Угораздило. Цикл Милая старина

    Что может быть чудесней рождественских каникул: отдыхай, ни о чем не заботясь, – блаженство и благодать! Но Ефрем Никодимович Семенуха, неисправимый трудяга, даже в это прекрасное время не забывал о предстоящих делах и, вникая в самую суть оных, уделял работе немало часов, вызывая нарекания супруги. По установившейся традиции он, будучи примерным семьянином и человеком строгих правил, все праздничные дни проводил в родовой усадьбе с дражайшей своей половиной, чадами и домочадцами. Украшенная елка, отменно полезные деревенские яства да катанье в легкий морозец на санях, запряженных резвыми лошадьми, тешили душу усердного государева чинуши.
    Но в это январское утро он проснулся в холодном поту. Надо же такому привидеться! Словно наяву, Ефрем Никодимович узрел себя, подумать только, на скамье подсудимых. Полнейшая несуразица: его, вершителя судеб согласно незыблемым законам и уложениям, почтеннейшего уездного судью обвинили в преднамеренном убийстве якобы своей любовницы, дворовой девки Матрены. «Боже, какой абсурд может присниться!» - подумал верный жрец Фемиды и, сплюнув, трижды перекрестился.
    В спальне было весьма прохладно. Похоже, на дворе мороз разыгрался не на шутку, вот печи в доме за ночь и остыли. Напялив получше ночной колпак на солидную лысину, все еще не пришедший в себя от жуткого сна ревностный блюститель закона представил, что сейчас придется вылезать из-под одеяла, поежился и, натянув его на нос, решил еще немного поваляться в теплой, мягкой постели. Правда, было ясно – пора вставать: за дверью слышались шаги и голоса.
    Нежась в тепле, Ефрем Никодимович продолжил размышлять о странном сновидении. - «Прокурор, кстати, неправ, утверждая, что было преднамеренное убийство! - в Семенухе заговорил педантичный законник. – Злодейство случилось, по всему, в состоянии аффекта. Но, это не меняет сути, и наказание за содеянное должно свершиться неотвратимо, невзирая ни на какие обстоятельства и занимаемое положение… Господи, как же страшно оказаться в шкуре преступника, ожидающего возмездия! И сегодня я это познал… Так что упаси, Творец, рабов твоих от лиходейств умышленных или случайных, даже во сне!» - заключил потерявший покой служитель правосудия. Повернувшись на бок, он продолжил думы, навеянные сновидением. - «И кого мне приписали в любовницы – не что-то путное, а пегую деревенскую кобылицу, недавно приставленную в услужение, которую и видел-то мельком, единожды! Чушь несусветная, да и только!»
    …Покончив с завтраком, Ефрем Никодимович направил стопы в кабинет, дабы засесть за работу. Неожиданно из смежного коридора со шваброй в руке выплыла крепкая, ладно скроенная дородная фигура, в которой он признал Матрену, участницу своего ночного кошмара. Дворовая девка подхватила швабру под мышку и степенно двинула к нему навстречу.
    Разглядывая стати приближающейся служанки, Ефрем Никодимович еле удержался от восклицания: «Какой круп!», и, поравнявшись, ущипнул ту за крутой бок, разрешив себе несвойственную ему фривольность. Оторопело взглянув на барина, девка заливисто рассмеялась.
    Вообще-то почтенный чиновник кроме преданности и обожания своего судейского ремесла имел еще одну страсть - был он большим любителем и ценителем конных скачек, и частенько в речи господина Семенухи проскальзывали словечки, характерные для завсегдатая ипподрома.
    Заразительный смех Матрены раззадорил и придал ему смелости. И (разумеется, только шутки ради) хозяин велел хохотунье зайти к нему в кабинет после обеда, как только барыня отправится на прогулку.
    Супруга судьи, Аделаида Прокловна, особа властная и полная достоинства, всю сознательную жизнь сражалась с излишней полнотой. Еще будучи гимназисткой, не желая выглядеть как толстая розовощекая простолюдинка, она пила уксус. Теперь же, после каждого обеденного чревоугодия, во время которого себя ни в чем не ограничивала, она, дабы разгрузиться, как закон, в любую погоду совершала двухчасовой пеший моцион в сопровождении неизменной спутницы – приживалки Фелицаты, худосочной клячи (по определению главы семейства), вникающей во все и ведающей про всех.
    Пополудни, едва смолкли возбужденные голоса и проскрипела в сенях плохо смазанная дверь, закрывшись за ушедшими на променад, тут же в кабинет вошла и застыла на пороге Матрена, сообщив:
    - Звали? Пришла.
    Весь монументальный облик ядреной девицы с лицом, покрытым оспинами, и ее заявление позабавили Ефрема Никодимовича.
    - Чего стоишь? Проходи! – пригласил он.
    - Боязно… Щипаться начнете!
    Это наивное признание вызвало у почтенного судьи прилив веселья, резко прерванный из-за прозвучавших голосов Аделаиды Прокловны и вторящей ей клячи:
    - О, мон дье! Ну и мороз, окоченеть можно!
    - Несказанное дело какой трескучий! Загнал обратно в дом!
    - Спрячься за портьеру! – приказал испуганный хозяин кабинета (неровен час, жена вздумает заглянуть)…
    Девица не сдвинулась с места и с удивлением воззрилась на него:
    - Чаво? Куда хорониться надо?
    - За занавеску при двери вставай, живо! – начиная закипать, прошипел он.
    - А, за эту тряпицу. А зачем? – растягивая слова, не торопясь, старалась уточнить Матрена.
    «Мало, видно, тебя стегали плетью, кобылища!» - с раздражением подумал судья, предчувствуя, что невинная шалость может выйти ему боком. Но шаги удалились, опасность как будто миновала, и, выдохнув с облегчением, незадачливый шалун поторопился избавиться от «улики»:
    - Выходи из-за портьеры и отправляйся восвояси! – велел он девке. Но та продолжала, притаившись, там стоять. - Глухая, что ли? – как назло чиновник забыл имя служанки, не кобылищей же окликать.
    На счастье простушка подала голос:
    - Отчего глухая? Слыхала. Просто думала. Неясно, зачем звали? Ужель, чтоб стояла за тряпицей? Может, убрать чего надо? Скажите – сполню враз!
    - Спасибо, ничего не надо. Уходи! - судья торопился избавиться от дурехи.
    - Воля ваша. Так я пошла! – сказала она, наконец, выходя.
    Как видно, Аделида Прокловна со своей напарницей, одевшись потеплей, опять направились на прогулку и в коридоре столкнулись с вышедшей из кабинета судьи девицей.
    - Что там делала? – поинтересовалась барыня.
    - Ничо! За тряпицей, что висит на двери, стояла.
    Крайне удивленная ответом, Аделаида Прокловна, уже нахмурив брови, продолжила допрос:
    - А вообще, зачем ходила в кабинет, где работает хозяин? 
    - Звали оне.
    - А зачем он звал тебя? – не отступалась мадам.
    - Врет, наверно!  - вмешалась Фелицата. – Любопытничала!
    - Чаво, вру? Правду баю! Сама не пойму, почто звали. Может, как в другой раз, щипать хотели, кто знат…
    Сидевший как на углях судья, слушавший диалог за дверью, понял: головы ему не сносить. Какой пассаж!.. Сейчас начнется такое, что уж лучше гильотина! Угораздило же… Единственный выход – все отрицать. Врет стервозная девка, поклеп возводит, за что следует наказать нещадно! Господин Семенуха, найдя решение, воспрянул духом и даже набычился, привстав с кресла, готовый к бою.
    Тут дверь с грохотом распахнулась и в кабинет, ехидно улыбаясь щербатым ртом, горделиво вплыла облезлая кляча приживалка, явно полная сознания порученной миссии.
    - Фелицата? Что надо? – недовольно бросил Ефрем Никодимович вошедшей (засушенных мослов еще тут не хватало!) и услышал неожиданное, сказанное кокетливым тоном и с заговорщицким подмигиванием:
    - Я, благодетель, вся к вашим услугам. Щипайте! – и доверительно сообщила: - Меня еще никто не щипал…
    - Что??? – взревел законник, готовый дать старой деве хорошего пинка. – Какого черта?!
    - Не теряйте времени, ваша честь! Щипайте! – произнесла тоном, не терпящим возражений, показавшаяся из-за спины приживалки Аделаида Прокловна. - А мы полюбуемся!