Я и мои я

Нет, я никогда не захочу иметь детей. Особенно девчонку. Я не могу себе
представить, как она растет, ее формы округляются, в ней развивается врожденное
женское кокетство, она становится сексуальной, подчеркивает это одеждой и однажды
появляется на пороге с каким-нибудь отщепенцем  из ее школы, из богатенькой семьи.
Мне будет так тошно, что я буду готов повеситься. А как переносить ее интересы,
эту постоянную болтовню по мобильнику с подружками о молодых болванах, тряпках,
помаде и наколках на интимных местах. О, ужас, о, мучение. Вот она инквизиция и
главный инквизитор твое произведение, твое чадо, вернее, исчадие.
Но, может, она будет другой, говорит во мне второе „я“. Может, она будет любить
читать хорошую литературу, одеваться скромно и не выпячивать свою красоту,
заботиться о тебе и порядке в доме, гладить твои рубашки и сортировать твои бумаги
и документы, готовить для тебя пиццу или веганскую пищу на пост, и вообще будет
твоей верной подругой и почти секретаршей. Т.е. мне это будет необходимо, потому
что к тому времени я буду уже разведеным по закону нашего времени? Нет, это всё
фантазии. Сегодня не может быть достойной женщины. И я это наблюдаю тайно и по
моей стареющей, но отчаянно молодящейся жене. Либо она глупа, либо пóшла и
безвкусна, либо дешевая шлюха, или злобная мегера, или скучная и лживая святоша,
или, еще страшнее, бешенная вагина. Мир испоганен и особенно женщинами,
потерявшими смысл их создания. Сегодняшнюю женщину надо обходить за километр,
потому что она воняет прокисшими духами, намазана как кукла, обтянута одеждой, как
египетская мумия, с висящими волосами в подражание райской Еве, но сосульками,
потому что больными от выхлопных автогазов. Ее кожа пропитана городскими ядами, ее
мысли отравлены пошлым интернетом. Нет, лучше я спрячусь от всего этого
апокалиптического ужаса в покинутой деревне в развалившейся избе и буду растить
картошку на последнее пропитание.
Вдруг вступает третье „я“: А если родится пацан?
О, было бы не плохо. Я бы научил его играть в шахматы, любить философствовать и
стал гулять с ним по парковым дорожкам, обсуждая новые классическия исполнения
Эрика Сати, Шостаковича или Антона Веберна. Только никакого рэпа. Я тогда отдам
его в детдом или продам в Америку. Пусть с неграми рэпует или рэпит, не знаю как
по-русски обозначить эту гадость.
А четвертое „я“: О, нет. Он будет курить марихуану и защищать голубых, а потом и
сам станет бисексуальным, чтоб не отставать от иностранных друзей. Он схватит тебя
за горло и не отстанет, пока ты ему не купишь приличную „тачку“, которую он уже
через неделю расквасит в гонках по Москве. Ох, мне нехорошо. О, это все
бесполезно. Я прилягу и почитаю Библию. Какую главу?
—„Лучше всего Апокалипсис“ —
подсказало пятое „я“.