радэрик не особо уже о последствиях думал, а клинок чёрный наколдовал и вовсе, кажется, без участия разума, на чистой ярости. Двое Маровых парней придвинулись ближе, заходя с боков. Сам чародей тоже вооружился, явно не настроенный продолжать столь занимательно начавшуюся беседу. Рад переступил на скрипучих от пыли камнях, стараясь не упускать из виду всех троих, когда выражение надменного лица слегка изменилось: теперь уже Латарэт воззрился соплеменнику за спину. Несколько, как показалось Радэрику, раздосадованный. С сомнением, в случае горделивого выскочки вполне возможно тревогу подменявшим.
-Мило, - рассмеялся за плечами знакомый, сипловатый голос. – Никак, джостра уже началась? Гля, Норб!
-Как раз к почину, кажись, поспели, - прогудел удовлетворённо второй под аккомпанемент красноречивого лязга.
-Мессир Радэрик, - прогудел третий, неспешно с парнем слева поравнявшись. Выглядел при этом обыкновенно спокойный да сверх меры почтительный Готгард весьма… убедительно-кровожадно. В предвкушении скаля крупные, опасные челюсти, да тесаком здоровенным в могучей руке поигрывая. – Позвольте…
Латарэт нервно расхохотался, озирая нежданное подкрепление:
-Ты смотри, какие восхитительно-безобразные няньки к нам пожаловали…
-Что есть, то есть, мессир кудесник, - тоже засмеялся Отакар, у правого Радова плеча нарисовавшись. – Как раз под стать вашей… дружине.
«Дружина» в тёмных кафтанах смотрела волками, угрюмо супя густые брови. Тринимар вздёрнул точёный подбородок:
-Трое против моих двоих… узнаю семейное благородство, Адалин!
Радэрик, раскрывший, было, рот, не успел не только ответить, но и ответ тот придумать. Из-за спин чародеевых помощников полночными тенями проступили улыбающийся с приветливостью, при данных обстоятельствах скорее пугавшей, Боржек и верзила-Нацек. Оба – с тесаками. Более того, оба тесаки те уже к глоткам неслучившихся поединщиков примерившие. Бесшумные и жуткие, как мстительные духи.
-Брось ножик, - угрюмо буркнул Нацек, одной рукой за шею Марова сподручника придержав. Да острием тесака легонько кожу ковырнув. На сей раз чародей эмоции продемонстрировал куда как очевиднее: недоверчиво выскалился, всю шайку не без оторопи озирая. Потом, гадливо сплюнув, поглядел на тоже несколько остолбеневшего Рада:
-Восхитительно.
Юный Адалин моргнул. Осознание приходило медленно, но, чем дальше, тем неотвратимей. Радэрика затошнило, колени чуть не подогнулись. А Отакар, галантно поклонившись, довершил паскудную картинку:
-Если угодно, милсдарь кудесник, идите своей дорогой… и господина нашего почём зря не тревожьте… ежели жить покуда охота...
Адалин, плотнее запахнув щегольской плащ, позументом почём зря расцвеченный – теплее это одёжку не делало, зато здорово утяжеляло, – нахохлился в седле, сердито понукая проклятую лошадь, снова принявшуюся самозабвенно бочить да подскакивать. Дурацкая кобылятина. Дурацкая ситуация. Дурацкий Латарэт. Как ни странно, на слуг брата Рад не сердился, да и было бы за что. Но тошнотворное ощущение стыда пополам с досадой грызло с упорством волколака, седмицу в пустошах голодавшего. То есть, самозабвенно и беспощадно. Шатен понурился. Безобразно. Просто безобразно. Лучше бы Латарэт изрубил его насмерть, чем это.
-Всё в порядке, Рад? – Аниктал, чьё бледное курносое личико, опушкой корзня оттенённое, выглядело совершенно фарфоровым, улыбнулась, вопросительно изгибая аккуратные брови. – Ты… странно угрюм сегодня.
-Предвкушает прелести фамильного гнезда, - фыркнул Биртагир, подъезжая с другой стороны. Держался мастер-стратег убедительно, даже несмотря на баклажку, вдохновенно опустошаемую. Понятное дело – его лошадь хотя бы не пыталась симулировать приступы падучей и гистрионом хмельным не притворялась. Рад взглянул на Сэнатайн и против воли улыбнулся: воспоминания о выходке клятого зеленоглазого чародея, самоуправстве слуг, кажется, честь Благородного слегка уязвивших, сомнения и тревоги предстоящей службы – всё это неуловимо меркло по сравнению с нежной картинкой девичьего портрета. Глаза девушки, особенно яркие на несколько полиловевшем от холодных ветров долины лице, смотрели с чарующей нежностью. Парень покраснел:
-В Адалин хорошо. Я там давно не был… - ляпнул Радэрик, не особо подумав. Биртагир снова разразился хрипловатым гоготом, облив подбородок едким пойлом.
-Видать, именно поэтому…
-А кто следит за доменом? – чопорно выходки бровастого игнорируя, уточнил рассудительный Визэнд. – Твой брат редко посещает Долину, и, полагаю, предпочитает Замок… - Рад лишь пожал плечами, не удосужившись уловить некую двусмысленную подоплёку последнего умозаключения:
-Кастелян, полагаю, Ойон… Знаю, что с Джебриками у Фладэрика был уговор… Я отправил вперёд слуг, чтобы, в случае чего, приготовили к нашему визиту поместье…
И, как быстро выяснилось, по поводу необходимости приготовлений Рад не ошибся, слуг высылая. В воротах встречал скромную кавалькаду привычно сдержанный Норбер одесную с маячившим позади дурным предзнаменованием Нацеком. Физиономия дюжего упыря выглядела ещё угрюмей обыкновенного, хоть это и представлялось маловероятным. Жестом препоручив заботам силача коней и поклажу, Норбер, напряжённо массивный подбородок, слегка от щетины посиневший, растирая, покаянно ссутулил плечи. Рад, до того не без изумления разглядывавший родные – несколько, однако, как будто одичавшие – стены Адалин, загодя почуял неладное. Потому, первым с седла спрыгнув, от озиравшихся с видимым любопытством друзей отходил с неохотой почти очевидной, опасливо на слугу косясь и мысленно гадая, куда запропастился старик Ойон. Норб, мрачно насупив густые брови, изо всех сил изображал почтительность. Получалось отчаянно скверно. Гримаса выходила страхолюдная и дикая. Под стать неожиданно мрачным стенам.
-В поместье никого, мессир Радэрик… - приглушённо сообщил мужик, исподлобья на младшего наследника взглядывая. – Дом в порядке. Но службы все пустые… ни дворни, ни егерей, ни кастеляна. Хозяин был здесь, это дело верное, но… кажется, и всё.
-Ойон? – тоже начиная хмуриться, правда, скорее недоумённо, переспросил младший Адалин. Ощутив внезапно колючий холод, вдоль хребта под полотном рубахи проскользнувший. Норбер лишь покачал головой:
-Мэйнарта тоже нет.
-Непонятно… - Радэрик тоскливо обернулся на разом будто помрачневшую домину. – Брат говорил, что заедет сюда… Хотел, чтобы я какое-то время оставался в поместье. К чему отсылать слуг? И старика… Куда он мог пойти? – Норб как-то странно пожал плечами, почти сострадательно. Смерил задумчивым, приценивающимся взглядом. И выдал:
-Если мне будет позволено предположить… сдаётся, слуги разбрелись давно. Конюшни слишком обветшали. Голубятня рухнула, кречатня разорена. Набег, быть может?
-Набег? – против воли отшатнулся изумлённый юноша, не успев сдержать интонации. Норбер пожал крепкими плечами, очевидно, не видя в том ничего примечательного или достойного хотя бы и оттеночного удивления. – Кому… кто мог? Вокруг – наши же владения, министериалы Адалин…
-Не знаю, мессир Радэрик. К тому же, в остальном всё цело. Внутри – порядок. Отакар с Готгардом накрыли стол в каминном зале… Так что не извольте беспокоиться.
-Хорошо… - вздохнул шатен, ежась под тонким сукном изящного наряда. Озноб, кажется, уже никак не связанный с особенностями сварливой непогоды, пробирал до костей. Рад усилием воли заставил тело нарочито распрямиться, стиснул едва не лязгающие челюсти. – Хорошо, - повторил парень твёрдо. – Не стоит тревожить гостей подобными вестями. Особенно… молодую госпожу, - вампир понятливо кивнул, едва приметно улыбнувшись:
-Будет исполнено, мессир Радэрик. Прикажете подать вина? – ну, только вина теперь и не хватало. Впрочем, поразмыслив чуть подольше, младший Адалин решил, что, вина, и правда, не хватает. И, поглядев на всё ещё остававшуюся в седле Сэнатайн, кивнул.
***
От высоких жаровен тёк духмяный жар, чадно потрескивали, роняя огненные слёзы-искры, воткнутые прямо в землю факелы. В рдяном мерцании открытого огня силуэты собравшихся в шатре сливались мрачным частоколом с блещущими, чуждыми глазами. Жадными глазами хищного безумия, охотничьего азарта, дикой, пожаром бушующей решимости. Глазами убийц, по одному взгляду, по мимолетному кивку готовых наброситься: сечь и рубить, рвать зубами.
Но сейчас в этих полыхающих зарницами над гатью зенках блуждали страх и недоверие. Инстинктивная ненависть. Жуткие твари затаились, выжидая, тихо скрежеща клыками, позвякивая железяками. Витязи ночи, кровавая рать.
Фладэрик медленно опустился на колено перед зыбким призраком, едва различимым против полыхающего очага. Чёрная свечка. Колонна, к празднику перевитая шёлковым полотном. Медный отблеск на собранных небрежно волосах. Простой обруч. Игра ржавых бликов на тонком узоре складок. Адалин опустил голову, чувствуя, как шевелятся губы, слыша медленные, будто против течения бурного продиравшиеся, глухие, хриплые слова, колючками ядовитыми раздиравшие изнутри глотку. Голос казался чужим: ещё ниже, ещё грубее, ещё напряжённее. Эхо обвала в тесном ущелье против этого скрежетания звучало бы дивной свирелью. А боль всё копилась, терзала горло, обжигала огнём, расползалась жидким свинцом, выедая нутро. С каждым следующим словом, с каждым вдохом, - всё ожесточённее, всё нестерпимей, пока, в конце, ни полыхнула ослепительной зарницей, молнией пронзив вдоль хребта, увенчав голову короной ревущего пламени. Упырь почувствовал, как разрывает губы, разламывает челюсти дикий, исступлённый крик. Как приближается в стремительном водовороте земляной, коврами укрытый пол. Как огромный шатёр, вращаясь, сжимается в слепящем, ядовитом сверкании до единственной туманной фигурки, тонкой свечки в ореоле отливавших медью волос. Она близко, так, что почти можно различить черты скрытого тенью лица. Смотрит, как в конвульсиях корчится у ног объятое незримым жаром тело, заживо истлевающий остов. Странно, ни злобы, ни ненависти Фладэрик не почувствовал. Сам подивившись внезапному равнодушию. Напротив, пришло осознание добровольности. И правильности, даже, Князья Великие, удовлетворения. Пытка кончилась внезапно, словно кто топором махнул, отрубил единым духом. Без всякого энтузиазма утирая с лица густую, липнущую кровь, Адалин попробовал подняться. «Свечка» всё ещё стояла напротив, лишь протяни ладонь – коснёшься тонких складок. «Ты поклялся… поклялся… поклялся». Эхо звенит и тает в сгущающемся сумраке. Жуткий глазастый частокол мрачно ни то бурчит, ни то стенает. Что-то с настойчивой монотонностью бывалого изувера выбивает нестройный ритм. И пахнет гарью.
Фладэрик рывком проснулся, бессмысленно сжимая пальцами растерзанное одеяло. Вокруг, иссиня-чёрное в дремотном сумраке, лежало северо-восточное Голоземье. Эскерами бугрящаяся пустошь в коросте пересохших торфяных болот. «Проклятье, и зачем я сплю?» - безрадостно, ни к кому, в сущности, не обращаясь, буркнул Упырь, угрюмо заворачиваясь в пропахший трясиной плащ. Позёмыш, горестно сверкнув чернющими глазами, юркнул обратно под хозяйский бок. «Угу, - пробормотал Адалин, вновь проваливаясь в беспокойную, тенями мрачными да образами злыми наводнённую дремоту, Кромку напоминавшую куда больше, чем безобидный сон. – Вот и я не в курсе».
Самозванка. Глава 5. Оммаж
© Copyright: Терри Лис, 2021
Свидетельство о публикации №221061600275
Свидетельство о публикации №221061600275
Рецензии