Араб Петр Великий. Книга вторая. Глава шестая

- Доча, что ты думаешь о вчерашних событиях? – Спросил я Кристину утром.

- Ты про внимание ко мне Генриха?

Я взял её за плечи, развернул к себе и посмотрел ей в глаза.

- Доча, это не Генрих. Это – король Англии. Ты крокодила в Бразилии видела?

Кристина посмотрела мне в глаза и часто захлопала длинными ресницами.

- Генрих – это крокодил, готовый схватить добычу, когда захочет есть. Особенно, когда добыча сама подошла близко к водоёму и не чувствует опасности. В его руках жизни всех англичан. Он убил, или казнил столько подданных, сколько не съели наши индейцы. По его капризу начинаются и заканчиваются войны. Вот, только что, он воевал с франками.

- Зачем ты мне это говоришь? Мне он безразличен, - фыркнула дочь.

- К сожалению, не безразлична ему ты. Хотя…. Почему к сожалению? Может быть и к счастью, если ты будешь себя правильно вести. Ты хочешь стать королевской наложницей?

- В смысле? – Переспросила меня дочь. – Королевской шлюхой?!

- Именно.

- Нет, конечно! – Возмутилась она.

- А женой?

- Королевой?

- Нет. Не королевой. Женой короля. Жёны королей только внешне считаются королевами, а на самом деле они просто жёны. И, как были простыми подданными короля, такими и остаются, до старости. Если не начинают считать себя равными королю.

Я замолчал.

- И что происходит тогда? – Спросила дочь.

- Жёны теряют свои головы, - ответил я. – Король их съедает. Как у нас в Бразилии. Король может съесть любого своего подданного в любой момент. Особенно если кто-то начинает вредничать.

На лице дочери стало проявляться понимание. Она выросла среди индейцев, и как мы не оберегали её от местных традиций, она их знала и не удивлялась. Когда слышала про ритуальные убийства, с которыми я и не собирался бороться.

- Ты поняла, да? Что мы все пленники Генриха Восьмого, которых он может...

- Ну, хватит, папа… Я всё поняла.

- Молодец.

- И что мне дальше делать? Он ещё вчера ко мне приставал. Пошли, да пошли…

- Я, почему и спросил тебя… Ты девочка взрослая. Мария Болейн была официальной наложницей Короля несколько лет и даже родила от него нескольких детей. Потом она ему наскучила. Сейчас он добивается Анны Болейн, но её отец, который думал, что Мари, отдавшись Генриху, сможет стать его женой, изменил тактику и запретил Анне вступать в связь с королём до женитьбы. Поэтому Анна строит из себя недотрогу. Они с Генрихом встречаются только в присутствии родственников Анны.

- Но у короля есть жена!

- Генрих отягощён мыслью о наследнике мужского пола, которого не может дать ему Екатерина, и ищет способы развестись. Вот ещё одна участь жены короля: не можешь родить наследника, освободи место для другой. И это надо учитывать.

- Да, с чего ты начал этот разговор. В наложницы я к нему не пойду, в жёны тоже нет особого желания. Я лучше к крокодилам вернусь, чем за Генриха.

Она помолчала и спросила:

- А других женихов нет?

- Боюсь, - засмеялся я, - даже замужество тебя не спасёт.

- Ну и зачем мы тогда сюда приехали? – Спросила дочь, едва не плача. – Куда ты меня привёз?

- Ты не истери. В Бразилию я тебя отправлю хоть сегодня. Но и король, не такой уж и «крокодил». Это я, как всегда, слегка гипертрофировал проблему. Слегка нагнал на тебя жути.

- Ничего себе, слегка! Меня аж колотит.

Я подошёл и обнял её.

- Если будешь королю хорошей женой и будешь правильно себя вести, всё может быть хорошо.

- Да, какой женой, пап?! Кто его разведёт?!

- Всё-всё-всё! Это моё дело. Не переживай.



* * *



В этот же день, следующий день после бала, после полудня в наш Лондонский дом на Флит стрит заявился Томас Говард. Именно заявился, а не прибыл, как подобает королевскому лодр-казначею. То есть, совершенно без церемоний и без почётного эскорта, а верхом лишь с двумя лакеями.

Я прохаживался во внутреннем дворике, раздумывая, как жить дальше. Моя вчерашняя комбинация с подаренным королю клавесином, настроенным мной под себя, удалась на славу.

Буквально всё произошло так, как я хотел. Я мысленно просил прощения у жены и Крис, которых использовал в «тёмную» и, потирая замёрзшие от упавшего на Лондон холода ладони, периодически произносил: «А! Хуже не будет!». Я, предвкушая интригу, убеждал себя, что выкручусь.

Ещё в Бразилии я для себя решил, что «воровать так миллион и ….». Ну и про королеву, само собой…

После разговора с жёнушкой про дочино замужество, я так для себя и решил: делаем подход к королю. По моим прикидкам, Анна Болейн, только что появившись при дворе, ещё не должна была сильно запасть в душу Генриху Восьмому. В мой предыдущий приезд в Лондон о ней ещё не было, как говориться, «ни слуху ни духу».

Анна – девушка не красивая, но милая и очень «прокачанная» в плане искусства обольщения. Очень образованная и начитанная, музицирующая на нескольких инструментах, увлекалась охотой с помощью арбалета, великолепно ездила верхом. Папа Болейн, похоже, был ещё тот «продуман» и готовил дочерей целенаправленно под Генриха. И ему это удалось в той истории, а в этой истории он столкнулся со мной.

Услышав переговоры у ворот, и узнав в одном из всадников Говарда, я приказал впустить его, и он, въехав во двор, ловко спрыгнул с коня, бросил поводья лакею, и устремился ко мне.

- Хорошо, что вы не уехали из Лондона, Питер. Вас срочно желает видеть король. Собирайтесь. У Короля к вам дело.

Я мысленно хмыкнул, но сделал удивлённое лицо.

- Позволительно ли узнать, причину? Что за дело? Если честно, мы уже собирались отъезжать.

- Но вы же понимаете? - Говард отвёл взгляд

- Понимаю. Маку! Коня! – Крикнул я слуге-индейцу.

 

* * *



Генрих ожидал нас в своих личных покоях в Хэмптон-корте лёжа в кровати с большим винным кубком в руке. Он был спокоен и относительно трезв.

- Проходите, господа. Будете пить?

Говард сразу подошёл к винному столику, налил себе вина и отошёл к высокому стрельчатому окну.

 Генрих выжидающе посмотрел на меня.

- А вы, Питер? С нами?

- Я всегда с вами, сир, но Томас говорил о каком-то деле. Не навредит ли?

Генрих прищурился, рассматривая меня сквозь кровавое стекло бокала, и растягивая слова сказал:

- Мне понравилась ваша Кристина. Ей сколько лет?

- Вроде, как девятнадцать, - сказал я, наливая себе в бокал вино. – Надо уточнить у жены. Мне не до этого, сир, вы же понимаете.

- Но Томас говорит, что вы озадачены выбором для неё хорошей партии, да?

- Задумались, сир.

Генрих допил вино, положил бокал прямо на шёлк покрывала, потянулся и зевнул.

- А я? Хорошая партия?

- Вы, сир?

Я сделал аккуратный глоток, чтобы не проглотить соринку и продолжил.

- Вы - партия самая лучшая.

- И вас не смущает, что я женат?

- А разве это моё дело, сир? – Спросил я. – Дело отца – блюсти честь дочери и подготовить достойное приданное.

- И какое приданное вы для неё приготовили? – Рассмеялся король.

Я пожал плечами.

- Теперь уже и не знаю. Хотел отделаться малым сундуком золота, а теперь уже придётся большой сундук закладывать.

- И сколько в вашем большом сундуке?

- Столько же сколько и в вашем.

Генрих закрыл глаза и закинул руки за голову, сомкнув пальцы в замок.

- Вот видите, Томас, осталось только развестись и все деньги Диаша наши. Мы теперь знаем, дорогой Питер, сколько у вас денег. Знаем! Но мы не дикари московиты.

- Да мне не жалко, сир. Особенно для зятя, - осмелился пошутить я.

- А для короля? – Спросил Генрих, открыв глаза и кинув на меня взгляд.

- Для короля тем более, сир.

- Вы были правы, Томас. Вы были правы…

Генрих встал с кровати.

- Что говорит Уолси?

- Уолси ищет возможность.

- Но не находит, - продолжил Генрих. – Или не хочет найти?

- Позвольте, сир?

- Да.

- Если вы о вашем разводе, сир, то и не найдёт. Пока император – племянник Екатерины, Рим не согласится на развод. Мои негоцианты случайно перехватили письмо императора к папе Пию. В нём император прямо угрожает сровнять Рим с землёй. Не теряйте времени, Сир, на уговоры папы. Позвольте рассказать вам историю про Московию?

- Ничего себе у вас негоцианты! – Удивился Генрих. – Налейте мне вина, Томас. А вы, Питер рассказывайте.

- Царь Василий был в точно таком же положении, как и вы, и даже ещё хуже. У него вообще нет детей, а он категорически не хотел передавать власть своим братьям. И он тоже задался целью развестись.

- Московия, вроде, не подчиняется Риму?

- Не подчиняется. И это вроде, как проще, но иерархи не хотели давать добро на развод. Долго не давали. Десять лет Василий с ними мучился.

Я сделал паузу, позволив себе отпить из бокала.

- И?! – Не выдержал король. – Что дальше?

- Царь Василий начал поддерживать тех монахов и иерархов, которые обвиняли церковных патриархов в стяжательстве: наличии подневольных крестьян, излишне обширных земель у монастырей, богатства. Дескать, Христос – Бог нищих и легче канату пройти через игольное ушко, нежели богатому попасть в рай.

И дошло до того, что патриархи убоялись, что царь своей волей отберёт у них всё нажитое непосильным трудом и сами предложили царю развенчать его с первой женой. И развенчали. Когда я там был, Василий Иванович собирался жениться вторично, но не успел.

Я замолчал. Генрих подошёл к окну и, задумавшись, лёг грудью на высокий подоконник. Он некоторое время смотрел, как конюхи пытаются случить жеребца с кобылой. Все, вроде, были не против, и люди, и животные, но в общей толчее людей, шумно советовавших друг другу, что куда и когда, процесс не шёл.

- Вот-вот, - сказал я серьёзно. – Неужели жеребцу надо советовать и помогать в его деле?

В это время жеребец мотнул мордой и, отогнав помощников, напрыгнул на конягу и так ей вставил, что она весело заржала.

Заржал и король.

- Весёлый вы человек, Питер. Вы сравнили меня с жеребцом.

- Это метафора, сир. У коника свои дела, у птичек свои, и никто не советует им, как их исполнять, и не запрещает. Они вольны в своём праве. Неужели у короля меньше своей воли?

- Вы волюнтарист, Питер. Томас, у нас есть такие… э-э-э… Монахи и патриархи, о которых говорит Питер? Non-possessors? (Не обладатели)

- Сколько угодно, сир, но… Это раскол! – Говард заволновался. Он был преданным католиком.

- Но, как я понял, Питер не говорит про раскол, он говорит про имитацию нашей поддержки протестантам. Ведь верно, Питер?

- Абсолютно, сир. Надо запустить ложный путь: провести встречи с реформаторами, выступить в их поддержку, принять закон о главенстве законов Англии над законами Рима и подчинении епископов королю. А потом намекнуть Риму, что на этом вы не остановитесь и пойдёте на полное подчинение церкви лично себе и создание церкви, обособленной от Рима. Назовёте, например, «Англиканская церковь». И пусть Папа начнёт вас уговаривать отказаться от этого шага. И ни в коем случае не говорите о разводе и не просите папу об аннулировании брака. Будьте с Екатериной галантным. Они сами сдадутся уже через год. Вот увидите.

Генрих ходил по комнате, как заведённый.

- А ведь он прав, Томас! – Вдруг воскликнул король.

- Согласен, ваше величество! Только, что потом делать с протестантами? Ведь они взбунтуются, когда поймут, что их обманули?

Это он обратился уже ко мне.

- Да! – Поддержал его король, останавливаясь напротив меня.

- Что делать? – Усмехнулся я. – Переговоры с Папой вести тайно и после получения его согласия на развод, всех реформаторов пустить… под нож. Всех поголовно. Но о вашей афере никто не должен знать. Приблизьте к себе самого рьяного реформатора. Его, кажется, зовут Томас Кромвель.

- Секретарь кардинала Уолси – реформатор?

- Как и сам Уолси, который ради собственного обогащения закрывает монастыри и строит такие дворцы, как этот.

Я обвёл комнату руками.

- Это вам тоже ваши негоцианты рассказали?

- Об этом, кто только не говорит. Уолси не скрывает своих аппетитов. А кто, здравомыслящий и находящийся возле денег, не ворует? – Спросил я и рассмеялся.

Генрих, сначала напрягшийся, когда я заговорил о кардинале-канцлере, сейчас тоже рассмеялся.

- Слушай, Томас, а не сделать ли Питера лордом-великим камергером? Ты же не расстроишься?

- Мне? Расстраиваться? С чего бы?

- Ну, ты ведь потихоньку подбирал под себя эти функции.

- Сир, я подбирал, как вы выразились, «эти функции», потому что Джон де Вер устранился от своих обязанностей по управлению вашим хозяйством. Система управления королевским двором едва не рухнула. А потом он возьми да умри в двадцать шесть лет.

- Да-а-а… Я официально приказал ему умерить охоту, меньше есть и пить, отказаться от поздних ночей и быть менее экстравагантным в одежде, но, где там?

- Но, сир… Эта должность наследственная и не расстроится ли Джон де Вер Пятнадцатый его двоюродный брат?

- Он пока тяжело болен, а управлять моим двором, действительно, некому.

- Не добьёт ли его известие о том, что его должность передана другому?

- Всё в руках Божьих. А сэр Питер со своей семьёй переедет во дворец. Правда, здорово я придумал! – Сказал он, потирая ладони.

- Но, сир… Я хотел бы сразу… э-э-э… Определиться с моей позицией, как отца. Я хотел бы понять. Мы ведь говорим не о наложничестве, а о замужестве, да?

- Да, Питер, да. Не волнуйтесь. Наложниц и любовниц у меня было много и будет много. Мне нужна жена и рождённый ею наследник. Она… Ваша дочь… Необычная. Она выше всех моих придворных. И когда у нас родится сын, он будет такой же, высокий, как и вы, и умный, как я! Ведь наследуются качества отца и деда по матери, как говорили наши предки. Так говорила мне моя мать. Наши дети будут великанами. Это, как в коневодстве.

Генрих показал на удовлетворённо гарцующих рядом кобылу и жеребца.

- Ведь мы скрещиваем породистых лошадей? Так и здесь.

- Позвольте спросить, сир, про Болейн?

Генрих удивлённо посмотрел на меня.

- Спрашивайте.

- А почему вы выбрали Анну? Ведь не по любви, же?

- Любовь? Что за вздор? Она умная, как и её отец. Она не отдалась мне сразу, как другие. Это говорит о характере.

- Скверный у неё характер, - добавил Томас Говард едва слышно. – И развратный.

- Ха-ха, - хохотнул Генрих. – Он её не любит. Говорит, что она французская лазутчица и садомистка. А где взять при дворе иную? Если они уже с малолетства лезут ко всем в панталоны? Ваша же дочь другая?

- Другая, да. У вас будет время её узнать. Она хорошо стреляет из лука и арбалета, фехтует на чём угодно, плавает, как рыба. И она весёлая. Я это больше всего ценю в людях, а особенно в женщинах.

- По вам, любезный Питер, не скажешь, что вы весёлый. А в разговоре проскальзывает.

- Она, кстати, не хуже меня играет на клавесине, и может вас обучать.

- Питер, вы прелесть.