Полёт

Я училась водить машину. Инструктор ткнул рукой с расправленной, как у манекена, ладонью, по направлению к носу ВАЗ-21099: «Это пЕред». Я поняла. Он, на всякий случай, подождал, затем медленно перетащил указующую длань вдоль кузова к хвосту: «Это зад». Я сосредоточилась. Он поднял глаза, повременил и взял на прицел водительское кресло: «Села».

Выставив правый локоть в приоткрытое окно, он пил из полторашки густой янтарный коньяк, иногда запоздало придавливая рыжими длинноносыми мокасинами на контрольные педали под передним пассажирским креслом.
Машина нервно виляла по узким прибрежным улочкам, натыкаясь на «передА» и «задЫ» себе подобных. Мужчина, застывая открытым ртом и скруглившимися глазами на «ё», поджимал живот, через мгновение сдувался - и снова делал глоток.

Глаза кололись о серо-дымные рваные коридоры раздробленного на биты пространства: мельтешили, взблёскивая в лобовое стекло на поворотах, красно-жёлтые пятна лакового железа, неслись по обе стороны, впиваясь в память жёсткими оконечностями спиралей, душные заросли винограда. Бёдра, вцепившись в плечи, впаялись в дерматиновую баранку раскрюченными в судороге пальцами. Стараясь не разогнуть локти, не потерять единственную опору, я всеми силами тянула руль на себя.

Вконец ошалев от зелёных плетущихся лабиринтов, мы вылетели, наконец, на волнующуюся вдоль моря гладкую трассу. «Третья, четвёртая, давай! Давай!», - стучал свободной от бутылки рукой по холщовому колену инструктор - и мы взмывали на очередном подъёме. Я, жмуря глаза, чуяла, как стоят дыбом волосы на его коленной чашечке. «Давай!».

Море летело справа, слева, в разрывах стены виноградников, мелькало тёплое эхо зданий. Где-то там, впереди, нас ждала «необъезженная» часть группы.

«Налево!», - рыкнул мужик – я крутанула руль, и машина, будто сама собой, остановилась.

Мне открыли дверь. Из свежего, далёкого реального мира на меня смотрели два восторженных пацанячих глаза: «Ты так летела!!! Так летела! С каждого подъёма - летела! Нереально круто! Крутец! Вообще!»

От его трескотни ещё больше тошнило. «Я падала, дурак», - икнула я и вывалилась из машины.

Лёжа калачиком на скамейке пустой конечной остановки, моё выпотрошенное беззлобство изучало его переполненную эйфорию и думало о том, как часто издалека мы принимаем за головокружительный полёт чьё-то стремительное падение.