Иванов, Петров, Сийдорофф. часть 15

          Они поднялись по косогору, прошли через огород и увидели, что женщина во дворе развешивает прополосканное бельё. Двор был чистым и каким-то тёплым, домашним. И эту теплоту ему придавал настил из досок, которым он был застелен.
          - Тук-тук, - громко сказал Владимир, постучав ещё и по огородной калитке.
          Женщина обернулась и вздрогнула, увидев перед собой трёх незнакомых бородатых мужчин.
          - Здравствуйте, это деревня Непряхино?
          - Да, - сказала женщина, - Непряхино.
          - Вы не бойтесь, мы туристы, - Владимир приложил руку к сердцу. –   Ничего дурного вам не сделаем. Просто мы утопили все продукты, паспорта и вот наконец-то дошли до вас. Долго голодали, отощали, еле ноги тащим. Не подскажете, у кого можно остановиться? За постой мы заплатим, слава богу, деньги не утопили.
          - Оплатите? – переспросила женщина.
          - Оплатим.
          Из-за забора, что отделял двор от соседней усадьбы, показалась грязная физиономия со всклоченными волосами.
          - Скока платишь? – спросила физиономия с умным видом.
          - Не обидим! – отозвался Владимир.
          - Тада дуй ко мне! Договоримся…
          - Мишка! Опять нажрался?! – женщина подошла к забору и показала кулак. – Тебя Сонька из дома скоро выгонит!
          - Уже… - сказал Мишка, с усилием цепляясь за забор, чтобы не упасть. – Но это не мешает…  дружбе…
          - Сгинь, Матадор! Они у меня станут на постой!
          - Клав…дия,  не хорошо… - сказал Мишка и кулём упал на свой участок.
          - Почему матадор? – удивлённо спросил Иосиф.
          - Да пастух он! – махнула рукой женщина. – Напился однажды, и давай к Наполеону приставать, фуфайкой перед ним трясти, корриду изображать. А Наполеон у нас добрый, но пьяных не любит, ну и подсадил его на забор. С тех пор к Мишке кличка Матадор и прилипла.
          - А Наполеон кто? – спросил Адольф.
          - Так бык и есть Наполеон, - ответила женщина и с какой-то затаённой надеждой спросила: – А вы, правда, заплатите?
          - Правда, - сказал Владимир. – Сколько надо?
          - А вот… сто рублей можно за день? – робко спросила она.
          - С каждого? – уточнил Владимир.
          - А можно с каждого? – растерялась женщина.
          - Вас как зовут?
          - Клавдия.
          - Не быть вам, Клавдия, коммерсантом! – сказал Владимир.
          - Не быть, точно, - засмеялась Клава.
          - Давайте так! Я плачу 300 рублей – по 100 рублей за каждого в день, - и плюс ещё 100 сверху за обед, ужин и завтрак на всех.
          - Это сколько? – растерялась Клава. – Это 400 рублей, что ли? Это за три дня 1200 рублей получается? Это как же?! – от избытка чувств она расплакалась.
          Путешественники растерялись.
          - Мало? – участливо  спросил Адольф, тронув её за плечо.
          - Что вы! Что вы! – кинулась она к Ади на шею и всего обцеловала. - Это же я за две недели на похороны соберу и даже платье смогу купить к этому дню!
          - Не надо, - растерялся Адольф от такого неожиданного внимания к нему: его никогда ещё никто не целовал, тем более женщина. – Умирать не надо!
          - Да, - сказал Владимир, - вы нас сначала накормите, потом… всё остальное, что наметили…
          Клава завела их в летнюю кухню. Там стояли два стареньких дивана, стол, шкаф с посудой и две печки: одна газовая, другая кирпичная.
          - Я вас здесь поселю, - суетилась она. - У меня ещё раскладушка есть, так что места всем хватит. Вход отдельный. Мешать не буду. Только вот сегодня печку придётся топить, чтобы картошку сварить. Жарковато будет спать. Газа-то нет! Вы мне завтра денежки дадите, я газ-то и куплю.
          Клава начистила картошки и поставила на печку вариться. Потом сбегала в дом, принесла разносолы в банках, хлеб и стала накрывать на стол. Троица как заворожённая смотрела за её  действиями, поворачивая головы то влево, то вправо.
          - Вы уж извините, в дом не приглашаю - не одна я.
          Троица дружно кивнула головами.
          - Всё готово, - сказала Клава, сливая воду из кастрюли и подсушивая картошку на плите. – Идите руки мойте. Рукомойник во дворе под навесом.

          Вымыв руки, путешественники в хорошем настроении пошли в летнюю кухню. Вдруг Адольф остановился, что-то привлекло его внимание на верёвке с бельём, которое развешивала Клава. Он подошёл  и стал с интересом рассматривать плавки из толстенного ватина, на задней части которых этот ватин был прошит в три слоя.
          Владимир, видя, что Адольф не торопится к столу, крикнул:
          - Ади, чего вы там встали? Идёмте в дом! Картошка остынет!
          Адольф молчал, задумчиво продолжал рассматривать бельё. Из дома вышла Клава с баночкой малинового варенья и подошла к нему.
          - А я малинки к чаю несу, - сказала она.
          - Извините за некорректный вопрос. У вас в деревне такое носят? – спросил он, указывая на необычное нижнее бельё.
          - Это бабушкины, - покраснев, тихо ответила Клава.
          - Она носит? Мёрзнет? Или для увеличения некоторых форм? Я такого не видел.
          - Это памперсы.
          - Памперсы? Разве они стираются?
          - Эти… стираются, у меня других нет, - сказала Клава и, торопясь, боясь, что её не поймут, стала рассказывать. – Дед умер лет сорок назад. После него пальто хорошее осталось, там ватин толстый. Вата настоящая стёганная.  Стирается хорошо, не скатывается. Я пальто нашла, хотела выбросить, носить-то всё равно некому, да и мода прошла. А потом подумала – может, пригодится? Вот и пригодилось! Аптеки у нас нет, в магазине памперсы  не купишь. Да и не на что - пятый месяц зарплату не платят.
          - Как же вы живёте?
          - Подсобным хозяйством. Картошка своя, прошлогоднюю ещё доедаем. Теперь зелень, овощи пошли. Живём помаленьку. 
          Клава помолчала, потом, как бы извиняясь, продолжала.
          - Бабушке скоро будет сто лет. Уж вся моя родня умерла, и мамка с батей ушли, никого не осталось: кто от пьянства умер, кто от болезней. А бабушка живёт. Пусть живёт, кроме неё у меня теперь никого нет. Вот только второй месяц лежит, помирать собралась. Говорит, засиделась на этом свете… Да и мне руки хочет развязать.  Я-то на свиноферме работаю, прихожу вечером, она тут одна лежит. Так я и придумала, надевать ей ватин перед работой, всё же не так мокро лежать, если что случится.
          - А зачем на работу ходите, если зарплату не платят?
          - Так там свинки живые. Как их бросить? Они есть хотят, пить. За ними убирать каждый день надо. Они не виноваты, что нам не платят. Да что мы всё о грустном! Пойдёмте, остынет всё.

          Троица сидела за столом, уплетая картошку с солёными огурцами, помидорами и свежим зелёным луком. Иосиф с Владимиром на диване, Адольф на стуле. Клава суетилась от печки к столу, подкладывая в  быстро пустеющие тарелки соления и зелень, подрезая хлеб.
          - Ешьте, ешьте, - приговаривала она, - худые-то какие… оголодали, бедные…  Ой! А грибочки-то я забыла! Сейчас принесу.
          - Нет!!! – хором с испугом вскрикнула троица.
          - Грибов не надо. Наелись в лесу, - ответил за всех Адольф.
          - Тогда наливочки! Сама делаю из смородины, малинки. Принести? Для аппетиту?
          - Да вроде аппетит у всех хороший, - улыбнулся Владимир. – Да и у нас сухой закон. Не стоит беспокоиться.
          - Отчего не попробовать? – удивился Иосиф. – Мы никогда домашнего вина не пробовали. Несите, Клава!
          Клава принесла пятилитровую бутыль самодельного вина и поставила на стол три рюмки.
          - Почему три, а где четвёртая? – удивился Владимир. – Надо выпить за знакомство!
          - Ох, я ведь даже не знаю, как вас зовут! Вот непутёвая!
          - Значит, сейчас знакомиться будем, - сказал Иосиф, разливая вино. -  Меня зовут Иосиф Виссарионович.
          Клава встала и протянула ему через стол руку:
          - Здравствуйте! Очень приятно! Клавдия… Гаврииловна!
          Все выпили.
          - Божественное вино! – с восхищением сказал Иосиф, причмокивая губами. – Я такого ещё не пил!
          - Это смородина, она у меня крупная да сладкая. Вот скоро созреет, сами попробуете. Только вино больно коварное! Голова от него ясная, а ноги не ходят.
          Снова разлили. Клава встала и протянула руку Владимиру:
          - Здравствуйте! Очень приятно!
          Налили по третьей. Теперь встал Адольф.
          - Ади, - представился он.
          - Ади… Какое необычное имя, - глядя ему в глаза, сказала Клава.
          - Полное – Адольф.
          - Красивое... Я такого у нас не встречала.
          Иосиф толкнул локтем Владимира и кивнул на них головой.
          - У вас чудесное имя, - сказал Ади. – И глаза… зелёные…
          Они стояли и смотрели друг на друга, держась за руки.
          - Кхе-кхе! – кашлянул Иосиф. – Давайте выпьем за зелёные глаза!
          Клава смутилась, поставила рюмку на стол и сказала:
          - Пора мне. Засиделась… Вы с дороги, наверное, спать хотите. Пойду я… Мне ещё обед на завтра сварить надо, - сказала она и выскочила из летней кухни.
          Было слышно, как в доме за Клавой хлопнула дверь. Иосиф выпил рюмку наливки и сказал:
          - Вот что она в нём нашла? Тощий, страшный, бородатый, да ещё и Адольф! Тьфу!
          - Да, побриться утром не мешает, - задумчиво потрогал свою бороду Владимир.  – Завтра с утра после зарядки приводим себя в порядок.
          - Это понятно, - сказал Иосиф. – Ну, а выпить-то от души сегодня можно? Надеюсь, сухой закон на время отменим?
          - Так уже пьём! – подал голос Ади, пропустив мимо ушей то, что его назвали тощим и страшным.
          Они сидели за столом, наслаждаясь теплом от печки, крышей над головой, сытостью, вином и не заметили, как за разговорами опустошили больше половины бутыли.  Наконец Владимир сказал:
          - Пора спать, - и попытался встать, но ноги почему-то не слушались. – Что за ерунда?!
          Иосиф тоже попытался встать, и его ноги не держали. Плюхнувшись на диван, на котором они сидели, он удивлённо сказал:
          - Так голова-то светлая! И язык не заплетается! Я же трезвый!
          - А Клава предупреждала! – хихикнул Адольф.
          Вслед за ним засмеялись винно-глупым смехом и Владимир с Иосифом.

(продолжение следует)