Клеменс Брентано 1778 - 1842 Лорелей

               
               

На Рейне, в Бахарахе,
Волшебница жила,
Красой своей чудесной
Сердца к себе влекла —
И многих погубила.
Уйти любви сетей
Нельзя тому уж было,
Кто раз увлекся ей.
Призвал ее епископ,
Он думал осудить,
Но сам красой пленился
И должен был простить.
Растроганный, он молвил:
«Бедняжка, не таись:
Кто колдовать заставил
Тебя? Мне повинись».
«Отец святой, пощады
У вас я не прошу!
Мне жизнь не в жизнь: собою
Я гибель приношу.
Глаза мои — как пламя
И жгут сердца людей,
Сожгите же скорее
Колдунью Лорелей!»
«Нет, дева, не могу я
Тебя на смерть обречь.
Скажи: как ты сумела
Мне в сердце страсть зажечь?
Казнить тебя нет силы,
Красавица моя:
Ведь вместе с этим сердце
Своё разбил бы я».
«Отец святой, не смейтесь
Над бедной сиротой.
Молите лучше бога,
Чтоб дал он мне покой.
Не жить уж мне на свете,
Никто мне здесь не мил,
Молить пришла о смерти,
Терпеть не стало сил.
Обманута я другом:
Покинул он меня,
Уехал на чужбину,
В далекие края.
Румянцем, белизною,
И прелестью очей,
Да кроткими речами
Прельщаю я людей.
А мне самой не легче
Душа моя болит;
Красы моей блистанье
Мне сердце леденит.

Дозвольте христианкой
Покинуть здешний свет!
На что мне жизни бремя?
Его со мною нет!»
Трех рыцарей епископ
Зовёт и им велит
Свезти ее в обитель,
А сам ей говорит:
«Молися богу, дева,
В обители святой,
Черницею готовься
Свершить свой путь земной».
Вот рыцари все трое
Садятся на коней
И едут; с ними рядом
Красотка Лорелей.
«О рыцари! Дозвольте
На тот утес взбежать,
Чтоб милого мне замок
Оттуда увидать
И с Рейном попрощаться;
А там я удалюсь
В обитель, где черницей
От мира схоронюсь».
Утес угрюм, и мрачен,
И гладок, как стена,
Но легче серны дикой
Взбегает вверх она.
Глядит вперед и молвит:
«Вот лодочка летит,
А в этой лодке, вижу,
Мой милый друг сидит.
О, сердце как забилось!
И жизнь мне вновь красна!»
И с этим словом в воду
Вдруг бросилась она.
И рыцари унылы —
Пришлось им умирать...
Не дали им могилы,
Не стали отпевать.
Издалека донесся
Ко мне протяжный звук:
То рыцари с утеса
Отозвались все вдруг:
Лорелей!
Лорелей!
Лорелей!
И нет на свете звуков
Роднее этих, знай!



Перевод О. Брандта и А. Старостина