Элайза Дейли - Бездомные

Resiliencе
14 июня 2021 г

draft

Одна из тем, о которых я  постоянно думаю и пишу,  это тема родного дома.  Само понятие, его воплощение, экономика и менеджмент.  Недавно у меня появился смысл  пересмотреть свое отношение к  дому, и называть его моим домом и моей идеей дома. Я писала об этом [1],  долго думала;  но теперь, оказалось, я должна сказать больше.  Дейв Поллард,  на сайте How to Save the World, опубликовал эссе [2] о том, что значит быть без-домным,  и это вызвало у меня размышления о том, что это значит для нашей культуры.

Быть бездомным, не то же самое, что не иметь дома*. Многие из американцев европейского происхождения бездомны — то есть, у них нет места, к которому они привязаны,  которое их формирует так же, как они его формируют, которое дает  существованию смысл и название.  Многие люди из западных европейских культур  передвигаются с места на место, не привязаны к конкретному  дому и не связаны обязательствами ни с какой группой.  Но лишь немногие из этих современных номад исторически бездомные.  У молодых поколений  дело обстоит иначе.

У коренных культур все наоборот.  Я полагаю, по определению, слово  Indigenous происходит от латинского indigena, означающего “рожденный внутри”. Это слово имело несколько другое значение перед тем как перешло к потомкам-латинянам с коннотацией  «устроенный на месте».  А затем коренные народы приняли это понятие и привязали к нему свои идеи родной земли и дома,  которое сейчас широко принято и означает “пришедшие от земли”.  Это люди, место проживания  которых -  их родной дом. Они произошли от него, а оно от них,  поэтому у них крепкие отношения.  Или по крайней мере, должны быть таковыми.  (Родной) дом - это определенное место и идея для каждой группы.  В общем,  это не дом как строение —  или не только как строение. Это живая земля.

Поэтому в мире есть много людей, у которых есть родной дом, но нет крыши над головой,  у них нет даже маленького участка, который они могли бы использовать для собственных целей. По иронии, у этих культур нет заявленной территории с четко-определенным понятием дома.  Если такая территория и объявляется, это земля, к которой у группы есть доступ и возможность использования.  Она не принадлежит группе или отдельным лицам в группе.  Дома могут строиться при необходимости;  еду могут собирать или выращивать;  вода и  камни могут использоваться как ресурсы —  пока никто не злоупотребляет их использованием.  И за этим внимательно смотрят  и отслеживают.  Понятие личного владения куском земли для его эксплуатации, истощения и разрушения  отсутствует.  И в реальности, вообще  говоря, нет такого понятия.

Нет земли, которая не была бы соединена со всем, что ее окружает,  которая не существует раньше любого понятия собственности и которая не переживет своего владельца,  которая не была бы заполнены живыми существами, которые имеют право на  продолжение жизни.  Частная  собственность – это конструкт,  понятие, созданное для оправдания захвата без всякой компенсации.  Это идея, сформированная теми, у которых никогда не было дома,  которые никогда не уважали место, которое их питает и укрывает.  Это до смешного эгоистическая  и пустая идея – объявлять  собственностью то, что неизмеримо больше собственника.  На протяжении веков, коренные народы на этом континенте просто высмеивали спесь поселенцев и их безумные идеи частной собственности. “Посмотрите на этих маленьких жуков,  они думают  управлять медведем,”  - смеялись индейцы.  Пока эти идеи не породили насилие.

Те, кто выбрал для себя существование без дома (house-less), кто не согласен с  нашими взглядами на собственность, относятся к самым худшим типам, предавшим общество. Коренные жители имели родные земли (homelands), не дома.  И большинство зверств,  совершенных против коренного населения, были направлены на то, чтобы заставить эти народы участвовать в системе собственности, предоставляя им доступ к земле и поселяя их в домах,  предпочтительно на землях, которые поселенцы относили к второсортным.  Об этом можно почитать в любой хронике поселенцев.   Вот почему они пришли на этот континент — получить доступ к свободной земле,  капитализировать на ней, преобразовать эту землю в собственность и богатство. Они свято верили в свое право на такое преобразование, потому что коренное население этого не делало. Поселенцы рассматривали отсутствие частной собственности у коренных народов,  или фиксированного дома, который мог быть легко оценен и продан как отсутствие у них привязанности к дому, как бессмысленная бездомная жизнь. Они считали, что это оправдывает изымание земли для своих, высших целей.  О том, что за этим с самого начала стояла вина, я думаю, свидетельствует  ничем не оправданное неоправданное насилие  и бесчеловечное отношение к добровольно бездомным индейцам.

У европейцев, по обе стороны Атлантики,  почти всегда были дома.  И эти частные дома являются главными основами капитализма — гораздо  существеннее, чем промышленность или сельское хозяйство.  Без домов, не могли  существовать ни промышленность, ни сельское хозяйство, как таковые. Не могло быть рынка и консумеристского общества. Нельзя измерять стоимость частной собственности без стоимости того, что на ней построено. Заготовка леса и добыча ископаемых могут увеличить богатство, пока их стоимость взята из собственности,  но затем собственность уменьшается и ее стоимость падает.  Поэтому не может быть накопления капитала без домов.  Наша система производства богатства построена на домах —  строениях, не родных домах,  строениях как хранилищах этого богатства.

У американцев глубоко амбивалентное отношение к идее дома. Дом одновременно превозносится и к нему относятся с пренебрежением.  Главным показателем статуса в США – это владеть домом,  или скорее, строением.  Владеть строением – это розовая мечта, это яблочный пирог Америки.  От нас ожидают выставлять напоказ наших домов, тратить деньги на дома, на их улучшение.  Мы должны иметь дом просто, чтобы занимать место в обществе,  и материальное качество дома напрямую связано с социальной стоимостью человека.  Но от нас не требуется, чтобы мы оставались в доме.  Наше общество высмеивает домашние тела.  Люди, предпочитающие оставаться дома, не тратят столько денег, как те, которые путешествуют за границей.  Это немало волнует наших оверлордов, и мы слышим  все большие призывы к выходу из дома, поскольку  мы  уже вышли из  чумной зоны.  Но никто в этой культуре не ищет истинного дома.  Более того, оверлорды возможно правы по-своему, поскольку наша экономика рухнет, если мы будем относиться к нашим строениям, как родным домам. Поэтому несмотря на то, что дома – строения  - центральное звено нашей экономики (запомните это определение, друзья!),  мы  по-прежнему бездомные. У нас нет места, которое было бы частью нас, а мы – частью его, которое мы ценим ради него самого и бережем его, как себя.

Эти структуры, которые мы называем домом,  являются тем, что класс собственников называет  доход (income). Дома, “улучшенная собственность”,   показывают, как богатство создается в этой стране. Это справедливо, с тех пор, как Мэйфлауер принес болезни на этот континент [Корабль, привезший первых европейских поселенцев в Америку. - ВП] (Если вы хотите проверить мои слова, почитайте Говарда Зинна,  Эдварда Баптиста,  Уильяма Кронона  или Андро Линклейтера — и возможно еще кучу других, которых я не читала.) Дома – это не крыша над головой в этой культуре, это доход. Иметь крышу над головой это уже вторично, главное иметь доходную ренту и заклад,  более доходные, чем приносят  другие структуры.  Даже, если вы платите за ренту, вы можете оказаться бездомным, если домовладелец посчитает более выгодным превратить дом в хостел, например. Это очень напряженная ситуация и в ней оказалось много людей — и сейчас они все бездомные.  И они не только без-дома, они без-статуса.  Они вынуждены жить со стигмой, которую наша культура ставит на тех, кто не имеет дома.

Эта стигма коренится в наших понятиях независимости и самодостаточности (которые я буду обсуждать далее в этом блоге). Нуждаться в помощи стыдно в этой культуре. Быть бедным, значит быть в чем-то ущербным,  быть неспособным, быть зависимым.  Быть бедным в культуре, где богачи зависят от бедных (и поэтому чувствовать за это скрытую вину)  - характерный изъян (потому что чувствующий вину богач устанавливает правила, которые помогают ему скрыть свою вину).  Быть бедным – это изъян в культуре, и главный недостаток бедных. Помощь в предоставлении жилья бьет богатых с двух сторон — она забирает деньги у богатых (хотя они не платят налоги, которые помогают нуждающимся), а бездомность, с другой стороны, уменьшает их потенциальный доход, потому что бездомные не платят за проживание.

  Если вы бездомный,  вы  противостоите всей системе накопления капитала и эта система наваливает на вас горы позора —  от практической невозможности восстановить свое жилье до насилия и презрения,  до полного уничтожения. Мало кого  заставляют молчать так,  как бездомных, которые невидимы, хотя и повсеместны.  Мы сами не видим тех, кто не спит в доме, даже, если знаем, что эти люди не бездомны. Быть “бездомным”  значит  потерять право называться человеком.  Это значит стать невидимым, немым,  и придавленным стыдом.

В молодости, я испытывала стыд.  Он начался после того, как двое моих соседей без объяснений перестали платить свою часть ренты и мы все оказались выброшенными на улицу.  Несколько месяцев я жила в машине (AMC Gremlin без запирающего замка). Мне помогали друзья, но я чувствовала неловкость. Это случилось в мае, поэтому погода по крайней мере была терпимой.  Гораздо хуже, если бы это произошло в январе, но погода была только началом.  У меня начались проблемы с работой.  Я не могла попасть в ванную комнату.  Я могла заходить в ванную на работе,  но на работе должна была появляться  презентабельной — без ванной. Одной из отвратительных Уловок-22  было остаться без дома.

Когда я была бездомной, я чувствовала себя  униженной. Меня выселили, но в этом не было моей вины.  У меня не было причин стыдиться, и все-таки я была глубоко обижена.  Я никогда не говорила со своим боссом — просто из скромности, не из боязни упреков.  Совсем наоборот, скорее всего она предложила бы мне место, из жалости.  Но я не могла.  Я приняла взгляд этой культуры, что со мной что-то не так и я одна должна исправить ситуацию, что любая помощь будет «подачкой», благотворительностью, которой я не заслуживаю.  Я приняла эту стигму и всячески пыталась ее скрыть.  Такое осуждение бездомных не улучшилось со временем;  я все еще стараюсь об этом не говорить. Клеймо на бездомных стало еще заметнее с тех пор, они по-прежнему “бомжи”,  не люди.  Они  менее люди, чем те, кому удалось удержать дома — а это становится все более сложной задачей.

Капиталистическая экономика неустойчива,  т.к. должна генерировать рост окупаемости капитала — который основан на собственности и монетизации человеческих потребностей.  Здесь нет устойчивости.  Капиталистическая экономика не может оставаться устойчивой; она должна генерировать рост,  по определению.  Но на закате империи и пост-колониализма,  не остается больше больших пространств дешевой земли и труда, пригодных для эксплуатации и роста.  Поэтому ситуация с собственностью, как способом получения прибыли, тупиковая.  Для роста капитализма, класс рантье должен выжимать доход из фиксированной собственности,  а это  становится невозможным, т.к. арендаторы не могут платить ренту.  Вот приблизительно  в такой мы ситуации.

Мой сын живет в Бруклине.  У него хорошая зарплата и в другое время и в другом месте его считали бы богачом.  Но в Нью-Йорке,  он живет в съемной квартире,  дешевой по меркам Нью-Йорка, на еду тратит почти половину зарплаты.  Он не рассчитывает на покупку собственности.  Как не рассчитывают на нее его друзья и коллеги.  Его поколение отказалось от американской мечты,  и рассматривает ее одновременно как экономически недостижимую и,  более того, нежелательную. Они не хотят иметь заботу по дому, с бесконечной выплатой ипотеки и  бесконечными расходами по ремонту.  И они кажется совсем не понимают идею дома,  никогда не чувствовали место как часть себя и себя, как часть места. Они знают только строения и ничего не хотят от них. Грустно, но это так.  Поскольку они не могут позволить себе купить дом, большая часть средств уходит просто для того, чтобы иметь крышу.  Это то, что поздний капитализм, не имеющий более для эксплуатации  свободной земли и труда, оставил нам — кормиться за с чет будущего наших детей,  забрав у них даже идею когда-нибудь иметь стабильный дом.

Рассуждая логически, можно предположить, что собственники  в конце концов будут вынуждены смириться с меньшим доходом, чем с отсутствием всякого дохода, потому что  никто не платит.  Но я думаю, этого не происходит.  Вместо того, чтобы простить долги, вызванные пандемией, мы видим выселения.  Вместо того, чтобы  согласиться с потерей дохода от безработных съемщиков, они согласны на  то, чтобы их жилье оставалось вакантным, пока они не найдут платежеспособных жильцов.  И сейчас они радостно аплодируют “возвращению к нормали”, поднимая ренту до уровня перед пандемией, хотя уровни зарплат и занятости не возвратились  к прежним.

  Зарплата вообще не росла за последние десятилетия, в отличие от стоимости ренты.  Даже без пандемии у нас был жилищный кризис. Пандемия могла фактически снизить для наиболее дорогих городских рынков жилья,  поскольку имеющие деньги и гибкую занятость  оставили свои дорогостоящие городские апартаменты и отправились в места с меньшим населением (чем увеличили стоимость жилья и привели к напряженным рынкам  во всех невероятных местах, как-то Берлингтону, шт. Вермонт; Альбукерку, шт. Нью-Мексико; aи Скоттсдейл, шт. Аризона).  В любом случае, наша жилищная система рушится, поскольку рента превышает зарплату почти повсеместно, нервируя при этом собственников и заставляя снижать ренту и соглашаться с меньшим доходом; в противном случае они рискуют остаться  вообще без денег.

Понять, что происходит трудно, пока не подключатся эмоции.  Отказ от изменения системы, чтобы она не разрушила всех,  я думаю, связан  с виной богатых, не способных накапливать свое богатство,  виной, которая в свою очередь,  произвела стигму бездомности — как и ее фактическое условие.  Виновники редко сдаются;  они не уступают.  Вина заставляет виновных упорно настаивать на своем.  Вина неисправима и нелогична, и откровенно говоря, идиотская. И эта вина создает сегодня массовый кризис для всего поколения,  отнимая у него дома. В культуре, которая и без того бездомная.

Если искать корни всех наших проблем, то только в этом.  Если и есть серебряная пуля, то она в разрешении этого кризиса.  Создать систему, в которой потребности человека выше собственности и накопления богатства, значит разрушить систему, разрушающую всю планету.  Но создать систему, которая ценит родной дом, будет означать разборку капитализма.  Нет эксплуатации в родном доме.  Нет разрушения, нет отходов.  Нет места разрушению Земли, колыбели человечества.  Чтобы починить разрушенное погоней за богатством, нам надо сначала найти дорогу домой.

____________
*Здесь скрыта этимология двух английских слов:   home -  (родной) дом;  и house – дом как строение.
______________________
©Elizabeth Anker 2021


[Комментарий ВП.  Эту статью я переводил вдогонку к кинофильму  Nomadland. Полагаю, что некоторая (небольшая) часть российской публики посмотрела и оценила его.  В своих комментариях к фильму я называл статью Гари Снайдера «Пока не здесь». На мой взгляд, она должна прояснить дилемму американской культуры, «покорявшей фронтир»,  цивилизующей индейцев и т.д., но оказавшейся сегодня бездомной.  Это сложная тема, касающаяся между прочим, и пост-советских граждан, многие из которых - не по своей воле -  также оказались «без дома».

Статья «Бездомные», далее развивает эту тему, уже  с учетом сегодняшних реалий. Она интересна  может быть и пост-советским гражданам, ищущих свои корни. В настоящее время идет горячая дискуссия по определению понятия  «коренных народов». Кто они? Остались ли они  на территории бывшего Союза?  Какова их судьба ?  По сообщениям прессы, она весьма плачевна. Не несет ли власть ответственность за вымирание этих народов?

Проблема бездомных ("бомжей") в российских городах отдельная тяжелая тема.