КЭШ

     Виктору Артемову

   
     Где-то впереди, неподалеку от перекрестка и чуть правее от обочины, за пересохшим в низине ручьем, на заросшем чертополохом взгорке расположились двое: Длинный, таскающий с собой повсюду облегчённый штатовский клон «эрпэгешки», и Боб с ручным пулеметом – наша правая группа поддержки и одновременно безопасности от угрозы с фланга. Заметить их сейчас, даже в качественную оптику, не представляется возможным. Но периодически из динамика «Моторолы» на моем левом плече, как сигнал подтверждения присутствия, я слышу сдержанное покряхтывание Боба – бедняга мается зубами и второй день пригоршнями жрет «кетанов».
     Я опускаю бинокль и отвожу взгляд от заветного перекрестка метрах в трехстах впереди, за которым мы с Сержантом наблюдаем уже битый час. Прямо перед глазами едва заметно колышутся пышные соцветия колючей бусурманской травы. Между разлетающихся остывающими искрами бенгальского огня ярких лиловых стрелок хозяйственно копошится пчела. Чтобы дать отдохнуть глазам я бездумно наблюдаю за ней. Раздвигая лапками соцветия, радужно поблескивая крылышками и чисто по-бабьи от удовольствия подвиливая полосатой налитой жопкой, она пьёт сладкий нектар. Мне тоже безумно захотелось пить. Я достаю флягу. Отвинчиваю звякнувшую цепочкой крышку. Делаю скупой глоток. Полощу рот, прежде чем проглотить теплую влагу. Мочу водой пригоршню и протираю лоб, жадно подбирая губами стекающие капли.
     Фляга знатная. Именная. Подарок на мою прошлую днюху. С похабной надписью, коряво выцарапанной тогда по пьяни покойным Рыжим. Угловатыми, похожими на руны английскими буквами. Надписи сейчас не видно. Её скрывает измаранный, белесый от выступившей соли брезентовый чехол, стянутый у горловины шнурком. Но я знаю, что она есть. На выпуклой стороне. Как раз под пуговицей, которой пристегиваются лямки для крепления к поясу. Рыжий добыл её как раз накануне днюхи. После первого для меня ближнего скоротечного боя. В «бардачке» напоровшегося на наш фугас, а затем расстрелянного в упор из засады чужого пикапа с укрепленной на станке в открытом кузове древней «дашкой». Водила пикапа, былой хозяин фляги, был не против поделиться. Лежал себе смиренно и молча. Сломанной куклой. На окровавленном асфальте с иссеченной осколками задницей и кровавыми ошмётками вместо головы. Незавидная судьба. Вот уж угораздило чудака: сперва под днищем, как раз под сидением, разрывая в клочья металл и плоть, рванул фугас. А затем взрывная волна вынесла полутруп сквозь лобовое стекло и бросила кровавой тушей в лужу чадно горящего синим пламенем моторного масла. Рыжий вряд ли просто повелся бы на копеечную алюминиевую флягу – наверняка полвека хранившуюся на старых армейских складах в соляных шахтах по соседству с ленд-лизовскими «Томпсонами» – не его уровень, но этот смрадно обугливающийся в тошнотворном фритюре парень при жизни, видать, крепко любил островной британский андеграунд и местный дьюти-фри: беспошлинные и бесплатные алкогольные напитки из разграбленных сетевых суперов. Вот Рыжий и смекнул: кому могут помешать подогнанные как раз вовремя семь сотен миллилитров премиального восемнадцатилетнего «Чиваса». Чистого. Безо всякого льда, колы и орешков. Мы пустили флягу по кругу. За днюху и за первый бой. А потом захмелевший Рыжий и выцарапал ту памятную надпись.
     Дождей не было больше месяца. Кажется, с конца мая. Несусветная жара не пожалела чахлые акации зеленки вдоль некогда важной стратегической трассы и без того изрядно поредевшие после прошлогодних обстрелов. Выжгла до тла скукожившуюся листву. Обнажила израненные осколками кривые, льнущие к земле стволы. Высушила в серую блёклую солому полуметровые стебли сорных трав, вымахавших на обочинах среди россыпей стрелянных гильз и ржавых осколков. Над разбитым вдрызг асфальтом клубится дымка. В бесконечной, выцветшей от зноя выси замер в зените огромный огненный шар. А мы с Сержантом лежим в неглубоких окопчиках на обочине шоссе. Я – под днищем рыжего от окалины сгоревшего танка, между опорными катками и растянутой по земле, причудливо подвисшей на ведущем колесе заднего расположения левой гусеницей. А Сержант – рядышком: под сорванной взрывом боекомплекта и ставшей на попа танковой башней. Короче – пейзаж нерадостный. Да еще какие-то безымянные черти устроили здесь некогда распивочную – вокруг в изобилии смятые пластиковые баклажки и жестянки из-под дрянного пива – а затем, как водится, и уборную – то там, то здесь того и гляди рискуешь вступить шнурованным тактическим ботинком в дурную историю и разрушить окаменевшие зиккураты солдатского дерьма.
     В кармашке разгрузки на моём плече прокуренным голосом Коротышки – нашего левого фланга безопасности – захрипела «Моторола»:
   – Бус в зоне видимости. Ожидайте.
     То, что на ту сторону засылают большие деньги – ни для кого не секрет. Война, как оказалось, отнюдь не повод останавливать традиционно перетекающие взад-вперёд товарно-денежные потоки и рвать налаженные годами бизнесовые связи. Иное дело, что к привычным и понятным банковским переводам со счетов одной офшорки на счета другой прямо из офисных кабинетов в сотнях, а то и тысячах километрах от «ноля», по определению вынужденно, но вполне официально, добавились мало афишируемые, однако достаточно регулярные переброски за линию боестолкновения «кэша» за текущий оттуда уголёк. На повседневные нужды лидеров мятежной автономии и поддержку сползающих штанов тамошнего охлоса. И в первую очередь, конечно, нужным детишкам на молочишко. Есть же у тамошних лихих атаманов, от которых порой очень зависит – настанет ли вскорости день игры в танчики, залпов арты и просто серьезной стрелкотни или нет, достойные своих папаш мажорята, рассекающие среди заброшенных терриконов и бетонных остовов порезанных на металл заводов на отжатых из элитных автосалонов «Майбахах», «Кайенах» и «Феррари».
     Однако всё вышесказанное – это абсолютное ничего. Общее место. На уровне досужих разговоров в курилке. Практические детали, имеющие значение, – время, место и прочие нюансы известны немногим. Пожалуй, лишь непосредственным участником передачи. Сомневаюсь, что подобные детали известны даже отправителям. Да и получателям тоже. И первым и, особенно, последним важен не процесс, а конечный результат.
     Откуда об этих деталях узнал покойный Рыжий – не знаю. Врать не буду. Но узнал. И даже не поленился проверить. Слазил в одиночку, прихватив оптику, на самый передок в оговоренное место. И даже далее. На ту сторону. А потом рассказал об этом нам. И предложил план. Вполне конкретный. Рассчитанный на нас пятерых и разработанный до мелочей. Простой и бесхитростный. Как «гоп-стоп» на узкой тропинке в укромном месте, когда поднаторевший на подобных «эксах» громила одной лишь белозубой улыбкой и её отражением на лезвии вращающегося на ладони ножа «бабочки» добивается щедрого доната от встречного лоха-прохожего, торопящегося, исключительно по собственной воле, вывернуть для него наизнанку карманы.
    Рыжий предложил использовать данную провидением возможность с исключительным толком: отобрать кэш и поделить его. Тем более, что мы, как законопослушные налогоплательщики имеем на него гораздо больше прав, чем уроды с той стороны. У которых, собственно, мы и будем отбирать наличность. Трогать своих – как-то не по-пацански. А делить будем по справедливости: большую часть – зашлём военным вдовам и сиротам. У каждого из нас хорошая память и кореша-сослуживцы, за которых только и осталось, поднимать горькую, молча и не чокаясь. А чтобы окончательно не выглядеть грёбанными Робинами, мать их, Гудами, чуток денег оставим себе. Как премию. Или возможную надбавку к грядущему пенсионному фонду для каждого участника события.
     Дело, казалось, было на мази. Но, сколько не планируй, обязательно появится неучтенная вводная. Так часто бывает. А если точнее – всегда. Особенно, когда хочешь насмешить Бога своими грандиозными планами. В нашем случае это была трёхкилограммовая мина калибра восемьдесят два миллиметра, прилетевшая с той стороны. Рыжему, обычно выходившему без царапин из самых немыслимых переделок, на этот раз просто не повезло. А у нас в списке адресной помощи образовалась еще строка: где-то в тесной двушке на рабочей окраине столицы у Рыжего остались уже бывшая жена и годовалая дочь.
     Сержант внимательно разглядывал проезжавший мимо бус. Ничего особенного. Именно так это и происходило каждый раз до того. Самая обычная, неприметная, дребезжащая от старости санитарная «буханка» грязно-зеленой армейской расцветки, видимо снятая с многолетнего складского хранения и слегка подшаманенная в ближайшей ремроте. Давно не мытые тусклые стекла в трещинах и сколах. А за ними, если внимательно приглядеться, трое. Это если не считать и водилу. С коллиматорными прицелами и подствольниками невиданных на передке «парадных» штурмовых винтовок, в новёхоньком малтикэмовском тактическом камуфляже, мил-тековских каверах поверх кевларовых шлемов и крутых плитоносках под разгрузками.
     Мы на обычном патрульном маршруте. И не важно, что сегодня отклонились чуток в сторону. Мы только наблюдаем. И за этими, в буханке. И за теми, кто обязательно приедет за доставленным на блюдечке в банковской упаковочке «кэшэм» с другой стороны. Раскладываем по местам нужные детальки, чтобы грамотно собрать самую невероятную конструкцию ЛЕГО. Так сказать, проводим командирскую рекогносцировку. На этом настоял Сержант, узнав о наших планах и заявив, что он тоже в деле. Просто поставил перед фактом, подобрав момент, когда в блиндаже не было никого лишнего. Только мы и он.
     Сержанта прислали к нам после гибели Рыжего. Слышали мы о нем до той поры много. Хорошего. И очень хорошего. Ходили такие в бригаде слухи. А вот встретиться довелось в первый раз. Принимая дела и разбирая бумаги, оставшиеся после Рыжего, он наткнулся на частичную штриховую схему предстоящей операции в привязке к реальной местности, то ли случайно, то ли по извечному пофигизму Рыжего не уничтоженную. Другой бы не придал корявым малозначащим наброскам значения, мало ли какая фантазийная хрень зародилась по пьяни в голове у погибшего служаки. А этот вчитался. Прикинул. Сопоставил с какими-то известными лишь ему резонами. И мигом раскусил орешек. Вот теперь мы и лежим под его командой в самой что ни на есть «серой зоне» на линии разведения войск. У самого рядового, ничего не значащего для непосвященных перекрестка в чертополохе обочин, окопчиках под танком и на пригорке, заняв исключительно наблюдательные позиции неподалёку от точки предстоящего обмена.
     Кряхтение Боба в динамике «Моторолы» стихло. Подал голос Длинный:
    – Сержант! Наблюдаю приближающийся к точке банковский броневик. Всё штатно. Компостируем билеты. Контроль на линии. Да, обязательно передай Малому, пусть не бздит, а то даже у танка крышу сносит. Мы всё видим.
    – И даже слышим! – пытается юморить Боб, у которого, видать, утихла зубная боль.
   – Принято. И хорош засерать эфир! – Сержант скривился,  рывком приспустил левый манжет камуфляжной куртки, бросил взгляд на наручные часы, плавно перевел бинокль вправо, удовлетворенно кивнул:
   – Общее радиомолчание. Продолжаем наблюдать. Любое действие исключительно по моей команде.
     «Буханка» и сочно-зеленый инкассаторский «Фольксваген Т-5» подъехали к перекрёстку едва ли не одновременно. «Буханка» замерла, не выключая двигателя. «Транспортёр» сделал полуповорот и стал к «буханке» правым боком. Дверь водительского отсека распахнулась. На землю спрыгнул кто-то затянутый в «пиксель», наверное, старший, приветственно махнул сидящим в «буханке», неторопливо достал сигареты, похлопал себя по карманам в поисках зажигалки, закурил, пряча огонёк в ладонь, смачно, с харчком, сплюнул и присел на корточки, беспечно умостив на колени навороченный «калаш» с подствольником.
     Только после этого из «буханки» вышли трое. Сперва один с винтовкой на изготовку, щуря от встречного солнца глаза. Чуть погодя – ещё двое. С увесистыми инкассаторскими сумками в каждой руке.
      Дальше произошло неожиданное. Дверь грузопассажирского отсека броневика начала плавно сдвигаться, открывая темное нутро с мелькнувшей характерной коробкой дульного тормоза «Корда». То ли заметив это, то ли интуитивно почувствовав неладное, идущий впереди предупредительно поднял вверх руку, призывая следующих за ним остановиться и вернуться в «буханку». Вскинул винтовку. Но поздно. Из темноты, почти в упор, по охраннику и инкассаторам оглушительно и дымно заработал бронебойно-зажигательными станковый двенадцатимиллиметровый. Спустя мгновение пулемётчик перенес огонь с отброшенных пулями, курящихся сизым дымком, изорванных в клочья тел инкассаторов на «буханку». Короткая очередь – хлёсткие удары смешанных с градинками дождевых капель по жести подоконника – прошила её насквозь. Лопнуло лобовое стекло. Марионеткой заплясал на своем сиденье труп водилы. Чадно вспыхнули покрышки.
     Сидевший на корточках, отбросил в сторону бычок, махнул невидимому пулемётчику рукой, требуя прекратить огонь, поднялся, перебросил «калаш» за спину и направился к бесхозно лежащим посреди дороги инкассаторским сумкам. Ему на помощь из темного нутра броневика выпрыгнул еще один в «пикселе». Упитанный, вертлявый колобок.
   – Твою мать! – с чувством выругался Сержант, не отрываясь от окуляров. – Ладно. Если пошёл такой расклад, действуем по сложившимся обстоятельствам. Коротышка! Держишь нам тыл. Длинный, готовь фугасный выстрел. Твоё соло в интраде. Вжарь термобарической гранатой в пулеметный отсек броневика. Боб – тебе добивать всех, кто попытается ожить. Потом – контролируй фланги. На всё про всё вам минута, пацаны. Я и Малой выдвигаемся к «буханке» под прикрытием вашего огня. Сигнал к началу – подрыв гранаты. Давай, Длинный, не промажь! Сейчас от тебя всё зависит.
     Колобок подхватил две инкассаторские сумки, подумал, схватил третью и покатился назад в черную дыру, ближе к пулемету и броне. Старший задержался у тела охранника, наклонился, всмотрелся, покачал головой, что-то вытащил из его разгрузки и пошел за оставшейся сумкой.
     Он был в двух шагах от кабины броневика, когда с пригорка раздался хлопок выстрела гранатомета. Граната попала точно: как раз в центр зияющей чёрной дыры, громыхнула, перекрывая звук заработавшего с пригорка пулемёта, вспучила, выдирая вентиляционный люк, крышу «Транспортёра», выдавила стекла, приподняла броневик над землёй, рванула наружу клубом огня, в котором мелькнули остатки оторванной двери, смятый пулемётный станок, куски человеческих тел и осыпающиеся игрушечными вертолётиками, попавшими в плоский штопор, пылающие обрывки денежных купюр.
     Старшего отбросило от броневика. Швырнуло на асфальт. Но ещё раньше его «пиксель» покрылся рваными кровавыми бутонами от кучно ложащихся в цель пулеметных трассеров. Тело и инкассаторская сумка коснулись земли одновременно.
     Я бежал вперед, к броневику, стараясь не отставать от Сержанта, бил на ходу короткими, в три патрона, очередями туда, куда указывали трассеры Боба, отщелкивал и отбрасывал пустые магазины, вставлял полные, взводил затвор и продолжал стрелять…
     А затем чуть сзади и сбоку вздыбилась земля. Перекресток опрокинулся. Почему-то заискрило и выключилось солнце. Последнее, что я услышал, уже в полной темноте, был удивительно отчетливый и спокойный голос Сержанта в «Мотороле»:
   – Пацаны! Мы под обстрелом арты. Боб, Длинный, снимайтесь! Отходим группами на точку сбора. У нас трехсотый. Помощь не нужна. Справлюсь сам. Коротышка, обеспечь прикрытие.
    Как оказалось, столбы дыма от горящих автомобилей, взрывы и активная стрелкотня вызвали беспокойство по обе стороны линии разделения. С той стороны по перекрестку ударили миномёты. С нашей – по вскрывшимся огневым позициям противника ответила арта. А мы попали под раздачу.
     В себя я пришёл уже на точке сбора. Коротышка совал в нос раздавленную в куске марли ампулу нашатыря. Я отталкивал его руками. Кажется, попал в лицо. Коротышка отшатнулся, но заржал:
   – Нет. Ты посмотри. Вот неугомонный кнур! Я его спасаю, не жалея здоровья. Можно даже сказать, рискуя жизнью спасаю, а он спасибо не кажет! Ещё и брыкается. Гляди, братуха, не посмотрю, что контуженный, заряжу «с носака» в почку, будешь, когда вернёмся, кровью ссаться. Мало, хоть ты и Малой, не покажется!
     Голова раскалывалась. Я попытался приподняться, но в глазах опять потемнело. Едва успел отвернуть голову, чтобы не забрызгать Коротышку блевотиной.
     Потом были долгие отписки и нудные разбирательства. Как да почему. Отвечали, как договорились заранее. Отклонились от маршрута патруля, услышав взрывы и стрельбу поблизости. Вступили в боестолкновение с противником, уничтожившим из засады наше подразделение. Через несколько минут попали под миномётный обстрел. Понесли потери. Отступили. Вызвали подкрепление. Какие задачи выполняло уничтоженное противником подразделение нам не известно. Что происходило на перекрестке до нашего вступление в бой нам не известно. Каждый из участников патруля проявил себя в бою только с лучшей стороны. Всё. Да ещё: готовы понести заслуженное наказание. Непонятно за что, но готовы.
     Прибывшие из штаба бригады незнакомые хмурые ребята забрали с перекрёстка тела погибших и остатки автомобилей, а потом дважды тщательно исследовали место боя. Буквально рыли носом землю. Чуть ли не просеивали ситом. Но отыскали, к нашему счастью, как объявили на дознании особисты, металлические части от всех четырех инкассаторских сумок и собрали чуть ли не целый вещмешок обгорелых стодолларовых купюр. Удивительно было то, что с той стороны, за всё это время, в районе поисков не раздалось не единого выстрела.
     Шумиха окончательно стихла через пару месяцев. По крайней мере, от нас отцепились и перестали дёргать на допросы. Всё улеглось. Или мне это показалось? На передке установилось длительное затишье. Ночная неприцельная стрелкотня с обеих сторон в белый свет, как в копеечку и одиночные минные прилёты – не в счёт. Повседневная обыденность, новые будничные заботы, бесконечные наряды, скучное патрулирование периметра потихоньку сделали своё дело. О случившемся вспоминалось всё реже. Головная боль понемногу улеглась. Я даже опять стал присоединяться к пацанам на лавке в курилке – широкой доске между раздвоенным стволом акации, где в сигаретном дыму под кофеёк травились по вечерам бесконечные солдатские байки про баб и близкий дембель.
     В тот раз говорили о качественной снаряге, крутых берцах, козырных подсумках и очках для стрельбы. Коротышка почему-то пристал к Сержанту с предложением «махнуть не глядя» рюкзак на тактический планшет. Очень нужную, по его словам, сержанту вещь. Для карт и прочих документов. А особенно для пущего понта и подчёркивания командирской статусности. Пёр буром. Всё равно, дескать, Сержант свой рюкзак давно не носит. Небось, притихарил под кроватью и хранит в нем замурзанный глянцевый «Пентхауз» для регулярных ночных «сеансов». Рюкзак у Сержанта и правда был знатный, легкий как пушинка, небольшой, литров на двадцать пять, но емкий, из надежно прорезиненного нейлона.
     Сержант от предложения отмахнулся:
   – Нет рюкзака, Коротышка! Был, да весь вышел. Могу предложить взамен, – он порылся в кармане, – зажигалку. Бери! Не прогадаешь, братан! Реальный Zippo Classic Armor High Polish Bras. Корпус – броня. Чисто тот «Транспортёр», который Длинный уработал.
     Длинный самодовольно ухмыльнулся. Боб несильно пнул приятеля локтем в бок. Заржал:
   – Звиздежь, по ходу! К доктору не ходи! Граната, стопудово, в молоко пошла. Отвечаю! Это я бронику в бак трассер зарядил.
     Длинный сделал зверские глаза. Я промолчал. Сержант усмехнулся чему-то своему, докурил сигарету, щелчком отбросил бычок в пепельницу –пятилитровое ведро из-под томатной пасты и хлопнул ладонями по коленям.
   – Хоп, пацаны! Хорош! Слушай сюда. Самое время поговорить. Давно уже пора. Я сперва, хотя и заявил, что в деле, в ваш план с броневиком не особо поверил. Уж больно всего вокруг накрутили. Как в плохом боевике. Думаю, присмотрюсь, обмозгую да объясню дурням на пальцах левый расклад. А когда стрельба началась и инкассаторов завалили, вовсе подумал: всё, звездец, закрылась тема сама собой. Кто стрелял? Почему? И теперь не понятно. Может тупо разводняк нашим устроили. Чтобы перемирие сорвать. А может за «нулем» такие же хреновы Робин Гуды как мы объявились? Дятлов ведь и на той стороне хватает! Фиг теперь разберешь! Но блин, тогда, когда инкассаторов положили, до того почему-то обидно стало. Вот и решил не отсиживаться в стороне. Чтобы потом не жалеть.
   – Так как же не жалеть? – сплюнул Коротышка, достал сигареты, прикурил от своей новой зажигалки и пустил пачку по кругу. – Реально дерьмом план оказался. Ни денег. Ни славы. Одна головная боль. Да, Малой? – подначил он меня. – Разве что за убитых пацанов посчитались.
   – Ага, – легко согласился Сержант. – А знаете сколько денег везли инкассаторы?
   – Кто же его знает? До куя, наверное. А конкретно – разве скажут? Уж нам – так точно. – сказал Боб.
   – А нам и не надо ничего говорить. Сами ученые. – Сержант недобро по-волчьи оскалил желтоватые крепкие клыки. – Число сумок у инкассаторов известно: четыре. Каждая, визуально, килограмм по десять. Лежали в них исключительно сотки. Так?
   – Так! Ну и что из этого? – заинтересованно пыхнул сигаретным дымом Длинный.
   – А то, братан, что ты можешь собой гордиться! Спалил на раз куеву тучу американских денег. Вот прикинь: независимо от достоинства вес каждой штатовской купюры – ровно один грамм. Следовательно, в каждой сумке было на лям зелени.
   – Четыре миллиона?! – растерянно прошептал Коротышка. – Четыре?! Нет, ты понял Малой, четыре, сука, американских ляма! Теперь понятно почему с нас особисты слазить не хотели и имели по кругу, как девок в бане.
    Длинный и Боб переглянулись и в унисон сокрушенно вздохнули.
     Сержант сполна насладился произведенным эффектом. Выдержал длинную, почти театральную паузу. Дотянул со смаком в три захода сигарету. Аккуратно потушил бычок о подошву.
   – Не жалейте пацаны. Деньги – это дерьмо. И место им возле дерьма. Так уж получается: тянутся они друг к другу. А теперь слушайте внимательно и запоминайте. Я когда у броневика под обстрелом арты общий отход объявил, не только Малого на себя взвалил. Там ещё одна уцелевшая инкассаторская сумка валялась. Хорошо, то ли бог, то ли чёрт, надоумил деньги в рюкзак пересыпать. А сумку в огонь бросить. Да-да, Коротышка! В тот самый рюкзак. А рюкзак потом прикопать по дороге. Ты же Малой хоть и малой, но увесистый. Тащить тебя не сахар – передышка понадобилась. Как раз у окопчика под сгоревшим танком. Хорошо получилось прикопать. Прямо посреди дерьма. Место заметное. Не ошибетесь, когда придёт время. Может через пару месяцев…Сейчас ещё рано, потому и молчал до поры. Пятую часть – нам на круг, типа – премия. А остальное, как и условились, – семьям пацанов. Надо будет только решить по уму, как их передавать, чтобы не подставиться.
http://proza.ru/2022/04/12/712