Вторая жизнь

                Я не верил, что я мёртв, я слышал брань и плач.
                Видел, как над телом там, внизу шалманил старый врач.
                Я плыл в чёрной пустоте, я обретал покой,
                Свет в конце тоннеля, как магнит тянул к себе дух мой.

                Свет был ярче тысяч солнц, я понял – это бог.
                Не бездушный идол, а живой сверкающий поток.
                Свет заставил вспомнить всех, с кем дрался и грешил,
                Он заставил вспомнить каждый шаг бунтующей души.

                Я не хочу той пустоты,
                Я не хочу той чистоты,
                Я не хочу той высоты,
                Я не прошёл всего пути…
                (песня группы «Ария» из альбома «Кровь за кровь».
                Текст М. Пушкина, музыка В. Холстинин,
                В. Дубинин).
               
…Когда я летел с мотоцикла в кювет, я успел подумать, что так и не закрепил зажим на шлеме. А ведь ещё неделю назад заметил, что надо бы… да, отвлёкся, а потом и вовсе забыл. И теперь этот дурацкий шлем вряд ли спасёт мою голову. Вон, так и норовит слететь…
А ещё я подумал, что тот урод на «мазде», который подрезал фуру, уже далеко. И ответка ему вряд ли прилетит: таких бог хранит, чтобы нормальные люди не размножались. Он умчался, а фура со всей дури врезалась в «шкоду», которая ударила «нисан», а оба, разлетевшись, сбили меня, попутно задев «опель», «форд» и ещё кого-то. Мясорубка получилась знатная. И я в ней лечу и думаю. Да, перед смертью время замедляется. Иначе почему я успел обо всём этом передумать?
Вот же, мать его, что за глупости мне в голову приходят? Скоро перед творцом предстану, а в голове ерунда одна. Так, вот близится перепаханная кем-то земля с зелёной чахлой травкой. Сейчас я сломаю себе шею и узнаю, наконец, в какой части «того света» находятся Горшок, Витя Цой и Юрий Клинских.
Я закрыл глаза. Удар. Хруст. Мгновенная боль. Темнота…
Чёрт, как больно! И какой урод сказал, что сломанная шея – мгновенная смерть? Враньё всё это! Дайте мне вдохнуть и слезьте с груди, сволочи! Если я не помер сам, не надо мне помогать!
Я открыл глаза. Вокруг место, напоминающее больницу. Не удивительно. Но эта операционная какая-то странная. Я попытался понять, что не так, но у меня разболелась голова. Дядька в перчатках голубого цвета, маске и с усталыми глазами за толстыми стёклами очков. В руках он держал какую-то штучку, которая весьма напоминала клизму. Эй, он меня ею оживлял, что ли? Через какое, нафиг, место?
Я рванулся спросить его, но с удивлением понял, что сил у меня нет совсем. И более того: меня кто-то держал. Я повернул голову и увидел ещё одну пару синих перчаток. Они принадлежали миловидной женщине с усталым и озабоченным лицом. Я хотел улыбнуться и сказать ей, что всё в порядке, но как-то странно ощутил своё лицо. Я хотел было поднять руку, чтобы ощупать его, как понял, что у меня нет сил и на это. Тогда я захотел просто что-то сказать, но только открыл рот…
- Ну вот что ты дёргаешься – устало спросил эскулап, откладывая клизму и беря в руку шприц. – Сейчас я сделаю укольчик, и ты поспишь. Надо же, - сказал он, обращаясь к женщине, - такой маленький, а такой живучий!
Это я-то маленький? Девяностокилограммовый мужик под два метра ростом, с бородой и в татухах – маленький?
От возмущения я готов был вскочить и начистить рыло этому… в халате. Но он проворно ткнул мне иглой шприца куда-то в лапу, и я стал медленно проваливаться в небытие. Погодите – в лапу?
…В следующий раз я очнулся, когда в окно светило солнце. Я лежал на мягкой подстилке и смотрел сквозь прутья клетки. Передо мной стояла миска с водой. Окончательно одуревший, я подполз и глянул в прозрачную поверхность. В ней невнятно отразились контуры кота. Я тупо смотрел и офигевал. Это что же… Получается, моя душа вселилась в тело кота?
Я осмотрел себя, насколько хватало сил. Нет, не совсем кот – котёнок. Маленький серый котёнок. Мать его за ногу! Бог! Ты зачем со мной так?! Лучше бы в дерево какое меня вселил, что ли…
Рядом с моей клеткой стояла ещё парочка, в которых дрыхли перевязанные мохнатые задницы. Я не видел, кто это. Но, наверно, тоже коты. В другом углу на подстилке лежала овчарка. Справа от меня нудно бубнил телевизор. На экране я видел снующих по дороге людей вокруг покорёженных машин. Мелькнул знакомый байк, а через пару секунд я заметил себя на обочине. Да, жутковатый видок. Шлем-таки слетел, и я лежал со свёрнутой шеей и остекленевшим взглядом. Всего мгновение, но я узнал себя. Да, ничего себе… Но в кота, всё-таки, зачем?
После блока новостей заиграла музычка. Кошачий бог! За что ты так жесток?! На экране изгибалась какая-то силиконовая кукла в окружении полуголых мальчиков на одно лицо и выдавливала из себя певицу незамысловатых текстов под дебильный аккомпанемент. Я попытался засунуть голову под лежанку, чтобы не слышать этого. Но сил у меня  хватило только засунуть в неё нос. Я закрыл глаза и попытался отключиться. Мне удалось. Я болтался где-то в иной реальности, пока меня не сморил сон…
Выздоравливал я быстро. Мои соседи периодически сменяли друг друга. Место овчарки в углу занял куцый пудель, который всегда был чем-то недоволен и постоянно возмущался. Потом была мелкая собачонка – полная истеричка. Она то жаловалась, то скулила со страху, то ругалась, но хоть иногда закрывала рот – пасть – в отличие от пуделя. Ежи, морские свинки, мышки, шиншиллы, хомяки, даже парочка  игуан и штуки три черепашки у нас кантовались. У всех были хозяева. Только я да пара котов сидели в клетках, не ожидая прихода человека за нами домой. Их вскоре взяли в приют. Моя очередь тоже должна была скоро подойти: я уже почти оклемался. Привыкать к жизни кота – котёнка – было трудно. Коты рядом, пока ещё были, удивлялись, что я помню себя человеком. Они себя помнили только котами. И жизнь их была не сахар, скажу я: один здесь лежал, потому что служил боксёрской грушей хозяина-алкаша, а другого ошпарила кипятком малолетняя мразь в исследовательских целях. Меня, как я понял, со всем кошачьим выводком несли топить. Выжил только я. Бывает… Когда я гонял на байке, я ломал себе всё, что можно. Но всегда выкарабкивался. И надо было на моей дороге попасться фуре с «маздой» именно тогда, когда у меня зажим шлема барахлил…
День у меня был скучный: проснуться, поесть, умыться, сделать кошачьи дела в лоток, попить, поглазеть за приходом-уходом дядьки-ветеринара да прятаться от идиотской музыки из телека. Один только раз подъехал мужик на байке со здоровенной псиной на руках. Уж как он её вёз – не знаю. Из его байка нёсся  «Раммштайн». Отключить его он не смог – псина мешала, а я из-за стекла наслаждался руладами Тилля Линдемана. Жаль, недолго: псину унесли в стационар, а байкер отбыл вместе с Тиллем. Но поскольку обещал вернуться за своим псом, я его ждал. Уж очень одурел от тупых сериалов, дебильных клипов и попсятины.
Рокер-металлист приехал через неделю. Забрал своего пёселя и уехал. А я остался. И поскольку я теперь кот, ждал, что меня ожидает. Раньше я как-то не задумывался о живности. Ну, бегали у меня по двору кошки-собаки. Так и воробьи-голуби летали. Всех домой тащить? У моей девушки была псинка – постоянно гавкающая диванная подушка на ножках, мелкая пакость, которая с самого начала меня невзлюбила. Ну а я после нескольких попыток накормить её то элитным кормом, то банальными сосисками, бросил это дело и перестал с ней цацкаться. Не поверите: моя девушка выбрала это вездесрущее недоразумение, и под мой день рождения бросила меня со словами, что я жестокий зверь и не люблю животных. Ну ок, чё… Через несколько дней, когда я в одиночку квасил свою днюху, ко мне в подъезд нагло поселился здоровенный котяра с порванным ухом. Я его изредка подкармливал. Даже бросил в углу свою старую потёртую «косуху» вместо лежанки. Грязная и рваная она мне давно мала была. Да выкинуть жалко всё было. Мы с ним курили на лестнице, я ему за жизнь рассказывал, а он слушал, сверкая жёлтыми глазами. Кстати, как он? Передавил всех крыс в подъезде и даже бомжей гонял, когда они пристраивались поссать в уголке. Я его про себя Братаном прозвал… А теперь я – кот. Котёнок. И что – на улицу? В приют? Вот же жизнь гадская…
В приют я переехал с комфортом: в удобной переноске, из которой ничего не видел, в разбитом драндулете, который скрипел и визжал, как будто сию минуту развалится на запчасти и с запасом корма, от которого меня уже начинало воротить временами. Эх, где ты мой шашлык с пиццей – прошли те времена…
В приюте было не так погано, как я ожидал. Самое стрёмное было, когда приходили люди выбирать себе питомца. Я не хотел себе никакого хозяина – вот ещё! Пусть я перестал быть человеком, но быть чьей-то мягкой игрушкой я не хотел. Однако, человек – кот – предполагает, а бог располагает: меня забрали в чей-то дом. Не хоромы олигарха, но и не лачуга: хозяйка бальзаковского возраста изводила меня Стасом Михайловым. А я мстил ей, как мог: орал под его вытьё, гадил в тапки, гонял пульт под кровать, под которую она со своими телесами не могла нагнуться, скакал ночами, когда она, вымазавшись какой-то гадостью, ложилась спать, ковырялся в цветочных горшках, разбрасывая землю, и сбрасывал вещи со столов, тумбочек и полочек. Словом, развлекался во всю. Вдобавок у меня стало зудеть в одном месте. С удивлением я понял, что мне надо потрахаться. Очень надо. Жизненно необходимо. И теперь я орал не только под Стаса Михайлова, но вообще в любое время дня и ночи. Моя дура отвезла меня к ветеринару. Ушла и не вернулась. Ну и слава богу.
Самое поганое, чего я никогда не прощу людям, это то, что, как выяснилось, я оказался кошкой, и меня прооперировали. Не то, что я до смерти хотел потомства. Но сам факт того, что моего мнения никто не спросил. Просто однажды, когда я снова оказался в приюте после  очередной придурочной хозяйки, изнывавшей под Влада Сташевского (кстати, давно не слышал о нём), хоп, я провалился в черноту, а потом приходил в себя, пытаясь понять, на каком я свете. Ибо будучи котом, я шлялся по разным мирам. О которых, будучи человеком, даже не слышал. И я понял. Я на этом долбанном свете. Поганом свете, где люди калечат животных. И я возненавидел людей. Да, я стал бесполой кошкой. Но хозяина у меня не будет.
И долго ещё я пробыл в приюте. Когда подрос, я оказался симпатичной кошкой, и меня часто забирали «насовсем». Но я никого не любил. За что? Я мстил за свою операцию по-кошачьи: драл мебель и обои, рвал шторы, гадил в тапки, блевал шерсть где хотел, скакал ночами по спавшим хозяевам, грыз гаджеты и орал как резаный, когда включали попсню. В одном доме я пару раз опрокидывал плазму с клипами всяких бузовых. И когда опрокинутая плазма однажды сдохла окончательно ввиду трещин на корпусе и экране, меня попытались словить тапком. Но я заныкался так, что меня не нашли. Ни тогда, ни полдня спустя. В итоге я снова вернулся в приют. На этот раз с клеймом «дикой неприручаемой кошки». И меня никто даже не пытался брать. Пока…
Я сразу её заметил. Ещё бы: красная копна кудрявых волос, татухи по всему телу, уши в куче серёжек, пальцы в железе, чокер на шее и наушники в ушах. Лёгкой, но твёрдой походкой она ворвалась в мою жизнь и медленно ходила между клеток. Она как будто не видела нас, а я следил за ней. Вот она подошла к моей клетке и положила руку на прутья. Я злорадно царапнул её. Она улыбнулась. Я удивился: царапина была достаточно глубокой. Тут она посмотрела своими серыми (или голубыми?) глазами на меня и тихо сказала:
- Не любишь людей? Я их тоже не люблю. Давай не любить вместе.
Я внимательно посмотрел на неё: лет тридцати, стройная, энергичная, улыбается, хотя в глазах печаль. Странно. Шляться в иной мир, чтобы увидеть её суть мне не хотелось: ещё привяжусь к ней. А оно мне надо?
Я ударил лапой по её руке. Она засмеялась. Краем уха я уловил знакомый мотив: у неё в плеере играла музыка. Заметив, что я прислушиваюсь, она наклонилась ко мне ближе. «Сабатон»! О, родная душа!
Так мы и стояли голова к голове, пока трэк не закончился. Она выключила плеер. Я разочарованно отошёл к своей лежанке и повернулся к ней задом. Она задумчиво посмотрела на меня и спросила:
- Рок любишь? – Я повернул к ней голову. – А хочешь его слушать каждый день?
Я снова подошёл к ней, обнюхал руки, державшие прутья клетки и… неожиданно для себя потёрся щекой о её пальцы и лизнул царапину, которую я ей сделал. Она протянула руку и погладила меня. Из-под рукава пахнуло кожей: на её руке был браслет в заклёпках. Как давно я не чувствовал этого запаха!
Краем глаза я видел остолбеневших кураторов. Они давно подходили к моей клетке с опаской, как будто я дикий лев или тигр рыкающий. А тут – я не рычу, не шиплю, не кидаюсь на прутья. А мирно блаженствую под рукой странной тётки.
- Как тебя зовут? – спросила она.
«Пашка», - хотел сказать я. Но я не был Пашкой. Я был кошкой. Кошкой, которую называли как угодно.
Женщина гладила меня и задумчиво смотрела мне в глаза. А я вдруг почувствовал, что вся моя злость ушла. Я тёрся о её руку и мурчал от удовольствия: ненавязчиво она чесала мне шейку и пузико
- Знаю! – улыбнулась она. – Ты будешь Пашкой.
От неожиданности я куснул её.
- Ага! Я угадала! – Она засмеялась. – Всё! Беру тебя, Пашка. Будем на байке рассекать вдвоём.
Я забеспокоился. Неужели эта женщина байкерша? Неужели я снова сяду в седло? Неужели кончится это сюсю-мусю с попсятиной?
Я начал подмяукивать. Только не обмани, кто бы ты ни была!
А она, видя моё волнение, только смеялась. Оформляя документы, она продолжала улыбаться, слушая ужасы о моём характере. Покорно подставив оцарапанную мной руку под повязку, она слушала жуткий шёпот кураторши, которая её перевязывала, поглядывая на меня.
Наконец меня запихнули в переноску, и мы вышли из приюта. Она пошла к одиноко стоящему мотоциклу на стоянке, а я исцарапал дверь переноски от нетерпения.
- Да погоди ты, - говорила она улыбаясь. – Куда торопишься? Ты теперь со мной.
Она надела шлем, закрепила сзади переноску… Я жалобно замяукал: ну как так? байк, а я как не пришей к кобыле хвост на заду!
- Да погоди! – повторила она, продолжая улыбаться. – Я знаю, чего ты хочешь. Но не бросать же переноску – вдруг ещё пригодится!
Наконец, она открыла дверцу, и я проворно по её руке влез ей на плечо. Разлёгшись на её шее наподобие воротника, я стал ждать. А она… Завела байк и срулила со стоянки. Я вцепился в её «косуху» - давно забытое ощущение свободы накрыло меня! Эх, ещё бы «Металлику» в уши или «Терион»!
И я подставил морду встречному ветру, прикрыв глаза. «Мы верим, что есть свобода, пока жива мечта…» .
Мы ехали по вечернему городу. Я слушал через шлем её наушники. А дома мы оба балдели от «Арии», врубая её, пока соседи не стали трезвонить. Мы ели пиццу, вкус которой я давно забыл, и скакали под «Iron Maiden». Давно я не был так счастлив!
Так я получил хозяйку. Которая не сюсюкала со мной, но прекрасно понимала меня. А я пытался помогать ей на ментальном уровне. Да, я таки научился кошачьим премудростям и понял, что был дураком, когда считал, что кошки бесполезные животные. Хозяйку, которая была не против прыжков ночами по кровати или отжатого у неё любимого кресла. Она где-то нашла шлем на мою кошачью головку. И мы с ней рассекали по дорогам под звуки классной музыки «Мановара» или «Алисы» на скорости свободы и счастья.
И пофиг, что я стал кошкой. Зато обрёл родственную душу. И счастье на всю мою кошачью жизнь…