Книга первая. ПЕРВЫЕ УРОКИ
Фальстарт
Спешно сойдя с троллейбуса, я бодрой военной походкой пересёк по зелёному сигналу светофора Нахимовский проспект и стал высматривать номера домов. Мне нужен был дом 43А, такой адрес школы, во всяком случае, был указан в телефонном справочнике. Этот справочник — книга внушительного размера — был куплен моим отцом в киоске «Союзпечать» ещё в начале 70-х. Изучение его часто заменяло мне чтение какой-нибудь умной книги.
Собираясь взять что-нибудь для чтения в нашей обширной домашней библиотеке, я часто вглядывался в знакомые с детства корешки книг. Перед глазами проплывали зелёные изящные тома Бальзака, серо-жёлтые, ещё прошлого века, растрёпанные книги Гоголя, миниатюрные разноцветные книжечки «Библиотеки поэтов». Гигантскими размерами ещё издали пугали стоявшие особняком одиночные тома Флобера, Мопассана, Островского. Казалось, что издатели хотели втиснуть в один том все имеющиеся произведения этих авторов.
Очень редко я снимал с полки книгу кого-нибудь из классиков. Как правило, мой выбор всегда был в пользу телефонного справочника. Рядом с ним на полке была втиснута вертикально сложенная карта Москвы, а чуть дальше стоял ценнейший подарок родителей — «Географический атлас учителя». Я мог часами перелистывать справочник с адресами, проверяя, знаю ли я, где находится та или иная улица, отыскивал незнакомые московские переулки на карте города, а затем открывал атлас. Московские адреса — кладезь географических названий. И именно в поисках Рязани и Венёва, Анадыря и Таймыра, Каховки и Кривого Рога я штудировал атлас, получая от такой «игры» истинное наслаждение.
Профессию учителя географии я выбрал осознанно, в институте учился с интересом, и вот сегодня мне предстояло познакомиться со школой № 1626, куда я получил официальное распределение. Прежде чем отправиться на место предполагаемой работы, я изучил карту. Школа на ней не была обозначена, но маячившая на фоне квартала цифра 47 позволяла определить её примерное положение. Действительно, за домом, вытянутым вдоль Севастопольского проспекта, показался низкий, во многих местах пробитый любителями коротких путей бетонный забор. За ним виднелась спортивная площадка, а ещё дальше — стоящая самолётиком школа. То, что школа имела форму самолёта — два корпуса, соединённые переходом, — меня порадовало. Это означало, что она построена недавно и в ней есть нормальная столовая.
Я как раз проходил практику в школе однотипного проекта и, к своему удивлению, вме сте с другими однокурсниками — любителями плотного перекуса — обнаружил в «хвосте» самолёта просторную столовую. За стойкой было видно, как повара помешивали в больших чанах готовящиеся суп и второе, рубили морковь и свёклу для винегрета, студили у приоткрытого окна компот.
Несмотря на то что обед был ещё не готов, нас сытно накормили оставшимися от завтрака оладьями и ряженкой, которую при нас разлили в стаканы из маленьких баночек. Ряженка оказалась густой и удивительно вкусной. Мы были приятно удивлены. На факультете у нас буфета не было. В английской спецшколе, где я учился и которую сейчас назвали бы элитной, буфет помещался в маленькой комнатушке, и вся привозимая еда из-за многократного подогревания была лишена какого-либо вкуса.
От нахлынувших воспоминаний о ряженке я и не заметил, как подошёл вплотную к дверям здания. Вывески рядом с входом никакой не было. Поэтому я осторожно открыл металлическую дверь с большим стеклом и стал всматриваться через стекло второй двери, на этот раз деревянной. Эта дверь состояла из двух половинок со стёклами вместо филёнок, и увиденное мной не оставило сомнений, что я вошёл в школу.
Через чистое стекло я без труда различил гуляющих по кругу детей в школьной форме и двух старушек в типичных халатах нянечек. Эти халаты (мы в таких ходили на уроках труда) всегда выпускались либо чёрного, либо синего цвета. И нянечки как
4
будто договорились разбавить школьное однообразие: на одной был чёрный халат, а другая щеголяла в синем. Они о чём-то оживлённо беседовали, но обе приняли серьёзный вид, когда я потянул дверь. Дверь оказалась запертой на щеколду, и мои безуспешные попытки открыть её очень порадовали нянечек. Всем своим видом они напоминали барбосов, которые лежат рядом с давно обглоданной костью, но вдруг увидели приближающегося незнакомца и предвкушают свои действия по защите «священной собственности».
— Родителям нельзя, — неожиданно громко хором «пролаяли» нянечки, выцарапав щеколду из гнезда и открыв дверь.
— Я — не родитель, а новый учитель. Мне нужен директор, — настаивал я.
— Без Ирины Николаевны всё равно мы Вас пустить не можем. Сейчас я схожу за ней, — смилостивилась нянечка в чёрном и заковыляла куда-то в левую часть вестибюля.
— А Вы пока постойте вот здесь, — сказала нянечка в синем, пропуская меня в школу. Взглядом она показала мне на пространство рядом с банкеткой, на которой минуту назад вела беседу, так некстати прерванную моим вторжением. Чтобы как-то компенсировать причинённый урон, она решила удовлетворить своё любопытство и забросала меня вопросами.
— Какой предмет преподаёте?
— Географию.
После такого ответа нянечка перешла со мной на «ты». Очевидно, этот предмет не пользовался её большим уважением.
— А в школе до этого работал?
— Нет, только практику проходил.
— А почему появился только в октябре?
— Был на военных сборах.
— Женат?
— Нет ещё.
— Ты смотри, — решила она меня предупредить, — с нашими девками поосторожней. Ещё влюбятся в тебя, а у нас ведь в школе много психованных.
Я широко раскрыл глаза от такой прямоты.
— А ещё недоразвитые учатся — вон их сколько, — решила она меня добить, правда, перейдя на шёпот, но пальцем показывая на школьников, сидящих на полу с отсутствующим взглядом.
И, действительно, не все ребята ходили по кругу. Некоторые сидели на потёртом паласе, глядя куда-то в пространство. Учителя стояли рядом, вроде бы не обращая на это внимания, но, хотя переговаривались друг с другом, каждый зорко наблюдал за своей группой. Удивительным также для меня было то, что гуляющие по кругу были довольно взрослого возраста. Нас в школе пасли таким образом только в младших классах, а здесь малышей вообще не было видно, а, наоборот, было много дылд под стать моему немаленькому росту.
Когда в конце вестибюля появилась нянечка с невысокой жен-щиной в очках, весь вестибюль пришёл в движение. Стоявшие группами учителя мгновенно превратились в одиночек, ученики не без понукания своих надсмотрщиков стали ходить более ши-рокими кругами и перешли на шёпот. Мне хорошо было видно, как воспитатели побуждают сидящих воспитанников быстро подняться с пола. Это говорило о том, что расслабление на полу — педагогический приём, получивший широкое распространение в учебных заведениях Запада, не было на официальном уровне признано в советских школах.
Учительница, стоявшая ближе всего ко мне, выглядела довольно молодо, но, очевидно, в школе была не новичок. Она очень ловко острым носком своей туфельки поддала заднее место сидя-щего парня и заставила его присоединиться к гуляющим парами. Затем выбрала из группы девочек, идущих втроём, одну жертву и поставила её в пару с этим малахольным индивидуумом. Недо-вольная девчонка тут же достала из кармана резиновую змейку и резко поднесла её к лицу соседа. Тот отпрянул, но в следующую секунду неожиданно ловко ухватил змею за голову и стал тянуть к себе. Учительница дала ему лёгкую затрещину. Парнишка отпустил змею и набросился с кулаками на педагога. Я совершенно обалдел от увиденного. В школе, где я учился, такое невозможно было представить в страшном сне. Я, например, только слизывал наворачивающиеся от боли слёзы, но безропотно сносил произвол
учительницы начальных классов, которая дёргала меня за волосы, увидев мой неаккуратный почерк. Да и другие ребята, в том числе и в средней школе, покорно сносили отдельные тычки нашего начальства. Однако произошедшее на моих глазах ЧП совершенно никого не удивило. Учительница тем временем сработала оперативно: дала нападавшему звонкую пощёчину, отобрала змейку у девчонки со словами: «Дай ты свою гадюку этому козлу. Он всё равно через минуту вернёт её тебе. И вообще нечего её было в школу приносить!» Это сразу всех успокоило, и к моменту приближения Ирины Николаевны порядок и в этой группе был восстановлен.
«Интересно, кто такая Ирина Николаевна? — подумал я. — «Наверное, завуч. Ведь директора зовут Лидия Сергеевна». Дело в том, что перед отъездом на военные сборы я позвонил в школу, в которую по окончании института меня распределили, чтобы предупредить о том, что я не смогу своевременно приступить к педагогической деятельности. Мне удалось поговорить с директором, которая представилась как Лидия Сергеевна. Она была, конечно, раздосадована моим несвоевременным выходом на работу. Но сама абсурдность ситуации, свидетельствовавшая о всесилии Министерства обороны, её не особенно удивила. Очевидно, она, как и я, хорошо усвоила лозунг военных лет: «Всё для фронта! Всё для победы!»
Проход Ирины Николаевны через вестибюль напоминал картину Серова, изображавшую Петра I, целеустремлённо идущего по петербургской стройке. Правда, ростом Ирина Николаевна не вышла в Петра I. Даже семенившая за ней сутулая нянечка была выше её. Зато взгляд был чисто петровский, так и вспоминались пушкинские строки «взор его ужасен». Гуляющие школьники почтительно здоровались с ней и отходили подальше, учителя отводили взгляд и делали вид, что они полностью заняты организацией детей. Я тоже почтительно вытянулся перед ней.
— Что Вы хотите, молодой человек? — спросила она меня.
— Я направлен в Вашу школу на работу.
— Первый раз слышу, кто Вас направил, районное управление?
Мне показалось, что у неё сейчас начнётся истерика. Зрачки глаз, увеличенные очками, гневно полыхали в мою сторону.
— Ну да, управление, — промямлил я.
— Вы дефектолог? — сбавляя накал ситуации, спросила она. «Да, дефектолог Вам бы явно не помешал», — подумал я, но вслух только от рицательно мотнул головой и выдавил из себя:
— Географ.
— Географ! — гаркнула она так, что в гудящем вестибюле вдруг стало тихо. — Я сама по первому образованию географ и веду уроки географии во всех классах.
Мне показалось, что она меня сейчас стукнет, но она вдруг успокоилась и заговорила чётко и медленно:
— Школа у нас для детей с отклонениями, классов в параллелях мало, а начальной школы с уроками природоведения вообще нет. Так что зачем Вас прислали — непонятно. Пойдёмте со мной, я позвоню инспектору по кадрам, и мы всё выясним.
— Но я ведь разговаривал с Лидией Сергеевной, она мне говорила о 19 часах в неделю, — гнул свою линию я, хотя меня вовсе не радовала перспектива работы в этой школе.
— Какая Лидия Сергеевна?
— Директор, — последовал мой удивлённый ответ.
— Лидия Сергеевна — директор в соседней школе, — вдруг снова возбуждаясь, выкрикнула она. — Вас в какую школу распределили, наверное в 1626?
— Да, — совсем растерялся я.
— Она вон, за забором, — подключились нянечки, указывая пальцем в окно.
Через не очень чистое, но большое стекло я действительно разглядел ещё один школьный «самолётик».
— А у нас спецшкола № 13, — продолжала возбуждённо говорить Ирина Николаевна. — Что же Вы всех перебаламутили? Давно, что ли, в школе учились? Забыли, что над входом всегда вывеска висит?
— Да я в центре учился, в старом здании, — оправдывался я, — у нас рядом со входом маленькая дощечка висела «31-я спецшкола», а уж полное название около канцелярии и кабинета директора.
Гнев в глазах Ирины Николаевны угас, она буквально просияла от этого известия, и к ней уже вполне подходило пушкинское продолжение описания Петра I «он прекрасен».
— Значит, Вы окончили такую же спецшколу, как наша? И вышли в люди! Педагогом стали! Приятно видеть, что мы не зря работаем. Успехов Вам на новом месте! Только будьте внимательны, в школе нельзя быть таким растяпой.
Её слова заглушил звонок, и я, пробормотав извинения, выскочил на улицу. Высоко над входом в центре козырька, нависающего над ступеньками, действительно висела вывеска со всеми регалиями школы. Что тут скажешь, по части внимания мне явно требовалась помощь школьного дефектолога. Но школу я окончил 5 лет назад, так что время было безвозвратно упущено, а теперь мне самому предстояло работать со школьниками. И я был рад, что это будут нормальные дети.
Встреча с директором
Территории школ были разделены невысоким забором. Бетонные звенья его во многих ме стах были выбиты. Тут и там торчала арматура, так что демаркационная линия между двумя учебными заведениями далеко не везде была обозначена на местности. Я воспользовался этим, сократив дорогу к школе № 1626. Путь мой как раз пролегал мимо знака с номером дома, который был привинчен почему-то с противоположной от входа стороны. На всякий случай я нашёл над входом вывеску и убедился, что теперь не ошибся адресом. Хотя крыльцо и вход в школу были точной копией той, куда я пару минут назад забрёл по ошибке, порядки здесь были совсем другие. Никто не остановил меня у входа, и я, зная, где должен находиться кабинет директора, уже повернул налево, но вдруг за колонной заметил низенькую нянечку.
Эта нянечка, очевидно, решила внести ещё большее разнообразие в популярные цвета халатов. Халат на ней был белого цвета. При этом на редкость интеллигентное лицо и, самое главное, очень добрый взгляд делали малосостоятельной версию о том, что перед нами школьный медицинский работник. Она разговаривала с женщиной очень простецкого вида с крашенными под седину волосами, завитыми в крупные кудряшки. Эта женщина была одета в костюм под цвет волос, отчего казалось, что на голове у неё парик. Очки был сдвинуты на кончик носа. Они оживлённо беседовали, и та, что была с кудряшками, во время разговора всё время издавала короткие смешки. Начало смешка звучало звонко, а заканчивалось старушечьей хрипотцой.
— Я Вам обещаю, Людмила Ивановна, — говорила она, — он обязательно починит вытяжку сегодня. Я сама с ним поговорю.
Мне он не откажет, раз всё время признаётся в любви.
А это, наверное, завхоз, — заработала моя интуиция. — Уточню-ка я у этих дам, где сейчас директор.
— Скажите, пожалуйста, где я могу найти директора? — спросил я у «нянечки».
— Я директор, — неожиданно для меня сказала «завхоз».
Мне ничего не оставалось, как поздороваться и сказать, что я новый учитель географии.
— Владимир Леопольдович? — радостно спросила директор. — А я Вас ждала ещё вчера. Ну лучше поздно, чем никогда. Молодец, что не сбежали, как некоторые». — Она снова засмеялась, причём от смеха очки съехали на её нос-пуговку, и, чтобы их поправить, она комично шмыгнула носом. — Это наш новый географ, — пояснила она «нянечке». — Будет преподавать и в Вашем классе.
И вдруг, окончательно спутав мои установки, продолжила:
— А это наша учительница химии Людмила Ивановна.
Я с удивлением посмотрел на эту маленькую женщину в белом халате, которую принял за нянечку. Её глаза были наполнены искренней радостью, словно моё появление в школе было для неё большим подарком.
Директор Лидия Сергеевна пригласила меня пройти с ней в кабинет. Он действительно располагался слева на первом этаже. Следуя за директором, я снова попытался поработать пророком и определить, какой предмет она преподаёт. Я почему-то был уверен, что директорами назначают либо словесников, либо математиков.
Или как в школе, где я учился, особенно выдающихся историков. Но я не успел прийти к какому-либо выводу, как узнал ответ. Предложив мне сесть, Лидия Сергеевна, не скрывая своей радости, сказала:
— Я без Вас уже замучилась, поскольку я географ, мне пришлось Вас заменять.
Да, я снова ошибся в своих предположениях — уже во второй подряд школе географию вела директор — и этот факт меня порадовал.
Зазвонил телефон, и по содержанию разговора, и по оживлённому лицу директора, на щеках которой появились ямочки, я понял, что она разговаривает с «влюблённым» мастером, занимающимся ремонтом вытяжки в кабинете химии. В нашем разговоре с Лидией Сергеевной возникла пауза, которой я воспользовался для размышлений и воспоминаний.
Лидия Сергеевна была совсем непохожа на тех директоров, с которыми мне приходилось до этого сталкиваться. В школе около станции метро «Щербаковская» (ныне «Алексеевская»), где я вместе с моей группой проходил педагогическую практику, директор не соизволила прийти на ознакомительную встречу с практикантами. Заменяющая её завуч прямо сказала, чтобы мы не вздумали беспокоить директора возникающими проблемами. Но мы бы и не смогли сделать этого при всём желании. Пару раз мы видели, как директриса с журналом в руках буквально проносилась по коридору. Она не отвечала ни на какие приветствия, и вид у неё был совершенно невменяемый.
В школе, расположенной недалеко от станции метро «Каширская», на практике по следнего курса директор, наоборот, посетила все наши мероприятия. Она говорила негромко и спокойным тоном, но её речь казалась набором команд. Весь её вид говорил, что с ней шутки плохи. Очевидно, неудовлетворённая моральным духом практикантов, она часто произносила фразу: «Гореть надо! Гореть». При этом она обнажала свой золотой зуб, который действительно загорался в лучах яркого электрического света. Никто не решался даже хихикнуть во время этой комичной ситуации.
Однажды её угораздило побывать на классном часе, который проводил наш коллега Паша Сушин. Паша не отличался добросовестной подготовкой к проводимым мероприятиям, и классный час на тему «Выбор профессии» свёлся к его рассказу о трудностях работы учителем. Между делом он произнёс фразу, которую директор тщательно записала и затем процитировала нам во время «разбора полётов»: «Хорошо, когда учитель — мужчина, тогда есть кому кулаком по столу постучать». Мы невольно засмеялись над Пашиной «правдой-маткой», и директору, чтобы угомонить нас, пришлось постучать по столу. Поведение директора наглядно демонстрировало то, что в школе XX века грани между полами стираются, и женщина-учитель может постучать по столу не хуже мужчины.
Григория Ивановича, директора школы, где я учился, в разговорах между собой ребята обычно называли Гришей. Однако, несмотря на панибратское прозвище, его уважали и побаивались. Он поддерживал в школе образцовый порядок, неизменно появляясь в разных уголках большого старого здания. Его басистый окрик «Так, это что такое?» вгонял нарушителей в стопор. Они не только не разбегались, а сразу с виноватым видом шли к нему на расправу. С родителями любого ранга он разговаривал вежливо, но жёстко. Словом, только такой человек мог заставить вести себя скромно детей известных артистов, учёных, государственных и партийных руководителей, которыми изобиловала наша школа. Он, в частности, никому не разрешал подвозить детей на автомобиле ко входу в школу. И с этим правилом считались даже дипломаты из посольств развивающихся стран, любившие пустить пыль в глаза лимузинами, подвозя своё чадо прямо к школьным ступенькам. Он, действительно, воплотил на уровне школы лозунг того времени «Скромность — норма жизни». По образованию Гриша был историком и преподавал только в десятом (в то время выпускном) классе. Поэтому фамилии старшеклассников он знал очень хорошо, что очень помогало ему в борьбе с курильщиками.
Каждый год Гриша поручал кому-нибудь из учителей сформировать из ребят с артистическими способностями агитбригаду. Бригада должна была выступать на праздничных школьных мероприятиях, обычно проводимых по параллелям. В год моего выпуска агитбригадой поручили руководить молодой и симпатичной англичанке. Она вела уроки технического перевода, поэтому мы звали её техперочкой. Многие парни были влюблены в техперочку и старались обратить на себя её внимание. А техперочка использовала это для пополнения агитбригады. Она умело кокетничала с нашими мальчишками, держа их тем не менее на нужной дистанции, и только некоторым, заслужившим её благоволение, позволяла проводить себя до остановки троллейбуса. Неудивительно, что от желающих участвовать в работе агитбригады не было отбоя.
Однажды я стал свидетелем чрезвычайного происшествия, повлиявшего на работу агитбригады. Этому событию предшествовала настойчивая просьба директора подготовить к 9 Мая отрывки из спектакля «Павшие и живые», который с успехом шёл в Театре на Таганке и имел широкий резонанс. От одноклассников из агитбригады я узнал, что техперочка не очень обрадовалась выбору директора, так как в спектакле должно было участвовать много народу, умеющих к тому же хорошо читать стихи. А само происше ствие имело ме сто быть на третьем этаже в дальнем крыле нашей школы.
Эта часть школы перешла к нам недавно, а до этого находилась во владении техникума, переехавшего в другое помещение. В торце этого крыла располагался мужской туалет, используемый исключительно курильщиками. Дело в том, что по какой-то причине перегородка между коридором и предбанником с умывальниками была снесена. Когда кто-либо заходил в туалет или выходил оттуда, открывался вид на возвышение с унитазами. Справлять нужду в таком туалете могли только извращенцы определённой ориентации, поэтому на переменах он был всегда заполнен только курящей братией. Директор, конечно, регулярно разгонял оттуда курильщиков, вызывая к себе родителей. Но его улов обычно был невелик, так как кто-нибудь из некурящих доброхотов, гуляющих в коридоре, успевал предупредить об опасности.
В этот раз директор неожиданно вышел из кабинета английского языка, где, как оказалось, он обсуждал с техперочкой нехватку талантов для масштабной театральной постановки. Она, кокетливо улыбаясь, продолжала в чём-то убеждать директора. Но он повёл носом, учуял табачный дым, пробивающийся из-за расположенной метрах в 20 двери туалета, и, нетерпеливо бросив техперочке: «Подожди-ка», быстро направился к туалету.
Нарушители были застуканы на месте, Гриша, точно назвав всех по фамилии и указав время прихода с родителями, выпустил несчастных на чистый воздух. Однако оказалось, что за широкими спинами товарищей спрятался тощий Вася Красовицкий. Когда остальные ребята вышли, он решил убедить Гришу в своей невиновности и, стоя к нему спиной, стал подрагивать корпусом, изображая мочеиспускание.
Гриша, конечно, ему не поверил, но решил не опускаться до пререканий. Громко пробасив: «Посмотрите, Наталья Владимировна, какой артист умирает», он широко распахнул дверь. От мысли, что за ним наблюдает молодая девушка — предмет его обожания, Вася совершенно растерялся. Он повернулся фасадом, встретился взглядом с техперочкой и залился краской, хотя штаны у него, конечно, даже не были расстегнуты.
— Обязательно привлеките его к постановке, он наверняка сможет сыграть несколько ролей, — отрезал директор и, по всей видимости решив, что наказание Васи уже состоялось, пошёл дальше обходить школу.
Гриша, как всегда, оказался прав. Красовицкий не только сам сыграл несколько ролей в праздничной постановке, но благодаря популярности, которую он приобрёл после этого случая, привлёк к спектаклю целую группу девочек из 9-го класса. Он так вошёл во вкус, что сам поставил несколько номеров к выпускному вечеру, чем, кстати, очень украсил его в художественном плане.
Дефекты и пендели
Лидия Сергеевна, объяснив, какие документы нужно принести для моего оформления на работу, сказала:
— Скоро начнётся урок в 5-м классе, где я Вас пока заменяю. Пойдёмте, я Вам покажу кабинет и расскажу, что мы уже успели пройти в других классах.
Мы поднялись на третий этаж и повернули налево. Кабинет географии имел номер 301 и располагался в торце. Около кабинета русского языка стоял невысокий белобрысый мальчик с круглым лицом и широко открытыми глазами с серыми зрачками.
— Опять с урока выгнали, Лёня? — спросила директор.
Мальчик её ничуть не испугался, а молча кивнул головой, застенчиво улыбнувшись. При этом на его щеке появилась ямочка, от которой постепенно поползла ехидная улыбочка. Лёня понял, что директор торопится и никакого наказания не будет. Но директор, конечно, не оставила его без дела, а велела идти с нами помочь привести в порядок класс. Пока Лидия Сергеевна вводила меня в курс дела, Лёня добросовестно трудился — подравнивал парты и стулья, поднимал валяющиеся бумажки, вымыл доску.
По просьбе директора он показал тетрадь, и я посмотрел, как они заполняют календарь погоды, ознакомился с формой записи материала на уроке и оформлением домашнего задания. Тетрадь у Лёни была довольно аккуратная, он с удовольствием объяснял мне, как они записывают название темы, как подчёркивают определения, а затем толково продемонстрировал выученные условные знаки. Лёня делал всё с очень ответственным видом, преданно смотрел на меня и, казалось, хотел предупредить о всех нюансах. «Какой воспитанный мальчик, — подумал я. — Каким же надо быть неумелым учителем, чтобы не суметь заинтересовать этого, явно эрудированного парня, а выгнать из класса, да ещё и с портфелем!» Я был на сто процентов уверен, что у меня-то с ним всё будет в порядке. Директор тоже восторженно смотрела на Лёню.
— Хорош парень! — сказала она, погладила его по белобрысой голове и хихикнула. — Только похулиганить любит.
От поощрения Лёня расплылся в улыбке, и его круглая голова совсем стала похожа на глобус с рассекающим его пополам экватором.
Прозвенел звонок, и Лидия Сергеевна отпустила Лёню на перемену, а сама стала показывать мне кабинет. Мебель в нём была старая, парты, процарапанные разными надписями, носили следы многочисленных оттираний. Но это был кабинет, специально созданный для занятий географией: к окну прикреплена метеорологическая будка с градусником и барометром, оборудован стенной шкаф для карт, на металлической подставке возвышался телевизор, у дальней стены на тумбе с колёсиками — кинопроектор. На стене висел вычерченный на ватманском листе и аккуратно заполненный за сентябрь календарь погоды. На полках были видны знакомые корочки географических хрестоматий. В продажу они практически не поступали, и раньше мне их приходилось брать в институтской библиотеке. Здесь же они были в свободном доступе.
Я сам с огромным удовольствием читал в хрестоматиях специально подобранные по темам отрывки из художественных и научно-популярных произведений и сейчас заранее радовался возможности использовать их на уроке. В кабинете всё было аккуратно расставлено и явно носило следы женских рук.
— У Веры Ивановны, которая работала здесь до Вас, в кабинете всегда был порядок. Она, к сожалению, по состоянию здоровья рано ушла на пенсию, — подтвердила мои мысли директор.
«Да, я точно не смогу содержать всё с такой аккуратностью, — подумал я, — но как же мне всё-таки повезло, что Вера Ивановна ушла на пенсию именно в год моего распределения: я получил место работы рядом с домом — раз, с хорошим кабинетом — два и с директором, благоволящим к географии, — три». Казалось, что я вытащил счастливый лотерейный билет. Всё благоприятствовало моему успешному началу: первые уроки, которые я должен был дать на следующий день, пришлись на мои любимые темы — «Географические координаты» (5-й класс) и «Полезные ископаемые Африки» (6-й класс).
Лидия Сергеевна закончила инструктировать меня, ласково улыбнулась и пару раз звонко хихикнула, слушая мои похвалы кабинету. Затем она открыла дверь и разрешила школьникам войти в кабинет, а сама вышла в коридор, где её тут же обступили учителя с многочисленными вопросами. Лёня, очевидно, уже проинформировал ребят о появлении нового учителя, потому что все входящие вежливо здоровались со мной и смотрели с явным интересом. Одна из девочек, обладавшая красивой внешностью и уже сформировавшейся фигурой, грациозно, в туфлях на высоких каблуках, продефилировала к календарю погоды и стала его заполнять. Я сидел у противоположной стены на задней парте и спросил ближайшего парнишку, сколько дней каждый учащийся отвечает за заполнение календаря.
— А Пучка его всё время заполняет, — был ответ.
— Кто? — переспросил я.
— Пучка-Вонючка, — спокойно произнёс мальчик, указывая на красотку у календаря.
— Алка Пучкова, — на всякий случай уточнил он, видя моё недоумение по поводу прозвища.
Но, видно, не только я одобрял внешность Аллы. В следующий момент невысокий мальчик, сидящий через проход, сжал кулаки, сомкнул по-бульдожьи челюсти, а затем полуоткрытым ртом произнёс, обращаясь к моему консультанту:
— Заткнись, дефект!
— А ты пидор, — отпарировал названный дефектом.
Нравы в этой школе явно оставляли желать лучшего. Мои одноклассники уж точно бы не стали бы разговаривать при взрослом — потенциальном учителе — в такой развязной манере.
Назревала драка, моя эйфория прошла, и я приготовился разнимать дерущихся, успев подумать, что в институте нас совершенно не готовили к подобным ситуациям. На моё счастье, прозвенел звонок на урок, тут же в класс вошла директор, и все встали её поприветствовать. Увлечённый общим вскакиванием со стульев, встал и я. В этом классе сразу бросилась в глаза разница в росте между невысокими мальчиками и девочками, почти достигавшими моего роста. Директор представила меня, сказав что следующий урок географии у них буду вести уже я. У многих на лицах появились радостные с ехидцей улыбки. Они явно предвкушали проверку нового учителя.
Морально я был вполне к этому готов и рвался в бой. Тем более что урок с директором прошёл в спокойной обстановке. Вызванные к доске отвечали бойко, в классе поднимался лес рук, чтобы дополнить выступления. Получившие карточки с вопросами, как я понял, слабые ученики тоже сумели что-то пробубнить на троечном уровне. Новый материал Лидия Сергеевна объясняла в форме эвристической беседы, задавая вопросы и постоянно привлекая ребят к формулировке определений и выводов. Ребята были явно увлечены совместным поиском ответов и смотрелись дружным коллективом.
Я ещё раз поблагодарил судьбу за то, что мне достаётся хорошо подготовленный класс. Ссора между «дефектом» и «пидором», конечно, не выходила у меня из головы, но в остальном домашняя подготовка к предстоящим урокам не вызвала затруднений. Наоборот, я с удовольствием перетряхнул свою коллекцию горных пород и минералов, готовя образцы полезных ископаемых к уроку в 6-м классе.
Забегая вперёд, хочу сказать, что позже я выяснил, какой смысл вкладывался обзывающим в слово «дефект». Оно по какой-то причине в то время было модным среди школьников. В отличие от крайне оскорбительного «пидора» это было вполне мирное обзывание. Этим словом, произносимым часто без всякого контекста, было принято обозначать любое отклонение от нормы, с точки зрения высказывающего. Приведу такой пример.
На второй год моей работы в школе мне удалось наладить работу географического кружка, и директор оплатила из школьных средств лекцию для моих кружковцев. Эту лекцию должен был прочитать специалист из Института океанологии. Я думал, что он нам будет рассказывать что-нибудь увлекательное о тайнах океанских глубин. Но лектор объявил тему «Движение литосферных плит: загадки, факты, открытия» и с удивлением уставился на горстку младших школьников, изучающе смотревших на него. Кружок мой обычно посещали не более 10 человек. Для большей массовости я попросил придти на лекцию некоторых ребят постарше, остававшихся в группе продлённого дня. Одним из приглашённых был Игорь Пендельчук, по прозвищу Большой Пендель. Младший брат его ходил ко мне на кружок, и иногда кружковцы его называли Мелким Пенделем.
В отличие от увлечённого естественными науками младшего брата, старший, казалось, был ко всему равнодушен. Но на этот раз он решил покрасоваться перед девчонками и, когда лектор развернул плакат со схемой перемещения участков суши, составленной немецким учёным А. Вегенером, довольно громко произнёс: — Схема — полный дефект.
— Вы совершенно правы, — тут же отозвался лектор. — В этой схеме столько дефектов, что гипотеза Вегенера о движении материков была отвергнута практически всем учёным миром.
Девчонки, услышав это, осторожно хихикнули, посматривая на мою реакцию и одновременно ожидая, что ещё отмочит Игорёк. Но продолжения не последовало, Игорёк после обеда задремал. Причём со стороны казалось, что он всё слушает, от удовольствия закрыв глаза и кивая головой в знак согласия со всем сказанным.
Внешне Игорёк смахивал на два колобка (большой колобок — туловище и маленький — голова), соединённых толстой перемычкой (шеей). Чуть его маленькая головка начинала сонно клониться, мощные мышцы торса быстро возвращали её в исходное положение. Таким образом, постоянное кивание вкупе с блаженной улыбкой говорили о его полном одобрении излагаемого материала. Одна из девчонок, недовольная тем, что её перестали развлекать, тихо позвала Игоря:
— Пендель! Большой Пендель!
Лектор как раз в этот момент начал рассказ об открытиях геофизиков во второй половине ХХ века и подошёл к карте «Строение земной коры».
— У вас, видно, хороший учитель, — сказал он, — раз вы знаете, что эта коленообразная система разломов в Атлантике называется Большим Пенделем. Именно здесь было обнаружено, что с удалением от оси этих разломов возраст земной коры становится всё более древним. И это как раз свидетельствует о растягивании дна и удалении друг от друга материков по обе стороны Атлантического океана.
Лектор очень подробно рассказал о современных геофизических исследованиях, проливающих свет на движение материков.
Кружковцы сначала слушали с интересом, но затем многие, не справляясь с потоком информации, заскучали. Лектор чутко среагировал на это и тут же закончил рассказ, показав напоследок несколько интересных образцов, поднятых со дна океана. Когда мы прощались, он сказал, что давно не встречал таких знающих слушателей, хотя читает лекции по этой теме обычно во взрослых
коллективах. Я тоже поблагодарил его и обещал позвонить, чтобы договориться о новой встрече.
Но обещание мне исполнить не удалось — на следующее занятие три девочки не пришли и больше на кружке не появлялись. Сначала они объяснили своё отсутствие необходимостью исправить свои оценки по другим предметам и клятвенно обещали быть на следующем занятии. Я искренне поверил их клятвам, но они при встрече со мной стали отводить взгляд и так и не пришли. Когда я всё-таки отловил их, то оказалось, что тема лекции (как будто у нас не было других заседаний кружка!!!) была «страшно далека» от их интересов.
К сожалению, такое поведение совершенно типично для многих школьников, и помочь может только своевременная индивидуальная беседа с выявлением необходимого стимула для посещения. В частности, я понял, что для работы кружка очень важны симпатии между мальчиками и девочками, и в дальнейшем всегда старался заполучить в кружок какого-нибудь индивидуума, притягивающего к себе внимание других детей. Добиваясь посещения такими учащимися всех занятий кружка, я обеспечивал его стабильную работу. В тот раз я не разрешил Игорю больше приходить к нам на занятия, а девчонкипрогульщицы, скорее всего, не пред-ставляли своё пребывание в кружке без Большого Пенделя.
Молчуны и заики
Интересные камни, которые попадались во время дачных про-гулок или поездок на отдых, я начал собирать ещё в детстве. По-лучив геологические знания в институте, я с ещё большим инте-ресом стал пополнять свою коллекцию, чему особенно способ-ствовала поездка на Дальний Восток во время студенческой практики. Родители моей невесты (впоследствии жены) были ге-ологами, и несколько интересных образцов, в частности кимбер-литовый керн, запаянная в ампулу нефть и кристаллы гипса в форме цветка (гипсовая роза), досталось мне в подарок от них. Особенно интересные экземпляры я решил20 принести для демон-страции на урок в 6-м классе. Правда, мне предстояло рассказывать
о полезных ископаемых Африки, а образцы, конечно, были из России. Но я решил не акцентировать на этом внимание, так как процесс образования полезных ископаемых на разных материках протекал по сходному сценарию.
По расписанию первые два урока проходили в 6-х классах, и директор на них присутствовала, сидя на задней парте и записывая что-то в большую общую тетрадь, называемую в народе «гроссбух». Уроки прошли достаточно успешно, хотя под взглядом директора я чувствовал себя немного скованно. Как меня учили в институте, я раздал подготовленные дома листочки с вопросами по пройденному материалу шести учащимся и предупредил, что для ответа у них будет около 10 минут. Затем опросил у доски двух учеников, задав им дополнительные вопросы по физической карте Африки, прикреплённой держателями к доске. После этого мы записали новую тему, и я привёл несколько цифр, наглядно показывающих, насколько материк богат полезными ископаемыми.
Дальше всё тоже шло по классическому сценарию: с помощью карт атласа, который, к моей радости, был почти у всех ребят, мы выяснили, что понижений больше на севере и западе Африки, и там преобладают полезные ископаемые осадочного происхождения. А наиболее высокие нагорья — на юге и востоке, где полезные ископаемые, как правило, сформировались в результате подъёма магмы по трещинам в земной коре.
Я успешно демонстрировал нефть и гипсовую розу, поднося их к Сахаре, а медную руду и кимберлит помещал около синих полосок рек Замбези и Оранжевая. Закончил я рассказ цитатой из географической хрестоматии. До сих пор помню этот отрывок о добыче золота на шахте в ЮАР: «Смотрите, — сказал проводник, указывая на тоненькую змейку блестящей породы, — вот она — золотая жила, её можно сравнить с веной в ноге слона. Но именно вслед за ней мы роем шахту и готовы следовать на любую глубину, лишь бы она не прекращалась». Затем я стал показывать свои образцы полезных ископаемых и пустил их по рядам, чтобы ребята их лучше рассмотрели.
Одновременно с этим, чтобы закрепить материал, я быстро вычертил таблицу из двух колонок. В таблицу для каждой из двух главных частей Африки нужно было записать преобладающие движения, важнейшие особенности рельефа, происхождение полезных ископаемых и их примеры. Я планировал быстро заполнить эту таблицу, вызвав желающих. Но на первом уроке всё пошло по другому сценарию. Ребята не могли спокойно рассматривать образцы. Несмотря на присутствие директора, многие вскакивали, подбегали к тем, кто рассматривал образцы, норовили выхватить их и сами подробно рассмотреть.
Я посчитал этот шум — рабочим, то есть вполне допустимым, и вызвал для заполнения таблицы маленького коротко стриженного мальчика и высокую блондинистую девочку. Они не были возбуждены общей суетой, а сидели и философски, как мне показалось, смотрели на всё происходящее. К моему удивлению, они не только не смогли заполнить таблицу, но даже не вымолвили ни единого слова. Директор стала подавать мне знаки, чтобы я их не спрашивал, а посадил на место. На моё счастье, прозвенел звонок, и я отпустил молчунов, не поставив им оценки, но грозно пообещав, что спрошу на следующем уроке.
Так я впервые узнал, что в школе есть ученики, которые ни на какие вопросы устно ответить не могут. В каждом классе таких оказалось по несколько экземпляров. Некоторые из этих молчунов письменно ещё могли что-то накатать, но большинство из них отвечало только по наводящим вопросам учителя и то, как правило, на дополнительных занятиях в отсутствие других ребят. В институте нас к этому совершенно не готовили, поэтому, столкнувшись с подобными ситуациями, я часто терялся и действовал наобум. За некоторые мои методы работы со сложными детьми в течение первых лет, честно сказать, до сих пор стыдно.
У Маши Тихоновой, например, было тяжёлое психоневрологическое заболевание, поэтому на уроках она ничего не записывала, а только время от времени заливалась хохотом. Иногда некоторые хулиганистые парни специально дразнили её, но большей частью её короткие басистые смешки вырывались совершенно без всякой внешней причины. Это меня злило, и я часто выгонял её за дверь. Делать это было строжайше запрещено и, слава богу, что с ней ни разу ничего не случалось. Побыв какое-то время в коридоре, она просила разрешения войти и снова бездельничала и хихикала.
Я вызывал её родителей, которые повели себя совершенно по-разному. Отец разговаривал со мной по-хамски и, несколько раз намекнув на мою некомпетентность, ушёл, хлопнув дверью. Мама повела себя по-мудрому. Она посмотрела на меня грустными, цвета спелой черешни, глазами. Глаза были такие же, как у дочери, только взгляд был вполне осмысленным.
— Видите, как мне с ними трудно, — сказала она, показывая на дверь, за которой скрылся муж и стояла Маша. — Помогите нам, потерпите ещё немного. Мы поговорим с ней, а Маша Вас очень уважает.
Маша не перестала развлекать ребят, но я старался поменьше заострять на это внимание и, по возможности, обращать всё в шутку. Во всяком случае, я больше не выходил из себя и не давал хулиганствующим особям повода для срыва урока.
На дополнительных занятиях Маша могла аккуратно под диктовку что-либо записать и затем даже ответить на вопросы, если ей подсказать, откуда считывать ответ. Все учителя считали это до статочным для того, чтобы ставить ей тройки. Но однажды благодаря мне Маша получила четвёрку по истории. Как-то после уроков в субботу я зашёл к учителю истории для обсуждения организационного вопроса. Он проводил дополнительное занятие с Машей. У неё был открыт такой знакомый и любимый со школы учебник «История Древнего мира». По открытой странице я сразу понял, что они проходят зарождение христианства. Приближался выходной, настроение у меня было хорошее, и я, обсудив с учителем всё что нужно, решил пошутить с нашей общей ученицей.
— Маша, — спросил я, — как же посмели распять Христа? Куда же смотрела милиция?
Я даже не ждал ответа, но, очевидно, у ребёнка в голове что-то заработало, и она медленно, немного гнусавя, произнесла:
— А милиции тогда ещё не было.
— Молодец! — сказал поражённый историк. — Сегодня ставлю тебе четыре.
Я был удивлён не меньше его. Это был единственный раз (хотя она доучилась до 10-го класса), когда я услышал от Маши самостоятельный ответ на вопрос. Но, надо признать, что этот ответ был очень логичным.
На перемене директор похвалила меня и одновременно сделала замечания к заключительной части урока. Она посоветовала дать ребятам в конце урока задание на самостоятельное заполнение проверочной таблицы, а самому тем временем пройтись по рядам, показывая образцы, но не выпуская их из рук. Я воспользовался её советом, и конец второго урока прошёл гораздо организованней. Затем Лидия Сергеевна перечислила учеников, которых на уроках спрашивать бесполезно. Она хорошо знала их во всех классах, где мне предстояло учительствовать, и я подробно записал эти фамилии к себе в блокнот.
На самом деле их оказалось больше, чем значилось в моём списке. Во-первых, из-за моей неопытности, а во-вторых, из-за того, что я совершенно не понимал ответы заикающихся. Конечно, второе вытекало из первого. Заик в школе было немного. Некоторые из них активно пытались отвечать на уроке. И тут-то и начинались мои мучения. Каждый из заик «издевался» надо мной по-своему. Например, у Наташи Комиссарченко на все мои вопросы всегда оказывался заранее написанный ответ с объёмной дополнительной информацией, которую она тоже норовила прочитать. Каждое слово произносилось Наташей очень долго и после надрыва всего её хрупкого организма. Через минуту уже никто в классе не слушал её, но это девочку нисколько не смущало, и она всегда осуждающе смотрела на меня, когда я прерывал её гейзероподобное выступление.
Заикание Миши Капустина напоминало кваканье. Когда я впервые в ответ на мой вопрос услышал его высокий квакающий голос, то подумал, что он надо мной издевается. Другой ученик, Стёпа Карьялайнен, часто отвечал без всяких запинок, но при ответах у доски на него тоже находила волна заикания. Едва выживший после перенесённого перитонита, Стёпа был совершенно замухрышистого вида. После болезни отвечал он очень тихо. Чтобы его услышать, мне приходилось садиться за свой стол и наклоняться к нему. Стёпа всегда смотрел на меня доверчивыми чёрными глазами, и я научился (как говорят, по глазам) угадывать по началу фразы, с которой начиналось заикание, что он хочет сказать. Я произносил негромко слово, а иногда и предложение, а он очень бойко повторял за мной. И дальше его речь снова лилась совершенно гладко.
Во время одного из весенних походов, когда вечером все сидели у костра и ребята, словно позабыв о моём присутствии, рассказывали про школьные шалости, неожиданно зашёл разговор о Стёпе. Оказалось, что он иногда, когда не знает правильного ответа, начинает нарочно заикаться и ждёт подсказки учителя. Несколько Стёпиных одноклассников стали наперебой рассказывать историю, как на уроке английского языка, когда в устном упражнении нужно было сделать выбор между cловами home и house, Стёпа специально «захэкал» (то есть произнёс звук «хэ» и стал заикаться). Он заикался так долго, что строгая англичанка не выдержала и подсказала ему правильный ответ. Я стал присматриваться к Стёпе на уроках и обнаружил, что он иногда действительно пользуется таким приёмом.
Я вспомнил именно этих учеников, потому что встречался с ними и после того, как они окончили школу. Могу сказать, что судьба к ним была довольно благосклонна. Миша Капустин стал успешным юрисконсультом. Как ему удалось этого добиться, я не стал выяснять, так как у него осталось сильное заикание. При таких обстоятельствах наша беседа, состоявшаяся во время случайной встречи, могла затянуться надолго. Его сопровождала маленькая дочка, которая, пока мы разговаривали, постоянно нетерпеливо дёргала Мишу за руку.
Наташа Комиссарченко, повзрослев, заикаться практически перестала, во всяком случае, я стал свидетелем её длинной нотации мужу и сыну. Она вместе с маленькой дочкой ждала их на остановке троллейбуса, а они по каким-то причинам задержались в музыкальной школе.
Стёпу я встретил в Битцевском лесопарке, гуляющего со своей мамой. Он превратился в высокого и красивого парня. Его мама, после смерти мужа сумевшая на свою мизерную зарплату корректора вывести в люди трёх сыновей, смотрела на Стёпу с гордостью. Стёпа работал столяром-реставратором и, по маминым словам, очень ценился в музейном мире. Заикание не чувствовалось при нашем разговоре, и я не преминул спросить его, правда ли то, что он иногда симулировал этот недуг. В ответ Стёпа неожиданно напрягся. Звук «не... не… не…» застыл на его дёргающихся губах. Но я подмигнул ему, и он, расслабившись, спокойно вымолвил:
— Наверное, правда. Я и сейчас, когда надо подумать над ответом, иногда пользуюсь этим приёмом.
Географические координаты
Со школьной скамьи я очень любил определять по глобусу или карте географические координаты. Во время моей учёбы в школе нас впервые знакомили с координатами в 5-м классе на уроке географии. По сле первого же объяснения учительницы Ольги Михайловны я легко разобрался с широтой и долготой и не сделал ни одной ошибки в самостоятельной работе. К моему удивлению, многие в классе путались в определении координат: отсчитывали широту от полюсов, не отличали западной долготы от восточной, беспомощно водили указкой по карте в поисках заданной точки. Мне было совершенно непонятно, как можно делать такие ошибки. Ведь Ольга Михайловна всё так ясно объяснила. Она вообще вела урок очень спокойно, без ложного пафо са в отношении красоты природы. Голо с её звучал звонко, рассказы были интере сными и всегда строго по теме урока. К тому же посеянное ею семя попало на благодатную почву моей любви к картам. Определение координат превратило сь в мою любимую игру.
Дома в моём распоряжении были Большой школьный глобус с физической картой и Атлас учителя с физической картой полушарий. Так что часто я и кто-нибудь из товарищей садились в противоположных углах моей небольшой проходной комнаты, загадывали друг другу координаты городов или объектов природы, а затем определяли их (один — по карте, другой — по глобусу). Когда мои ровесники по каким-либо причинам отказывались приходить в гости и играть в определение координат, я привлекал к этому родителей. Чаще, конечно, маму, потому что отец после обеда и короткого отдыха снова принимался за работу и печатал свои статьи на медико-биологические темы на машинке.
Для расширения круга играющих я начал объяснять, как определять координаты и своим младшим друзьям, некоторые из которых только пошли в школу. Именно во время этих игр я понял, насколько увлекательно е это занятие — обучение младших. Я, конечно, не помню во всех деталях, как растолковывал этим «мелким» правила игры. Однако судя по тому, что они всё-таки овладели азами игры, я уже тогда умел понятно и доходчиво объяснять сложные темы.
Даже повзрослев, я иногда приглашал своих «дворовых» подружек зайти ко мне после похода в кинотеатр и «поиграть в координаты». Некоторые покорно соглашались. Взрослых парней в нашем дворе было на тот момент мало, и девочки не были избалованы мужским вниманием.
Однажды ко мне зашла подружка Оля, и мы перед киносеансом сели «играть в координаты» на моей тахте. От прохода в комнату родителей тахта была отделена бельевым шкафом. Дверь в комнату родителей была открыта, и отец беседовал с молодым человеком из Владивостока, приехавшим показать ему свою диссертацию. Голосов не было слышно, очевидно, папа углубился в чтение работы. Молодой человек что-то спро сил, и по ответу отца я понял, что ему понадобился туалет. Гость прошёл через мою комнату в коридор, а папа продолжал заниматься его диссертацией и не пошёл проводить его.
Коридор нашей квартиры был сильно захламлён. Жили мы тогда ещё в самом центре Москвы, и квартира была коммунальной. Но соседи приходились нам дальними родственниками и так же, как и наша семья, не стесняясь, выставляли всё ненужное, в том числе временно неиспользуемую мебель, в общий коридор.
До туалета гость дошёл благополучно, но на обратном пути, лавируя между шкафами, сбился с курса и завернул в мой закуток. Он увидел меня с Олей и от неожиданности резко остановился, а лицо его, полное недоумения, стало покрываться краской.
Мы сидели с Олей на тахте, тесно прижавшись друг к другу спинами. Так было и удобно сидеть на моём узком ложе, и затрудняло подглядывание за работой соседа. Он, несомненно, решил, что нарушил наше уединение и заизвинялся.
— Вам обратно и поворот налево, — направил его я и тут же продолжил: — 30 градусов северной широты и 31 градус восточной долготы.
Гость остановился, решив, что эти цифры относятся к его маршруту в соседнюю комнату. Но, увидев у меня в руках глобус, догадался, чем мы занимаемся. Удивлённо хмыкнув и взглянув на нас так, словно хотел сказать: «Ну что за инфантильная молодёжь пошла!» — он прошёл в соседнюю комнату.
В отличие от моих первых «педагогических опытов» с малышами, на уроке мне предстояло научить определять координаты уже подготовленных к этому ребят, и я не предвидел особых затруднений. Лидия Сергеевна на урок в 5-м классе уже не пришла. Либо её отвлекли важные дела, либо она решила, что я пройду боевое крещение и без неё. Как писал один из любителей фотоохоты: «Мы остались одни — я и джунгли». Но в моём случае я был только этому рад. Со звонком, уже совершенно раскованно, я встал у своего стола и стал ждать тишины в классе, чтобы поздороваться.
Внезапно на первой парте в среднем ряду я заметил парней, которые вчера так самозабвенно обзывали друг друга дефектом и пидором. Они стояли за одним столом и, сохраняя стойку «смирно» и абсолютное спокойствие на лице, наносили друг другу боковые удары кулаками. Стоило мне отвернуться в сторону, как удары становились сильнее.
Я повысил голос:
— Что там у вас? Я подошёл к парте и изучил обложки их дневников. Один из них оказался Алексеем Еремеевым, а другой — Михаилом Шпильманом.
— Я плохо вижу, — заныл Шпильман, — а Ерёме директор велела сидеть на последней парте.
— Врёшь! — взвыл Еремеев, — один раз только пересадила а теперь я хочу хорошо заниматься.
И он подхалимски посмотрел на меня.
— У старосты есть список кто где должен сидеть, — заголосили с задней парты.
Все повернулись к девочке с длинной русой косой. Она неохотно достала какую-то тетрадь и понесла её мне. На тетради было написано «Рапорт 5 класса „А”». В таком значении слово «рапорт» (тетрадь, куда староста записывала отсутствующих, а учителя — нарушителей дисциплины и где была схема рекомендуемой рассадки учеников) было мне совершенно неизвестно. Начало урока и так затянулось, и я интуитивно понял, что мне лучше эту тетрадь не открывать. Я поздоровался и посадил класс, сказав, чтобы пока все оставались на выбранных местах, а на следующий урок сели как положено, и что я попрошу классного руководителя прийти и проверить. Шпильману с Еремеевым я велел пока находиться за одной партой, пообещав оставить сидеть за ней того, кто будет лучше отвечать и лучше вести себя.
Начал я урок, как меня учили в институте, с того, что задал и прокомментировал домашнее задание.
— Что, разве конец урока? — пискнул уже знакомый мне Лёня Полководцев.
— Почему? — не понял я.
— Нам директор даёт задание в конце урока.
Я решил не становиться в позу: «А я вот буду задавать в начале урока!»
— Просто я забывчивый человек. Вдруг я забуду задать в конце урока, и вы останетесь без интересного задания, — выкрутился я.
Дальше начался этап опроса. Снова я раздал листочки с вопросами шести учащимся и опросил у доски Шпильмана и Еремеева. Во-первых, теперь я знал их фамилии, а во-вторых, решил дать старт их соревнованию за право остаться на первой парте. К моему удивлению, моя уловка удалась. Шпильман отвечал просто отлично. Еремеев — похуже. Было заметно, что он волнуется. Между фразами челюсти его напряжённо сжимались. Создавалось впечатление, что сейчас он сожмёт их в бульдожьей хватке и перестанет отвечать. Я решил не задавать ему дополнительных вопросов, остановил его и посадил с оценкой «пять».
Шпильман был недоволен таким результатом, стал настойчиво тянуть руку и выкрикивать:
— Можно дополнить его ответ?
Я, конечно, его выслушал, поблагодарил за ценные добавления. Но оценки не изменил. Оба на этом успокоились и до конца урока больше не нарушали дисциплину.
Наступил этап объяснения нового материала. Мы записали в тетради название новой темы «Географические координаты», и я стал с воодушевлением рассказывать ребятам сюжет книги Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Я выяснил, что большинство читали эту книгу, поэтому лишь вкратце напомнил, как была найдена бутылка с запиской от потерпевших кораблекрушение, как на поиски пропавших была организована спасательная экспедиция. К сожалению, в записке была указана лишь широта этого места, а долгота — размыта водой, попавшей в бутылку. Текст сообщения тоже был попорчен водой, поэтому участникам экспедиции пришлось по известной параллели пересечь Южную Америку, затем Австралию и Новую Зеландию, и только после преодоления стольких опасностей на небольшом острове в Тихом океане они обнаружили капитана Гранта. Я показал на прикреплённой к доске карте полушарий параллель, которой следовала экспедиция, объяснил, как отсчитывать широту от экватора.
Дальше я приготовился продиктовать определение широты, но перед этим решил подвести итог и сказал:
— Итак, широта бывает северной…
— Широта бывает южной, — вдруг с места пискливо закричал Лёня Полководцев, которому урок показался слишком спокойным.
В голове моей что-то щёлкнуло, и я продолжил в рифму:
— Отсчитать её уверенно от экватора нам нужно. Давайте запишем этот стишок вместо определения, — предложил я ребятам.
Все были очень довольны, особенно Лёня, который чувствовал себя соавтором. Я попросил его повторить стишок, думая, что он на этом успокоится. Он легко его повторил, а когда я похвалил его, только больше возбудился и стукнул соседку карандашом по голове. Слава богу, удар был несильным, и девочка восприняла это судя по её хихиканью, как знак внимания.
Чтобы унять его, я вызвал Лёню к доске и попросил провести горизонтальную линию (экватор) и отметить три любые точки с северной широтой и столько же с южной. Лёня трудился старательно. Он не только правильно показал точки, но и соединил их через экватор друг с другом. У него получилось подобие буквы Ш.
— Отлично, — сказал я, — и как хорошо, что ты нарисовал именно букву Ш — первую в слове «широта».
Лёня просто зарделся от похвалы и решил продолжить своё творчество. От буквы Ш вправо последовали аккуратно выведенные буквы «Широта северная». Но и этого ему показалось мало. Под линией, символизирующей экватор, он написал «Широта южная». Причём слово «широта» он написал как зеркальное отражение верхнего слова. Я до сих пор не понимаю, как это у него так ловко получалось. Как я выяснил позже, Лёня любил поражать окружающих этим талантом.
— А что ты знаешь про долготу — спросил я Лёню.
Он стал важно ходить около карты, очевидно, пародируя меня, и произносить низким голосом:
— Долгота бывает западной, а бывает восточной…
Я попытался и здесь сочинить стихотворение. Но времени на раздумье было мало, и всё-таки я отчеканил:
— Тот, кто к Гринвичу внимателен, отсчитает её точно.
Выхода не было, мы записали с ребятами и этот экспромт, а я тем временем попросил Лёню нарисовать схематично Гринвичский меридиан — тот, что сокращённо называют, как и Лондонское предместье, через которое он проходит, Гринвичем. Тем временем я показал по карте, где на экваторе подписывается долгота, рассказал, как определить, какая она (западная или восточная), и почему границы полушарий не совпадают с нулевым и 180-м меридианом.
Лёня тем временем продолжал испытывать моё терпение.
— А я вместо Гринвича изобразил сэндвич, — ухмыляясь, порадовал меня он.
И действительно, вместо вертикальной линии был очень реалистично нарисован французский батон, надрезанный сбоку с торчащими в обе стороны ломтиками колбасы. Класс буквально зашёлся от смеха. Мне очень хотелось стукнуть Лёню, но большим усилием воли я удержался, изобразил подобие улыбки и пару раз хохотнул, а потом крепко стиснул зубы. Лоб мой тут же покрылся многочисленными морщинами. Я, конечно, не мог видеть этого, но догадался, почувствовав головную боль. Смех в классе прекратился, все ждали моих дальнейших действий. Взяв себя в руки, я решил продолжить свою линию.
— Колбаса нарисована мастерски. Если принять этот батон за Гринвичский меридиан, то вот этот ломтик колбасы имеет западную долготу (я показал на ломтик слева, а вот этот (правый) ломтик — долготу восточную.
Напряжение спало, я работал в полное удовольствие.
Мы с Лёней определили и записали координаты Москвы. Я поставил ему пятёрку, и он неохотно сел. Я вызвал пару других учеников, с которыми определял координаты Парижа, Дели, Кейптауна, Бразилиа. Ребята контролировали ответы одноклассников по картам полушарий своих атласов. Мне понравилось, что атласы были практически у всех, и мы легко перешли к игре, когда я объявлял координаты каких-нибудь природных объектов, а учащиеся определяли их названия. Прозвенел звонок, я отпустил класс, окрылённый своим успехом. Мне удалось пройти серьёзное испытание, и на следующем уроке, когда по этой теме была самостоятельная работа, почти все с ней успешно справились. Как ни странно, это были самые высокие результаты по теме «Географические координаты» за всю мою педагогическую карьеру.
Самозванец
Вскоре после изучения темы «Географические координаты» мне предстояло провести урок по теме «Изображение неровностей рельефа на географической карте». Тема довольно сложная для тех, у кого плохо обстояло дело с ощущением пространства. По этой теме тоже нужно было проводить практическую работу, естественно, в письменном виде.
Я всегда удивляюсь, когда кто-нибудь называет географию устным предметом. Достаточно посмотреть программу по географии чтобы увидеть, какое огромное количество географических понятий и представлений нужно сформировать на уроках. Особенно это касается курса «Географии материков и океанов». Понятно, что это невозможно сделать без выполнения рисунков, записывания выводов, выполнения практических работ. Эти практические работы в книжечке «Программа по географии для средней школы», которая стала моей настольной книгой ещё на последних курсах института, были пронумерованы. Школьные завучи следят за своевременной отметкой в журналах факта выполнения этих работ под нужным номером. При этом некоторые из них продолжают тупо называть географию устным предметом.
На занятиях в институте по методике преподавания географии теме «Изображение неровностей рельефа» было уделено должное внимание. Наш преподаватель Галина Васильевна всячески рекомендовала использовать при изучении этой темы самодельные макеты местности. Правда, при этом она показывала нам великолепные макеты только фабричного производства, которые торжественно красовались на видном месте в шкафу за стеклом в кабинете кафедры методики преподавания географии. Здесь были макеты и равнинной, и горной местности, а также разборная модель холма, столь необходимая для объяснения понятия «горизонталь».
К сожалению, на уроке с самостоятельной работой по определению координат я забыл задать задание для желающих — сделать макет местности. Да, честно говоря, я не очень-то представлял сам, как его делать. К своей несказанной радости, я увидел в дальнем шкафу кабинета географии макет горной местности. Макет равнинной местности пришлось изготавливать самостоятельно.
Времени на изготовление макета было мало, и я попросил маму помочь мне. Моя безотказная мама согласилась. Я открыл учебник с нужной картинкой, и мама почти целый день провозилась с картонкой, бумагой и тряпками, приклеивая, подшивая и набивая макет низменных, возвышенных и плоскогорных равнин. Современные учителя, конечно, только посмеются над моими (и мамиными) ухищрениями. Сейчас благодаря компьютерным технологиям учитель может показать объёмность этого изображения с помощью виртуальных карт, панорамных снимков и видеофильмов.
Ещё когда я учился в школе, мне подарили учебное пособие по географии на чешском языке. В книге было много роскошных рисунков, в том числе и по той теме, которую мне предстояло объяснить. Дома я всё тщательно продумал, когда лучше показывать макеты и рисунки, что изобразить на доске самому. Я подобрал задания для закрепления в классе этого материала, потренировался на листочке в выполнении рисунка на доске. Словом, я хорошо подготовился к уроку и с нетерпением ждал его начала.
Но урок снова начался с конфликта. И снова в него оказались вовлечёнными Еремеев и Шпильман. Перед началом урока я заметил, что Еремеев сам отсел на заднюю парту. Я обрадовался, решив, что ребята самостоятельно разрешили возникшие противоречия. Тогда с моим малым опытом мне было невдомёк, что это пересаживание означает следующее:
1) ученик решил, что ему необязательно стараться при изучении географии, он ведь и так почти всё знает, раз получил пятёрку;
2) учитель — добрый человек, который и дальше будет ставить ему хорошие оценки
Как правило, за этим следует снижение успеваемости, в котором учащийся обычно винит придирающегося учителя и поэтому может пойти на открытый конфликт. Лишь немногие самостоятельно, а чаще под угрозой вызова родителей, снова становились прилежными. С большинством таких «прыгунов с первой парты на последнюю» приходится проводить индивидуальные беседы, привлекать классного руководителя и родителей. Важно забить тревогу как можно раньше и предотвратить развитие негативного отношения к предмету.
Между тем Алла снова важно вышла заполнять календарь, оказавшись рядом с Еремеевым. У парня, видимо, от такой близости кругом пошла голова: он сидел с глупой улыбкой и ошалелым взглядом. От бульдожести его лица не осталось и следа. От девочки шёл аромат очень тонких французских духов, который доходил даже до стола учителя. Встрепенулся и Шпильман на первой парте.
— Вонюча, — громко произнёс он, — а ты какой ветер на сегодня рисуешь?
Алла вспыхнула:
— Слышь, Шпиль, я себя так никому, кроме Пудова, не разрешаю называть. И ты об этом знаешь!
— Захочу, и буду, — не унимался Шпильман.
Благодушие Еремеева как ветром сдуло, и он ринулся на защиту своей «дамы сердца».
— Ты заткнёшься, Шпиль, или нет?! Я тебя предупреждал не обзывать Алку. У тебя отец вообще еврей, — привёл он неотразимый аргумент.
К моему удивлению, Шпильман притих и лишь время от времени что-то тихо бормотал. Очевидно, наличие такого «тёмного пятна» в биографии поражало его право на свободу слова в этом классе.
Меня от слов Еремеева всего передёрнуло. Я не знал, как мне отреагировать на тлеющий конфликт: то ли провести беседу с классом об опасности национализма, то ли вызвать нарушителей на индивидуальную беседу, а легче всего было вообще притвориться глуховатым. Во время моей учёбы в школе такие прилюдные заявления вряд ли бы имели место, так как оскорбившему грозило исключение из пионеров, а в старшем возрасте — из комсомола. Да и дома старшие, как правило, нетерпимо относились к проявлению национализма, даже на бытовом уровне. Мама моя, например, просто приходила в ярость, когда сталкивалась даже с самыми невинными высказываниями, затрагивавшими национальный вопрос. К сожалению, сейчас трудно сказать, что сыграло решающую роль в её «воинствующем» интернационализме. Росла она в чисто русской семье, сохранившей часть традиций ещё дореволюционной России, а училась уже в советской школе с соответствующим интернациональным воспитанием. Одно можно твёрдо сказать, что если бы такое воспитание получала хотя бы половина наших граждан, наша страна была бы гораздо сильнее в моральном и экономическом аспектах.
Хорошо запомнился следующий эпизод. Как-то мне понадобилась врачебная консультация, а попасть на приём к врачу можно было только в первой половине дня. Чтобы я успел в школу к третьему уроку, мама повезла меня к доктору на такси. Таксист был внешне очень похож на артиста Евгения Моргунова, а вёл себя под стать его киногерою по кличке Бывалый. Он ругал водителей в соседних машинах, старался обрызгать стоявших на тротуарах пешеходов, потешаясь над их незадачливостью и внешним видом. Меня это, по правде сказать, забавляло. Я случайно посмотрел на маму и увидел, как напряглось её простое крестьянское лицо. И тут водитель совершил роковую ошибку. Ожесточённо крутя баранку, он бросил сквозь зубы:
— Улица Горького — сплошные евреи. Если бы не этот заказ, ни за что бы здесь не поехал.
Он вполоборота посмотрел на мамину реакцию и буквально отпрянул назад — такая ярость исходила теперь от неё.
— Вы — черносотенец! — буквально прокричала она ему в ухо. — Остановите машину. Лучше идти пешком, чем ехать с фашистом.
— Да уже почти приехали, — произнёс он извиняющимся тоном, как-то сразу съёжился, до конца поездки больше не произнёс ни слова и сдал сдачу до копейки.
Между тем нужно было начинать, и я решил отложить беседу до перемены, так как всё ещё находился в предвкушении удачного проведения урока. Увы, моим надеждам не суждено было сбыться. С самого начала урока я начал настраивать ребят на подготовку к самостоятельной работе и старался сконцентрировать их внимание на выводах моего объяснения. Однако моя нервозность в связи с инцидентом на перемене сыграла свою отрицательную роль. Я пропустил первый выпад Полководцева — оставил без внимания его комментарий к моему рисунку: «А что у Вас там за червячок?» Естественно, это вызвало смех, а я не отреагировал на это, не отвлёк Полководцева от его подрывной деятельности, не запугал смеющихся, а продолжил как ни в чём не бывало объяснение.
На какое-то время своим интересным макетом я отвлёк ребят от хулиганских выходок. Они спокойно сидели и смотрели на макет, пока я носил его по рядам. Некоторые протягивали к макету руки, но я был только рад, что кто-то запомнит различия в рельефе ещё и на тактильном уровне. Мы благополучно нашли на карте Амазонскую и Прикаспийскую низменности и перешли к поиску возвышенностей. Я, конечно, знал, что на мировой карте возвышенности из-за их некрупных размеров не подписаны. Однако выход из этого положения мне тоже был ясен. На карте Москва была показана красным пунсоном (кружком). К северу, западу и югу от пунсона окраска карты соответствовала возвышенностям. Я проследил, чтобы ребята увидели эти возвышенности на своих картах в атласах и записал на доске название — Смоленско-Московская возвышенность.
— А вот наша школа, — продолжал я свою линию, — находится на юге Москвы в самой высокой её части. — Я ткнул указкой в карту. — Кто знает, как называется эта возвышенность?
К моему удивлению, все молчали. Я не стал пытать класс, а сам произнёс:
— Теплостанская возвышенность.
— У меня бабушка живёт на улице Тёплый Стан, — с места громко сказал Полководцев, — там рынок и жутко воняет.
Класс прыснул. Соседка смотрела на Лёню влюблёнными глазами, ещё больше поощряя его наглость.
— Воняет всё время или только когда ты туда приезжаешь? — отпарировал я.
Класс от души посмеялся над моей не очень удачной шуткой. Полководцев покраснел и на какое-то время замолчал, а я, успокоившись, продолжил урок. Мне, из-за неопытности, было невдомёк, что часто даже невинные обзывания и шутки со стороны учителя воспринимаются многими самолюбивыми личностями как серьёзные оскорбления и вызывают непредсказуемую ответную реакцию.
Лёня сдержался, но его месть не заставила себя долго ждать. Когда мы успешно рассмотрели макет горной местности и записали название самых высоких гор — Гималаев, то стали искать на карте их высочайшую вершину. Многие уже знали название Джомолунгмы и даже вызывались записать это сложное слово на доске. Я тем временем записал в скобках второе название вершины — Эверест — и рассказал ребятам о роли полковника Эвереста в определении высоты этой вершины.
Вдруг Полководцев, показывая на что-то у себя в тетради, нарочито громко засмеялся и проинформировал весь класс:
— А я случайно написал не Эверест, а Жиртрест.
Все загоготали. Это слово вообще-то использовали для обзывания полных людей. Но оно, несмотря на то что не имело чёткого смысла (трест подвергся реорганизации и поменял название), почему-то всегда вызывало дружный смех. Чувствуя, что урок находится на грани срыва и что вряд ли мне без решительных действий удастся успешно провести самостоятельную работу, я решил выгнать Лёню.
— Никуда я не пойду, Вы не имеете права меня выгонять, — геройствовал Лёня.
Я решил его вывести за руку насильно. Подойдя к парте, я протянул руку, чтобы схватить за запястье. Он ловко увернулся, отведя плечо назад. Под руку попалось его ухо. Я цепко схватил и потянул. Лёня заорал, слёзы брызнули из его глаз. Я выволок его в коридор и закрыл дверь.
Победа над сопляком осталась за мной, но внутренне я был совершенно подавлен. Какое-то время я задыхался и говорил срывающимся голосом. А дальше действовал почти как робот. Стояла идеальная тишина. Школьники тоже не сразу пришли в себя от увиденного. Шепот и какое-то движение начались только тогда, когда я снял карту и на доске стали видны заранее написанные задания для самостоятельной работы. Пытавшимся списать у соседа я даже не делал замечаний. У меня на это не осталось сил.
Я был полностью опустошен и пришёл немного в себя, только проспав дома несколько часов. Однако сил готовиться к новым урокам не осталось, и, бездарно проведя вечер перед телевизором, я оставил всю подготовку на утро следующего дня. С трудом успев просмотреть параграфы и не составив никакого плана-конспекта, я тем не менее был настроен по-боевому. Идя на работу в школу, я думал, что я теперь смогу спокойно справляться таким же образом, как с Лёней, с другими нарушителями. Тогда я ещё не связал своё вчерашнее состояние непосредственно с фактом моего вывода Лёни из класса. Только позже я понял причину моей моральной и физической опустошённости после этого урока — мне пришлось в определённой степени унизить маленького человека, а это было совершенно противоестественно для моей натуры.
На работе мой боевой пыл быстро поутих. У выхода из раздевалки меня ждала классный руководитель 5 «А».
— Пришла мама Полководцева, — почему-то зашептала она, — ждёт Вас у кабинета директора. У нас с ней уже был неприятный случай. Молодая учительница физкультуры разгоняла дерущихся связкой ключей и слегка оцарапала Полководцева. Мамаша накатала жалобу, и девочке пришлось уволиться по собственному желанию.
Подбодрив таким образом, она стала меня «конвоировать» к кабинету директора. Дверь кабинета была закрыта, а рядом с ней стояла невысокая женщина, одетая в строгий костюм. Её слегка выступающая челюсть говорила о твёрдости характера, а любящий взгляд, устремлённый на стоящего рядом Лёню, свидетельствовал о хорошо развитом материнском инстинкте. Действительно, при виде меня она тут же ринулась в бой.
— Ваша директор по неизвестной причине отсутствует, но я хотела поговорить и с Вами лично. Вы что же это себе позволяете, молодой человек?! Надеюсь, Вам известно, что в советской школе физические наказания запрещены.
Я от неожиданности чуть не потерял дар речи. Я первый раз в своей жизни разговаривал с родителями учеников и не был готов к такому повороту. Однако одной из особенностей моего характера является то, что я не могу спокойно видеть несправедливость. В подобных ситуациях я сам становлюсь резким и агрессивным.
— Никто Вашего сына не наказывал, — в тон родительнице сказал я, — он мешал мне вести урок, и я выставил его за дверь.
— Посмотрите, какую рану Вы ему нанесли, — не унималась мама, показывая на царапину (очевидно, действительно оставленную моими ногтями) около Лёниного уха.
— Нужно так воспитывать ребёнка, чтобы он занимался на уроке, а не выкрикивал нехорошие слова, — ощетинился я.
— Про жиртрест сын мне рассказал, — продолжила мадам Полководцева перепалку, — и за это будет наказан («Интересно как?» — подумал я). Но на Вас я тоже напишу жалобу, и, раз директор отсутствует, прямо Асееву.
Фамилия Асеева — начальника городского управления образования — была на слуху у всех учителей. Всевозможными карами от Асеева нас пугали ещё во время педпрактики. В школе № 1626 многих, особенно администрацию, бросало в дрожь при одном упоминании о нём.
— Вы знаете, кто такой Асеев? — попыталась добить меня Лёнина мама.
— Знаю, — с вызовом ответил я и вдруг неожиданно продолжил: — Конечно, знаю. Это же мой дядя.
Очевидно, это было озарение свыше. Лёнина мама открыла рот, а потом закрыла его, ничего не сказав. Я воспользовался этим и пошёл в свой кабинет на третий этаж. Больше Лёня не вёл себя так нахально. К 6-му классу он вытянулся и стал вести себя более спокойно. О жалобе на меня Асееву разговора больше не заходило.
Крещение турпоходом
Недавно я получил на свою страничку на сайте «Одноклассники» сообщение от одного из учеников класса, в котором происходили описываемые в предыдущей главе события. Прежде всего он посочувствовал мне, отметив, что на фото я уже не такой молодой, каким запомнился ему. Далее он пишет, что хорошо помнит туристический поход, в который я повёл всех желающих из их класса. Особенно ему запомнилось то, как я угощал его зелёным чаем из термоса (он такой чай пил впервые) и рассказал историю про своего двоюродного брата, которому пришлось стать самозванцем, чтобы попасть в Театр сатиры. Вспоминая эту историю сейчас, я прихожу к выводу, что, скорее всего, именно она подтолкнула меня к подобному заявлению в разговоре с мамой Полководцева.
А дело было так. Из Киева приехал, а точнее прилетел, мой двоюродный брат, лётчик по профессии и страстный любитель искусства. В то время во многие театры было очень сложно достать билеты, но Дима (так зовут моего брата) всегда ухитрялся попасть за короткий срок пребывания в столице на несколько резонансных спектаклей. В тот раз он решил посетить Театр сатиры и даже пригласил, не имея билетов, моего старшего брата и его супругу, которые тоже были заядлыми театралами. В кассах билетов, естественно, не было. Но Дима без труда получил у администратора пропуск в директорскую ложу.
— Пришлось сказать, что вы ирландский скрипач (он назвал известную фамилию) и его переводчица, а я — сопровождающий. Он (скрипач) действительно прилетел в Москву, — успокоил он. — Если кто-то из дирекции выйдет вас встречать, скажешь пару слов по-английски.
Надо сказать, что мой старший брат благодаря своей предприимчивой супруге всегда был очень хорошо одет, отлично говорил по-английски и вполне мог сойти за иностранца. Но никто не устроил им официальной встречи, всё прошло гладко, и от спектакля они получили огромное удовольствие.
Турпоход, про который вспоминает мой ученик, тоже врезался в мою память, так как стал для меня своеобразным педагогическим крещением. География тесно связана с экскурсиями и походами. Учитель всегда чувствует себя окрылённым, когда удаётся на местности подтвердить то, о чём он не раз говорил на уроке. В то время по программе экскурсии на местности проводились в начале сентября и, из-за моего опоздания к началу учебного года, никак не входили в мой календарный план. Но я собирался пойти с ребятами в поход на каникулах. Конечно, для этого мне нужны были помощники.
В учительской на стенде был вывешен список работников школы и указаны их общественные нагрузки, в то время обязательные для всех. Меня интересовала фамилия ответственного за туристическую работу, то есть турорга. Я выяснил, что туроргом школы является некто Милер В.;Л., и решил с ним (а может быть, с ней) обязательно познакомиться. На перемене я стал спрашивать коллег из соседних кабинетов, где мне найти Милера. К моему удивлению, все они удивлённо пожимали плечами и советовали обратиться в канцелярию к секретарю. Когда я вошёл в канцелярию, секретарь разговаривала с пожилой худощавой женщиной в мужских очках с большими стёклами. На ногах у неё были тёплые ботинки, называемые в народе «прощай, молодость».
Секретарь кивнула в мою сторону и сказала, обращаясь к ней:
— Вот, Нина Павловна, как раз Милер Владимир Леопольдович, который отвечает за туристскую работу.
Глаза Нины Павловны вспыхнули. Очень бодрой, совсем не старческой походкой она подлетела ко мне и представилась:
— Нагорная Нина Павловна — тоже фанатик туризма.
Загадка с Милером разъяснилась. Оказывается, секретарь приняла мою фамилию Леглер в написании директора, злоупотреблявшей завитушками, за более распространенную фамилию Милер и так и отпечатала во всех приказах. Что же касается Нины Павловны, то она стала не только моим помощником в проведении походов, но и главным наставником в их организации.
Нина Павловна, в отличие от меня, действительно была фанатиком туризма. Я, конечно, ходил с родителями на прогулки, иногда довольно продолжительные, по Подмосковью и Прибалтике. Но весь мой опыт настоящих туристских походов ограничивался несколькими маршрутами, предусмотренными институтской программой. А Нина Павловна уже давно занималась школьным туризмом. Причём в школе № 1626 она работала на общественных началах, то есть не получала за это заработной платы.
Приближало сь годовщина разгрома немецко-фашистских войск под Москвой, и Нина Павловна решила на осенних каникулах повести желающих из 4-х и 5-х классов в поход в район Зеленограда. В 4-х классах Нину Павловну горячо поддержала Эсфирь Даниловна, словесница и классный руководитель одного из 4-х классов. В 5-х классах классные руководители по разным причинам отказались принимать участие в походе, по этому Нина Павловна и обратилась ко мне как туроргу школы с предложением присоединиться к ним и разделить ответственность за 5-е классы.
В Зеленограде я раньше не был, но слышал, что там много интересных памятников, большой парк и есть возможность изучить особенности рельефа Смоленско-Московской возвышенности. Поэтому я с удовольствием согласился.
Перед каникулами Нина Павловна собирала ребят, решивших пойти в поход. Собралось человек 30, и я засомневался, сможем ли мы втроём справиться с такой толпой. Тем более что ребята слушали Нину Павловну довольно невнимательно. А она подробно объяснила, куда и зачем мы пойдём, как одеться, что взять с собой, сколько денег понадобится на транспортные расходы. Я всё это наматывал на ус и одновременно пытался призвать к порядку ребят, которые на каждое слово Нины Павловны бурно реагировали, пытаясь показать, какие они опытные походники. Детишки не очень-то обращали внимание на мои замечания и попритихли, только когда в класс вошла Эсфирь Даниловна.
У меня не было уроков в 4-х классах, и я практически не сталкивался с Эсфирь Даниловной. Я понял, что это неординарный человек сразу, как только она вошла в класс. Совершенно тёмные, под цвет её волос, зрачки глаз быстро двигались. Казалось, что они охватили и пронзили всех собравшихся в классе. Несколько учеников вскочили со своих мест и бросились радостно к ней, пытаясь обнять или подставляя голову для поглаживания (ну прямо, как щенята). Она, раздавая ласки и одновременно призывая к порядку, ухитрилась сесть за парту так, что у неё под руками, раскинутыми, как крылья, оказалось 5–6 человек. От развязанности слушателей не осталось и следа. Они внимали словам Нины Павловны, млея от прикосновений Эсфирь Даниловны.
Нина Павловна между тем обсудила кандидатуры командира и его заместителя, фотографа, ориентировщика, замыкающего. Командиром вызвался быть Полководцев, и, к моему ужасу, у ребят не было возражений. Его заместителем Нина Павловна назначила маленькую симпатичную девочку Машу Янсенс. Не только фамилия, но и совершенно светлые волосы, указывали на её прибалтийское происхождение.
— Маленькие — с удовольствием командирят, — объяснила мне позже свой выбор Нина Павловна.
Когда дети ушли, Эсфирь Даниловна сразу перешла со мной на «ты».
— Володечка, — спросила меня она, — ты первый год преподаёшь?
Я ответил утвердительно.
— Что же ты остался в Москве? Ты же географ! Тебе, наверное, было бы интересней начинать где-нибудь на Камчатке? Я вот после института распределилась специально в далёкий якутский посёлок. И не уехала бы оттуда, если бы не смерть отца.
Я объяснил Эсфирь Даниловне, что остался в Москве по тем же причинам, утаив, правда, что у меня и не было желания уезжать куда-либо из столицы. Как я понял, Эсфирь Даниловна никогда не искала лёгких путей. Она редко находила общий язык с директорами московских школ и часто меняла место работы. Не составила исключение и школа № 1626, но Эсфирь Даниловна осталась верна себе. Недавно по телевизору я увидел Эсфирь Даниловну. С экрана на меня снова смотрели её горящие глаза. Корреспондент представила её как волонтёра, приехавшего со школьниками на Соловецкие острова.
В назначенный день у входа в школу собралось человек 15. Нину Павловну это нисколько не удивило. Она спокойно отметила присутствующих в каком-то документе. Оказалось, что этот сложенный пополам лист писчей бумаги называется маршрутным листом. В нём были отпечатаны на машинке фамилии и имена школьников, записавшихся в поход, указаны их адреса и телефоны и стояла роспись школьной медсестры о медицинском допуске к походу.
— Это хорошо, что нас больше 15, — пояснила мне Нина Павловна, — школьникам полагаются льготные билеты и один преподаватель при таком количестве детей имеет право тоже проехать по льготному билету. Вот Вам справка из школы. Билеты я попрошу купить Вас, а мы сейчас соберём деньги.
Полководцев не пришёл, так что командирила Маша Янсенс. Она собирала деньги на проезд, смущённо улыбаясь на шутки некоторых мальчишек. Скрупулёзно пересчитав общую сумму, она вручила деньги мне. Эсфирь Даниловна и Нина Павловна между тем проверяли «экипировку» походников. Нина Павловна поругала некоторых за отсутствие туристской обуви. Сама она «щеголяла» в валенках.
— Они — подшитые, — с гордостью объяснила она мне.
Эсфирь Даниловна предупредила, что мы пойдём «гуськом», что переходить дорогу — только по её сигналу, а потерявшись, оставаться на месте. Мне поручили контроль за «хвостом» отряда. К моему удивлению, узнав об этом, один из четвероклассников вызвался быть замыкающим в нашей колонне. К нему подтянулись два его друга. Эта троица — Гоша, Дима и Ренат — сразу показалась мне подозрительной. Но моё внимание было отвлечено тем, что к нам неожиданно пришла Маша Тихонова.
В походных списках она не значилась, да и медсестра вряд ли допустила бы её к походу. Очевидно, мама по каким-то причинам в самый последний момент приняла решение отправить девочку в поход.
— Маша, мы не можем тебя взять, иди домой, — сказала ей Нина Павловна.
Маша только ласково улыбнулась и сказала плывущим голосом:
— А у меня дома никого нет.
— Допустим, я могу её взять в поход под свою ответственность, — заявила Эсфирь Даниловна, которая была классным руководителем Маши, — но ведь она пришла в босоножках.
Все посмотрели на ноги Маши. Она действительно стояла в босоножках и лёгких носках. Сразу же нашлись опытные походники, которые стали предлагать Маше свои запасные тёплые носки и кроссовки. Нина Павловна молча радовалась тому, как многие ребята серьёзно отнеслись к её требованиям. Машу наконец-то одели по погоде, и мы смогли выдвинуться к остановке троллейбуса.
В троллейбусе и в метро ехали в толкучке. Моих коллег это нисколько не удивляло и не пугало, да и большинство детей, очевидно, уже имевших опыт походов в таких условиях, вели себя спокойно. Исключение составляла тройка замыкающих парней. Они устремились в вагон метро, как только открылись двери, расталкивая выходящих пассажиров. При движении поезда они даже не пытались держаться, а падали на девчонок, а иногда и на других пассажиров. Мне пришлось их насильно развести в стороны к разным ручкам, а при Гошиной попытке поменять свою позицию, сильно дёрнуть его за руку и вернуть на место. Только это немного охладило их пыл, но по переглядыванию было заметно, что они ждут подходящего момента для очередного хулиганства.
Чтобы пробраться к Ленинградскому вокзалу, нам снова пришлось продираться через толкучку в вестибюле метро. И здесь Маша Янсенс применила хитрость. Она пропустила вперёд одного из парней своего класса по фамилии Пудов, чётко сказав ему: — Пудя, иди впереди меня, а я буду тебе подсказывать дорогу.
Пудов был парнем гигантского роста. Трудно сказать, сколько ему было лет. В пятом классе он уже учился не первый год, и, наверное, поэтому (как говорилось в предыдущей главе) Алла Пучкова оставила попытки бороться с тем, что он называет её обидным прозвищем.
Пудов был доброго нрава, но имел совершенно зверское лицо с выступающим лбом и массивной челюстью. Я уже успел познакомиться с его мамой, которая безуспешно пыталась на протяжении нескольких лет вытянуть сына из 5-го класса.
— Что делать, отец нас подвёл, но мы будем стараться, — всё время повторяла она.
Из этих слов напрашивался вывод, что отец Пудова, скорее всего благодаря дружбе с алкоголем, отрицательно повлиял на наследственность сына. Хитрость Янсенс удалась. Почти все идущие навстречу шарахались от Пудова подальше в сторону, и мы спокойно добрались до касс пригородных поездов.
В будний день в электричке было мало народу, туротряд естественным образом разбился на компании, каждая из которых заняла отдельное купе, то есть отсек из двух скамеек. Многие тут же достали бутерброды и питьё.
— Мы помним, что нужно оставить еду для общего стола, но родители снарядили нас как на Северный полюс, так что ещё много останется, — проговорило несколько жующих ртов, повернувшись в сторону купе, где сидели мы — взрослые и Маша Тихонова.
В дальнейшем такая картина повторялась каждый поход. Очевидно, нервное возбуждение, связанное с походом, вызывало хороший аппетит в молодых организмах.
До станции Крюково, а оттуда на автобусе до монумента на Ленинградском шоссе мы доехали быстро и без приключений. Далее начался пеший маршрут. Поскольку его планировала Нина Павловна, я не запомнил все промежуточные звенья. Помню, что мы о смот рели не сколько памятников, связанных с защитой Москвы во время Великой Отечественной войны. К моему удивлению, внимательнее всех слушала рассказ Нины Павловны и задавала интересные вопросы моя «замыкающая троица». Вопросов и дополнений у ребят, было очень много. Эсфирь Даниловна помогала Нине Павловне с ответами на некоторые вопросы. Для меня стало ясно, что перед походами в такие известные места нужно как следует проштудировать экскурсионные справочники.
Удивительным было также то, что некоторые девчонки-пятиклассницы (с хорошим прилежанием на уроках) почти не слушали рассказ, демонстративно зевали, но при этом зорко следили за мальчишками, стараясь отдельными комментариями привлечь их внимание. Я хотел сделать им замечание, но Эсфирь Даниловна опередила меня. Она подошла к этой группе и обняла, привычно раскинув свои руки-крылья. Это положило конец всем зевкам.
Кроме величественного монумента на Ленинградском шоссе хорошо запомнился памятник «Т-34». Эсфирь Даниловна разрешила желающим под моим наблюдением залезть на этот танк. Конечно, мы были не первыми, кого потянуло «на броню». В связи с этим люки танка ради безопасности были запаяны. Но на одном люке чья-то нечеловеческая сила, подстёгиваемая естественным любопытством, сорвала пайку. В результате открывался вход в небольшой отсек. Неожиданно оказалось, что Пудов, у которого, очевидно, все походы ассоциировались с темнотой, взял с собой фонарик. Пудов оказался в центре внимания. Те, кто ещё недавно старался держаться от него подальше, демонстративно хлопали его по плечу и говорили: «Пудя, я с тобой дружу!» Лицо Пудова засветилось от счастья практически, как его фонарик. Он с удовольствием светил в люк, куда ребята залезали по очереди, давал «танкистам» фонарик, чтобы посветить внутри. Сам он, как и я, из-за своих размеров не рискнул влезть внутрь танка, но это ничуть не омрачило его настроения.
В парк все вошли оживлёнными, погуляв по аллее, разбитой, как объяснила Нина Павловна, на месте противотанкового рва, и пройдя памятный знак командного пункта К.;К. Рокоссовского, решили перекусить. Снова командирила Маша Янсенс. Она достала клеёнку, на которую все выкладывали свои запасы. Рядом ставили термосы и бутылки с водой. Маша чуть хрипловатым голосом указывала, куда и что нужно класть, и быстро навела идеальный порядок. Я залюбовался импровизированным столом.
Родители явно не пожалели провизии для своих детей. Стол украшали бутерброды с сырокопчёными колбасами и красной рыбой, небольшими горками лежали трюфели и другие дорогие шоколадные конфеты. По центру Маша положила пирожки с капустой, которые для похода испекла моя мама. В тот исторический период указанных мной деликатесов в обычных магазинах практически не было. Их покупали в так называемых столах заказов, специальных отделах магазинов, к которым были прикреплены все учреждения и предприятия. Обычно эти товары берегли к праздникам. Сейчас как раз приближалось 7 Ноября — годовщина Великой Октябрьской революции, и многие решили распечатать «неприкосновенный запас», чтобы детишки не оголодали в походе. Стол быстро опустел, осталось лишь несколько бутербродов. Дети уже отошли от скамейки, заинтересовавшись льдинками на лужах, и Эсфирь Даниловна настоятельно предлагала мне доесть бутерброды.
— Это финская колбаса, — уважительно говорила она, — в магазине такой не купишь, но в моём классе многие родители работают в торговле.
Решив узнать, чем отличается финская колбаса от советской, я стал со смаком жевать бутерброд. И тут в меня попала первая льдинка.
— Ой, извините, Владимир Леопольдович, мы — случайно, — захихикал Гоша из «весёлой троицы».
Он с товарищами откалывал льдинки от замёрзших луж, а дальше они, делая вид, что кидают их друг в друга, старались попасть в девчонок или в меня, поскольку я был наиболее лёгкой мишенью. Никакой боли льдинки мне, конечно, не причиняли, но оставляли пятна на куртке, а заодно и на моём авторитете.
— Нет ли здесь поблизости детской площадки?— спросил я Нину Павловну.
— Кажется, в прошлый раз на соседней полянке что-то строили, — ответила она.
Я принял решение «сменить декорацию» и, крикнув: «Замыкающие, на разведку детской площадки— за мной!», устремился в сторону поляны.
Там действительно была детская площадка, на которой кроме качелей и других малых игровых форм стояли на некотором расстоянии друг от друга две деревянные крепости с башнями.
— За мной! На штурм крепости! — прокричал я своим спутникам.
При нашем приближении из крепости выскочили несколько ребятишек. Испуганно визжа, они побежали к лавочкам, около которых я только теперь разглядел сидящих женщин, очевидно, их бабушек. Наша кричащая орава порядком напугала малолеток, пришлось мне идти извиняться. Извинения мои были приняты, но на всякий случай бабушки с внуками и внучками передвинулись к дальней крепости. Я велел моим «разведчикам» бежать за остальным отрядом, а сам осмотрел постройку.
Архитекторы этого игрового сооружения хорошо продумали многие детали. Стены были невысокими. Изнутри наверх вела лесенка, но и без неё было легко вскарабкиваться на стены и спры-
гивать наружу. Войти в крепость можно было через одностворчатые ворота под башней. На второй этаж башни вела винтовая лестница, а к воротам была приделана металлическая петля, за которую было удобно держать ворота и не пускать во время игры «атакующих» в крепость. Всё идеально подходило для игры в «стража и пленника», для которой в моём детстве использовали обычную песочницу.
Когда наш отряд приблизился к крепости, я со словами «Кто играет — убегает!» выскочил из ворот и погнался за убегающими ребятами. Бегаю я не слишком быстро, но благодаря фактору неожиданности мне удалось поймать одного из моих обидчиков — Диму. Я легко поднял его и с криком «Это моя добыча!» потащил в крепость и загнал на второй этаж башни.
— Я освобожу его, если кому-нибудь удастся дотронуться до этого кольца в воротах, — объяснил я.
Ребята быстро поняли смысл игры, и почти все захотели принять в ней участие. Остальные с интересом наблюдали и подбадривали играющих.
«Освободители» растянулись цепочкой и делали ложные выпады, пытаясь отвлечь моё внимание и выманить меня подальше от кольца в крепостных воротах. Иногда попытки самых юрких достигали успеха, и мне снова приходилось закрывать ворота, прятаться, приседая за стенами, а затем, подсмотрев через щели в брёвнах, когда цепочка играющих приблизится, неожиданно перепрыгивать в каком-нибудь месте стену и «брать в плен» наиболее неповоротливых. Чаще других мне попадался всё тот же Дима, который к 9-му классу перерос меня, а в этом возрасте семенил на коротких ногах.
— Моя добыча снова попалась! — кричал я, поднимая Диму. Но это совершенно не портило Димино настроение. Наоборот, он, находясь "на свободе", рискуя привлечь на себя внимание, громче всех кричал мне:
— Шер-Хан, выходи! (Мультфильм «Маугли» был в то время очень популярен.)
Хулиганистый Гоша, очевидно, вспомнив другой мультфильм, и по ассоциации с моим отчеством тоже придумал кричалку: «Леопольд, выходи!»
Пора уже было идти дальше, и я со словами кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно!» выпустил «пленников». Походникам понравилось играть, строились они неохотно, но я быстро занял место в «хвосте», и мы двинулись к станции. По словам Гоши, которого в старших классах я брал во все походы в качестве помощника, именно с этого момента школьники стали между собой называть меня Леопольдом, а к Диме приклеилась кличка Моя Добыча, которая была сокращена, обращена в мужской род и получила окончательный вариант Добыч.
Местами наш путь к станции проходил по улицам Зеленограда. Около столовой Нина Павловна остановилась и сказала мне:
— Здесь директор — участник войны. Он всегда разрешает нам налить в термосы кипятку. Ребята скоро захотят пить.
Действительно, после её беседы с директором нас с термосами стали по одному запускать на кухню. Там повариха из большого чана огромным черпаком наливала кипяток в металлический чайник с длинным носиком, а уже из этого чайника наполнялись наши термосы. Света Знаменникова, рослая девочка из 5-го класса, презрительно фыркнула на моё предложение наполнить термос и сказала, что ей совершенно не хочется пить. За Свету я не беспокоился, я знал, что её отец часто бывал в экспедициях и брал Свету с собой. К сожалению, дурному примеру Светы не наполнять термос последовали её ближайшие подруги, и мои слова: «В поезде захочется пить!» никак их не убедили.
В электричке было душновато, и многим действительно захотелось пить. Ренат выпил весь свой чай ещё в поезде, а когда мы вышли на перрон Ленинградского вокзала, громко завопил:
— Где здесь туалет? Я сейчас наконец напьюсь!
У многих, в том числе и у меня, ещё оставался чай, и мы помогли Ренату утолить жажду. Однако он оказался не единственным страдальцем. Когда туротряд вышел из вагонов на станции метро «Профсоюзная», Света Знаменникова и ещё пара девчонок прокричали через гул метро:
— Мы сбегаем к автоматам с газировкой, — и, не получив разрешения, побежали к выходу.
— Я прослежу за ними, а ты, Маша, иди с Владимиром Леопольдовичем, — сказала Эсфирь Даниловна, оставляя на моё попечение Машу Тихонову, а сама поспешила за сбежавшими.
Я не стал брать Машу за руку, и это было моей ошибкой. В подземном переходе столкнулись два потока — выходящих из метро и переходящих на другую сторону улицы. На какой-то момент я упустил Машу и других ребят из виду, а когда вышел на дневную, точнее вечернюю, поверхность, то не увидел Маши среди собравшихся вокруг Нины Павловны. Я снова спустился в подземный переход, но и там её не было. В панике я снова взбежал по лестнице и увидел, что Эсфирь Даниловна уже привела моих пятиклассниц и горящими глазами вопросительно смотрит на меня.
Но тут зоркий Гоша закричал:
— Вон она стоит на той стороне!
Ребята замахали ей. Опасаясь, что Маша может пойти к нам верхом через проезжую часть, Эсфирь Даниловна сама ступила на мостовую и пошла ей навстречу. Я снял свою шапку-петушок и замахав ею, как флагом, пошёл за Эсфирь Даниловной, обеспечивая ей безопасный переход. В то время на улицах машин было гораздо меньше, чем сейчас. Водители среагировали на мой самодельный флажок и остановились, пропуская нас.
Но наше беспокойство оказалось напрасным, Маша и не думала куда-то идти. Она хорошо запомнила слова Эсфирь Даниловны: «Оставайся на том месте, где потерялся». В троллейбусе кто-то из ребят спросил Нину Павловну:
— А когда мы пойдём в следующий поход?
— На зимних каникулах, — ответила она.
— А Владимир Леопольдович пойдёт с нами? — почти хором прозвучало несколько голосов.
— Обязательно пойдёт, он теперь отвечает за всю туристическую работу в школе, — последовал ответ.
Для меня эти слова означали, что я успешно прошёл «педагогическое крещение». Меня признали своим и дети, и педагоги.;
Книга вторая. МОИ ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ
Мой помощник Джеральд Даррелл
Я сладко потянулся в кровати, предвкушая хороший день. Часы показывали 15 минут девятого. Это означало, что жена встала и ушла на работу, не разбудив меня, и я хорошо выспался в свой методиче ский день, который у учителей географии обычно приходился на четверг. Раз в ме сяц по четвергам нас, географов, вместе с учителями истории собирали на городское совещание. Но сегодня мне никуда ехать не надо. Сейчас я встану, мама накормит меня вкусным завтраком, и я смогу спокойно начать подготовку к урокам, а также проверку тетрадей. Я ещё раз потянулся, сел на своей половине широкой супружеской кровати, которая теперь стояла посередине моей комнаты, практически разрезая её от одной стенки до другой на две равные части. И тут в соседней комнате зазвонил телефон, стоявший на тумбочке. Не было никакого сомнения, что это звонят мне, и я поспешил снять трубку.
Звонила завуч Тамара Ивановна, сразу перешедшая к делу:
— Владимир Леопольдович, в пятых классах заболела учитель математики. Она позвонила только что. Заменять, кроме Вас, некому. Пожалуйста, приезжайте к 1-му уроку.
Через секунду от моей расслабленности не осталось и следа: ведь мне надлежало через 15 минут уже быть на работе в школе.
— Я никак не успею к первому уроку, — растерянно пролепетал я.
— А Лидия Сергеевна (директор) сказала, что вы живёте рядом и успеете за 10 минут, — настаивала завуч.
От внутреннего возмущения я чуть не задохнулся. Но я очень уважал Тамару Ивановну, поэтому справился с эмоциями, унял дрожь в голосе (так подействовал на меня этот звонок) и спокойно произнёс, не вдаваясь в подробности:
— К первому уроку я никак не успею.
— Хорошо, приезжайте ко второму, — смилостивилась Тамара Ивановна и положила трубку.
Настроение было испорчено, хотя я знал, что меня ждёт завтрак — ленивые вареники с растопленным маслом в середине и густой сметаной по краям. Это блюдо я очень любил и поэтому попытался мысленно найти что-нибудь положительное в моём вызове в школу, иначе своим грустным видом я обижу маму, которая так старалась угодить мне с едой. Найти положительные моменты на этот раз было достаточно сложно: конечно, за замены заплатят, а деньги лишними никогда не бывают. Но сегодня мне предстояло замещать в 6 «Б» классе, где первые два урока подряд была математика. Мысленно я поздравил себя с тем, что мне хотя бы удалось отвертеться от замены в этом классе на первом уроке.
Нужно было занять класс чем-то интересным, и я направился к книжным полкам. В то время в наших школах еще не было видеомагнитофонов. Теле- и киноуроки были редкостью. Поэтому чтение книг на уроке тоже радовало школьников. В 6-м классе мы сейчас проходили Южную Америку, поэтому, недолго думая, я протянул руку к двум толстым книгам с интересными картами и фотографиями — «Там за рекой Аргентина» и «По
Кордильерам». Книги были написаны авторами из Чехословакии — М. Зикмундом и И. Ганзелка — на основе их впечатлений от путешествия на автомобиле «Татра» по этому материку. Книги прислал мне посылкой уже упомянутый двоюродный брат из Киева. Я узнал много полезного с точки зрения географии, читая их с большим интересом. Однако в последний момент я засомневался, будут ли они интересны для нефанатов географии, которые в изобилии имелись в 6-х классах. Тут мой взгляд упал на одинокую книгу Джеральда Даррелла.
После похода в Зеленоград прошло почти 2 года. Как говорится, много воды утекло. Я стал семейным человеком, обрёл определённый педагогиче ский опыт, наладил контакт со многими «трудными» учениками. И тем не менее очень часто после уроков в 6 «Б» мне хотелось поскорее «смыть помои», выплёскиваемые этим классом на учителя во время учебного процесса. Конечно, я был далеко не единственный учитель, которому доставалось от этой «банды», что нисколько не улучшало настроения.
Классным руководителем 6 «Б» более года была учитель словесности Эсфирь Даниловна. Но в середине прошлого учебного года её вынудили уйти из школы, и это оказалось для класса на-
стоящим шоком. Период безвластия, хоть и был непродолжительным, оказался достаточным, чтобы развратить весь коллектив. После того как класс стал срывать уроки, уже никто из «свободных» учителей не хотел становиться его классным руководителем. Директор в конце концов назначила классным руководителем «этих любителей походов» (цитирую директора) меня. Я долго отнекивался, потому что не хотелось брать класс в середине года да ещё с такими проблемами. Я хорошо осознавал, что мне будет очень трудно стать преемником Эсфирь Даниловны, умеющей привораживать к себе детей и подчинять их своей воле. Лидия Сергеевна воззвала к моей комсомольской совести, пообещав, что на следующий учебный год отдаст этот класс Каролине Генриховне (наиболее строгой словеснице), а мне поручит руководство классом, который выпустит из начальной школы Алина Борисовна. Я уже слышал столько хвалебных отзывов и об Алине Борисовне, и о её классе, что согласился с предложением директора.
С переменным успехом продержавшись классным руководителем до конца года, я напомнил директору про её обещание. Она сдержала слово, и в сумраке моей повседневной работы появилось светлое пятно. Этим солнечным зайчиком был класс Алины Бо-рисовны (теперь мой 4 «Б»!), который не переставал меня удивлять и радовать.
Мысль о внеочередной встрече с 4 «Б» послужила хорошим стимулом для улучшения настроения. Я со вкусом поел и успел в школу к началу первой перемены. Как только я вошёл в школу, две девочки-подружки Люба и Ира увидели меня, подбежали, радост-но поздоровались и тут же разбежались в разные стороны. Я ни-сколько не сомневался, что они спешат сообщить одноклассникам о моём неожиданном приходе. И действительно, вскоре я был буквально облеплен своими воспитанниками. Люба и Ира уже вернулись и первыми прижались к моему джемперу с разных сто-
рон, обхватив мои руки. Джемпер был связан из тонкой верблюжьей шерсти и был очень приятным на ощупь. Хотя прошёл всего один урок, ребята стали рассказывать мне разные новости, как всегда, сводившиеся к тому, что кто-то из мальчишек продолжает, несмотря на мои предупреждения, обижать девочек.
Тогда я ещё не умел отучать своих подопечных от мелких жалоб, относился к ним очень серьёзно, потому пообещал подойти на большой перемене и во всём разобраться. Ребята постепенно разошлись, около меня осталась только Света Новиковская. Несмотря на юный возраст, Света прекрасно осознавала силу своей красоты. Я уже пару раз убеждался, как ловко она организует мальчишек, и был рад, что в моём классе она возглавляет трудовой сектор (иными словами, отвечает за все трудовые мероприятия нашего пионерского отряда).
Обычно Света кокетливо улыбалась, когда разговаривала со мной. Но на этот раз на её лице не было и тени улыбки.
— Владимир Леопольдович, — произнесла она без долгих предисловий, — вы почему не следите за собой?
— В каком смысле? — не понял я.
Она слегка покраснела, став ещё симпатичней, и сказала как отрезала:
— У Вас надеты разные носки!
Посмотрев на ноги, я убедился, что второпях надел один носок наизнанку, и он резко контрастировал со своим собратом, надетым правильно. Я извинился перед Светой, пытался отшутиться всё объясняющей пословицей: «Поспешишь — людей насмешишь», но мой престиж явно упал в её глазах. Это, конечно, огорчило меня, но ожидание более сложных коллизий отодвинуло этот инцидент на второй план.
Поднявшись на третий этаж, я увидел, что дверь кабинета открыта. При этом класс, у которого, очевидно, первый урок никто не заменял, устав от отсутствия какой-либо позитивной деятельности, находился в нездоровом возбуждении. Одни на повышенных тонах беседовали с одноклассниками, другие с очень озабоченным видом заглатывали бутерброды, а третьи ухитрялись носиться по переполненному людьми и мебелью кабинету, играя в салки. Стоящий в кабинете гул добавлял сходство с растревоженным пчелиным роем.
Прозвенел звонок, но некоторые не сразу заметили моё присутствие и продолжали заниматься своими делами. Пришлось повысить голос и попросить всех встать для приветствия. Потихоньку стихая, ребята встали. Только Петя Сергеев продолжал сидеть с вызывающим видом, громко беседуя с одноклассниками. Тем временем я достал из портфеля книги, которые собирался почитать ребятам, и снова посмотрел на класс. Петя, явно заинтересованный в конфликте с учителем, продолжал сидеть.
Часть ребят этого 6 «Б» считали изменой и предательством с моей стороны переход на классное руководство в младший и более примерный класс. И хотя я с самого начала предупреждал класс о такой смене классного руководителя, не все были готовы простить мне этот поступок. Кто-то мстил за это исподтишка, а кто-то открыто провоцировал меня на конфликт. Одним из таких «провокаторов» и был Петя.
Петя был смышлёным парнем, но не признавал авторитета взрослых. Он явно стеснялся своих родителей, которые производили впечатление умственно отсталых людей. Мама сначала довольно часто появлялась в школе, но несла такой бред, что учителя старались вызывать её только в самом крайнем случае. Наличие отца Петя вообще достаточно долго скрывал, и я был очень удивлён, когда он вдруг появился после моей записи в дневнике. В кедах и спортивном костюме, он выглядел нелепо рядом с нормально одетой женой. Он стал рассказывать мне, какая у них дружная (и, как оказалось, полная) семья, как хорошо учится в институте старшая дочка, как он всё своё свободное время уделяет бегу трусцой.
— Жена теперь тоже бегает со мной, — продолжал он. — А вот сын не хочет. Объясните ему, как это полезно.
Я перевёл взгляд на Петю. Тот был как две капли воды похож на отца, но в его бунтарском взгляде читалось глубокое презрение к родителям.
Я знал, что Петя много читает и в настоящей момент увлекается литературой о доисторических животных. Ребята говорили мне, что у него дома много вылепленных из пластилина динозавров и макетов с «обстановкой» того времени. Даже сейчас на классной доске явно Петиной рукой было изображено несколько динозавров. Я знал далеко не все виды динозавров, но диплодока благодаря его размерам сумел идентифицировать и обратился к Пете:
— Сотри, пожалуйста, с доски все, кроме диплодока.
Когда Петя встал для означенного действия, я поздоровался и посадил класс. Мой удачный маневр позволил мне спокойно сесть за учительский стол . Однако Петя вовсе не собирался дать мне шанс завладеть вниманием одноклассников.
— Пусть за меня сотрет Танька, — сказал он и положил обратно уже взятую тряпку. — Математичка сказала, что в нашем клас-се за нас всю уборку будут делать наши жены.
Я знал, какие слова учительницы по математике имеет в виду Петя. Как-то за учительским столом во время обеда самая опытная, но очень тяжелая в общении учительница математики Прасковья Григорьевна рассказала, как 6 «Б» вывел ее из себя своей тупостью, и она выдала классу следующее откровение:
— Вот смотрю я на вас, девочки, — обратилась она во время урока к группе учениц, равнодушно слушающих ее отповедь за плохо написанную контрольную работу, — и так и вижу, как вы приходите с работы домой, очень усталые. А дома вас ждет муж, который уже успел напиться. Он ходит по квартире в грязных бо-тинках, не в состоянии самостоятельно раздеться. И вы снимаете с него обувь, вытираете тряпкой грязный пол, а потом под акком-панемент его ругани пытаетесь накормить обедом. А нормальные мужчины на вас и не женятся!
Честно говоря, из-за недостаточного педагогического опыта в то время я нисколько не сомневался в правдивости этого пророче-ства, однако был поражен неуместностью подобного высказывания со стороны столь опытного педагога. Не менее неуместным был и Петин намёк относительно своих отношений с Таней Чернавко. Однако этот выпад совсем не смутил Таню. Очевидно, статус «жены Пети» её вполне устраивал.
Однако сам я находился в недоумении. Что делать дальше? Не читать же лекцию о советской семье. Я знал, что Таня не из тех, кто боится физического труда. Пару раз она предлагала мне заменить исправление своей двойки по географии на уборку кабинета и даже на мытьё окон. Я каждый раз отказывался от такой «эксплуатации», но сегодня решил воспользоваться Таниной любовью к чистоте.
— Таня, промой, пожалуйста, тряпку, а ты, Петя, сотри так, чтобы не задеть твоего шикарного диплодока.
Схема сработала. Таня без всяких возражений промыла тряпку, а Петя нехотя стёр с доски.
Я посадил парочку на их прежние места. Можно было наконец начать урок. Я достал книгу Зикмунда и Ганзелки «Там за рекой Аргентина» и начал читать ее с первой главы, стараясь хоть как-то отвлечь ребят от их бурных эмоций. Но мне не повезло, книга начиналась описанием мытарств мигрантов, прибывающих в Аргентину в прежние времена. Острые бытовые зарисовки автора нисколько не впечатлили галдящую массу. Им стало скучно, мно-гие начали демонстративно зевать или довольно громко переговариваться с соседями.
— Ладно, — сказал я, — сейчас почитаю повеселее.
И достал книгу Даррелла «Три билета до Эдвенчер». Словно по волшебству, книга открылась на страничке, где была нарисована капибара — крупнейший в мире грызун, а для сравнения рядом с ним обыкновенная мышь.
— Ребята, — сказал я, — вы помните, мы записывали в колонку обитателей влажных экваториальных лесов — сельвы — капибару. Вот она изображена на рисунке.
Я прошелся с книгой по рядам, не давая опомниться, начал читать отрывок о том, как пойманная капибара развлекалась ночью, ударяя мощными лапами по металлической поилке. Она перебудила весь дом, где Даррелл расположил свой временный зверинец до отъезда из Буэнос-Айреса. Даррелл с компаньоном пытались пристроить клетку на ночь то в музей, то на скотобойню. Их принимали и за грабителей, и за психов. В конце концов, когда над ними сжалились, необходимость отпала: капибара мирно спала.
Интересный сюжет и английский юмор Даррелла так покорили учеников, что они слушали с явным удовольствием, смеялись в нужных местах, а когда прозвенел звонок, спокойно дослушали до конца главы. Я понял, что благодаря таланту Даррелла будут спасены и другие уроки замены, но решил не расслабляться.
На перемене я просмотрел книгу и нашел краткие, но очень точные описания сельвы, переменно-влажных лесов, саванн и редколесий. Все это я заложил листочками и, воодушевленный неожиданным успехом, решился дать в конце урока новый материал о высотной поясности Анд. На этот раз я стал читать рассказ Даррелла с самого начала урока. Потом изобразил на доске схему высотной поясности Анд. Рассказ по этой схеме я начал с верхних поясов, а описание нижних поясов прочитал из книги, предупредив ребят, что речь у Даррелла идет о природных зонах Гвианского нагорья.
Расчет мой оказался верным. Внимательно слушая текст Даррелла, школьники без труда подметили, что в тех долинах, где постоянно жарко и влажно, господствует сельва. Выше на склонах, обращенных к океану, господствуют переменно-влажные леса, а на высоких, скрытых за хребтами горных плато — саванны. Когда я, не без волнения, задал вопрос, на который с первого раза редко кто отвечал правильно: «От чего зависит смена высотных поясов?» — поднялся лес рук.
Очень хотелось спросить старосту класса Марину Агутину, девочку с обаятельной улыбкой. Большая умница, она в общении с одноклассниками никогда не показывала своего превосходства. К сожалению, из-за своей полноты она не принимала участия в наших походах. Я не сомневался, что Марина ответит правильно на мой вопрос, но решил спросить Андрея Гроховского, мальчика, всегда активно поднимающего руку, но при этом, как правило, отвечающего невпопад.
— Марина, я по твоим глазам вижу, что ты знаешь правильный ответ на вопрос, — пошутил я, — поэтому послушаем ответ Андрея.
Андрей расплылся в улыбке, которую в моем детстве комментировали как «радости полные штаны».
— В разных местах — разная влажность, — все с той же улыбкой выпалил он. — К тому же с подъемом становится холоднее.
— Молодец, правильно! — похвалил я Андрея.
Парень был готов взорваться от счастья, но лицо стало тут же надменно самоуверенным, словно правильные ответы у него давно уже вошли в привычку.
Успешный ответ Андрея вдохновил меня на новый педагогический эксперимент. Во время учебы в институте лектор курса «Методика преподавания географии» несколько раз рассказывала нам о своем гениальном ученике, который с математической точностью определил, что высотная поясность — это произведение широты на высоту. Я написал эту фразу, ставшую крылатой среди учителей географии, на доске и попросил ребят объяснить это утверждение и привести доказательства его правильности. Рук, кроме Гроховского, не поднял никто. Интуитивно я понимал, что он не скажет ничего дельного, но не видел другого выхода, кроме того, чтобы дать ему слово.
Случайно мой взгляд упал на Сашу Дудина. Учитель истории несколько раз говорил мне про Дудина, что он головастый парень. На географии пока он себя особенно не проявил. Саша редко поднимал руку, больше молчал. Однако по его лицу было видно, что он внимательно следит за тем, что происходит на уроке. Дудин явно сомневался, поднять ему руку или нет. Я вызвал его. Он не спеша встал и, виновато улыбнувшись, словно извиняясь, что ему достался слишком лёгкий вопрос, сказал:
— Но ведь достаточно посмотреть на схему высотной поясности Анд, чтобы увидеть, что нижний пояс — влажные экваториальные леса, так как в этом месте Анды находятся на широте экватора. А количество поясов, которые идут выше влажных экваториальных лесов, явно будет зависеть от высоты гор в этом месте.
Там, где Анды пониже, не наблюдается вечных льдов.
Чёткость ответа при кажущейся простоте меня очень порадовала.
Благодаря Дарреллу уроки замены, на которых обычно было трудно чем-либо занять детей, превратились в «педагогический праздник». Произведения Даррелла ещё не раз выручали меня. У меня даже стало традицией, что на последнем уроке в конце года я читал несколько глав, посвящённых джунглям ЮгоВосточной Азии из книги «Путь кенгурёнка», а ребята делали мне на
память рисунки. В этих главах было много интересных описаний животных — и кобр, и гиббонов, и морских черепах. У некоторых выходили довольно приличные рисунки, но особенно популярны были летучие собаки. И хотя я рассказывал ребятам, что эти рукокрылые животные не очень-то похожи на собак, кто-нибудь обязательно рисовал очень симпатичных барбосов с крыльями.
Много лет спустя я шёл по Болотниковской улице и около пивного ларька заметил молодую женщину с мальчиком и мужем. Муж пил пиво, женщина что-то назидательно говорила ему и сыну. Вид у всех был очень довольный. В этой женщине я признал Таню Чернавко — девочку из класса «Б», одну из тех, кому учительница математики пророчила печальное будущее. Женщина заметила меня и радостно поздоровалась. Я подошёл к ним, и мы обменялись рукопожатием с её мужем.
— Мы тут вышли по хозяйству, — продолжила свою речь Таня, — я решила угостить мужа пивом: он отлично отремонтировал кухню.
Мужчина скромно улыбнулся. На алкаша он явно не был похож, да и Таня явно не была похожа на жену, забитую жизнью и мужем. Все были одеты в простую, но чистую и отглаженную одежду. Рядом с мужем стояла сумка с аккуратно сложенными продуктами, и среди них не маячили бутылки.
— Владимир Леопольдович, — увлечённо продолжила женщина, — не поверите, но я им как раз рассказывала про Вас и Вашу замечательную книгу. Мы увидели пробегающую крысу, и я рассказала, какие огромные капибары живут в Южной Америке и какие номера они могут выкинуть.
Что может быть приятнее для учителя, чем видеть, как благополучно сложилась жизнь у его бывших учеников. Тем более я был горд, что рассказ о капибаре будет теперь передаваться в этой семье из поколения в поколение.
Фирма 4 «Б»
Почему-то так получилось, что, хотя я руководил этим классом с 4-го по 8-й, в памяти у большинства он запечатлелся как 4 «Б». Наверное, это связано прежде всего с тем, что с 1-го по 3-й класс (в то время — начальная школа) почти все уроки проходили в одном кабинете. О классе Алины Борисовны, как я уже писал в предыдущей главе, ходила слава «очень сильного и дисциплинированного». Но к активной пионерской работе класс стали привлекать только в средней школе. Здесь-то класс и проявил себя с наилучшей стороны и впервые «прославился» на всю школу именно как 4 «Б».
Не обладая опытом, да и организаторскими способностями Алины Борисовны, я тем не менее фонтанировал разными интересными идеями, которые ребята активно подхватывали. Они с удовольствием занимались шефской работой, помогали мне в организации туристического слёта, выпускали стенгазеты и оформляли альбомы, посвящённые важным политическим датам. Даже конкурс строя и песни, который я недолюбливал ещё со школьной скамьи, вызвал энтузиазм. Особенно у девочек, которые договорились и купили одинаковые белые банты, напоминающие махровый цветок. На торжественной линейке пионерскому отряду 4 «Б» было присвоено звание правофлангового. Это заставило призадуматься даже штатных хулиганов, ниша которых никогда не бывает пустой в каждом классе. Стоило припугнуть, что за тот или иной одиночный поступок весь отряд могут лишить звания правофлангового, как учащийся начинал менять своё поведение в лучшую сторону (пускай даже кратковременно) буквально на глазах.
То, что слова «честь класса» — не пустой звук для многих в отряде, подтвердил следующий случай. Я вёл урок в одном из старших классов, когда в кабинет географии вошли так любившие мой джемпер из верблюжьей шерсти Люба и Ира. На этот раз они были явно чем-то озабочены.
— Владимир Леопольдович, можно мы возьмём щётку и тряпку? — спросили они практически хором.
Увлечённый объяснением новой темы, я им только раздосадованно кивнул.
— Но мы Вам сейчас не сможем вернуть тряпку, — продолжали они мешать мне. — Принесём завтра новую из дома.
Старшеклассники захихикали над «малышами», запланированный ход урока всё равно был нарушен, и я переключил своё внимание на девчонок.
— Ну, что там у вас?
Они молчали. Я дал старшеклассникам задание на повторение, попросил Любу и Иру стать проводниками «к месту события» и там объяснить, что же произошло. Они обе покраснели, но, приученные Алиной Борисовной к честности, повели меня в туалет, обозначенный буквой «Ж» на втором этаже, которым обычно пользовались только ученики начальной школы. Посредине туалета на полу красовалась небольшая куча. Промахнуться на такое расстояние мимо унитаза было невозможно, так что это явно была чья-то шалость.
— Ну, а вы тут при чём? — не понимал я. — Наш же класс не дежурный?
Люба стала совсем пунцовой, а Ира, наоборот, побледнела и тихо сказала:
— Во втором классе мы по глупости сделали то же самое. Алина Борисовна обо всём узнала и повела нас извиняться к директору. А теперь Лидия Сергеевна (директор) вызвала Алину Борисовну и сказала, что снова думает на нас. Честное пионерское, это не мы, но всё равно сейчас всё уберём, чтобы никто не думал на наш класс.
— И не дёргал Алину Борисовну, — добавила готовая зареветь Люба.
Не могли девочки допустить, чтобы была поругана честь класса.
Продолжительность (20 минут) больших перемен позволяла обсудить многие дела с пионерским активом ещё до окончания уроков. Ребята из моего класса часто приходили гурьбой в кабинет географии, и тогда я про сил тех, кто сидел на перемене в классе и повторял домашнее задание, пойти прогуляться в коридор. Многие при этом ворчали:
— Ну вот, опять пришла Фирма 4 «Б».
Дело в том, что заводилой многих интересных дел была Саша Фирмузина. Прозвище её была Фирма. Она обычно входила в кабинет первой из активистов, и все находившиеся в нём сразу понимали, что сейчас всё моё внимание будет переключено на «классное руководство». Рыжеватые волосы и небольшая веснушчатость только придавали красивому лицу Саши особый колорит. За 4-й и 5-й классы она быстро выросла и превратилась в красавицу с длинными ногами и стройной фигурой. Мальчишкам она нравилась, хотя мамы этих отпрысков часто жаловались мне, что Саша не только выше их чада, но даже их самих. Стайка ребят из моего класса во главе с Сашей часто появлялась во время перемены в разных уголках школы, чтобы пообщаться с активом других классов по поводу пионерских дел. И гуляющие на перемене снова повторяли понравившееся сочетание: «Вон приполз фирменный поезд 4 «Б».
Что мне особенно нравилось в воспитательных приёмах Алины Борисовны, так это умение поддерживать нормальные отношения в классе между девочками и мальчиками. Я уже поработал в 4-х и 5-х классах, в которых, несмотря на столь ранний возраст, между парнями происходили драки из-за девчонок. Многие мальчики, с моей точки зрения — «малявки», называли своих подружек не иначе как «жена».
— У тебя что, нет мальчика (девочки)? — с издёвкой спрашивали тех, кто ещё не начал активно интересоваться противоположным полом или не преуспел на этом фронте.
Когда я получил класс Алины Борисовны, там совершенно не чувствовалось нервозности в отношениях между сильным и слабым полами. Мне это очень импонировало, так как я сам был воспитан таким образом, что с раннего возраста у меня было несколько хороших приятелей (друзей и подружек). Мы вместе играли во дворе. Став более взрослыми, ходили компанией в кино, театр, парк культуры и отдыха. Но никогда у нас не было деления на «моя подружка (друг) и не моя подружка (друг)».
Я жил в твёрдой уверенности, что когда я вырасту, то полюблю какую-нибудь из девочек, мне, несомненно, ответят взаимностью, я женюсь, и у нас будут дети. Поэтому в старших классах я не испытывал особого огорчения, если понравившаяся мне девочка не обращала на меня внимания. В классе Алины Борисовны тоже было много смешанных компаний, объединённых, как правило, по принципу проживания в одном доме (дворе) или пребывания в одном детском саду.
Алина Борисовна довольно часто делилась опытом на педсоветах. В своих выступлениях она открыто говорила о тех проблемах, которые существуют в классе, и о том, как она вместе с активом класса работает над их решением. «Мы договорились с классом…» — часто звучало в выступлениях Алины Борисовны. К сожалению, как она умеет договариваться с классом, я узнал из рассказов ребят гораздо позже, наделав много ошибок, но так и не решившись напрямую попросить её совета и помощи.
Алгоритм её действий был примерно следующий. Сначала все назревшие вопросы обсуждались с активом. После согласования общего мнения кому-нибудь (обычно старосте) поручалось выступить на классном часе. Алина Борисовна давала возможность высказаться всем, при этом своим тихим, но звонким голосом пресекая «бузу», делая быстрые и точные выводы по каждому выступлению. В конце обсуждения она давала свой ненавязчивый комментарий, после чего ей, как правило, удавалось подвести класс к принятию единого решения. Я же действовал иначе, кидаясь из одной крайности в другую, о чём пойдёт речь ниже.
Мне повезло с выбранным на собрании класса Советом пионерского отряда. Я ведь никого не знал из предлагаемых кандидатур, но ребята выбрали тех, кто действительно пользовался в классе авторитетом и при этом не гнушался общественной работы. Обрадованный этим, я стал поручать проводить некоторые собрания ребятам из актива, обговорив предварительно лишь тему их выступлений. При этом, чтобы показать демократичность собрания, я демонстративно садился на задней парте. Если классный час был тематическим, всё обычно проходило хорошо, хотя и не без накладок со стороны выступающих. А вот классные часы, посвящённые поведению, успеваемости или важным делам школы, зачастую приводили к бузе. Недовольные критикой со стороны выступающих, «обиженные» начинали припоминать «обидчикам» все грехи, начиная с поведения в детском саду. Поток взаимных оскорблений так накалял обстановку, что никто не хотел слушать доводов другого, да они просто тонули в общем оре. У меня обычно не хватало терпения подождать, пока орущие устанут и сами разберутся в сложившейся ситуации. Я начинал вести себя как диктатор: бил указкой по столу, устанавливая тишину резким звуком, и ставил на голосование без дальнейшего обсуждения те предложения, которые я считал правильными. Под моим давлением ребята поднимали за них руки, но внутренне многие оставались несогласными и при первой возможности саботировали решения общего собрания.
Как известно, некоторые дети, чутко реагируя на обстановку в семье, ещё с раннего возраста начинают манипулировать взрослыми. Такие хитрецы, убедившись к старшим классам, что я более слабохарактерный и непоследовательный человек по сравнению с Алиной Борисовной, не выступая открыто против меня, стали обманывать своего классного руководителя чуть ли не на каждом шагу. В 7-м классе, например, Света Новиковская, которая руководила трудовым сектором, не только сама не пришла на весенний субботник (в то время очень важное политическое мероприятие), но и подговорила подружек и вертящихся вокруг неё парней сбежать в субботу сразу после уроков и не принимать участия в уборке школьного двора (основное мероприятие субботника).
Естественно, нашлись «добрые люди» среди учеников и родителей, которые сообщили мне во всех подробностях об этой «инициативе» Светы. Её мотивы мне были совершенно непонятны. До этого она ответственно относилась к своим обязанностям, и я всегда хвалил её. Света так и не объяснила мне, что толкнуло её на бойкот субботника, так как это послужило началом моего конфликта не только со Светой, но и её семьёй.
Много лет спустя, анализируя, что же я сделал неправильно в этой ситуации, я пришёл к выводу, что всё началось с того, что я из лучших побуждений предупредил Светину маму, что её дочка иногда гуляет со старшеклассниками и даже взрослыми выпускниками нашей школы. Поскольку не у всех поклонников Светы была хорошая репутация, я просто призвал родителей не пускать прогулки Светы на самотёк. «Я их всех знаю, — был ответ мамы, — они хорошие ребята». Но тем не менее решила устроить дочке «промывку мозгов». В результате Света подошла ко мне на перемене и в довольно грубой форме высказала свое возмущение по поводу того, что она посчитала доносом. Я знал, что долгое время был её кумиром, теперь же мои акции окончательно упали. Срыв субботника и стал проявлением такого разочарования. Реакция мамы на этот раз просто сразила меня наповал:
— А Вы сами никогда не срывали пионерские мероприятия?
— Вряд ли я бы стал учителем, если бы был любителем срыва школьных дел, — парировал я.
— А я вот многократно срывала, — с гордостью сказала она, — и у меня, между прочим, высшее педагогическое образование.
— Приходите на работу в нашу школу, у нас не хватает учителей, — произнёс я таким тоном, каким в нашей стране часто приглашают стать на их место.
Однако моё приглашение заронило зерно в подготовленную почву. Когда у Светы родилась младшая сестра Олеся, её мама пошла работать бухгалтером в свой жилищный кооператив (т.е. практически у себя дома), присматривая за Олесей. Олеся, начав учиться, тоже попала в класс Алины Борисовны. Алина Борисовна разрешила маме ходить на её уроки. А та так втянулась в учебный процесс, что, когда на следующий год Алина Борисовна ушла в декретный отпуск, поступила на работу в нашу школу и продолжила её деятельность. Очевидно, она стала хорошей учительницей, потому что ещё долго, даже после моего перехода в другую школу, работала в «началке».
Алина Борисовна, по тогдашним понятиям, долго (лет до 25) не выходила замуж. За это время она успела поработать депутатом райсовета. По её словам, депутатская деятельность была пронизана формализмом. Депутаты единогласно принимали заранее подготовленные решения и лишь изредка произносили тщательно проверенные специальными инструкторами речи. У депутатов, правда, был ряд привилегий в обеспечении продуктами питания и товарами народного потребления, путёвками на отдых и т.п. Карьеристы, конечно, готовы были «закладывать душу» за возможность быть избранным в Совет народных депутатов любого ранга. А вот Алина Борисовна тяготилась этой работой и через 3 года сумела «отбрыкаться» от неё. Не помогло даже то, что к началу следующих выборов ей предложили стать депутатом уже городского Совета (Моссовета).
— Это же Ваша судьба, — убеждали её в райкоме партии, — в Моссовете столько «петушков» (выражение инструктора райкома). А Вы ведь не замужем.
Но этот довод тем более не убедил Алину Борисовну. Мужа она предпочла найти за пределами Моссовета. Родив дочку Аню, Алина Борисовна довольно быстро вышла на работу, оставляя девочку с бабушкой. Но в отличие от других родителей, которым тоже приходилось оставлять детей с бабушкой на целый день, она в перерыве между уроками и началом занятий группы продлённого дня (ГПД) звонила домой и подолгу общалась с мамой и Аней. Мобильных телефонов тогда не было, звонить приходилось из учительской, поэтому многие учителя, и я том числе, были свидетелями очередного проявления её педагогической мудрости.
Говорят, что чужие дети растут быстро. Хотя мои ученики были мне далеко не чужими, не успел я опомниться, как они из малышей превратились в юношей и девушек. В 8-м классе, ухаживая за девочками, многие мальчишки изменились в лучшую сторону. Это в полной мере относилось и к Шурику Левищеву, попортившему мне много крови своими хулиганскими выходками. С огромными глазищами и громогласным с хрипотцой голосом, Шурик всегда привлекал к себе внимание учителей, и ему часто доставалось не только за свои, но и чужие грехи. Помню, в 4-м классе во время похода в Коломенское, когда вытянувшийся гуськом отряд остановился перед переходом улицы, две девочки выбежали из строя на проезжую часть. Хотя они тут же забежали обратно на тротуар, машины прошли довольно близко от них. На мою гневную тираду они обиженно оправдывались:
— Нас Левищев щиплет!
— Они специально неожиданно останавливаются, чтобы я на них налетел, — оправдывался Шурик.
Но я с испугу не стал особенно разбираться, влепил ему крепкий подзатыльник, взял за руку и поставил рядом с собой. Шурик попритих, но никакой обиды ни на меня, ни на тех, кто его подставил, в его дальнейшем поведении не чувствовалось. Он был готов многое сно сить от женского пола. Время от времени на перемене слышался его бас: «А что меня Фирмузина бьёт?» или «А меня Новиковская бьёт!», притом что он не страдал отсутствием силы и часто вступал в драки с мальчиками из классов постарше.
К 8-му классу Шурик перестал хулиганить на уроках, стал, особенно с девочками, вести себя вежливо и перестал гнушаться трудовых дел, в том числе уборки школы во время дежурства класса. Система дежурства по школе заключалось в том, что 5–10-е классы по очереди считались дежурными по школе в течение недели. На эти шесть учебных дней классный руководитель вместе со старостой распределяли школьников по постам (лестничная площадка, коридор, рекреация и т.п.). На переменах ребята должны были следить за дисциплиной и чистотой на своих постах, а раз в неделю проводить генеральную уборку, то есть мыть школу. Во многих школах уборщиц (нянечек) действительно не хватало из-за «нищенских» ставок, но и в тех школах, где с нянечками всё было в порядке, действовала та же система, очевидно, принятая Министерством для приобщения детей к труду. Многие «прекрасные дамы» при распределении постов теперь выражали желание дежурить вместе именно с Шуриком. Сначала Шурик больше дружил с Сашей Фирмузиной и даже говорил, что вместе с ней будет поступать в медицинское училище, а потом в мединститут. По школе в разных вариантах ходила такая шутка, что когда девочки вырастут и им придётся пойти к гинекологу, то этим гинекологом окажется Шурик. Эта шутка, рассказанная шёпотом, почему-то вызывала взрыв смеха.
Но в душе Шурик больше тяготел к техническим наукам. К тому же в 10-м классе, устав от своих многочисленных романов, на Шурике свой окончательный выбор остановила Света Новиковская. Они вместе поступили в технический вуз, а позже поженились. К тому времени я перешёл на работу в другую школу и об этом событии узнал гораздо позже от самого Шурика. Мы с ним столкнулись на островке между переходами на перекрёстке Нахимовского и Севастопольского проспектов.
— Владимир Леопольдович, Вы меня помните?
Я — Левищев из 4 «Б», — сказал он. Я нисколько не удивился, что для своей идентификации он выбрал именно этот «фирменный бренд».
— А я ведь женился на Свете Новиковской, у нас растёт дочка Людочка, — с гордостью продолжил он.
Эта новость была для меня неожиданной. Я бросился пожимать ему руку и похлопывать по плечу, но не стал обо всём подробно расспрашивать: было видно, как он торопится к жене и дочке.
А Саша Фирмузина действительно стала врачом. Я с ней встретился в поликлинике, когда вместе с женой после «совместного» гриппа мы сидели на выписку к участковому терапевту. Из гинекологического отделения, отделённого от «терапии» белой ширмочкой, выплыла в белом халате высокая и стройная Саша и прошла, как по подиуму, в другой конец коридора.
— Посмотри, какие красивые ноги у той докторши!, — воскликнула жена, очень ценившая природную женскую красоту и не ревновавшая к таким женщинам.
— Пожалуй, эти ноги мне знакомы. Да и девушка тоже, — ответил я.
На всякий случай, я решил себя проверить и прочитать фамилию и имя доктора на двери её кабинета. Эта затея оказалась рискованной. Почему-то медсестра, собирающая карточки у ожидающих приёма в гинекологическом отделении, возмутилась мои проникновением в этот отсек и стала меня выгонять. Очевидно, она подозревала, что мой вид может вызвать у сидящих в очереди преждевременные роды. Я не стал скандалить, а покинул эту «святая святых», успев прочитать то, что меня интересовало и подтвердило мою правоту. Фирма восприняла шутку про гинеколога всерьёз и решила помочь девочкам из 4 «Б». Чтобы им не грозила встреча с Шуриком, она сама стала гинекологом.
Илья Кириллович
Илья Кириллович, несомненно, был символом школы № 1626 в 70–80-х годах, работая в должности, полное название которой было «организатор внеклассной и внешкольной работы». Директора школ в советское время менялись довольно часто. И это понятно: собственную «педагогическую школу» создать очень трудно (здесь требуются недюжинные способности и умение стоять насмерть за с в о и и д е и ), а б о л ь ш и х д о хо д о в в т о в р е м я э т а д о л ж -
ность не приносила. Поэтому те, кто не рассматривал директорство как ступень карьерной лестницы, попробовав себя на этом поприще, добровольно и с лёгким сердцем расставались с этим местом. При этом у уходящих часто фигурировали такие выражения, как «каторжная работа», «работая учителем, я зарабатывал гораздо больше» (и это правда), «мальчик для битья у районного начальства» и т.п. Заместители директора по воспитательной работе (а именно их в конце ХХ века стали называть организаторами) гораздо чаще, чем директора, были старожилами школ. Вне уроков школьники ведут себя совсем по-другому, чем на занятиях. Поэтому для общительных людей воспитательная работа таит в себе много интересного, и она часто «затягивает» в свой омут талантливых людей, которые с карьерной точки зрения могли бы добиться гораздо большего, но остались на этой работе, прикипев к ней всем сердцем. И таким Человеком (с большой буквы) и замечательным воспитателем был Илья Кириллович Мейергойз.
Когда я пришёл работать в школу, он был уже в пожилом возрасте, но его работоспособности могли позавидовать молодые. Он учился в немецкой гимназии, т.е. в гимназии, где всё преподавание велось на немецком языке, а директором был немец. Когда при заводе, где работали его родители, был создан пионерский отряд, молодой Илья Кириллович вступил в эту организацию, и пионерский галстук на Красной площади ему повязывали ближайшие соратницы Ленина — Н.К. Крупская и М.И. Ульянова. У него, несомненно, был литературный талант, но, поступив в литературный институт, он проучился там всего два года. Молодого комсомольца, умевшего внести творческую струю в любое начинание, даже формальное и казённое, заметили и порекомендовали на работу в ЦК ВЛКСМ.
Что бы ему ни поручали: организацию приветствий съездам партии, руководство детским домом, работу освобождённым секретарём Министерства тяжёлой промышленности, — за всё Илья Кириллович брался с энтузиазмом и доводил начатое дело до победного конца. По долгу службы он встречался с В.;В. Маяковским, Аркадием Гайдаром, Серго Орджоникидзе и ещё с десятком интересных людей, о которых очень интересно рассказывал ученикам нашей школы. Во время Великой Отечественной войны его мобилизовали на фронт переводчиком с немецкого. После демобилизации, несмотря на отсутствие высшего педагогического образования, его взяли на работу старшим воспитателем в школу-интернат при Академии педагогических наук, которой в то время руководил знаменитый педагог Э.;Г. Костяшкин. Как участнику многих исторических событий, Илье Кирилловичу разрешили преподавать историю. Ему так понравилось работать со школьниками, что, даже выйдя на пенсию, он приезжал в школу раз в месяц, консультировал своих преемников и продолжал держать свои пальцы на пульсе воспитательной работы. В школу № 1626, возникшую в районе-новостройке, его пригласила когда-то работавшая вместе с ним завуч Холодова Тамара Ивановна. Тамара Ивановна, Илья Кириллович и Нина Павловна (я писал о ней в первой книге) как раз и были теми педагогами, которые способствовали моему росту на учительском поприще.
Все трое всячески способствовали развитию школьного туризма. Тамара Ивановна во время работы в интернате ходила со школьниками в походы на байдарках по Украине. В эти походы она брала с собой двух дочек и мужа. Когда я пришёл работать в школу, она по состоянию здоровья в походы уже не ходила. Но с большим энтузиазмом слушала мои туристические отчёты. А вот Илья Кириллович и Нина Павловна ещё были готовы тряхнуть стариной, привлекая к туризму молодых преподавателей. Заместитель начальника РУНО позже рассказывал мне, как во время инструктажа перед районным турслётом он с удивлением увидел руководителей команды школы № 1626 — Илью Кирилловича и Нину Павловну. От удивления у него вырвалось: «Ах, вы мои седые головы!».
Примерно через год после моего появления в школе мне стали поручать организацию школьных турслётов. Конечно, мои предложения и планы мероприятий обсуждались и утверждались на заседании турштаба школы, возглавляемого Ильёй Кирилловичем и Ниной Павловной. Они оба считали, что на турслётах мало прове сти соревнования по туристическим навыкам (разжигание костра, установка палатки, ориентирование на местности и т.п.), а нужно, чтобы пешая часть слёта проходила около познавательных или мемориальных объектов.
Наша школа располагалась недалеко от станции Коломенская Павелецкой ж. д., так что идеальным местом для выезда был район станции Расторгуево. Это была вторая остановка от окраин Москвы, так что ехать до неё было совсем недолго. Рядом со станцией был памятник жителям посёлка, погибшим во время Великой Отечественной войны. Сюда 9 Мая мы часто привозили школьников, а затем шли к Суханово, бывшей усадьбе князей Волконских. Эту усадьбу я знал очень хорошо, так как в ней располагался дом отдыха Союза архитекторов. Я туда приезжал несколько раз в гости к моему двоюродному брату Диме, о замашках которого «а-ля Остап Бендер» я рассказывал в первой книге. Дима хоть и был лётчиком, чувствовал среди архитекторов себя очень комфортно. Он узнал от них много интересного об усадьбе, стал моим гидом по её корпусам. Это помогло мне быть во всеоружии, когда я сам стал водить школьников по усадьбе.
За усадьбой находилась запруда, выше которой река Гвоздянка разливалась небольшим озером. За озером виднелось несколько перелесков. Во время прогулки с женой мы обследовали эти рощицы и признали одну из них, несмотря на скромные размеры, пригодной для проведения турсоревнований.
Когда я первый раз проводил турслёт по этому маршруту, казалось, что всё было против меня. Стоял солнечный весенний день, и я был рад, что наметил маршрут от станции через тихие тенистые улочки с одноэтажными домами. Хотя они и относились к городу Видное, к ним вполне подходило определение «деревенские». Следующий отрезок пути до сосновой рощицы у пруда нужно было пройти по открытой местности — через поле по грунтовой дороге. Но единственным альтернативным вариантом была тропа через лесопосадки вдоль шоссе.
Перспектива идти большой колонной вдоль оживлённой трассы меня совсем не радовала, поэтому я остановился на первом варианте. Передовые отряды благополучно пересекли поле и, пройдя соснячок, до стигли тенистой аллеи, которая вела к усадьбе. Нина Павловна и Илья Кириллович, несмотря на возраст, не отставали от ребят. Мы вошли на территорию усадьбы, и я стал поотрядно проводить экскурсию по её достопримечательностям.
Всем особенно понравился флигель под названием «Кошкин дом», словно сошедший со сказочной картинки. Около него на постаменте стояла каменная фигура кота. Правда, сама морда кота была срезана, как бритвой. Причина этого была неизвестна, от скульптуры веяло загадочно стью. Ребята стали выдвигать предположения. Я был только рад такому вниманию к скульптуре, так как три арьергардных отряда застряли где-то в пути, и школьников стало очень трудно удерживать на месте. Мы решили рассредоточиться по парку, но так, чтобы быть в пределах видимости друг друга. Илья Кириллович и Нина Павловна отвлекали шалунов своими рассказами об усадьбе (и не только о ней). Но в одном из отрядов шестиклассников классный руководитель не смогла справиться со своей оравой. Ученики полезли на постамент с котом и основания колонн. Из так называемого Большого дома выбежали представители администрации с требованием, чтобы мы немедленно убрались с их территории. Я стоял в растерянности, так как по плану мы должны были спуститься к запруде и перейти её по мосту. Но я вовсе не был уверен, что отставшие смогут найти нас.
Наконец появился отряд пятиклассников, возглавляемый Прасковьей Григорьевной. Он шёл последним в колонне и, видимо, обогнал два отряда четвероклассников. Однако Прасковья Григорьевна, как всегда ехидно, сказала, что четвероклассники после перехода через поле стали ныть, а их классные руководители решили отдохнуть в сосновой рощице и вернуться на станцию.
— Да, и я, честно говоря, была готова присоединиться к ним: маршрут для нашего возраста совершенно неприемлем. Но уж очень хотелось посмотреть на усадьбу, — призналась она и тут же решительно добавила: — А дальше Суханова я не пойду!
— Давайте покажем детям хотя бы озеро, а слёт проведём сразу на том берегу, — предложил я от безвыходности.
Она милостиво согласилась. Я попросил Илью Кирилловича и Нину Павловну показать пятиклассникам усадьбу, а сам пошёл с остальными отрядами вперёд.
Гвоздянка в районе Суханова протекала в довольно глубоком каньоне. Её запрудили ещё во времена Волконских так, что образовавшееся озеро имело удлинённую форму. Пройдя через плотину, река низвергалась вниз небольшим водопадом. Сама усадьба расположилась над крутым берегом с одной стороны, а на другой стороне над обрывом стоял дачный посёлок. Чуть ниже посёлка, несмотря на явные оползневые явления, сохранилась небольшая терраса (а по-простому — уступ), поросшая кустарником и отдельными соснами. Здесь вместо выбранной уютной рощицы, до которой был всего километр, из-за прихоти Прасковьи Григорьевны мне и предстояло провести школьный турслёт.
Сначала было непонятно, как вообще такая орава разместится на этом пятачке. Выход подсказали сами ребята. Многие, взобравшись на косогор, тут же достали из рюкзаков подстилки и плюхнулись на них. Такие подстилки теперь называют сидушками. Они входили в обязательный комплект участников турслёта. Их наличие проверялось перед походом наряду с шапками и запасными носками, а за их отсутствие команде записывали штрафные очки. Увидев, что места для сидения не так уж много, школьники стали садиться по периметру террасы, свесив ноги с её бровки. В середине площадки осталось даже место для установки палатки и разжигания костра. Я немного успокоился и вышел встречать пятиклассников.
На Прасковью Григорьевну экскурсия по усадьбе произвела, по-видимому, благоприятное впечатление. Она умиротворённо шла с Ильёй Кирилловичем в конце отряда, и даже подъём по крутому склону не испортил её настроения. Впереди шла худенькая Нина Павловна. Выставив вдоль склона ребят посильнее подавать руку девочкам, она с их помощью буквально взлетела к нам на поляну. Более тучный Илья Кириллович медленно преодолел подъём, остановился отдышаться и спросил меня:
— А другой дороги сюда нет?
Я показал ему на дорогу через дачные участки и уточнил
Порядочный крюк… .
Да, та дорога не для туристов, — улыбнувшись, согласился он и с удовольствием устроился на моём рюкзаке с палаткой, который я предложил ему, прислонив к дереву.
Между тем без всякой команды появились импровизированные «общие столы» с бутербродами и питьём. Одним из пунктов командных соревнований была оценка красоты «общего стола» и количества бутербродов (по два на человека), которые ребята должны были сохранить как НЗ. Мы с Ниной Павловной стали переходить от стола к столу, выставляя баллы. Многие гостеприимно приглашали нас присоединиться к их трапезе. Когда угощали «старые знакомые» по походам, я не отказывался. После такой «халявы» я даже не стал доставать свой перекус, а плюхнулся на подстилку рядом с Ильёй Кирилловичем. Он с аппетитом жевал свой бутерброд и одновременно внимательно наблюдал за лагерем.
Я, наверное, задремал, потому что не заметил, как Нина Павловна стала готовить с ребятами место для соревнований по разжиганию костра. Илья Кириллович встал с моего рюкзака и довольно громко, так, что сон с меня тут же слетел, произнёс:
— Владимир Леопольдович, по-моему, они уже переварили пищу и готовы к соревнованиям!
Я достал палатку и колышки к ней и пошёл искать подходящий материал для двух вешек (больших кольев), попутно осматривая местность для ориентирования. На хороший материал для вешек здесь рассчитывать не приходилось, поэтому я отобрал с запасом несколько крупных, но кривоватых сосновых веток. А от соревнований по ориентированию пришлось отказаться: узкое пространство между водохранилищем и посёлком совершенно не подходило для этой цели. Раздосадованный этим обстоятельством, я всё-таки решил провести соревнования по спуску с косогора и подъёму на него. Специальных верёвок мы не захватили, поэтому единственным вариантом оставался обычный спуск по тропинке к плотине и подъём по другой тропинке вверх на нашу поляну. Я решил, что время, затраченное командой из 10 человек на подъём и спуск, будет переводиться в зачётные очки. С этим решением я вернулся на поляну слёта и объявил о начале соревнований.
Организованнее всего прошёл этап розжига костра. Учитывая нехватку древесного материала, Нина Павловна закрепляла нитку (её-то и нужно было пережечь) очень низко. Даже маленький костерок справлялся с этой работой. Ребята разводили костёр с азартом, и пережигание нитки встречалось аплодисментами. Установка палатки несколько раз прерывалась ломкой вешек (хорошо, что я догадался набрать запасных). Каждый раз, если случалась поломка, когда я фиксировал время, ко мне бросались протестующие с требованием записать тот результат, который они сами засекли как «чистое время».
Выдержав натиск благодаря вмешательству Ильи Кирилловича, каждый раз громко провозглашавшего: «С судьёй не спорят!», я стал строить команды для бега по пересечённой местности.
К моему удивлению, многие ребята, которых я готовил к соревнованиям по ориентированию, вовсе не горели желанием бегать в таких условиях. Как выяснилось, далеко не все отличники по географии, умеющие определять азимут по компасу, были в ладах с физкультурой. Одного из таких «маменькиных сынков» вызвалась заменить Снежана Бондаренко, девочка южноукраинского типа с тёмными волосами и обаятельной улыбкой. Глаза Снежаны так и светились желанием защитить честь класса. Во время забега она так спешила, что поскользнулась, упала на правую руку на склон и проехала по нему вниз. К счастью, падение случилось недалеко от подножья, и Снежана бодро вскочила на ноги и заспешила вверх. Классный руководитель Прасковья Григорьевна и мы с Ниной Павловной засуетились около неё. Снежана старалась улыбаться, но было видно, что рука у неё болит. Нина Павловна хотела осмотреть руку Снежаны, но Прасковья Григорьевна сказала:
— Подождите, Нина Павловна, я попросила Галю Федосееву подготовиться к таким случаям. Посмотрим, как она справиться с этой проблемой, — и позвала Галю.
Командир отряда Галя Федосеева, девочка маленького роста, но с лицом взрослого человека, неторопливо подошла к Снежане, осмотрела её ссадины, смазала их зелёнкой и попросила согнуть - разогнуть руку.
Немного больно, — пожаловалась Снежана.
Сейчас сделаю тебе косынку, а в Москве ты обязательно сходи в травмопункт, у тебя может быть перелом, — выдала Галя своё заключение, сделала из широкого бинта подобие косынки и вложила туда руку пострадавшей.
Кстати, предположение Гали подтвердилось. На следующий день я встретил в школе Снежану и её маму. Рука Снежаны была в гипсе, но девочка встретила меня такой же обворожительной улыбкой, а глаза её при этом светились от гордости. Как я узнал позже, из-за сломанной руки Снежаны сорвалась поездка её семьи в Сочи. Мама пришла к классному руководителю с претензиями, однако Прасковья Григорьевна так расписала поступок Снежаны, так объяснила его важность для победы класса, так застыдила маму за её попытку пожаловаться, что у бедной женщины не осталось сил излить своё негодование на меня.
Однако нужно было давать старт шестиклассникам, хотя из-за падения Снежаны у меня было желание прекратить соревнования. К тому же я увидел, что к участию в забеге готовится Сергей Биронов — мальчик, хромающий из-за родовой травмы. У него были пьющие, но с большими претензиями родители, и я попытался отговорить его от участия. Парень в ответ посмотрел на меня с нескрываемой злостью. Его классный руководитель подтвердила, что он сам захотел участвовать, и я махнул на всё рукой и дал старт. К моему удивлению, несмотря на хромоту, Сергей довольно ловко спустился с горы, а затем скачками, похожими на прыжки кенгуру, достиг нашей площадки. Сергей был завершающим в своей команде, одновременно с его финишем я объявил общее время, намного опережающее время соперников из параллельного класса. Команда приветствовала Сергея овациями и радостными криками. Пару раз Сергей гордо посмотрел в мою сторону, а я вздохнул с облегчением, радуясь благополучному исходу.
Штаб слёта во главе с Ильёй Кирилловичем стал подводить итоги, мы заполнили грамоты, и я попросил построить команды для награждения. Однако торжественной церемонии награждения не суждено было состояться. Из-за тесноты некоторые отряды я снова попросил рассесться вдоль бровки, и вдруг Гоша, известный своей наблюдательностью ещё по первой книге, радостно завопил: «Смотрите! Там голые бабы прыгают в воду!» Почти все, несмотря на протестующие крики классных руководителей, бросились к наблюдательному пункту Гоши.
Видимость была очень хорошей, поэтому не было опасности, что напирающая толпа столкнёт сидящих вниз. Действительно, из бани дома отдыха, стоящей на противоположном берегу, выходили по одной раскрасневшиеся от жары «русалки», прыгали в воду, а затем медленно поднимались на площадку перед баней, блаженно отдуваясь, и скрывались за дверью.
Я знал о существовании этой бани. Когда я навещал брата в Суханово, он предлагал мне вместе сходить туда. Эту баню построили финские архитекторы. Отдыхая по приглашению Союза архитекторов в Суханово, они удивились отсутствию бани. К следующему своему приезду они обеспечили за свой счёт доставку из Финляндии необходимых материалов и оборудования и сами собрали баню с сауной. Для того времени сауна в нашей стране была большой редкостью. Всем архитекторам хотелось попариться в ней. Поэтому были введены сеансы, а также мужские и женские дни. Я не большой любитель бани, поэтому в тот раз отказался пойти с братом. И вот теперь, правда издалека, увидел некоторые нюансы её работы.
Заплыв «русалок» кончился. Я наспех вручил грамоты и собирался дать команду к построению, чтобы двинуться к станции. Но на этом наши злоключения не кончились. Над головами ребят вдруг замаячила фуражка лесника. Под фуражкой я рассмотрел физиономию молодого, довольно симпатичного, но сильно подвыпившего мужчины.
— Почему разводим костры? — довольно благодушно спросил он, очевидно, приняв нас за рыбаков, которые откупятся от него тем, что нальют выпить.
Но, увидев, что перед ним школьники и что алкоголя от них не дождёшься, он перешёл на грозный тон.
— Кто старший? — повысил он голос.
Я нехотя подошёл к нему. «Почему разводите костры в зоне отдыха?
Мы далеко от зоны отдыха, — пытался я его урезонить.
Здесь кругом зона отдыха, — показал он на окрестности рукой, чуть не упав от резкого движения.
— Платите штраф!
— Какой?
— «3 рубля 62 копейки, — совершенно не стесняясь, ответил лесник (в то время столько стоила бутылка водки).
Не знаю, чем бы дальше закончилась наша беседа, но тут к нам величественно подошёл Илья Кириллович. Он слышал наш разговор и сразу же перешёл к делу.
— Вы комсомолец, молодой человек? — спросил он лесника.
Тот закивал головой и одновременно заикал.
— Как старый коммунист, — продолжал Илья Кириллович, — приказываю Вам оставить попытку срыва школьного слёта. Тем более что у нас имеется официальный приказ о его проведении. Владимир Леопольдович, — обратился он ко мне, — покажите товарищу леснику документ!
Я показал леснику приказ, подписанный нашим директором Лидией Сергеевной. Вряд ли в своём состоянии лесник мог что-то прочитать в этой бумаге, но тем не менее он стал по стойке «смирно» и приложил руку к фуражке.
— Ребята, — обратился Илья Кириллович к школьникам, — у кого-то я видел бутылку с остатками морса. Отдайте её, пожалуйста, товарищу леснику, а то его замучила жажда.
Мы стали осторожно спускаться вниз, оставив лесника допивать морс. Обратно до станции мы дошли без приключений.
Каково же было наше удивление, когда на платформе мы увидели четвероклассников, проторчавших всё это время на станции. Слёт наш проходил в будний день. Многие электрички, как обычно, были отменены. Я-то заранее звонил в справочную и уточнял расписание, но мне в голову не пришло сообщать об этом коллегам, так как я никак не ожидал такого предательства с их стороны. Ребята, пришедшие со мной, насмешливо смотрели на четвероклассников. «Чего это вы драпанули?» — встал естественный вопрос. «Слёт был что надо!» — полили они бальзам на мою душу, но тут же словно окатили холодной водой: «Мы даже голых баб на озере видели!» Это окончательно добило «отступников». Они молча глазами показывали на классных руководителей, но вслух ничего не говорили. Я прекрасно понимал, что всё наверняка началось с нытья не привыкших к походу отличников, задававших тон в этих классах, и ничего не стал говорить этим двум симпатичным женщинам, попавшим впросак из-за отсутствия туристского опыта. Хотя на языке у меня, конечно, вертелось: «В прежние времена за это расстреливали!» Илья Кириллович тут же направился к проштрафившимся, и я испугался, что он скажет им эти слова вместо меня. Но не таков был Илья Кириллович. Величественно откинув седые волосы, громко, на всю платформу, он произнёс:
— Плохо, конечно, что вы ушли в самоволку. Но, с другой стороны, к нам привязался подвыпивший лесник. И, если бы он увидел двух таких красивых женщин, нам бы не удалось так легко от него отвертеться. Верно я говорю, Владимир Леопольдович?
Я расплылся в улыбке и согласно закивал головой.
Походы, зачёты и викторины
Часть 1. Походы
Я, как сейчас, слышу слова, которые произнесла новый директор школы Татьяна Николаевна, выступая на педсовете: «Следует отметить положительный опыт учителя географии Леглера. Пройденное на уроках, он систематически закрепляет на практике во время турпоходов. Он внедрил в учебный процесс блоки „Викторина — зачёт”, продемонстрировав их осуществление на серии открытых уроков, которые мы с удовольствием посетили». Конечно, мне приятно было это услышать, так как слова директора были официальным признанием моих достижений.
Я действительно ввёл за правило выходить с ребятами в поход каждое четвёртое во скре сенье ме сяца. Плюс, конечно, всегда ходил в походы на каникулах. Я уже не боялся, если не находилось желающих среди коллег, идти в походы единственным руководителем, обязательно приглашая кого-нибудь из старшеклассников
в качестве шефа. А помощники были нужны! Почти каждый раз, кроме завсегдатаев похода, в нашу команду затёсывался какой-нибудь новичок, способный испортить всю радость от такого интересного мероприятия. Одним из таких шалопаев был Серёга Птицын.
Ещё в 4-м классе во время экскурсии в Музей авиации в Монино мне почти всю дорогу туда и обратно пришлось держать его за руку. Он постоянно норовил куда-то убежать, кого-то толкнуть, взобраться на экспонат и т.п. Я сказал ему, что не буду брать его в походы. Но к 8-му классу благополучно забыл об этом и вспомнил только в вагоне электрички, когда краем глаза заметил, что Серёга пытается незаметно юркнуть в соседний вагон. Когда я изловил его уже в переходе между вагонами и слегка потряс за капюшон куртки, он, ничуть не смущаясь, сказал мне, что хочет добежать до хвостового вагона, забраться в моторный отсек и посмотреть, «нельзя ли там что-нибудь стырить» (выражение Серёги). Я поручил шефам следить за ним, и кто-то из них сочинил садистский анекдот: «Представьте, что поезд — это космический корабль. Птицын побежал в хвостовой отсек, а тут произошёл запуск». Рассказывающий говорил это так мечтательно, а все так дружно посмеялись над Серёгиной незадачей, что он присмирел. Правда, всю дорогу туда и обратно он почти не общался с ребятами, а слушал маленький радиоприёмник. Честно говоря, когда мы только сели в электричку и Серёга достал свой «трофей» (приёмник был дорогим, и родители наверняка не разрешили бы взять его в поход), я посчитал это техническое устройство совершенно лишним для нашей компании. Но теперь я был даже рад, что парню есть чем заняться.
Поездка в Дубосеково с посещением Мемориала 28 панфиловцам, походом в лес и костром была очень запоминающейся, но утомительной (поезд до Москвы тащился более 2 часов). Устав от тряски в вагоне, мы наконец сошли на станции Тушино, к которой была проложена ветка метро. Я повёл всех к постоянно выручавшему нас туалету. Поставив свой рюкзак рядом со ступеньками, ведущими вниз, я предложил ребятам оставить рядом под моим присмотром рюкзаки и сумки. Птицын зашвырнул куда-то в сторону свою сумку и скатился вниз по ступенькам, опережая всех. Когда «наиболее оперативные» мальчики стали подниматься на поверхность, я поручил им следить за вещами и тоже спустился вниз. Когда вернулся, около сумок стояли девочки, а парней не было видно.
— Птицын без Вашего разрешения отправился за «Байкалом» вон в тот магазин, а парни побежали ловить его, — объяснили мне ситуацию девчонки.
Вскоре шумная компания вывалилась из магазина. Командир отряда Тёма Ухин с видом человека, выполнившего свой долг, держал за руку Птицына. Но в этом не было необходимости. Птицын «обнимал» бутылку «Байкала», светился счастьем и больше никуда убегать не собирался. Я ничего не успел сказать, так как вдруг лицо Птицына стало мрачнее тучи.
— А где моя сумка? — спросил он заплетающимся языком.
Там, куда Серёга бросил сумку, её не было.
За бетонным возвышением у спуска в туалет, покрытым облицовочной плиткой, сумку было плохо видно тем, кто сторожил вещи. Кто-то из идущих в туалет или выходящих оттуда очень ловко этим воспользовался.
— Я не пойду домой, меня убьют за радиоприёмник, — сказал Птицын и замолчал, не отвечая ни на какие уговоры и застыв, как столб.
Почувствовав, что у него сейчас начнётся истерика, я не стал приставать к нему. Пришло сь отправить ребят домой одних. Конечно, я чётко обговорил с шефами и Тёмой, до какого дома и конкретного подъезда они должны будут проводить девочек. Я также дал им свой номер домашнего телефона для их отчёта (в то время учителя очень редко давали номера своих домашних телефонов, так как определителей номера телефонов не было, а телефонные хулиганства были довольно распространёнными). Но, конечно, чувство удовлетворения от поездки пропало.
Сергею я сказал, что мы сейчас сходим в милицию и напишем заявление, а потом я вместе с ним поеду объясняться с его родителями. После этого Серёга обмяк и всю дорогу до опорного пункта милиции, который, к счастью, располагался в соседнем дворе, а затем до дома и даже во время моего объяснения с его мамой напоминал тряпичную куклу.
Совсем другое настроение было после походов, в которых появились такие новички, как Миша Мудрецов и Рома Куранов. Оба были спокойными парнями, у которых обычно не было проблем с дисциплиной на уроках. При этом Рома принимал очень активное участие в общественной жизни класса. В частности, он мужественно в тёплой одежде исполнял роль Деда Мороза на наших новогодних «Огоньках».
Он долго не ходил с нами в походы из-за своей тучности и медлительности. Но не признавался в этом, а когда отказывался от участия в походе, всегда называя другие причины. Я решил проверить свою версию и как-то сказал Тёме Ухину:
— Я планирую поход в Дмитров, где очень интересный историко-краеведческий музей. Оттуда мы направимся к Перемиловским высотам — месту сражения во время Великой Отечественной войны. Пешая часть маршрута будет проходить рядом с Дмитровским шоссе, поэтому нам нужен очень надёжный замыкающий, такой, как Рома. Поговори с ним, может быть, он согласится пойти в этот поход.
Рома неоднократно выручал товарищей в разных ситуациях. Поход в Дмитров тоже не стал исключением. Он шёл в конце колонны своим темпом, но по его отдельным командам я чувствовал, что он постоянно следит, чтобы ребята не подходили близко к трассе. А когда оборачивался для визуальной проверки, то поводов придраться к строю или темпу движения у меня не было. От шоссе к памятнику на Перемиловских высотах вели большие бетонные ступени, местами обледенелые или покрытые снегом. Я вёл отряд не торопясь, пару раз останавливая движение, чтобы подождать Рому. Ребята не протестовали: все хорошо относились к Роме. К тому же когда Рома нагонял нас, то говорил, что отдых ему не требуется и мы можем двигаться дальше. Никто не ворчал и не дразнил Рому, посему с этого времени он стал завсегдатаем походов и даже возглавил турштаб нашего класса.
Когда Рому избрали в Совет пионерской дружины школы, он предложил на своё место Мишу Мудрецова. Все, в том числе и я, удивились. Миша редко ходил с нами в походы. Правда, важным аргументом за Мишу было то, что во всех ситуациях он сохранял спокойствие и вёл себя в соответствии со своей фамилией. Некоторым девчонкам его спокойствие действовало на нервы. Юля Шапкина, красавица, губам которой могли бы позавидовать многие кинозвёзды, однажды на пионерском сборе класса предложила исключить Мишу из пионеров, так как он всё время молчит и не высказывает своей позиции. «Я — против», — неожиданно произнёс Миша, тем самым заявив своё мнение, и я даже не стал ставить это предложение на голосование.
Миша был утверждён руководителем классного турштаба, и на совещание перед майским походом, в который я традиционно водил ребят с ночёвкой, я пригласил его и Тёму Ухина, имевшего большой опыт туристских походов.
Я предложил ребятам маршрут от станции Снегири Рижского направления и описал им преимущества маршрута: хвойный лес с обилием материала для костра, лесная речка с водой, пригодной для готовки, хорошая тропа для пешего маршрута. Мальчишки согласились с моим выбором. Я попросил Тёму взять на себя ответственность за формирование отряда и распределение группового снаряжения (палатки, костровые принадлежности, пилы, топоры и т.п.). Мише поручались сбор денежных средств, покупка продуктов и их распределение по рюкзакам походников. Я, конечно, волновался, справится ли Миша с заданием. Но вскоре увидел, что Мишина ответственность переборола его стеснительность. Он вполне успешно всё выполнил. Исключением был лишь запас картофеля, который он весь взвалил на свои ещё хрупкие плечи.
Возложив цветы к братской могиле в Снегирях около Мемориального комплекса и осмотрев остатки линии обороны, где были в декабре 1941 г. остановлены немецко-фашистские войска, мы через дачный посёлок быстро достигли леса. Основной наш маршрут проходил по просеке, идущей от Снегирей к Зеленограду. На карте эта просека шла ровными параллельными линиями. Балки и долины речушек, которые она пересекала, были почти незаметны. На деле же тропа ближе к Снегирям шла всё время вверхвниз. В некоторых местах склон был настолько крутым и высоким, что я попросил сопровождающего нас Юрия Васильевича, папу одной из учениц, военврача и опытного походника, встать на страховку в верхней части склона. Сам я встал в середине подъёма и, как оказалось, не напрасно. Миша поскользнулся на разбитой предыдущими группами тропе и не дотянулся до моей руки. Набитый картошкой рюкзак стал перетягивать его назад.
— Падай на бок и хватайся руками за траву, — крикнул я и сам для наглядности, в точности следуя рисунку из «Справочника туриста», совершил молниеносное падение и сполз поближе к Мише.
Миша тоже ловко упал на бок, наши глаза оказались на одном уровне. В глазах у школьника совсем не было страха. Ухватившись за кусты, он подтянулся и, наступая чуть в сторону от скользкого участка, самостоятельно поднялся на вершину. Рома, который традиционно замыкал шествие, прежде чем протянуть мне руку, предупредил:
— Я сейчас специально упаду, чтобы поучиться Вашему трюку.
Он ловко, несмотря на свою тучность, упал на бок, а потом протянул мне руку, принял вертикальное положение и продолжил маршрут.
Остальная часть похода — ночёвка, пешая часть и днёвка — прошла без происшествий. После сытного обеда, отдыха и игр все возвращались в хорошем настроении с сильно полегчавшими рюкзаками. На одном из привалов я заметил, что Миша какой-то пасмурный. Присмотревшись к нему во время маршрута, я увидел, что рюкзак его практически не полегчал.
Надо сказать, что в советских магазинах весной часто случались перебои с картошкой, и покупателям приходилось брать испорченный продукт. В купленной Мишей картошке было много гнили, некоторые картофелины, даже испечённые, плохо пахли. Ребята, в отличие от обычного, отказались их есть. Я принял решение на обед сварить вермишель, куда добавили тушёнку, предусмотрительно захваченную Юрием Васильевичем. Вот почему рюкзак Миши по-прежнему оставался тяжёлым. Посоветовавшись с Тёмой, я разрешил Мише выгрузить лишнюю картошку и оставить рядом с кострищем. Кому-то из голодающих путешественников повезло: мы оставили груз килограммов на 5. Миша сразу повеселел, хотя и до этого не опустился до нытья. Было видно, что ходить в походы ему нравится всё больше и больше.
Совет районной пионерской дружины, куда избрали Рому, часто ездил в дальние поездки. Как-то весной они поехали в Крым и пошли в горный маршрут. В первый же учебный день после окончания каникул Рома подошёл ко мне на перемене. Хотя внешне он был спокоен, по его большим карим глазам было видно, что ему не терпится о чём-то мне рассказать.
— Владимир Леопольдович, представляете, когда мы поднимались на Яйлу, рюкзак стал меня перетягивать. А там склон был покруче, чем в Снегирях. Тут я и вспомнил, как Вы нас учили падать. Так что всё обошлось. Большое Вам спасибо! А это я Вам привёз интересный камень.
Он протянул мне хорошо отшлифованный морской водой сердолик.
Как-то много лет спустя я вызвал к жене «скорую помощь». В квартиру вошёл высокий, крепко сложенный мужчина, в котором я не без труда узнал Рому. В его движениях чувствовались хладнокровие и уверенность. Он очень быстро поставил капельницу, одним движением затянув жгут и, почти не глядя, попал в вену. Затем сел на стул рядом с кроватью жены, что-то успокаивающе объясняя ей.
— А из класса с кем-нибудь виделся в последнее время? — спросил я, разложив рядом фото, сделанные школьным фотографом.
— Вот с ней недавно виделся, — сказал он, показывая на фото одной из девочек, и всё с таким же серьёзным видом добавил:
— Только больше виделся с обратной стороны.
— Как это? — не понял я.
— Да она вызвала «скорую» к своему ребёнку. Врачи сделали всё что надо, но, на всякий случай, вызвали и меня снять стресс у взрослого человека. Я сделал ей нужный укол в ягодицу, а когда она повернулась, узнал её, но постеснялся сказать, что мы учились в одном классе.
— Ну а с туризмом, наверное, покончено? Некогда тебе? — поинтересовался я.
Рома даже возмутился:
— Ничего не покончено! Я каждую весну организую турслёт среди подстанций «скорой помощи». Так что в середине мая лучше не болейте. Очень многих отпускают на слёт, и количество бригад резко уменьшается.
Часть 2. Викторины
В 80-е годы огромной популярностью пользовалась телеигра «Что? Где? Когда?». В то время очень ценилась энциклопедичность знаний, то есть хорошая осведомлённость в различных областях. Считалось, что человеку должно быть стыдно не знать ответа на определённый круг вопросов. Столь распространённое теперь «Я — без понятия» было не в моде. Например, во время одного похода нам встретился лесник — мужчина среднего возраста. Узнав, что я географ, он стал спрашивать меня про количество башен Московского Кремля, высоту и толщину стен и т.п. Сам он прекрасно знал все эти факты и уже было начал стыдить меня перед школьниками, но я ловко доказал ему, что это должен знать не географ, а историк. Дома, конечно, я посмотрел справочник и постарался запомнить некоторые из этих цифр, но больше мне никто подобных вопросов на тему Кремля не задавал.
Во многих школах игра «Что? Где? Когда?» проводилась как соревнование эрудитов. Я решил сделать её более массовой, проводя во время урока. Вопросы задавались по пройденным темам, и поэтому название викторины я поменял на более географическое «Где? Как? Почему?». Она, неожиданно для меня, имела большой успех. Неожиданно, потому что многое я делаю спонтанно. Пришла идея — стараюсь её осуществить. Если не получается с первого раза, всё равно, если считаю идею стоящей, подготовлюсь получше и постараюсь внедрить её в педагогический процесс. Вот и в случае с викториной за один вечер я принял решение провести её в своём «фирменном» классе, придумал вопросы и отпечатал их на пишущей машинке. Машинка «Рейнметалл» досталась мне от отца — крупного учёного-биолога. Она очень помогала мне в подготовке материалов к викторинам. Листы с вопросами я разрезал, разложил их по кругу на учительском столе. Никаких атрибутов, напоминающих телеигру, у меня не было. Парты стояли, как на уроке, класс по количеству рядов я разбил на три команды, тем самым определив их состав. Сначала должна была отвечать та команда, в которой первой поднималась рука. Остальные команды имели право на дополнение. Наверное, игра бы не пошла, если бы не капитаны. Вообще-то я думал, что их функция будет сугубо представительской — подойти к столу и выбрать листок с вопросом. Но мне повезло, ребята выбрали капитанами, может быть, не самых знающих, но очень активных ребят, умеющих подчинить своей воле всю группу.
Я обратил внимание, что капитаны стараются заставить отличников побыстрее соображать и поднимать руку. Но остальные ребята при этом были, как правило, пассивными, а некоторые даже позёвывали. Я сменил тактику, заявив, что на некоторые вопросы я буду сам назначать отвечающих. И вот вопрос прочитан, прошла минута на обсуждение, поднялась рука капитана команды, а я назначаю отвечать скучающего и трущего глаза Андрея Портмана. Тот только открыл рот и застыл, как восковая статуя. Ему попытались подсказать, но я тут же передал право ответа другой команде. Одна из капитанов, Аня Чеснокова, ладная и крепкая, как грибок, велела всем пересесть поближе к ней, уместившись за парты по 3–4 человека. Она активно заставляла ребят высказывать свои версии ответов, особенно внимательно слушать тех, чьи ответы считала правильными. Другой капитан, Алиса Скворцова, девочка маленького роста, но настоящий живчик, буквально бегала вдоль ряда, сначала совещаясь, а затем втолковывая команде, как нужно отвечать на этот вопрос. Третий капитан, Тёма Ухин, сел рядом со «знатоком географии» Лёшей Хряковичем, быстро писал под его диктовку ответ, а затем передавал по партам, зорко следя, чтобы его читали все.
Сейчас бы это назвали тимбилдингом — сплочением команды. И действительно, командный дух постепенно овладел всеми. Для ответа на вопросы, где выбор отвечающего был за мной, я старался вызывать учеников послабее. Как правило, они теперь отвечали правильно, ведь это был командный ответ. Но после этого их самооценка повышалась, и они уже гордо поглядывали на окружающих. Вопросы кончились, пора было подводить итоги. Команды получили почти равное количество очков. Но наградил я их по-разному. Победившей команде я в полном составе поставил пятёрки. В остальных командах пятёрки капитанам и наиболее отличившимся.
Урок окончился, но ребята не спешили идти на перемену, оживлённо обсуждая итоги. Аня и Алиса подошли ко мне с серьёзными лицами. Я думал, что они будут оспаривать итоги, но их интересовало совсем другое.
Владимир Леопольдович, — сказала Алиса, — к следующей викторине нам нужно приобрести волчок, чтобы было всё как на телеигре. Я видела такой в «Детском мире» и попрошу родителей купить его для нашего класса.
Я согласно кивнул.
— А я, — сказала Аня, — сделаю призы. У меня очень хорошо получаются фигурки из керамического теста.
Я снова согласно кивнул. Так у меня на викторине появились настоящий волчок с лошадью, перепрыгивающей через препятствия (обязательный атрибут телеигры) и призы — фигурки животных, разрисованные фломастерами.
Постепенно я стал проводить такие викторины на уроках и в других классах, всё время совершенствуя методику их проведения. Вопросы я составлял так, чтобы в них чётко выделялись три составляющих. Так было легче выставлять очки — 5 за полный ответ, 4 и 3, соответственно, за ответы на две или одну из частей. Оценки выставлялись соответственно баллам. Очень хотелось поддержать хорошими оценками ребят, которые активно работали и душой переживали за свою команду. Поэтому я решился на то, чтобы на уроках-викторинах расставлять парты квадратом, рассаживая за такой макростол по 7–8 человек. Теперь у меня появилась возможность во время обсуждения ходить по классу, слышать, что говорят ребята, и объективно судить о том, кто активно работает, выдвигает правильные версии, помогает более слабым и т.п. В руках в это время у меня был список команд, куда я заносил плюсики, минусы и другие оценки действия команды во время обсуждения. Это позволяло мне ставить оценки за урок большому количеству учащихся.
Ввёл я и «правило часовой стрелки». Теперь игровой стол помещался в середине класса. За урок каждая команда 2 раза крутила волчок, указывающий на вопрос. Я зачитывал этот вопрос, давал 2 минуты на обсуждение и выслушивал ответ. Если команда за ответ получала менее 5 баллов, то другие команды по очереди (по часовой стрелке от учительского стола) могли дополнить ответ и тоже получить очки. В большинстве классов новые правила работали хорошо. Однако были и классы с большим количе ством «дофонарных» (от выражения «Мне всё до фонаря») учеников. И там эти правила не работали. «Дофонарщики» оживлялись только тогда, когда подходила очередь их команды. В промежутках между раундами они демонстративно не смотрели на лежащие перед ними вопросы. Некоторые доставали кубик Рубика и начинали его крутить. Для таких классов пришлось ввести более суровые правила. Всем командам зачитывались одни и те же вопросы. Давались 2 минуты на обсуждение и потом 1 минута на написание ответа. Каждый давал ответ на своём листочке. Капитаны их собирали.Я выбирал один листок из каждой стопки на проверку, зачитывал ответ и выставлял баллы. Дальше начинался следующий раунд с вопросами и проверкой. При таких правилах все должны были активно работать, так как существовала вероятность ещё и повторного выбора листочков.
Наверняка многих интересует вопрос о том, получал ли я в советское время разрешение на такие новшества на уроках. Нет, не получал. Честно говоря, я был уверен, что благодаря моим хорошим отношениям с завучем Тамарой Ивановной мне всё сойдёт с рук. Правда, после одной из городских конференций учителей географии я подошёл к методисту Института усовершенствования учителей (моему городскому начальству), рассказал ей вкратце о своих викторинах и спросил её, можно ли проводить такие викторины на уроках. Лицо методиста, до этого довольно сурово разговаривавшую с другими учителями, вдруг смягчилось. Она с явным одобрением смотрела на мой «свадебный костюм», который я надел по поводу конференции, удачно подобранные к нему моей супругой рубашку и галстук. Я тоже вдруг увидел перед собой обаятельную, склонную к полноте, но модно одетую женщину и улыбнулся ей.
— Какую долю в Ваших викторинах, молодой человек, составляет учебный материал? — спросила она.
Я затруднился с ответом, так как считал, что весь материал викторин так или иначе связан со школьной программой. Вид растерявшегося молодого человека, очевидно, ещё более расположил методиста ко мне. Она смотрела на меня почти по-матерински и подсказала:
— Не менее 75;%?
— Нет, конечно, — ответил я.
— Тогда можно. Но не злоупотребляйте этим. Урок всё-таки должен оставаться уроком.
Я поблагодарил её и ушёл, окрылённый этим одобрением. С тех пор на всех выступлениях я говорил, что проводимые мною викторины одобрены городским начальством. К счастью, никто ни разу не спросил, кем именно одобрены, и не попросил подтверждающих документов.
Уже в горбачёвское время, когда любые отклонения от стандартных уроков стали даже приветствоваться, я провёл открытый урок-викторину для учителей географии нашего района. Урок прошёл «на ура», причём для демонстрации своего опыта я выбрал самый слабый класс в параллели. К тому времени викторины стали неотъемлемой частью моего преподавания, и их проведение в сильном классе мне было уже не столь интересно. Из-за этого, как мне теперь ясно, неосмотрительного поступка, я чуть было не «погорел», о чём расскажу в следующей главе. А сейчас мне хочется пояснить, где я брал материал для викторин и как в то, как сейчас многие утверждают, «тусклое время», я обеспечивал наглядность при их проведении.
В советское время было принято читать книги и именно из них черпать информацию. Не стал исключением и я. Особенно меня интересовали книги географической направленности. Дома их было не так уж много, и меня постоянно выручала школьная библиотека.
Ещё в первый день появления в школе директор Лидия Сергеевна познакомила меня с заведующей школьной библиотекой Зоей Тимофеевной Горячесердской. В библиотеке, куда меня завела директор за учебниками, стоял идеальный порядок: параллельно расставленные стеллажи с выполненными тушью надписями на белых картонных закладках. Каждая закладка чётко обозначала тему литературы на стеллаже, книги стояли ровными рядами, как будто их подбирали друг к другу. Среди всего этого обширного хозяйства я не сразу заметил сидящую за библиотечным столом хозяйку кабинета — женщину небольшого роста, но необычайно подвижную и, как мне показалось, склонную к диктату.
— Вы теперь будете туроргом школы? — спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: — Будете ходить со мной в походы, а то мне всё время приходится искать сопровождающих.
Зоя Тимофеевна оказалась профессионалом высшего уровня. Своей энергией она заражала всех окружающих, в том числе подталкивала на «поиск нового» и меня.
Во-первых, она следила, чтобы все вышедшие книги специально издаваемых тогда «школьных серий» попадали в нашу библиотеку. Я увидел на полках художественные и научно-популярные книги, о которых раньше только мечтал.
Во-вторых, она прекрасно помнила, где стояли нужные мне книги и что в них написано, таким образом часто подсказывая мне, где найти интересный материал о географических явлениях, странах и отдельных территориях.
В-третьих, она строго следила за состоянием книг. Она потребовала, чтобы в каждом классе был ответственный за работу библиотечного сектора. Эти ребята помогали ей «лечить» порванные книги, а также принимать учебники в конце года.
Когда я учился в школе, у наших классных руководителей всегда были сложности со сбором учебников. Сдавали их часто не вовремя, да ещё разрисованными или с вырванными страницами. Учёт сданных учебников вёлся от случая к случаю, поэтому в новом учебном году всегда были сложности с получением «удобоваримых» учебников. В школе № 1626 все учебники в конце учебного года Зоя Тимофеевна принимала сама с помощью всё тех же ребят из библиотечного сектора и фиксировала все несданные и испорченные учебники, заставляя ребят приводить всё в надлежащий порядок или покупать новые.
В-четвёртых, она была душой организации таких мероприятий, как утренники, концерты, спектакли, посвящённые писателям или важным литературным датам.
В-пятых, она любила водить школьников в походы по «культурным» местам, т.е. связанным с известными деятелями культуры.
Вскоре у меня с Зоей Тимофеевной установились очень хорошие отношения. Она увидела, что я, как бы сейчас сказали, — фанат своего дела, и разрешала мне брать домой до 10 книжек. При этом она всегда давала мне ценные советы, что значительно облегчало мой поиск. Фото и тексты из этих книжек, минералы, подаренные мне родителями жены, разные «диковинки», привозимые женой из экспедиций, — всё это и составило «копилку» для приближения школьных викторин к уровню телевикторин.
Я быстро понял, что без своей настойчивости, той, что сначала я принял за склонность к диктату, Зоя Тимофеевна не добилась бы таких блестящих результатов. Мы не раз обсуждали с ней возможности совместных походов. Но за время моей работы в школе так и не сходили ни в один совместный поход. Зоя Тимофеевна ходила в походы с классом дочки, которая была старшекласницей, а я начал свою деятельность турорга с походов 4–5-х классов.
Кроме того в своих походах, на мой взгляд, Зоя Тимофеевна пыталась «объять необъятное». Помню разговор с ней после того, как она сказала мне, что хочет пойти в поход по маршруту Востряково — Битягово — Никитское — Константиново — Домодедово.
— Зоя Тимофеевна, — пытался я её убедить, — ну давайте остановимся на маршруте Домодедово — Никитское. В Никитском очень интересный известняковый карьер, есть пещеры. Потренируем спуск с крутого берега реки Рожайки. Ну зачем ещё тащить детей в Битягово и Константиново?
— В Битягово — церковь XVII века, а в Константиново — места, связанные, между прочим, с Вашим любимым Пржевальским. Это гораздо важнее спуска с крутого берега! — последовал ответ.
Подобное случалось много раз. Каждый из нас оставался при своём мнении, мы мирно расходились, проводя походы так, как каждый считал правильным. А после походов без всяких обид обменивались нужной информацией.
И вот много лет спустя, когда я уже давно не работал в школе № 1626, мы случайно оказались в одном и том же доме отдыха, расположенном в живописнейшем месте под Звенигородом. Зоя Тимофеевна отдыхала там с дочкой и внуком, а я — с женой. Из-за тяжёлого заболевания жена плохо ходила. Но Зоя Тимофеевна быстро подружилась с ней и в один из вечеров уговорила жену отпустить меня показать дорогу к храму, построенному над пещерой Саввы Звенигородского. В этой пещере Савва, основавший ныне очень почитаемый Саввино-Сторожевский монастырь, провёл последние годы своей жизни. После смерти он был причислен к лику святых, а над пещерой возвели храм.
В то время санаторий Министерства обороны не был огорожен от внешнего мира высокой стеной. Мы быстро достигли «скита Саввы», пройдя по уютным асфальтированным дорожкам санатория и спустившись по аккуратной деревянной лестнице в долину реки Сторожки. Здесь был оборудован родник, позже превращённый в монастырскую купель. Рядом располагались полуразрушенные строения скита. Со времени моего последнего посещения этого места, естественно со школьниками, храм ещё больше разрушился (не без помощи посещающего эти места разного рода хулиганья), и вокруг него скопилось ещё больше мусора. Картина была настолько грустной, что мы быстро поднялись вверх по ступенькам и молча любовались красивой долиной и старыми дубами, скрывавшими разрушенный храм.
Зоя Тимофеевна неожиданно прервала наше молчание.
— Владимир Леопольдович, ещё есть время. Давайте сходим в Дютьково. Я как-то ходила туда с ребятами верхом коротким путём и хотела бы найти эту дорогу.
— Зоя Тимофеевна, в Дютьково музей закрывается рано, — предупредил я её.
— Я только покажу внуку тот вид, который называют Московской Швейцарией, — был ответ.
Довольно долго мы шли, как сказала Зоя Тимофеевна, верхом, т.е. по верхнему краю долины реки Сторожки. Сначала дорога была асфальтовой, но быстро превратилась в ле сную тропу. Слева от нас везде шёл крутой склон, а удобного спуска, о котором говорила Зоя Тимофеевна, всё не было видно. Алёша, внук Зои Тимофеевны, ученик младших классов, заметно подустал. Мы, взрослые, были увлечены разговором об общих знакомых. А он всё чаще посматривал на мрачный хвойный лес и спрашивал:
— Бабушка, ну где же твоя удобная дорога?
— А давайте сделаем траверс склона и спустимся по нему? — предложил я.
— Мы с Алёшей вас подстрахуем, обувь у всех подходящая.
— Моя школа! — гордо сказала Зоя Тимофеевна и, подумав некоторое время, согласилась с моим предложением.
Потихоньку, ища безопасные места, я делал траверс склона, то есть шёл почти перпендикулярно крутому спуску с небольшим наклоном, а затем в удобном месте менял направление почти на противоположное, но всё равно понемногу спускаясь к реке. Мои спутники осторожно следовали за мной. Я старался прокладывать путь рядом с кустами и деревьями, за которые можно было держаться, облегчая тем самым спуск. Иногда мне всё-таки приходилось становиться на страховку Зои Тимофеевны, а затем я уступал своё место Алёше, который подавал руку маме. Мальчик был в восторге от нашего спуска. Дамы держались очень достойно, но обе облегчённо вздохнули, когда мы оказались внизу у шоссе и перешли реку по бетонному мосту.
Вскоре наши разговоры смолкли: мы вышли к Дютьково — маленькой деревне, зажатой в долине реки, над которой мощной силой древнего ледника была нагромождена гряда, покрытая гигантскими ёлками и соснами, отсвечивающими розовыми тонами в вечернем свете. Казалось, что мы находимся не в ближнем Подмосковье, а где-нибудь в Сибири. Зоркий Алёша под одной из сосен увидел скамейку. Вернувшись обратно к мосту, перейдя его и немного поплутав в кустарнике, мы вышли к скамейке и ещё долго любовались этой красотой. Вдруг Зоя Тимофеевна, насторожившись, как охотничий пёс, осмотрела место, где мы сидели, и прервала наше молчание:
— А я ведь с ребятами как раз выходила к этой скамейке! Вот она, эта удобная дорога, только заросла кустарником!
— Действительно, мы, очевидно, немного не дошли до этого удобного, когда-то широкого, а теперь заросшего кустарниками, спуска в долину. По склону шло несколько тропинок с облепленным крапивой малинником. До статочно быстро мы очутились наверху, почти рядом с тем ме стом, где начали спуск. За весёлыми разговорами обратный путь в дом отдыха прошёл совсем незаметно.
— Ну, Зоя Тимофеевна, — сказал я, когда мы прощались, — «если бы я знал, как с Вами интересно ходить в поход, обязательно бы и раньше присоединялся к Вашей группе.
— Вы меня опередили на секунду, — ответила Зоя Тимофеевна. — Я хотела Вам сказать то же самое. Удалось во всей красе показать Алёше Дютьково. Но особенно незабываемым был спуск к Сторожке.
Часть 3. Зачёт и подготовка к нему
Фронтальный опрос был одним из способов ведения опроса по классической советской методике. Но я прибегал к нему редко, в основном в конце четверти, когда срочно нужно было выставить необходимые для четвертной аттестации оценки. В обычное же время я предпочитал вести опрос устный, письменный по дидактическим карточкам или давать письменную самостоятельную работу. Фронтальный опрос требовал очень большого напряжения: 1) нужно было внимательно следить, чтобы вопросы более-менее равномерно распределялись по отвечающим; 2) успевать отмечать правильные и неправильные ответы; 3) всё время напрягать голос, призывая к порядку тех, кто успел ответить на один из вопросов, но вместо того чтобы готовиться к следующему, расслабился сам и мешает своими разговорами другим.
Сначала я стал делить класс на две группы: одна группа пол-урока отвечала на письменные вопросы, другая — на устные. Во второй половине урока они менялись видами работ. В то время много говорили и писали об опыте учителя В.Ф. Шаталова. Он широко использовал во время опроса такое для того времени чудо техники, как кассетный магнитофон. Я на сэкономленные деньги купил магнитофон и стал использовать его для опроса. Теперь устным опросом я мог охватить гораздо большее количество учеников. Но меня всё равно не устраивало то, что многие такие уроки проверки проходили с большим нервным потрясением для некоторых прилежных учеников и учениц.
«Уроки проверки тоже должны проходить интересно!» — решил я и стал постепенно добиваться этого. Наряду с серьёзными заданиями я давал, например, выдержки из ответов некоторых учеников (фамилии не называл), прося найти несуразности в их словах. Или на каждую парту в 7-м классе во время проверки темы «Как люди изучали Землю» вываливал смесь палочек и травинок. Их нужно было рассортировать и связать с помощью ниток подобие плота «Кон-Тики» или папирусной лодки «Ра» (по вариантам).
Эти и многие другие задания помогали избавиться ребятам от «проверочного стресса». Те, кто действительно знал материал и умел работать творчески, как правило, хорошо справлялись со всеми заданиями. Помогали мне и «задания на опережение». Во время викторин мы часто отвечали на вопросы, которые потом становились краеугольным камнем для выполнения контрольных заданий. Это особенно помогало ребятам, которые в силу своих психологических особенностей «легко теряются», когда сталкиваются с чем-то новым.
Мне захотелось показать свои наработки в 7 «В» классе. На тот момент этот класс считался в нашей школе самым трудным. Так получилось, что у многих детей в этом классе родители злоупотребляли алкоголем. У некоторых отцы сидели в тюрьме. Часть детей жили на попечении бабушек и дедушек, так как родители были лишены своих прав. Были, конечно, в классе и дети из вполне благополучных семей. Кроме того, далеко не все дети из проблемных семей учились плохо, но именно они в этом классе «заказывали музыку».
С подсказками и списыванием в этом классе бороться было невозможно. Казалось, что отличники получают глубокое удовлетворение от того, что «помогают» своим бездельничающим одноклассникам. Когда после уроков я разговаривал по душам с сильными ребятами, они откровенно удивлялись: «А что, Вы надеетесь, что эти дефекты смогут что-нибудь сами сообразить?»
Тем не менее эта банда оказалась падкой до походов. Причём в отличие от других классов, родители здесь с удовольствием отпускали детей в выходные дни. Многие ребята, не избалованные вниманием взрослых, трепетно относились к любой возможности вырваться из дома и обычно в походах вели себя хорошо.
В то время я уже выпустил свой «фирменный» класс и из-за больших общественных нагрузок целый год отдыхал без классного руководства. Поэтому переключил своё туристское внимание на 7 «В», у которого постоянно менялись классные руководители.
Для воспитания духа коллективизма я даже свой день рождения отмечал вместе с ребятами из этого класса, организовав в ближайшем Битцевском лесопарке небольшой пикник. Для многих пикник в лесу без выпивки и мордобоя был явно в диковинку. Пришли все, кто хоть раз принимал участие в походах, да ещё привели с собой своих младших братьев и сестёр. Я совершенно не боялся ходить с ними в одиночку в однодневные походы. Сейчас мне кажется, что я сильно рисковал. Коллектив класса часто объединялся против кого-либо, причём обычно по ерундовым причинам, и тогда действовал жёстко и безжалостно.
Надя Волкова, одна из девочек, часто ходивших в походы, была гораздо выше других в классе. Склонная к полноте, она в 7-м классе имела уже сложившуюся женскую фигуру. Многие мальчики были влюблены в неё, хотя и не признавались в этом, добровольно отдавая первенство Андрею Паншину. У Андрея были чёрные как смоль волосы и такого же цвета большие глаза. Так случилось, что на какое-то время Надя отдала свои симпатии рыжему Грише.
«Группа поддержки» Андрея с возмущением сообщила мне:
— Представляете, Надечка на 23 Февраля подарила Гришке и 50 копеек, и брелок! А Андрею ничего не подарила!
Особенно негодовал и даже подпрыгивал от возмущения совсем маленького роста Павлик, которому по «теории жизненных сценариев» предстояло всё время влюбляться в крупных женщин. Я только посмеялся над этими сплетнями, думая, что на этом все обиды закончатся, но, как оказалось, напрасно.
Во время следующего похода Надю, несмотря на моё активное противодействие, довели до слёз. Ей, как бы случайно, то ставили подножки, то переворачивали её миску с едой, то заливали водой из котелка её коврик для сидения. В конце концов, она расплакалась и попросила, не обращаясь ни к кому конкретно, прощения. Отношения я Гришей у неё на этом закончились.
В другой раз Андрей Паншин, которого я считал одним из классных лидеров, сам стал объектом такого мщения. Всё началось с того, что Влад, очень влюбчивый парень, который чуть ли не с первого класса лез целоваться к девочкам, серьёзно влюбился в Иру Филимонову, девочку с приятной кокетливой улыбкой. Влад стал носить Ирин портфель и провожать её до дома. Очевидно, ухаживания Влада надоели Ире. Во всяком случае, во время двухдневного похода она всё время «держалась» Андрея. Садилась за «стол» рядом с ним и даже предложила после еды помыть его миску. Влад от горя на всех остановках залезал на дерево, ни с кем не разговаривал, почти не ел и страдал молча. Большинство сочувствовало Владу, поэтому досталось и Андрею, и Ире. Андрею перевернули миску с едой, а ночью завалили его угол палатки. У Иры, хотя её в этом походе сопровождал папа, намочили рюкзак, обувь, а потом и вовсе сожгли кеды, которые она поставила рядом с костром просушиться. Хулиганы действовали настолько скрытно, что мы с Ириным папой так и не смогли найти зачинщиков. Молчали и Ира с Андреем, хотя, наверное, знали исполнителей. «Роман» между ними на этом тоже закончился.
И вот именно в этом сложном классе я решил показать всю систему подготовки к уроку тематического контроля, то есть и урок объяснения нового материала, и урок-викторину, и сам зачётный урок. Это означало, что мне придётся дать несколько открытых уроков. Во время таких мероприятий очень важно, чтобы учитель и класс составляли, говоря высокими словами, единый организм. В лице многих учащихся 7 «В» благодаря походам я обрёл твёрдую поддержку. Но до «духа коллективизма» было ещё очень далеко, и вскоре я понял, что сильно рисковал, выбрав для демонстрации именно этот класс.
На открытый урок, который в то время полагалось давать раз в год, обычно приходили директор, завуч и, в лучшем случае, кто-нибудь из учителей с «окном» на это время. Поэтому я был очень удивлён, когда на мой урок, кроме администрации в полном составе, пришли ещё 5 учителей, в том числе наиболее уважаемая в школе учитель химии Людмила Ивановна. Она была «учителем от бога». Маленького роста, с тихим, но мелодичным голосом и очень чёткой дикцией. Она обладала каким-то гипнотическим даром. Её слушались и часто становились на «путь истины» самые отъявленные хулиганы. Я был на её открытом уроке и поразился тому, как она ухитряется держать в поле зрения весь класс, какая у неё молниеносная реакция. Во время опроса несколько человек писали формулы химических реакций на доске, один ученик в этот момент отвечал устно, а ещё парочка ребят работала по дидактическим карточкам, что-то старательно выводя мелом на маленьких досках, стоящих вдоль стены. Слушая отвечающего, она сразу замечала ошибки, работающих на большой и маленьких досках, своевременными комментариями Людмила Ивановна помогала им исправить ошибки или дописать реакции до конца. Я сразу осознал, что по своим психологическим особенностям я никогда не научусь так быстро реагировать на происходящее. Но у меня появилось желание приблизиться к такому глубокому знанию своего предмета, и я стал тщательнее готовиться к урокам.
7 «В» нисколько не смутило присутствие большого количества взрослых. Они вели себя как на обычном уроке, довольно громко обсуждая вопросы викторины. С другой стороны, всем было хорошо слышно, что даже заядлые лентяи пытаются внести лепту в общий ответ на поставленный вопрос. Все видели, как Надя Волкова тычет в карту атласа перед носом туго соображающей Аси Желтковой, как Надя переживает за ответ Аси, которую я выбрал для основного ответа на этот вопрос.
Отрадная картина всеобщей увлечённости ответами на вопросы несколько притупила мою бдительность, тем более что я всё время перемещался по классу, стараясь услышать и отметить в своём журнале правильные ответы ребят во время обсуждения. В результате я «пропустил первый удар», который последовал со стороны Саши Твердова, очень нервного мальчика из семьи, где пили оба родителя. Его команде достался вопрос по Гвианскому нагорью. Я прочитал отрывок из книги Джеральда Даррелла, очень красиво и с тонким юмором описавшего природу этой части Южной Америки. Ребята должны были обратить внимание на геологическую неточность (совершенно неважную для содержания прекрасной книги). В описании игнорировалось существование участка, испытавшего поднятие, а именно Гвианского щита.
Этот вопрос был непосредственно связан с пройденной нами темой «Рельеф и полезные ископаемые Южной Америки». Однако команда Саши при обсуждении вопроса ушла в «биологические дебри», ища неточности в описании органического мира, и дала неправильный ответ.
Саша сначала довольно громко выражал своё недовольство сложностью вопроса, потом обрушился с обвинениями на отличника Лёшу Кипятильникова, притом что сам во время обсуждения бубнил что-то про льяносы и опоссумов. Сейчас, увидев, как перевозбудился ученик, я «выдернул» бы его из команды, сделав ответственным за какой-нибудь вид помощи, всегда необходимой при проведении викторин. Но шёл открытый урок, и я не решился что-либо менять. Тем более что второй вопрос Сашиной команде достался, на мой взгляд, не слишком сложный. Им нужно было по фотографиям святилища инков из книги автопутешественников М. Зикмунда и И. Ганзелки вспомнить его название (Мачу-Пикчу), дать его перевод на русский язык («Старая Вершина») и объяснить термин «мегалитическая кладка» (крупные каменные блоки были хорошо видны на фото).
Материал по Мачу-Пикчу мы подробно изучали на уроке по теме «Население и политическая карта Южной Америки». Термин «мегалитическая кладка» на уроке специально не произносился, но мы подробно говорили об уникальности постройки из тщательно подобранных глыб. Команда, однако, справилась с этим вопросом только наполовину. Очевидно, перенервничав из-за нападок Твердова, Лёша Кипятильников перевёл Мачу-Пикчу как «Старая Крепость». Кроме того, Твердов, отец которого был литейщиком, стал настаивать, что слово «мегалитическая» означает форму литья металла, и при этом отчаянно тыкал в изображение земледельческих террас на одном из снимков. Команда доверила Твердову отвечать на этот вопрос и получила только три балла из пяти возможных.
Хотя на этом игра не закончилась и можно было несколько очков добрать, дополняя ответы других команд, было ясно, что команде Саши Твердова не отыграться и они займут одно из последних мест. После этого Саша стал бузить. Демонстративно громко разговаривал, когда отвечала другая команда, отвлекал ребят, обсуждающих вопросы, и даже призывал своего капитана не выходить за получением поощрительного приза (фигурки анаконды из керамического теста) после подведения итогов.
Оставшееся время я предполагал использовать для анализа прошедшего урока (разбора допущенных ошибок, похвалы хорошо отвечающим и активно работающим, выставлению оценок и т.п.). Но мне было хорошо видно, что Твердов и несколько его дружков уже были на взводе и собирались своими действиями завалить мне концовку урока. Пришлось очень быстро поблагодарить всех играющих, объявить с очень краткими комментариями оценки и отпустить класс за 5 минут до окончания урока. У класса урок был последним. Они с шумом пронеслись по коридору и дальше вниз в раздевалку. Директор и присутствующие учителя сделали вид, что не заметили этого.
Меня хвалили и за урок, и за работу с трудным классом. Но особенно ценными для меня были слова Людмилы Ивановны:
— Мне очень понравилось, что у Вас на уроке активно работали слабые ребята. Особенно поразило, как эгоистичная Волкова буквально тряслась над ответом Желтковой.
Директор подвела итог:
— Владимир Леопольдович показал, что он блестяще освоил достижения советской педагогики.
Я был очень благодарен своим коллегам, был благодарен и классу, который в целом меня очень поддержал. Тем более что в раздевалке меня дожидались ребята, переживавшие за результат урока. Я их всех ещё раз поблагодарил. У меня было радостно на душе, но полного удовлетворения не было: Твердов всё-таки добавил ложку дёгтя в бочку мёда. И, как оказалось, это противостояние с ним было не последним.
Наступила весна, и я стал готовить кружковцев к походу с двумя ночёвками. Твердов и раньше нерегулярно приходил на занятия кружка, а после урока-викторины перестал приходить совсем. Мне это было на руку. На очередном занятии я объявил фамилии тех учеников, участие которых в походе, по разным причинам, было под вопросом. А Твердова вообще исключил из списка кандидатов. Сашу, очевидно, это задело. Во всяком случае, ребята доложили мне, что он стал готовить свой поход и даже обещал побить тех, кто пойдёт в поход со мной.
Несмотря на эти угрозы, лишь несколько человек переметнулось к нему. Однако у родителей многих кружковцев это вызывало беспокойство. Одна обеспокоенная мама пришла ко мне с вопросом:
— Владимир Леопольдович, а Вы знаете, что Твердов набирает в поход всю шпану с Нагорной и собирается ночью напасть на ваш лагерь?
Шпаной с Нагорной улицы часто пугали детей из приличных семей. Пару раз во время прогулок по району я сталкивался с учениками из соседних школ, в том числе из школы для учащихся с отклонениями. Они действительно вели себя, мягко сказать, неадекватно. Однако следовало признать, что большую часть «шпаны с Нагорной» составляли учащиеся нашей школы, а встреча с ними меня нисколько не пугала. Тем не менее, чтобы успокоить родительницу, я сказал:
— Я попрошу пойти с нами учительницу математики Ксению Владиславовну. Твердов боится её как огня.
Предполагаемое участие в походе Ксении Владиславовны успокоило всех родителей. Оставалось теперь уговорить Ксению Владиславовну. Задача была непростой — убедить молодую талантливую учительницу, у которой, как было известно в коллективе, был в разгаре роман с молодым человеком, пойти в поход на майские праздники. Неожиданное решение оказалось очень простым.
Я попросил её помочь мне с этим походом в обмен на обещание пойти в следующем учебном году в такой же серьёзный поход с её классом (нынешними четвероклассниками). Не раздумывая долго, она согласилась, и поход прошёл очень хорошо и без происшествий, не считая одного момента.
Когда наш туротряд выходил из электрички на подмосковной станции, я, на всякий случай, осмотрел и других пассажиров. Твердова с друзьями среди них не оказалось. Стояла тёплая погода, и ничто не омрачило нашу первую ночёвку. Во время днёвки следующего дня мы остановились на высоком берегу реки Истра. Хотя где-то рядом шумело Новорижское шоссе, стена леса закрывала его от нас. Зато открывался прекрасный вид на окрестности противоположного берега, где в цвету вишнёвых садов утопало село Ивановское.
Проходившие мимо дачники, увидев, что мы занимаемся полезным делом — ориентированием, пригласили зайти к ним в посёлок и взять, как они выразились, вкусной воды из артезианской скважины. Посоветовавшись с Ксенией Владиславовной и Андреем Паншиным, первый раз выступающим в роли командира отряда, я решил заночевать на этом же месте. За обедом, когда я объявил об этом решении, все зааплодировали. А один из парней по имени Рома, прозванный за постоянный «словесный понос» Ромойка (с моей лёгкой руки, когда я сказал, что его рот — помойка), вдруг заявил:
— Правильно, Владимир Леопольдович, осторожность — прежде всего! Орех же знал, где мы будем ночевать, и мог всё передать Твердову.
В словах Ромойки была доля правды. Дима Орехов, который первоначально выдвигался мной как командир отряда, знал о нашем маршруте. В последний момент, ещё раз попросив меня взять с нами в поход Твердова и получив мой отказ, он, извинившись, отказался от участия в походе.
Когда стемнело, все с удовольствием сидели у костра, рассказывая интересные случаи из жизни. Некоторые отходили в темноту «позвонить», что на туристском жаргоне означало отлучиться в туалет. Последними перед отбоем отлучилась с поляны четвёрка парней, возглавляемых Ромойкой. Через пару минут они выскочили из тьмы с испуганными лицами:
— Там Твердов со своей шпаной! Окружили лагерь и готовятся к нападению!
Девчонки завизжали и спрятались в свои палатки. Я не на шутку встревожился:
— Сколько их там?
— Мы видели 3–4 человека. Но они такие здоровые! Это, наверное, переростки из школы для дефектов.
Инстинктивно я схватился за топор, но не успел ничего сказать, так как в этот момент из темноты появилась фигура высокого Лёши Кипятильникова.
— Лёша, это ты был сейчас в лесу на той просеке? — истерично закричал Ромойка.
— А, так это были вы, — с облегчением сказал Лёша.
— Ты почему не откликался, когда мы спрашивали, кто ты?
— Я испугался, думал, что это Твердов со шпаной. Я затаился, перешёл на другую тропинку, а там — снова вы.
— Лёша, если ты доживёшь до утра, то будешь отстирывать мои трусы! — злобно, но постепенно успокаиваясь, процедил Ромойка.
— А мы тебя в Истре утопим! — пригрозили более агрессивно настроенные девочки.
— А у кого списывать будете? — парировал рассудительный Лёша.
Я объявил отбой и стал «загонять» всех в палатки. Последними туда поместились Ромойка со спутниками. Им снова пришлось отлучаться в лес, так как в предыдущий раз так и не удалось «дозвониться».
Следующий урок за описанной выше викториной тоже был открытым. На этот раз учителей пришло ещё больше, поэтому пришлось принести стулья из соседнего кабинета. Администрация пришла в полном составе: директор, оба завуча и организатор внеклассной работы. По разным причинам в нашей школе вся администрация по сравнению с моими первыми годами работы поменялась. Может быть, новая администрация по своим талантам и не превосходила предшественников, но одно было несомненно. Если бы в СССР проходили конкурсы красоты среди администрации школ, команда нашей школы заняла бы первое место. На всех женщин было приятно смотреть: они были ухоженными (модно одетыми, с аккуратно наложенной косметикой).
Директор, Татьяна Николаевна, была на моей памяти уже третьим директором. Её большие красивые глаза вполне сочетались с «американской» челюстью, говорившей о её решительности и целеустремлённости. Она действительно успешно руководила школой в перестроечный период и «тяжёлые девяностые». Предыдущий директор, Раиса Трофимовна, внешне была мягче и чаще пользовалась своим женским шармом. Помню, когда я организовывал поездку детей в Севастополь (в то время закрытый город), суровый начальник паспортного стола из-за нехватки одной малозначащей бумажки наотрез отказался выдать нам соответствующее разрешение. Когда я, совершенно растерянный, сообщил об этом Раисе Трофимовне, она тут же позвонила в милицию и, представившись, изложила суть просьбы, успев сообщить начальнику, что у него очень приятный голос. Она так «ворковала» с ним, что он вскоре сдался, и наша поездка благополучно состоялась.
Внешне суровым, но на самом деле тонким и эмоциональным человеком была молодая завуч Ануш Хачатуровна. Как-то на общем родительском собрании она пропесочила нескольких лодырей. Её слова задели за живое одного из родителей, который встал и с сильным азербайджанским акцентом сказал:
— Аныш Хачатуровнэ надо поберечь свой эмоций!
Эта реплика прозвучала тем неожиданнее, что ребёнок этого папы имел славянский вид и говорил по-русски совсем чисто. Все прыснули, улыбнулась и Ануш Хачатуровна, очевидно, соглашаясь поберечь свои эмоции. На этом нарождающийся азербайджаноармянский конфликт был исчерпан.
Завуч начальных классов, Ольга Вадимовна Крылатова, несмотря на своё двойное материнство, сохранила очень хорошую фигуру. У неё был красивый голос, и на учительских посиделках они с директором часто радовали нас своим дуэтом.
Мне было приятно, что снова на мой урок пришла Людмила Ивановна. Она очень не любила, когда её уроки пропадали. Очевидно, моя система заинтересовала её, и она решила не пропускать заключительного этапа.
С ней пришили две словесницы, бывшие ученицы нашей школы, у которых она в разное время была классным руководителем. Несмотря на разницу в возрасте, почти материнская привязанность к Людмиле Ивановне сблизила их. Она работали в одном кабинете, у которого был № 303. Как известно 03 — это номер «скорой помощи». Обе молодые женщины всегда с готовностью приходили на помощь коллегам, и их так и называли «скорая помощь». У старшей из них, Веры Владимировны, хорошо получалось наставлять на «путь истинный» хулиганистых парней, которыми изобиловал её класс.
Во-первых, она применяла с ними тактику «строгого родителя», то есть при различных инцидентах по-матерински защищала их. Но если они пытались её обмануть или подставить, спуску не давала и, как говорится, разделывала под орех.
Во-вторых, она использовала «женский фактор». В её классе было много прилежных девочек, которых по известным психологическим причинам «тянуло» к хулиганам. Была в классе также большая группа девочек маленького роста, которые, как мне ещё во время первых турпоходов объяснили старшие товарищи, любят «командирить». Вера Владимировна установила негласное шефство девочек над проблемными парнями, и это, особенно к выпускному 8-му классу, принесло свои плоды.
Это, кстати сказать, сказалось и на дальнейшей судьбе некоторых из них. Рассказы о свадьбе Даши Щебневой (бывшей старосты класса) обросли легендами. Она вышла замуж за самого хулиганистого в классе парня, держащего в страхе всю «шпану с Нагорной». Он же следил за тем, чтобы эта повзрослевшая «шпана» прилично оделась и культурно вела себя на его свадьбе.
Другая девочка, Лена Лихая, кулаками выпроваживала из «курилки» мужского туалета своего подопечного Олега. На это просто невозможно было смотреть без смеха, так как Лена при своей решительности была совсем маленького роста. Много лет спустя я увидел её в троллейбусе. Стояла зима, и она была одета в дорогие норковую шубу и лисью шапку. «Мадам», а это слово очень подходило к её нынешнему облику, держал под руку всё тот же Олег. Лена радостно поздоровалась со мной, а Олег как-то даже застенчиво улыбнулся.
Перед уроком проверки знаний, или зачётом, как его называют для большей ясности, я волновался даже больше, чем перед уроком-викториной. Дело в том, что я впервые проводил его по своей новой методике. Но меня волновал не только возможный провал урока, но и то, что я отвлёк от своих занятий многих достойных людей, показывая при этом непроверенную методику. Этот урок пошёл мне на пользу, больше я никогда не пускался на подобные авантюры.
Неожиданно для меня урок начался с массового опоздания. Причём опоздал не только Саша Твердов, который делал это постоянно, но и Андрей Паншин с Димой Ореховым, и даже Ася Желткова. К моменту их появления я уже подробно расписал весь ход зачёта и не собирался это делать снова. Ася сидела на втором ряду, так что её задание — характеристика одной из стран Южной Америки — было записано вместе с планом на листочке, которые я раздал на каждую парту ряда. Андрей с Димой сидели на 3-м ряду, который начинал зачёт с выполнения творческого задания — нарисовать сооружение с мегалитической конструкцией, объяснить этот термин и связать особенности такого строительства с сейсмической активностью. Это задание было записано на доске. Так что этим опоздавшим я просто показал, какие задания выполнять, и не сомневался, что они меня поняли.
Саше Твердову, сидевшему на первом ряду, предстояло начать зачёт с ответа на устные вопросы. Листочки с вопросами были разложены перед ребятами. Это были слегка изменённые вопросы викторины, начинавшиеся со слова «почему». Перед началом зачёта я объяснил ребятам, чтобы они не тянули руки и что я сам буду назначать отвечающих. Но Саша этого не слышал, а увидев знакомые вопросы, стал отчаянно тянуть руку.
Через некоторое время я вызвал его отвечать. Ему достался вопрос: «Почему Амазонка полноводна круглый год и ещё два раза в год вздувается от притока воды?» Саша правильно связал полноводность Амазонки с постоянно жарким и влажным экваториальным климатом, господствующим в её бассейне. Но после этого замолчал и ничего не сказал о притоках, на которых сезон дождей и подъёма воды не совпадал, так как они берут начало в разных полушариях. Я знал, что если посажу его с тройкой, он с досады начнёт отвлекать соседей. Но и четвёрку при столь длительном молчании ставить было нельзя, иначе Саша принял бы это за мою слабость. Я решил задать ему наводящий вопрос:
— А в какое время года разливаются притоки Амазонки Риу-Негру и Мадейра?
Ошибиться при ответе было сложно, так как почти все реки этого материка разливались в летнее время.
Ну, летом, — наконец выдавил Твердолобов.
Я не стал искушать судьбу и спрашивать о причинах этого и поставил четвёрку. Но это только придало Саше сил. Теперь он стал тянуть руку, подвывая от нетерпения и очень мешая проводить опрос. Очень мешал мне в этот момент и другой ученик, Вова Макарский. Он сидел на втором ряду и, вполне обученный читать карты атласа, был в состоянии сделать описание страны самостоятельно. Но, как и многие в классе, он привык всё списывать и постоянно поворачивался к своей соседке сзади. Я сделал ему замечание, потом ещё одно — «последнее», но это никак не повлияло на его поведение. Вова был рукастым парнем и хорошо разбирался в технике. Я решил использовать это обстоятельство.
На задней парте стоял магнитофон, включённый на запись. В начале урока я предупредил, что некоторые ребята будут отвечать на вопрос № 10, записывая его на магнитофон для моей дальнейшей проверки, показал, как для чёткой записи держать микрофон и начинать свой ответ с представления (то есть называть свои имя и фамилию). Я вызвал Твердова отвечать на десятый вопрос. Вову попросил помочь Саше сделать правильную запись (он ведь отсутствовал при моём объяснении), Вова же теперь из-за списывания должен был описать страну устно, а Саша получил задание проконтролировать, чтобы Вова наговорил это задание в магнитофон.
Этот метод взаимного контроля широко использовался в то время известным учителем В.;Ф. Шаталовым, в том числе для контроля соседями по парте записи домашнего задания. Успешно сработал этот метод и в моём случае. Вова и Саша, хотя довольно громко, но занялись записью своих ответов на магнитофон и перестали мне мешать. Моя нервозность спала. Я стал вести себя более спокойно и уверенно, моё состояние передалось классу. Почти все тоже работали «без дёрганий». Через 12 минут ряды поменялись видами работ, а ещё через 12 минут — поменялись снова. Таким образом, каждый успел ответить устно, сделать описание по карте, а также (во всяком случае, попытался) выполнить творческую работу. Мне понравилось, что ребята, выполнявшие творческую работу, не чертыхались, не рвали на себе волосы с криком: «Как я могу это изобразить?», а работали, слегка посмеиваясь над своими результатами.
Администрация и учителя, посетившие мой урок, хвалили меня. Да и сам я был доволен результатами. С большим удовольствием я прослушал магнитофонную запись. Особенно хорошо был слышен ответ Твердова. Очевидно, Вова Макарский ответственно отнёсся к своим техническим обязанностям и обеспечил качественную запись. Было слышно, как он тихо говорил бойко отвечающему Саше Твердову:
— А если без шпоры?
— Я всё и так знаю, просто чуть-чуть подсматриваю, — басил Твердов. — А потом, эта шпора сделана с Аськиных слов!
Мне стало понятно, почему вдруг Ася затесалась в стаю опоздавших. Эта девочка, которую многие в классе считали тупой, тем не менее, диктовала парням ответы на вопросы.
Однажды, когда я уже несколько лет работал в другой школе, мне позвонили домой из милиции. Следователь, судя по голосу — молодой человек, попросил меня заехать к нему и написать характеристику на Макарского.
— Почему я? — последовал естественный вопрос. — Он же после 8-го класса ушёл в техникум!
— Он там практически не учился, — последовал ответ. — А в школе № 1626 сказали, что Вы лучше всех знаете его, так как он ходил с Вами в походы.
Пришлось ехать в отдел милиции, который почему-то помещался в Варшавских банях.
— Наверное, Вова напился, — подумал я, — а здесь в банях разместили вытрезвитель (очень удобно).
Но я ошибся. С торца бань висела вывеска отдела ГАИ. Под мою диктовку следователь на машинке отпечатал характеристику Вовы, которую я подписал. Я рассказал о Вове всё, что знал, отметив в качестве его достоинств, что он любил ходить в походы и хорошо разбирался в технике.
— В технике он не только хорошо разбирается, но и хорошо её разбирает, — вдруг улыбнувшись, произнёс следователь.
— В каком смысле? — не понял я.
— А Вы знаете за что его посадили?
Я отрицательно покачал головой.
— Он воровал машины и разбирал их на запчасти!
ЛТО
Недавно моя бывшая ученица Лера поделилась со мной воспоминаниями о своих школьных годах. В 3-й четверти уроки физкультуры проводили на улице, так как по программе в это время шла лыжная подготовка. Когда я учился в школе в центре Москвы, мы после уроков должны были ехать на метро, а потом в набитом автобусе в Измайловский парк. Ученикам школы № 1626 повезло больше. Минутах в 15 ходьбы от школы располагался питомник фруктовых растений, называемый в народе по имени его дореволюционного владельца Коробковским садом. Сад был окружён забором, но в заборе народ давно проделал многочисленные бреши. Охранялся сад только в период созревания плодов. Сам бог велел использовать длинные садовые аллеи для физкультурных забегов, чем не преминул воспользоваться учитель физкультуры Глеб Александрович.
На 3-ю четверть составлялось особое расписание, так как уроки физкультуры сдваивались: ребятам нужно было время, чтобы дотащиться с лыжами до сада, а после гонок — обратно до школы. Многих начинала мучить жажда и голод, и они бросались пить воду из-под крана (в то время это было нормой) или — в буфет за едой. Во всяком случае, опоздания на урок становились массовыми.
Учителя злились, прилежные ученики старались не опаздывать и молча страдали в ожидании одноклассников, слушая ругань в адрес класса раздражённого учителя. А на географию, по её словам, они приходили, не суетясь: входя в кабинет, пили воду (кран с холодной водой и раковина были в каждом классе), делились имеющейся едой и, дожёвывая её, спокойно ждали опоздавших. Учитель, то есть я, довершал мирную картину, спокойно играя в электронную игру «Волк и корзина с яйцами».
Как только Лера упомянула эту игру, мне стало понятно, почему я, до этого сердившийся за каждую пропавшую минуту урока, вёл себя так миролюбиво. Эту игру подарили моему маленькому сыну, и он иногда давал мне поиграть в неё. То есть к моменту упомянутых уроков в моей жизни произошло очень важное событие — у меня родился сын, названный в честь дедушки моей жены Николаем. Процесс воспитания сына сделал меня более терпимым к другим детям. Кроме того, он забирал много моей энергии, и я был рад каждой возможности немного отдохнуть. Коля родился в ночь выпускного вечера моих первых десятиклассников. Поэтому, естественно, я отсутствовал на этом торжественном мероприятии, ожидая первенца. Хотя именно с этим классом было связано в моей жизни много интересного.
В то время школьников старших классов в добровольно-принудительном порядке отправляли в летний трудовой лагерь, или на официальном языке летнее трудовое объединение (ЛТО), в помощь колхозам и совхозам, которым не хватало рабочих рук. Руководство нашего Севастопольского района договорилось с хозяйствами Ростовской области о ежегодных контактах по организации ЛТО. Это давало организаторам лагерей ряд преимуществ: родители гораздо охотнее отпускали школьников на юг, кроме того неприятные прополочные работы в хозяйствах этой области были редкостью. А более популярные сборы вишни и яблок — обычным занятием.
Ребята, съездившие в такой лагерь с Эсфирь Даниловной, были в диком восторге. Причём Эсфирь Даниловна забрала с собой значительную часть «шпаны с Нагорной». Многие из этих хулиганов захотели поехать в ЛТО и на следующий год. К тому времени Эсфирь Даниловна уже ушла из школы, и директор Лидия Сергеевна стала «сватать» эту поездку мне. Я был не против съездить поработать с группой ребят, которых сагитировала в своём классе Людмила Ивановна. Это были умные и дисциплинированные ребята, с которыми у меня установились хорошие отношения.
Но их было не так много, и директор стала настаивать, чтобы я взял с собой и «хулиганьё», хорошо зарекомендовавшее себя в поездке с Эсфирь Даниловной. Я проявил несвойственную мне твёрдость, согласившись на те кандидатуры, с которыми, по моему мнению, мне удастся найти общий язык, но наотрез отказавшись от тех, с кем не видел никаких перспектив на взаимопонимание. Не помогли ни призывы директора к моей комсомольской совести, ни обещания помощи со стороны Глеба Александровича, который должен был возглавить всё ЛТО, куда входило кроме нашей ещё четыре школы. Не подействовали на меня и угрозы, а также открытые оскорбления родителей тех, кому я отказал в поездке. Являлись эти папаши и мамаши в нетрезвом состоянии, каждый раз укрепляя мою уверенность в своей правоте.
В июне я с супругой съездил в Алма-Ату, где жили её дедушка и бабушка. Дедушка, несмотря на свой возраст, обожал ходить в горы и знал многие тропы Заилийского Алатау. Этот отрог ТяньШаня протянулся к югу от Алма-Аты, тогдашней столицы Казахстана. Примерно в часе езды от столицы находился городок Талгар. Его одноэтажные дома подходили прямо к горным склонам. Дедушка, Николай Иванович, семья которого переселилась в Талгар (тогдашнюю станицу Софийскую) с Украины ещё во времена Столыпинской реформы, с детства влюбился в эти горы и показал нам много красивых мест.
В Москву я приехал посвежевшим и загоревшим. В горах во время привалов я продумал, какие интересные мероприятия проведу с ребятами в ЛТО. Словом, я был полон радужных ожиданий и по-походному, с рюкзаком, пришёл к месту сбора у школы.
Ребята из класса Людмилы Ивановны обступили меня, было видно, что они действительно рады меня видеть. Затем я стал разговаривать с провожающими мамами. Они давали мне разные наказы по поводу своих дитять. Вдруг ко мне подошла мама Ростика Быкова, ездившего в ЛТО в прошлом году.
— Так Вы всё-таки взяли Додикяна с Кошкиным? — спросила она.
Очевидно, и для неё, матери не самого послушного сына, присутствие в отряде этих неуправляемых ребят вызывало серьёзную озабоченность.
— Конечно, я их не взял, — успокоил я её.
— А почему они тогда стоят с вещами?
— Где? — заволновался я.
— Рядом с Глебом Александровичем.
Я перевёл взгляд на физрука. Рядом с ним действительно стояли Кошкин с Додикяном, явно собравшиеся в дальнюю дорогу. Глеб Александрович поймал мой взгляд и подошёл ко мне. Он был крепко сложенным человеком, от которого так и веяло мужской силой. Но он был добрым человеком и нестяжателем, хотя, как и у многих его коллег, интересы его, в основном, ограничивались спортом, рыбалкой и выпивкой. Ребята любили его уроки, где не надо было стоять по стойке «смирно», а большую часть времени занимали спортивные игры. Говорил он со мной очень уверенно, но его частое мигание всё же выдавало волнение.
— Серёжка со Славкой попросились поехать с нами. У Вас мало народу, и Лидия Сергеевна записала их в Ваш отряд.
Я вскипел:
— Прежде всего это нужно было согласовать со мной. Директор остаётся в Москве, а с этой шпаной придётся разбираться мне.
Разъярённый, я пошёл к директору.
— Они очень хорошо работали с Эсфирь Даниловной в прошлом году, — затянула она старую песню на новый лад — К тому же Глеб Александрович будет держать их под своим пристальным вниманием.
— Я снимаю с себя всякую ответственность за то, что будет происходить в ЛТО, — сказал я и сдался.
Дальше я действовал, стараясь не смотреть в глаза ребятам и их родителям. Можно было, конечно, устроить скандал и не поехать самому. Отряд бы автоматически перешёл под опеку Глеба Александровича, и поездка бы не сорвалась. Но мне не хотелось бросать тех ребят, которые доверились мне. Тем более что они сами, ошарашенные присутствием в своих рядах Кошкина и Додикяна, старались держаться поближе ко мне, всё время что-то спрашивая или уточняя.
После напутствия районного начальства нас посадили в автобусы и повезли на Казанский вокзал. Весь поезд Москва — Анапа, на котором мы ехали до Ростова, был предназначен для перевозки школьников, и каждому отряду выделили отдельный вагон.
Вскоре Глеб Александрович, проверяя, как устроились отряды, зашёл и в наш вагон. Он шутливо беседовал с ребятами, в таком же тоне стал разговаривать и со мной. Но я решил показать, что не простил его за самоуправный поступок, и отвечал на его вопросы чисто формально. Он ушёл, но через час передал мне с кем-то из ребят приглашение прийти на общее учительское застолье.
Я решил не ходить в «штабной вагон», так как знал, что этот «педсовет» будет с выпивкой, а чтобы было чем оправдать своё отсутствие, стал организовывать общий стол с ребятами. Стол в отсеке плацкартного вагона буквально ломился от яств. Родители явно с большой любовью собирали своих чад в дорогу. Все повеселели и начали за едой рассказывать смешные истории. Ближе всех к раскрытому окну сидел парень по прозвищу Павло Тычина. Вообще-то его звали Костя Павловский, но, видимо, кто-то из учителей зародил у ребят любовь к этому белорусскому автору, и они дали однокласснику такую кличку, правда, обычно сокращая её до Павло.
Павло увлечённо рассказывал о своей поездке к бабушке, уплетая еду со стола. Одно из яиц оказалось тухлым, и он недолго думая бросил его в открытое окно, продолжая трепаться.
Через какое-то время к нам вагон снова пришёл Глеб Александрович и стал переходить от отсека к отсеку, к чему-то присматриваясь. Увидев наш стол с закуской и активно жестикулирующего Павло, он сразу обратился нему:
— Тычина, ты недавно ел яйцо?
— Ел, — последовал удивлённый ответ.
— Тебе тухлое попалось?
— Попалось.
— Ты его в окно выбрасывал?
— Выбрасывал.
— На, получай обратно. — Вдруг сделал резкий выпад физрук и бросил остатки вонючего яйца в Павло.
Оказалось, что яйцо, подхваченное струёй воздуха, не упало на откос, а влетело в купе к Глебу Александровичу и испортило ему спортивную майку. Все посмеялись над незадачливостью Павло, который побежал замывать свою одежду, а Глеб Александрович сказал:
— Владимир Леопольдович, Вы мне нужны!
Мы вышли в дальний тамбур, где как раз стояли Кошкин с Додикяном. Они курили и одновременно распивали бутылку пива. Ловким движением физрук конфисковал у них бутылку и выпихнул под зад коленкой в вагон.
— Ты чего не пришёл-то? — спросил он, переходя на «ты».
— Видишь, — перешёл на «ты» и я, — за ними нужен глаз да глаз. Никуда не могу отлучиться (решил я схитрить).
— Не уважаешь, значит? — не поверив мне, но без всякой злобы спросил он.
— Такие поступки не уважаю, — твёрдо и с вызовом глядя ему в глаза ответил я.
— Зря ты так, — и не думая вступать со мной в конфликт добродушно продолжил Глеб Александрович.
— В следующий раз приходи, а то мы много водки накупили.
— Хорошо, приду! — поддаваясь его обаянию пообещал я, правда, твёрдо решив не приходить на эти сборы.
Ещё в Казахстане я продумал, чем буду занимать детей в поезде. Когда я нашёл на карте город Семикаракорск, около которого находился винсовхоз (от слова виноград) — цель нашей поездки, то увидел следующую интересную ситуацию. Сначала мы должны были около Ростова-на-Дону пересечь границу Европы и Азии и оказаться в Азии, а затем поехать по шоссе на северо-восток, пересечь реку Маныч и снова оказаться в Европе. Я придумал, как сделать момент пересечения этих условных границ более торжественным. Я достал из рюкзака припасённые карандаши, фломастеры и бумагу и объяснил ребятам, что мы будем делать документы (я назвал их паспортами) на право пересечения границ Европы и Азии.
Почти все с увлечением принялись за работу. Те, кто не мог похвастаться аккуратностью в написании букв, обращались к другим за подмогой, но всё равно обложки старались сделать сами и пооригинальнее. Кошкин и Додикян тоже взяли бумагу и карандаши, но, очевидно, стали рисовать что-то непристойное. Они и несколько их сателлитов сидели и ржали над своими паспортами, а когда увидели, что я собираю их для дальнейшего вручения, всё мелко порвали и сказали, что у них ничего не вышло. Я не стал настаивать.
В Ростове мы сошли с поезда, и нас посадили на автобусы.
Когда мы оказались на мосту через Дон, я встал и громко сказал:
— Внимание! Пересекаем границу с Азией. Получите паспорта!
Ребята зааплодировали, а я прошёлся по салону автобуса и вручил паспорта. Шофёр автобуса тоже оживился:
Чего только не узнаешь от столицы!
«Столицей», как я понял позже, казаки, во всяком случае на нашем хуторе, называли обобщённо жителей Москвы.
В винсовхозе нас поселили в специально построенном, как бы сейчас сказали, комплексе с баней и столовой. Казаки называли его общежитием, а ребята окрестили бараками. Удобства в них, конечно, были минимальными (туалет и умывальники на улице), но кроме кроватей в каждой комнате имелся стол и электророзетка. Я предусмотрительно захватил кипятильник, заварной чайник и пиалку, так что мог заваривать свой любимый зелёный чай.
Вокруг меня сплотилась подходящая компания. После обеда, когда уже не надо было думать о полевых работах, мы играли в покер на спички. Тот, у кого первым заканчивались спички, должен был заваривать чай и разливать его по чашкам. Поскольку заварка зелёного чая требует определённой сноровки, я всё равно всегда помогал это делать. Зато потом мы пили ароматный чай с конфетами или печеньем, которые нам выдавали в качестве дополнительного питания между обедом и ужином.
Многие ребята хорошо играли в шахматы и сами организовали турнир. Здесь всех особенно поразил Миша Лисицын, который отлично играл вслепую. Рядом с нашим лагерем располагалась местная школа, к которой прилегали раздолбанные футбольное и волейбольное поля. Однако и этого оказалось вполне достаточным для общелагерных спортивных мероприятий и для отрядных игр «в картошку» и т.п.
А вот с полевыми работами в нашем отряде не ладилось. Те, кто приехал в ЛТО во второй раз, увидев, что меня, в отличие от Эсфирь Даниловны, ничего не стоит обмануть, вместо того чтобы подвязывать виноградную лозу, просто закручивали её вокруг проволоки. При этом лоза часто ломалась. Особенно часто по-варварски с виноградом поступали Кошкин с Додикяном. А от бригадира за все эти художества, конечно же, доставалось мне.
От поля к вагончику бригадира в нашем отряде постоянно сновали «сачки». Предлог для этого находился с лёгкостью: «Хочется пить!», «Болит живот!» и т.п. Для меня отличить правду от вымысла было сложно. В результате такие работнички обычно пропадали на час, а то и больше. Увещевания не помогали. С каждым днём работы таких «сачков» становилось всё больше. Пришлось мне отказаться от задумки работать наравне со всеми, помогая особенно слабым девочкам. Теперь я ходил по рядам, как надсмотрщик, проверяя каждый подвязанный куст. Я брал с собой большие ёмкости воды и раздавал воду жаждущим, стараясь никого не отпускать места работы. Это немного подтянуло дисциплину.
Но дурной пример — заразителен. И вот уже и среди моего окружения распространились споры заразы. Как-то раз я похвалил Максима Столярова за качественную работу и пошёл дальше по его ряду. Через некоторое время я случайно посмотрел назад, но не обнаружил никаких следов Максима. Я вернулся на то место, где мы только что расстались, и, убедившись, что зрение меня не обмануло, пошёл к бригадному вагончику. Максима там тоже не оказалось. На всякий случай, я решил прочесать ближайшую лесополосу и в противоположном её конце обнаружил лёжку трёх «тюленей». В теньке на небольшом расстоянии друг от друга сладко спали Столяров, Додикян и Кошкин. Я рассвирепел. Общей тетрадкой с моими записями, которую я держал в руках, я сделал несколько хлестающих ударов по мягкому месту каждого. Затем, когда они открыли глаза, я лёгким пинанием мысками кроссовок под зад заставил их встать и погнал обратно к рабочему месту. Заметив моё отсутствие, отряд решил устроить незапланированный отдых, собравшись в начале виноградных рядов в тени у лесополосы. Увидев своих товарищей, идущих под конвоем свирепого начальника, ребята посмеялись над задержанными и стали неохотно подниматься. Хотя насмешки мальчишек были обращены к Столярову, Кошкин воспринял их как личное оскорбление.
— Ну, подождите! Ночью мы вам покажем! — процедил он.
По выражению его лица было непонятно, шутит он или говорит серьёзно. На всякий случай, этой ночью я решил быть повнимательней, на сколько это вообще возможно во время сна.
Но судьба распорядилась с ночными событиями по-иному. Перед обедом, когда я сопровождал дежурных, чтобы проследить за накрыванием столов, меня вдруг из двери командирского барака окликнул Глеб Александрович. Очень строгим тоном он попросил меня зайти к нему. Дав дежурным команду накрывать без меня, я вошёл в комнату начальника. Но оказалось, что он и не думал делать мне выговор.
— Махнём перед обедом? — спросил он, протягивая гранёный стакан водки.
От неожиданности я пригубил. Он налил стакан и себе и чокнулся со мной. Пришлось выпить ещё. Пилось на удивление легко. По неопытности я выпил целый стакан, поблагодарил и пошёл в столовую обедать. Но уверенно я прошёл только три шага. Затем меня закачало, и я чуть не полетел со ступенек. Перед глазами всё плыло. Собрав волю в кулак, я заставил себя двигаться прямо и сумел войти в столовую. Не слушая, что мне говорят дежурные, я шагнул к накрытому столу и буквально проглотил обед. После этого с координацией стало получше, но зато стало мутить. Во время тихого часа я отлёживался, время от времени выбегая попить к артезианской колонке, из которой вода, по нашей российской расхлябанности, бежала без остановки.
Вода, очевидно, считалась хорошей, потому что со стороны хутора в этот момент подошёл молодой чернявый казак с загорелой черноглазой девушкой. Они везли тележку с баками для воды. Обычно задиристые со «столицей», на этот раз казаки пропустили меня без очереди. Казак, улыбаясь, сказал:
— Хорошо, что приехали к нам, а то — совсем бледный. Ничего, месячишко поработаешь под нашим солнышком и будешь таким же смуглым, как моя любушка!
И он с гордостью посмотрел на девушку.
После ужина мне стало немного легче, но стала разбирать злость на Глеба Александровича. В тот момент я считал, что он напоил меня специально, отомстив тем самым за то, что я под разными предлогами не посещал организуемые им посиделки под кодовым названием «педсовет».
Выпив с ребятами зелёного чая, я плюхнулся на кровать. Но от возбуждения не заснул, а только дремал, слыша всё, что происходит вокруг. Я слышал, как Кошкин и Женя Алмазов сговаривались с остальными мальчишками удрать после отбоя на речку ловить раков. Алмазов был членом школьного комитета комсомола, хорошо зарекомендовал себя в прошлом году с Эсфирь Даниловной и был назначен комиссаром нашего отряда. Однако, очевидно, ещё в прошлом году он спелся с Додикяном и Кошкиным, и помощи от него мне никакой не было.
— Что там у вас за поход намечается? — спросил я раздражённо, поворачиваясь к ребятам.
— Да нет никакого похода, — не моргнув глазом, ответил Кошкин.
Алмазов повёл себя по-иному.
— Владимир Леопольдович, Вы же добрый! Вы ведь отпустите нас после отбоя за раками? — сказал он.
Я пойду с вами, — ответил я и сам удивился своему непродуманному решению.
Алмазов был растерян, но большинство ребят явно были рады моему участию в их «побеге».
— Вы что же, получите разрешение у Глеба? — пытался прояснить ситуацию Кошкин.
— Нет, мы уйдём без спроса и под покровом темноты! — заговорщицким шёпотом произнёс я.
Я сам загнал себя в угол глупейшей ситуации. Единственная надежда была на то, что нам действительно удастся проскользнуть незамеченными, поскольку у Глеба Александровича после отбоя начинались «педсоветы».
Однако я не учёл то обстоятельство, что недавно для охраны лагеря в один из бараков поселили милиционера из Ростова. Встреча с ним оказалась для меня полной неожиданностью. Когда под покровом темноты я вывел человек десять парней, и мы, благополучно миновав соседние бараки, устремились к широкому выходу к полю, кто-то окликнул нас и осветил фонарём. Прикрывшись рукой от слепящего света, я разглядел милиционера в форме и почему-то с жезлом регулировщика.
— Вы чего тут бродите? Отбой был! Ну-ка марш в общежитие! — крикнул «товарищ начальник».
Можно было вполне вернуться обратно и подождать более благоприятного момента. Но я после всего пережитого был на таком взводе, что крикнул: «Ходу!» и бросился в сторону кустов, черневших между лагерем и полем.
Я плохой бегун, но сложившиеся обстоятельства придали мне силы — никто из ребят не смог обогнать меня. Я не оборачивался, так как слышал, что они дышат мне в спину, и затормозил только около кустов. Мы посмотрели в сторону лагеря, готовые сорваться с места. Но никто нас не преследовал. Правда, куда-то подевался коротконогий Валёк Лягухин.
— Его мент словил, я видел, — сказал Додикян.
— Он нас как пить дать заложит, — процедил сквозь зубы Кошкин.
— А чем он может нас предать? — не согласился я. — Милиционер потащит Валька к Глебу, тот его и так хорошо знает. Пойдёт в наш барак. Так и так увидит, кого нет. Поймёт, что я тоже ушёл с вами, и успокоится. Так что пошли на реку.
Все обрадовались, что прогулка не отменяется.
— А как же Вы? Вам же попадёт? — вдруг спросил Кошкин.
— За меня не бойся, — ответил я бодрым голосом, хотя на душе у меня было совсем не спокойно. — У меня на Глеба есть компромат. Ничего он мне не сделает.
Кошкин молча пожал мне руку. «Ну прямо два гангстера из американских фильмов, задумавшие совместное ограбление», — подумалось мне.
По сухому лугу мы направились к реке. Ребята зажгли фонарики, но свет был очень тусклым. Однако вскоре я различил в темноте тутовое дерево. Оно одиноко росло среди луга. Дерево было хорошо нам знакомо. К нему часто наведывались за вкусными плодами, которые созревали постепенно, обеспечивая всё новых жаждущих. От тутового дерева уже стали различимы ветлы, растущие вдоль реки Сал. К ним я и привёл своих спутников. Очень быстро ребята из валявшихся сухих ивовых веток развели небольшой костёр и полезли купаться. Как всегда, я исполнял роль буйка, просив никого не заплывать за меня. Но никто и не пытался это сделать: все увлеклись ловлей раков на мелководье, одной рукой поднимая повыше горящие ветки, а другой — выхватывая раков из воды. Течение было довольно сильным, и, чтобы меня не сносило, я стал цепляться за илистое дно пальцами ног. Внезапно одна нога попала в небольшую ямку, и что-то больно полоснуло меня по пальцу. Нырнув и нашарив эту ямку рукой, я схватил и вытащил на поверхность рака. Подплыв к берегу, я с гордостью продемонстрировал свой улов.
В ржавом брошенном кем-то садке уже ползало несколько добытых ребятами раков. Мой оказался намного больше остальных, и все поздравили меня с уловом. Но я рассказал ребятам, что сальские раки всегда славились своими большими размерами, но из-за хищнического лова крупных раков осталось очень мало. Я сказал, что своего я отпущу для поддержания генофонда. Некоторые, конечно, недовольно захмыкали, но я торжественно выпустил своего рака на середине реки.
Вскоре все уже были при добыче и, прекратив лов, грелись у костра, только Женя Алмазов всё ещё возился в реке. Наконец и он, крикнув: «Есть сопляк!», вышел на берег и бросил в садок свою добычу. Часть ребят последовали моему примеру и раков отпустили, другие из числа подружившихся с хуторскими ребятами взяли их с собой для совместного приготовления и поедания. Пора было возвращаться в лагерь.
Обратно все шли с каким-то тревожным ожиданием. В лагере было тихо. Милиционер уже, очевидно, лёг спать. В нашей комнате я велел не зажигать свет, а пользоваться фонариками. Все спали, в том числе Лягухин. Ребята растолкали его, и он подтвердил мой сценарий развития событий.
— Глеб сказал, что раз со сбежавшими ушёл и преподаватель, то он и будет за них отвечать. И велел менту не устраивать поисков, — сообщил нам заспанный Валёк. Остаток ночи прошёл без происшествий.
Утром в столовой ко мне подошёл Глеб Александрович:
— Куда это Вы ходили ночью? — строго спросил он.
— Кошкин с Додикяном подговорили моих орлов сбежать ночью на речку. Пришлось пойти и мне самому, чтобы они не натворили дел. Узнал об этом неожиданно и не успел тебя предупредить, — неожиданно для себя выпалил я.
Начальник был явно обескуражен моей невозмутимостью. В этот момент к нам подбежала комиссар нашего ЛТО, жена одного из преподавателей, очень истеричная особа. С места в карьер она заголосила:
— Мы вчера все перепугались. Ваш отряд надо наказать, а о Вашем поведении поставить в известность райком комсомола.
— Мне тоже есть что про вас всех сказать в райкоме, — ответил я с вызовом.
Она почти захлебнулась от возмущения, но Глеб Александрович своими сильными руками оттащил её от меня и куда-то увёл. Всё происшествие было спущено на тормоза. Конечно, я писал объяснительную милиционеру, держал ответ и перед педсоветом (на этот раз реальным). Но было видно, что всё это делается чисто формально и не будет иметь для меня каких-либо последствий.
Некоторые участники ночной прогулки решили, что теперь я буду с ними заодно во всех делах. Одни просились в тенёк поспать, другие напрямую говорили, что хорошо бы я приписал им кустов 10 лишних на подвязывании и т.п. Но я не поддался на эти провокации, хотя и сам был какой-то вялый. Я ожидал, что следующая ночь пройдёт без происшествий, но тем не менее, когда потушили свет, незаметно запер дверь на крючок. Обычно я этого не делал, так как многие ночью выходили в туалет, а крючок открывался с лязгом. Это будило прежде всего меня, спящего напротив двери. Крепкий сон быстро сморил меня, но внезапно я проснулся от яркой вспышки электричества. Злой и не до конца проснувшийся, я выскочил из-под одеяла, схватил полотенце висевшее у меня на спинке кровати, и хотел со всей силой хлестнуть хулиганов, толпившихся у выключателя. Они кинулись врассыпную с криками:
— Нас кто-то намазал пастой! У меня стырили вещи!
Присмотревшись, я увидел, что на лицах у многих зубной пастой пририсованы усы. У Кошкина по лицу шла широкая полоса. Он старался оттереть её полотенцем и сердито орал:
— Это всё наши девчонки! У меня украли папиросы! Только они знали, где я их держал!
У других пропажи были более ощутимыми: у многих из сумок украли деньги, консервы, лежащие на тумбочках перочинные ножи. У Валька Лягухина началась аллергическая реакция на пасту. Он не на шутку разъярился:
— У меня всё лицо горит! Пошли и тоже намажем девчонок!
Совершенно не обращая внимания на моё присутствие, ребята, как озверевшая банда, открыли крючок и, распахнув дверь, выбежали на улицу. Некоторые затем вернулись обратно за зубной пастой. Я не успел воспользоваться этой заминкой, чтобы остановить произвол, так как стоял, тупо уставившись на крючок, и не мог понять, как кто-то посторонний мог проникнуть в комнату, если дверь оставалась закрытой. Из комнаты девочек донеслись визг, а затем разъярённые крики. Одни мальчишки рыскали по тумбочкам в поисках своих вещей. Другие — всем подряд мазали лица и с такой силой давили на тюбик, что, в основном, залп пасты попадал на ночнушки.
Проснувшийся женский коллектив пришёл в ярость и пустил в ход кулаки. Большинство мальчишек предпочли вернуться обратно в свою комнату. Особенно рьяных я с помощью полотенца под одобрительные крики девчонок выгнал из «дортуара пепиньерок». Девочки были искренне возмущены. Они клялись, что не заходили к нам в комнату и ничего не брали. Кошкин, стоя в двери, пытался возражать. Но я не слушал его, так как уже понял, что девочки здесь ни при чём.
У себя в комнате я твёрдым голосом велел всем спать и, дождавшись пока все разденутся и лягут, потушил свет.
— Как Вы думаете, Владимир Леопольдович, — спро сил кто-то в темноте, — если не наши девчонки, то какая школа могла это сделать?
— Не знаю, — ответил я, — дверь-то была заперта на крючок!
— Его, если трясти снаружи, можно разболтать, и он слетит с петли, — послышались дополнения.
— А уходя, тоже потрясти, чтобы он аккуратно закрылся? — решил я уточнить.
— Утром проверим, — озвучил Миша Лисицын общее пожелание. На этом ночные бдения завершились.
Утром версию проверили. На пятой или шестой попытке приладить крючок, сотрясая дверь снаружи, он действительно занял своё рабочее положение. Но мне-то было ясно, что при таких сотрясаниях двери при открывании и закрывании крючка я бы 100 раз проснулся. Это сделал кто-то свой, и я грешил на Кошкина с Додикяном, но обыскать их не решился.
Догадка моя подтвердилась лишь в Мо скве, когда один из мальчишек под строжайшим секретом рассказал мне, что проснулся, когда его мазали, и увидел Кошкина, Додикяна и Алмазова, роющихся в чужих вещах. Он так боялся эту компанию, что в лагере не решился их разоблачить. Думаю, что он по ступил правильно: в лагере его вполне могли бы подкараулить и безжалостно избить.
Судьба, однако, у этих воришек сложилась по-разному: Кошкин погиб в «лихие девяностые» во время бандитских разборок, Додикян стал хорошим сапожным мастером, а Алмазов — военнослужащим (замполитом в пограничных войсках). Я встретил его вместе с Максимом Столяровым на троллейбусной остановке. Оба были с лейтенантскими погонами. По эмблеме Столярова я понял, что он служит в строительных войсках. Их рассказ о службе быстро перешёл к жалобам на молодёжь.
— Вы даже представить себе не можете, — жаловался Алмазов, — сколько сил приходится тратить на борьбу с дедовщиной, да даже на то, чтобы элементарно вещи друг у друга не воровали!
Я искренне посочувствовал Жене.
— А тебе, — вдруг вспомнив ЛТО, спросил я Максима, — не приходится отыскивать солдат, отлынивающих от работы?
— Ещё как приходится!, — признался он. — Впрочем, я знал, на что шёл, и иногда применяю Ваши приёмы!
Много воспоминаний об ЛТО было на праздновании 30-летия выпуска класса Людмилы Ивановны. Я узнал, что многие ребята продолжали поддерживать дружеские отношения и после окончания школы. Здесь сложилось несколько супружеских пар. Как приятно было, вглядываясь в ребят (а со многими я не виделся больше 30 лет), узнавать знакомые лица и видеть радостную реакцию в ответ, когда бывшие ученики узнавали меня.
А вот супружескую пару Иры и Володи Сапожковых, которая встала во главе организации этой встречи, я сразу узнал. В 7-м классе, когда я впервые увидел Иру, она была выше своих одноклассниц и выглядела очень взрослой. Очевидно, она ходила не в школьной форме, потому что, ещё не запомнив новых учеников, я принял её за учительницу и первым вежливо поздоровался с ней. Каково же было моё удивление, когда она, извиняясь, начала объяснять мне, что она не выполнила домашнее задание, но обязательно его сделает к следующему уроку. По-моему, с того времени она не прибавила в росте, да и внешне мало изменилась, поэтому и мужа её было легко узнать по любящему взгляду, который он начал бросать на неё ещё в старшей школе.
Из слайд-фильма, который показали на большой плазме ресторанного зала, я узнал, что большинство выпускников стало образцовыми мамами и папами, а некоторые даже бабушками и дедушками. В своих тостах ребята благодарили школу, особенно, конечно, Людмилу Ивановну, которая, несмотря на плохое самочувствие, на несколько часов приехала на встречу. Миша Лисицын произнёс в мою честь тост в стихотворной форме.
«Географ глобус пропил» Когда-то я читал. Типических героев В романе узнавал.
Но наш географ тоже Талантлив и умен. Он интересной прозой Рисует связь времен.
Мы бы хотели тоже В историю попасть.
Хотя бы в два абзаца, А лучше сразу в пять.
Как Тэтчер мы писали
В Британию письмо И йогой занимались В далеком ЛТО.
Еще просили джинсы
У фирмы «Ренглер» мы, Ведь было очень трудно Купить себе штаны.
Конечно, на уроках
Учитель нас ругал,
Но все равно он лучшим Географом нам стал.
Он Сихотэ-Алиня Нам слайды приносил. И тягу к дальним странам Навечно поселил.
А я зачем-то помню
И в голове держу
Германии устройство И город Катманду.
Но с серого экрана
Сенкевич нас троллил,
Попасть на остров Пасхи Нам не хватало сил.
Бывало, крутишь глобус —
Там горы и моря,
И как хотелось ехать Куда-нибудь туда.
Не виноват Сенкевич За всю КПСС.
Поставлю ему свечку За транспортный прогресс.
Сейчас все по-другому, Доступнее с тех пор.
Чилийский LAN привозит К подножью Андских гор.
Потом вираж над Наской И в Мачу-Пикчу путь. И вот он, остров Пасхи, Так далеко, что жуть.
Спасибо за уроки, Что в жизни помогли.
Полезные науки
Вы нам преподнесли.
Аналогия с произведением Иванова «Географ глобус пропил» меня не сколько удивила. Я читал эту талантливо написанную книгу, и меня охватывал реальных страх за школьников и их непутёвого руководителя (язык не поворачивается назвать его учителем). И книгу, и хорошо сделанный по ней фильм мой организм явно отторгал, прежде всего из-за их антипедагогичности. Но, очевидно, в моих поступках тоже было много авантюризма. Кроме того, главный герой книги, как и я, плохо справлялся с коллективом. Я ведь был старше своих подопечных всего на 9–10 лет. Правда, на встрече некоторые ребята признались:
— Вы нам казались таким старым, а сейчас мы гораздо старше Вас, но себя старыми не считаем.
А на самом деле я был молод и продолжал совершать ошибки.
Мои коллеги
Успешность работы в школе во многом зависит от взаимоотношений внутри учительского коллектива. Моими коллегами были люди с разными судьбами. Далеко не у всех из них путь в педагогику был таким же прямым, как у меня, выходца из московской интеллигенции (правда, в первом поколении), сразу после школы поступившего в ведущий педвуз — МГПИ им. В.И. Ленина.
Многие учительницы, выросшие в простых семьях, окончили сначала педучилище, а позже, работая в школе, получали заочное высшее образование. Говор их отличался от московского, хотя речь была грамотной, и никто не говорил «ложат» или что-то подобное.
Коллектив, преимущественно женский, нельзя было назвать дружным. В нём существовало довольно много группировок, которые могли враждовать друг с другом, а потом объединиться против какого-нибудь незадачливого учителя или старшей пионерской вожатой, а иногда даже против завуча или директора. Одно можно было сказать почти про всех моих коллег: они были талантливыми людьми и работали ради благородной идеи — передать ребятам свои знания и опыт. Это мне в них нравилось, и от каждого, к кому испытывал симпатию, я постарался что-то взять и использовать в своей деятельности.
Странно бывает слышать, что в советское время все жили в страхе и боялись критиковать начальство. Во всяком случае, это утверждение никакого отношения не имело к школе № 1626. На собраниях коллектива критика звучала постоянно и, что называется, не взирая на лица. У многих опытных учителей артистические способности сочетались с врождённой склочностью. С самого начала я старался придерживаться Ильи Кирилловича и Нины Павловны — людей интеллигентных и не любящих склок. Тем интереснее мне было следить со стороны за некоторыми конфликтами. Например, за конфликтом между директором и учителем биологии Семёном Никитичем Семицветовым.
Семён Никитич, человек «с большим сердцем», как про него ласково говорил Илья Кириллович, был многодетным отцом. Но дети были от разных жён. К моменту моего прихода в школу со всеми жёнами он был в разводе, исправно платил алименты и поэтому был заинтересован в любых дополнительных заработках. Он организовал фотокружок, но в школе не было подходящего помещения для фотолаборатории. Тогда Семён Никитич попросил у жилищно-эксплуатационной конторы выделить необходимое помещение в подвале соседнего дома, но получил категорический отказ.
— Я позвонил Вашему директору посоветоваться, — сказал руководитель конторы, — а она мне заявила, что, если я найду такое помещение, у входа в него можно будет повесить красный фонарь.
— Она в школе совсем новый человек! Мы ведь с ней практически не знакомы! — возмущался учитель биологии словам директрисы. — И откуда вообще советский директор знает про район красных фонарей?
Директор Лидия Сергеевна действительно была несдержанна на язык, обычно не имея «ничего личного» против оскорбляемого. Однако из-за этого она нажила себе много недоброжелателей. Ей не хватило мудрости извиниться и вместе посмеяться над довольно удачным каламбуром про красный фонарь. В свою очередь, Семён Никитич при каждом удобном случае вспоминал про этот эпизод, что называется, под смешок в зале, обещая привлечь к партийной ответственности всю (цитирую его слова) «директорскую шайку-лейку». Таким образом, мелкий конфликт был раздут до общеколлективного.
Тогда на сторону директора, естественно, встали секретарь парторганизации и председатель профкома. По школе поползли пущенные ими слухи, что Семён Никитич приторговывает на Черёмушкинском рынке остатками рассады, которую школьники должны были сами вырастить (от качества и количества её зависела выставляемая оценка), а затем в период летней практики высадить на пришкольном участке. В результате председатель профкома, жившая рядом со школой, героически задержала Семёна Никитича в момент погрузки рассады на машину (Семён Никитич утверждал, что вёз оказавшиеся лишними растения на дачу).
У меня тоже с директором почти сразу возник конфликт. Она совершенно справедливо критиковала меня за уроки, но делала это очень обидным образом. По молодости и глупости я вместо того, чтобы согласиться и сделать нужные выводы, становился в позу и начинал отвечать в стиле «сама дура». Естественно, позже мне становилось стыдно за своё поведение. Когда я стал опытным учителем, меня несколько раз звали на «директорство». Однако стоило мне вспомнить своё поведение, и я отвечал отказом. Ведь я прекрасно понимал, что кроме работы с детьми (а я самоуверенно считал, что с ней справлюсь) мне придётся иметь дело с такими, мало что умеющими, но очень много о себе возомнившими учителями.
Но, судя по всему, у Лидии Сергеевны был большой опыт общения с трудными молодыми людьми. После таких стычек она не прекращала общения со мной. Правда, пару раз пыталась привлечь к этому общественность. Однако, очевидно, следуя инстинкту самосохранения, при разборе моего поведения в присутствии завуча я сказал:
— Почему-то после разбора моего урока Тамарой Ивановной мне никогда не хочется возразить ей? Я просто преклоняюсь перед ней!
Наступила пауза. Поняв, что поддержки в лице завуча ей не найти, директор прекратила на этом «разбор полётов». Наверное, это был запрещённый приём с моей стороны, ведь в школе было известно, что директор и завуч не очень ладят друг с другом.
Поддержка партийного и профсоюзного руководства по «приструнению» молодого географа была более ощутимой. На собраниях коллектива фамилия Леглер всё чаще звучала со знаком «минус». Но Илья Кириллович не давал меня в обиду, а вскоре и Лидия Сергеевна, увидев, что у меня что-то начало получаться, официально заявила, что она заинтересована в моём «закреплении» в школе. Это положило конец разным незаслуженным нападкам.
На пятый год моей работы Лидия Сергеевна по состоянию здоровья ушла из школы. Я остался единственным учителем географии, и моя школьная нагрузка сразу возросла. Был прислан новый директор Раиса Трофимовна, стройная женщина с очень умным взглядом, умевшая быть и обаятельной, и жёсткой. Раиса Трофимовна быстро выходила из себя, когда кто-то начинал с ней грубо разговаривать. Как-то Семён Никитич, ещё не разобравшись в характере нового директора, очень грубо ответил ей на замечание по поводу его класса. Раиса Трофимовна тут же вызвала секретаря педсовета (протоколы педсоветов обычно оформлялись гораздо позже), зафиксировала это грубое высказывание и «нарушение субординации» и на основании этого лишила Семёна Никитича классного руководства. В то время за классное руководство доплачивали 30 рублей. Для человека, выплачивающего алименты, это была немалая сумма, и Семён Никитич, найдя школу, где срочно требовались и учитель биологии, и классный руководитель, уволился.
В период руководства школой Раисой Трофимовной стали проявляться хорошие организационные способности нашего нового профсоюзного лидера Алеси Петровны. Родом из Белоруссии, она не сразу прижилась в московской школе с очень напористыми детьми и их родителями. Родители часто злоупотребляли алкоголем, но при этом очень любили прочитать лекцию учителю о том, как нужно правильно воспитывать детей. Алеся Петровна была учителем начальных классов. Первый её «блин» — тот класс, который я описывал в самом начале второй книги, — вышел комом. Но с каждым разом выпускаемые ею классы становились всё более организованными. Энтузиазма Алесе Петровне было не занимать, и она умела заразить им ребят, при этом опекая их воистину по-матерински.
Будучи очень непосредственным человеком, она очень громко, иногда на весь этаж, комментировала поступки своих учеников.
— Ну что за балда, — слышался её голос из другого конца коридора, — принёс на урок труда вместо мехового лоскутка целый норковый воротник!
Через некоторое время:
— Вот молодец шестилетка! Какой золотой парень! Решил такую сложную задачу!
В конце 80-х, когда в стране резко ощущалась нехватка продовольственных и промышленных товаров, Алесе Петровне пришлось активно заниматься вопросами снабжения учителей. Здесь она всегда применяла принципы равенства и справедливости. Однажды в школу поступили талоны на приобретение французских духов, и их по-честному разыграли среди коллектива. Один из талонов достался учительнице начальных классов Наталье Борисовне, муж которой был на офицерской должности в местном отделении милиции.
— Наталья Борисовна, — тут же заявила ей Алеся Петровна, — твой муж ведь командовал оцеплением, когда распределяли товары в районном управлении в прошлый раз. Не поверю, если скажешь, что он не достал тебе духов.
— Да, достал, — была вынуждена согласиться Наталья Борисовна, — но там были только «Фиджи», а в этот раз будут «Клима», которые мне больше нравятся.
— Хорошо, — гнула свою линию Алеся Петровна, — в этот раз ты получишь свои «Клима», а «Фиджи» отдашь кому-нибудь ещё, мы сейчас разыграем кому.
Так благодаря Алесе Петровне ещё одна женщины была осчастливлена французскими духами.
Ненормированная работа директора оказалась не по силам Раисе Трофимовне, и она после двухлетнего руководства ушла на более спокойную должность. Нам прислали нового директора Татьяну Николаевну, работавшую учителем физики в соседней школе. В главе, посвящённой викторинам, я уже описывал её внешность. Повторю только, что её «американская челюсть» действительно отражала напористость, стремление ко всему новому и в некоторой степени к авантюризму. Но при этом Татьяна Николаевна была очень творческим человеком. Препятствия и поражения, неизбежные в 90-е годы, не сломили её. Вместе с завучем Ануш Хачатуровной они создали на базе школы № 1626 школу с театральным уклоном, где классы стали «творческими мастерскими» для одного из ведущих московских театров. В каждой параллели были «театральные классы», в которых ребят уже с раннего возраста серьёзно готовили к этой профессии.
Работа в школе очень затягивает. Почти у всех моих коллег был какой-либо талант, который наверняка позволил бы им успешно работать в других областях и получать при этом более высокую зарплату, стать известной личностью и т.п. Некоторые, конечно, ушли из школы, став переводчиками, литераторами, чиновниками. Но большинство увлёк постоянный поиск нового, возможность проявить себя одновременно учителем, художником, артистом, режиссёром. Воодушевляла также искренняя благодарность в случае успеха детей и их родителей.
Например, Наталья Максимовна успешно работала инженером, но после рождения ребёнка решила сменить профессию. На свою беду, она начала с преподавания математики в 7-м классе, с которым долго конфликтовала Прасковья Григорьевна, о которой я писал в первых главах этой книги. Класс просто не воспринял мягкого по характеру нового учителя, дающего им, кроме обязательных, ещё и занимательные задачи. Отличники демонстративно ничего не делали. Хулиганы клали ноги на стол. Никакие увещевания не помогали. Последней каплей было то, что Алёша Паршаков, очень тихий и внешне «замухрышистый» мальчик, подошёл к ней сзади и стукнул её по голове тетрадью. Наталье Максимовне предложили уйти из школы, но ей очень хотелось повторить свою попытку, и её оставили на должности воспитателя группы продлённого дня (ГПД). Там с дисциплиной тоже было неважно, но Наталья Максимовна стала бесплатно давать уроки танца, что даже увеличило приток детей в ГПД. Пройдя курсы повышения квалификации, она стала учителем начальных классов. Не сразу, так как кроме традиционных она старалась внедрить и собственные методики, но к ней пришёл успех.
Конечно, многие мои коллеги были очень сильными личностями и умели подчинить детей своей воле. Некоторые из них так любили свой предмет, что всячески унижали тех, у кого были пробелы в знаниях. У таких учителей на уроках была идеальная дисциплина. В чём-то я завидовал им, но когда школьников «прорывало», было видно, как их переполняет ненависть к этому человеку, а я в этот момент понимал, что этот путь не для меня.
Другое дело с учителем истории Евдокией Юрьевной. Выговорив всё, что она хотела, какому-нибудь ученику за его очередное хулиганство, она почти всегда добавляла: «Иди отсюда, гад ползучий!» Ребята обычно не обижались на такой эпитет, так как знали, что Евдокия Юрьевна, когда надо, и пожалеет, и подбодрит, и придёт домой, чтобы уладить конфликт ребёнка с родителями. Надо сказать, что в большинстве случаев эпитет был настолько точным, что её коллеги тоже пользовались им для определения личностных особенностей какого-либо ученика.
А вот учитель физкультуры Всеволод Клавдиевич часто не скупился на эпитеты. Он работал в паре с более молодым Глебом Александровичем, который был моим начальником в ЛТО. Почему-то всегда так получалось, что с группами девочек 9-х и 10-х классов приходилось заниматься Всеволоду Клавдиевичу. Ему, человеку предпенсионного возраста, очевидно, было нелегко вести занятия с этими «красотками», обычно не желающими пошевелиться лишний раз. Как я понял, вслух он им ни разу ничего не сказал. Зато после уроков приходил в мой кабинет и, что называется, отводил душу. В речи его было много образных южнорусских терминов, я с удовольствием слушал его речь и во многом с ним соглашался. Во время нашей совместной поездки в ЛТО он меня очень выручил.
Это было уже на 7-й год моей работы в школе, когда у меня уже накопился опыт подбора ребят для поездки в ЛТО. Кроме семиклассников, с которыми у меня были отличные отношения, а в одном из классов я был классным руководителем, я решил взять несколько восьмиклассников, хорошо проявивших себя в школьных мероприятиях трудового характера. Всеволод Клавдиевич поехал со мной вторым руководителем. Ещё в поезде я заметил, что Света с Митей недвусмысленно оказывают друг другу знаки внимания. В лагере Света часто наведывалась в мужскую палату и чуть ли не ложилась на кровать своего парня. К моим словам: «Ведите себя скромнее. Вы тут не одни! Не надо пугать семиклашек!» они отнеслись совершенно спокойно, но чаще стали уходить куда-нибудь (а кругом были поля с высокой кукурузой) вместе.
Как-то лагерный доктор сказала мне:
У Вашей Светы наверняка уже был криминальный аборт. Смотрите в оба, как бы ей не пришлось его делать ещё раз!
Ошарашенный словами докторши, я побежал к моему помощнику:
— Клавдич! — почти проорал я ему в ухо. — Что делать? Докторша предполагает, что у нашей Светки был криминальный аборт и что нужно ждать нового! Что делать будем?
Ни один мускул не дрогнул на загорелом лице физрука.
— Леопольдыч, вот что я тебе скажу, — ответил он, — у этой докторши у самой был криминальный аборт!
— Что ты несёшь, она же мать двоих детей!
— А Светка когда-нибудь станет матерью троих детей, — всё так же чеканя каждое слово произнёс он и улыбнулся своей обаятельной улыбкой.
Моё напряжение сняло как рукой. К счастью, вопрос о Светке докторша в трудовом лагере больше не поднимала. Светка действительно стала матерью троих детей, но случилось это позже, уже после окончания школы.
Тень проституции
Несмотря на то что к моменту начала работы в школе у меня был определённый жизненный опыт, во многих отношениях я оставался «интеллигентиком». В частности, я почти ничего не знал о существовании в советский период такого «буржуазного» явления, как проституция. Я и слово-то это впервые услышал в старших классах от своих одноклассников, а когда спросил их, что оно означает, они только посмеялись надо мной. Так как в Большой Советской энциклопедии это слово тоже отсутствовало, пришлось обратиться за разъяснением к маме. Я не помню точно, что сказала мне мама, но из её объяснения я чётко вынес, что это постыдное занятие и занимаются им нехорошие люди. Поэтому, когда ребята из класса предложили мне пойти с ними и закидать плейбоев (так они почему-то называли проституток) в подземном переходе у гостиницы «Националь», я согласился. Правда, возник вопрос, чем именно закидать, и здесь именно я был на высоте, предложив использовать для этого «Харитоньевские колбаски». Хотя происхождение этого термина покрыто глубокой тайной, он, естественно, требует особого пояснения.
К нам во двор, расположенный между домами 2 и 4 по проезду МХАТа (нынешнему Камергерскому переулку), привозили ящики из-под колбасы из магазина, называемого в народе «Дедушкиным». Считалось, что до революции этим магазином владел человек с фамилией Дедушкин, а в тот момент он назывался просто «Колбасы», но был знаменит своими очередями, часто торчащими даже на улице. Думаю, что жители окрестных домов просто не ходили туда в разгар рабочего дня, а вот приезжих он притягивал, как мёд мух. Складируемые в углу двора ящики были важным подспорьем в наших детских играх. Именно из их досок мы делали мечи и щиты, клюшки для игры в хоккей на асфальте и т.п. Любили мы и просто построить из ящиков что-то наподобие шалаша на одного или нескольких человек, залезть туда и обмениваться интересными историями, сидя опять же на ящиках.
В то время из концов копчёных колбас торчали верёвочки, за которые колбасы подвязывались к доскам ящиков. Продавцы, чтобы не возиться с верёвочками, просто обрубали концы колбас. Эти обветренные и солоноватые кончики, свисающие с потолка шалаша, мы очень любили облизывать во время наших посиделок. Их то и называли «Харитоньевские колбаски». То, что не слизывалось, отрывалось и использовалось как материал для кидания.
К назначенному времени мои одноклассники подтянулись ко мне во двор, ближайший к злополучному подземному переходу.
Я показал им, как добыть «колбаски». Набрав их в достаточном количестве, мы стали ждать темноты, потому что кто-то авторитетно заявил, что «плейбои» начинают кучковаться ближе к вечеру. Побегав друг за другом и истратив значительную часть «колбасок» на кидание друг в друга, многие вдруг вспомнили о несделанных уроках и «растворились в ночи». Нас осталось человека четыре, и мы (уже без особого энтузиазма) отправились к переходу и нехотя спустились в него.
В переходе стояли несколько хорошо одетых парней и девушек. Одежда девушек, судя по яркости красок, была явно заграничной. Но кем они были, я сейчас затрудняюсь сказать. Во всяком случае, их было человек 10, и кидаться в них «колбасками» было равносильно самоубийству. Поэтому мы прошли мимо, гордо побросав колбаски в стоящую рядом с ними урну. Конечно, в своём провале мы обвинили «сбежавших». Но чтобы разочарование не было таким горьким, купили в кулинарии «Националя» пирожные «Берлинская мелочь», запили газированной водой из ближайшего автомата и разошлись по домам.
После окончания педагогического института я вместе с другими мальчиками-выпускниками с разных факультетов перед получением офицерского звания провел три месяца на военных сборах. Наши палатки с нарами на 8–9 человек каждая стояли в сосновом лесу около города Коврова. Будущие педагоги за несколько месяцев вынужденной изоляции опустились до того, что матерились направо и налево, уходили в самоволку за водкой, а то и посещали злачные места в городе. К некоторым из них после таких посещений потянулись девушки из Коврова. Другие ребята старались с пользой использовать время после военных занятий: стихийно появились «группы по интересам», в которых то кто-нибудь выступал с докладом на интересную тему, то устраивалась дискуссия (даже с провокационными темами, например «Является ли история наукой?»), а то и просто пелись песни разных народов (состав выпускников был весьма многонациональным). Я, в частности, организовывал посиделки с кофе- и какаопитием. Сгущенные какао и кофе вместе с чайником и гигантским кипятильником мне привезла мама во время одного из воскресных посещений, а я, несмотря на официальный запрет, частенько использовал розетки для электробритв, чтобы «добыть кипяточку».
Среди моих друзей было много ребят, более эрудированных и интеллигентных по жизни, чем я. Одним из них был Серёжа Кныш, который и сам никогда не использовал нецензурной лексики, и не допускал её употребления среди своего окружения. И надо же было так случиться, чтобы именно во время его дневальства по роте приехала одна из ковровских девиц. Она была явно навеселе и затруднялась объяснить, к кому именно она приехала. Серёжа отказался пропустить её в расположение лагеря. Тогда она стала агрессивной и пообещала оторвать ему причинное место. На всякий случай Серёжа пощёлкал кортиком в ножнах, который нам выдавали на время дежурства. И тут девица разразилась многоэтажным матом. Этого Серёжа не смог стерпеть и крикнул: «Рота — в ружьё!»
Мы повыскакивали из палаток. При виде такого количества парней глаза у девицы округлились, и она как-то растерялась. Этим воспользовался поднятый по тревоге старшина, который куда-то увёл её.
В институте на лекциях по педагогике нам ничего на рассказывали о детской проституции. Поэтому я считал, что в нашей стране её просто нет. Тем неожиданнее было для меня столкнуться с этой проблемой в школе. Пару раз мне пришлось заменять Лидию Сергеевну, которая вела географию в 9-м классе. Знакомясь по журналу с классом, я обратил внимание на то, что одна девочка с простой фамилией Петрякова носит звучное имя Луиза. На следующем уроке я её специально вызвал к доске, но она встала и процедила:
— Я не готова.
Она сидела одна, но на лицах её ближайшего окружения было видно явное отвращение к ней.
— Садитесь! — сказал я, никак не прокомментировав её отказ, решив уточнить все обстоятельства у классного руководителя.
Классный руководитель 9-го класса Эльвира Михайловна была строгим учителем. Хотя при улыбке на щеках у неё появлялись приятные ямочки, улыбалась она редко. На этот раз при моём вопросе её лицо стало особенно серьёзным.
— Девочка к 8-му классу перестала совсем заниматься. Мы не хотели её брать в 9-й класс, но мать написала жалобу в районное управление, и нас заставили это сделать. В классе из-за успеваемости её почти все отвергают. У её матери, очевидно, есть какой-то покровитель, поэтому на все претензии она отвечает похамски, — поведала мне историю Луизы Эльвира Михайловна.
Я посочувствовал ей и порадовался, что с этой девочкой я буду сталкиваться только на заменах. Однако Луиза, отвергнутая собственным классом, оказалась популярной среди школьниц на 2–3 года младше её. Она часто заходила к ним в класс на перемене перед уроком географии. При этом она всегда подходила здороваться со мной, многозначительно улыбаясь при этом.
Как-то уже после уроков мне понадобился журнал 7 «Б», чтобы доставить в него четвертные оценки. В учительской журнала не было, и я пошёл искать его в кабинет классного руководителя Натальи Михайловны, учителя математики. Наталья Михайловна всегда славилась организацией самоуправления в классе. Вот и сейчас, несмотря на её отсутствие, в кабинете полным ходом под руководством старосты шла генеральная уборка, а три девочки (учебный штаб) сидели за партой, вынесенной из класса, и выставляли четвертные оценки в дневники своим одноклассникам.
— Мы сейчас быстро доставим оценки и тогда отдадим Вам журнал, — быстро догадались о цели моего прихода в учебном штабе.
Я остался ждать, но моё присутствие отрицательно сказалось на работоспособности девочек. Они, очевидно, чтобы привлечь моё внимание, начали говорить друг другу разные глупости, успешно втянув меня в этот пустой разговор.
В этот момент к нам подошла Луиза. Девочки обрадовались, стали обмениваться с ней репликами, и в результате работа пошла ещё медленнее. Чертыхнувшись про себя, я направился к своему кабинету. Вдруг сзади я услышал чьи-то шаги в туфлях на высоких каблуках. Это Луиза догоняла меня.
— Владимир Леопольдович, — и она снова многозначительно мне улыбнулась, — вы, как я вижу, не торопитесь домой к семье? — При этом она подняла одну из тщательно выщипанных бровей.
— Очень даже тороплюсь, — отпарировал я, — а тут эти семибэшники захватили журнал. Передай им, что они могут не торопиться. Оценки доставлю завтра.
Я вошёл в свой кабинет, закрыв перед её носом дверь, сделав вид, что не понял её намёков. Она не пошла за мной, поняв, что «руса туриста — облика морале», и больше не делала попыток приставать ко мне.
Я рассказал об этом происшествии Эльвире Михайловне, но она нисколько не удивилась. Поджав и без того тонкие губы, она в конце концов выдала мне информацию, о которой не хотела говорить в первый раз:
— Мама Петряковой работает на почте, но как-то она пришла в школу выпивши и, не стесняясь, выложила мне, что денег не хватает, поэтому они с Луизой подрабатывают обслуживанием мужчин. У неё брат работает на санэпидемстанции, поэтому с ней предпочитают не связываться. Кстати, то же самое говорят о Пескарёвой и её маме, которые живут в соседнем со мной подъезде.
Парочка Пескарёва и Следакова (как раз из 7 «Б») доставляла мне массу хлопот. Они не желали что-либо делать на уроке, но с удовольствием комментировали его ход. При этом голос Пескарёвой был хриплым и низким, как у мужчины, а у Следаковой, наоборот, высоким и мелодичным. Мама Пескарёвой всегда защищала свою дочку, придумывая рассказы о том, как много времени тратит девочка на домашние задания и как хорошо она занимается по всем предметам, кроме географии, потому что предмет ей не даётся. Как я выяснил позже, другим учителям она говорила то же самое, меняя только название предмета. Мама Следаковой была художницей. Она считала, что её дочь обязательно станет «мастером», поэтому хорошо учиться ей вовсе не обязательно.
Чтобы ничего не писать, девчонки часто на пару травмировали себе правые руки, особенно зимой, катаясь с кручи реки Котловки у Коробковского сада. Весной они просто уходили с последних уроков, выпрыгивая из окон первого этажа. Следакову, если бы не её вульгарность в поведении, можно было бы назвать симпатичной.
А Пескарёва, на мой взгляд, была страшна, как смерть. Тем не менее за обеими увивалась «шпана с Нагорной» из нашей и соседней школ.
Когда я повёз ребят в ЛТО в Ростовскую область, Пескарёва тоже захотела поехать с нами. Но я совершенно не представлял её работающей в поле и отказал ей. Кроме того, естественно, меня насторожила и информация Эльвиры Михайловны. Приходила мама Пескарёвой, которая, уговаривая меня, то хвалила девочку, то угрожала мне жалобами в различные инстанции. Но я не поддался на её уговоры (угрозы).
Позже я оценил правильность своего решения, так как с хутора общаться с девчонками приходили достаточно взрослые мужики. Мне повезло, что оба раза в этот лагерь в нашем отряде приезжала Таня Мамонова — девочка со взрослой внешностью и твёрдым мужским характером. Она «построила» мужиков так, что они приносили с собой арбузы, абрикосы и другие местные плоды. Еда выкладывалась на большой стол у входа в барак, и всё общение проходило вокруг этого стола. Оно обычно заканчивалось тем, что все начинали азартно «резаться в карты». Конечно, иногда игроки входили в раж и матерились, но зато они были у меня на виду.
Строптивая Таня вскоре ушла из нашей школы, и я встретил её лишь через несколько лет у дома № 22 по Нахимовскому проспекту. Этот ведомственный дом Министерства обороны возвышался над пятиэтажками. Его пристройки для лифта напоминали башни Бастилии с обложки учебника Новой истории. Неудивительно, что и в народе его тоже называли Бастилией. В нём жили и Таня Мамонова, и Пескарёва, и многие другие ребята из нашей школы. Мы разговорились с Таней, вспоминая ЛТО. Мимо нас прошла с мужем и ребёнком и вежливо поздоровалась Следакова.
— Правильно, что Вы тогда не взяли с нами Пескарёву, — вдруг заявила Таня, — она ведь стала валютной проституткой.
Новость меня не особенно обрадовала. Было жалко усилий, затраченных на её обучение.
— Ты уверена? — спросил я. — Я что-то давно не встречал её в этом районе.
Владимир Леопольдович, святой Вы человек! — воскликнула Таня. — Как Вы можете её увидеть, если она разъезжает на собственной машине?
В то время личные автомобили были большой редкостью, поэтому мне и в голову не пришло, что по району можно перемещаться не только пешком.
На нашем этаже есть однокомнатная квартира, которую одно время периодически сдавали. Однажды там поселилась женщина в возрасте с восточной наружностью и две девушки: одна — яркая блондинка, другая — яркая (крашеная) брюнетка. Домофона в этой квартире не было, поэтому снизу периодически звонили нам с просьбой открыть дверь в подъезд. Таким образом, наша семья невольно была осведомлена о посещающих квартиру. Приходили, в основном, мужчины, которые то оставались в квартире, то увозили девушек куда-то на машине. Постепенно мы знали уже многих мужчин в лицо. Они постоянно роились возле нашего и соседнего подъездов. Однажды женщина из этой квартиры пришла и попросила у мамы мясорубку.
— Хочу сделать дочкам котлеты, — поделилась она своими планами с моей мамой.
Через довольно продолжительное время к нам пришёл участковый инспектор. Он тоже разговаривал только с мамой, спросив её про новых соседей. Мама, которая говорила всегда только правду, поведала всё инспектору, упомянув о странном поведении жильцов.
Странное поведение! — инспектор вдруг стал грубым. — У вас тут под боком уже несколько месяцев притон с проститутками, а вы молчали.
Мама не поняла его логики:
Если Вы уже давно знали, что здесь притон, почему не предпринимали никаких мер? Инспектор только чертыхнулся и ушёл, но, очевидно, что-то сделал, потому что эти люди навсегда исчезли из нашего поля зрения.
— Откуда я знала, что это проститутки, — оправдывалась мама, — ведь женщина сказала мне, что это её дочки.
— А Вы думали, что она придёт и скажет: «Здравствуйте, я сутенёрша. Хочу приготовить котлетки своим девкам, чтобы они лучше работали?» — поиронизировала моя супруга.
Севастополь и Болгария
Я давно мечтал свозить свой 4 «Б» в Севастополь. Я уже побывал в Севастополе. У жены там жила двоюродная тётя, которая достала нам с супругой путёвки в студенческий лагерь политехнического института. Был июнь, студенты ещё сдавали экзамены, и в лагере отдыхала взрослая публика. Мы с женой отлично покупались, позагорали и подробно изучили достопримечательности Севастополя.
Над нашей школой как раз шефствовали ветераны Приморской армии, защищавшей, а потом и освобождавшей Севастополь. Мой класс боролся за присвоение пионерскому отряду имени генерала И.;Е. Петрова, командовавшего Приморской армией во время обороны Севастополя. Я подробно сфотографировал места боёв, памятники героям обороны, сохранившиеся здания.
Когда я рассказал о своей поездке Зое Тимофеевне, оказалось, что в нашей библиотеке есть книга В. Карпова «Полководец», где подробно рассказывалось об Иване Ефимовиче Петрове. Лёша Хрякович вместе со своей мамой, находившейся под впечатлением от этой книги, используя её материалы, а также мои фотографии, сделали отличный альбом, посвящённый И.;Е. Петрову.
В результате общих усилий класса имя этого славного генерала было присвоено нашему пионерского отряду. На встречу с классом приезжала племянница Ивана Ефимовича (самого Петрова уже давно не было в живых), Илье Кирилловичу удалось получить разрешение на наше возложение цветов к могиле генерала И.;Е. Петрова на Новодевичьем кладбище (в то время закрытом для посторонних посетителей). Поездка в Севастополь с классом была бы прекрасным продолжением этой работы.
Опять же благодаря ветеранским связям Ильи Кирилловича мне удалось договориться с Детской экскурсионно-туристической станцией в Севастополе. Нас согласились принять на этой станции, обеспечив жильём, едой и экскурсиями. Я с огромной радостью сообщил об этом ребятам, предупредив, что нам выделили только 15 мест. Поскольку желающих поехать было гораздо больше, то Совет отряда на своём заседании решил провести в оставшиеся до поездки несколько месяцев соревнование. Участие каждого в различных видах пионерской работы с этого момента оценивалась в баллах. На классном стенде повесили таблицу со списком класса, видами деятельности и полученными баллами. Действительно, для многих в классе соревнование стало мощным стимулом улучшения успеваемости, поведения и участия в общественной жизни школы и класса.
Конфликт в классе возник совершенно неожиданно. Перед Новым Годом я попросил актив класса собраться без меня (я был вызван на заседание районного турштаба) и определиться с празднованием Нового Года. На этом заседании произошла крупная ссора между группами мальчишек и девчонок: девочки предлагали поставить несколько совместных танцев, но мальчики наотрез отказались. Девчонки пошли на попятную, но, скорее всего, до этого с их стороны прозвучало достаточно много оскорблений. Итог заседания актива был неутешительным. На следующий день обе группы с горящими глазами пытались «найти правду» у меня. При этом мальчишки наотрез отказывались приходить на мероприятия с участием девочек. Имелся в виду прежде всего «Новогодний огонёк», из-за которого и разгорелся сыр-бор.
На тот момент я считал себя достаточно опытным классным руководителем и не сомневался, что немного «диктаторства» в этом случае пойдёт на пользу. Поэтому я сказал парням, что, если они не придут на «Новогодний огонёк», я сниму с каждого по 30 баллов. Это лишало «смутьянов» шансов на поездку. Скорее всего, мальчишки не поверили, что я претворю свою угрозу в жизнь. Некоторых из них взяли «на слабо» Вова Макарский и его друг Паша Чернушкин, у которых из-за их поведения и так не было шансов попасть в число отъезжающих. В результате на «Огонёк» пришли только трое мальчиков. Девочки, готовившие «Огонёк» уже без особого энтузиазма, тем не менее подготовили достаточно интересную программу. Всё прошло спокойнее, чем обычно, хотя и не так весело.
Конечно, я потом пожалел, что не оставил возможности для компромисса; было видно, что многие парни переживают, что потеряли шанс поехать в Севастополь. Никто из них, однако, не сделал попытки извиниться. Я тоже решил остаться принципиальным и на освободившиеся места пригласил ребят из других классов.
Вторым руководителем Илья Кириллович уговорил поехать со мной учителя труда Владлену Владимировну, спокойную и добрую женщину, умевшую находить контакт с детьми. Я настолько был измотан оформлением разрешения на наш выезд в милиции (Севастополь в то время был закрытым городом) и в райисполкоме (так в то время называлась префектура), что в Севастополь приехал с расшатанными нервами.
Теперь-то я знаю, что обязанности руководителей надо распределять поровну и не надо «тянуть одеяло на себя», но в то время у меня ещё не было опыта дальних поездок. Поскольку я считал себя главным организатором поездки, то Владлене Владимировне поручал лишь второстепенные обязанности. Ошибочность моих действий проявилась практически сразу после нашего приезда в Севастополь.
Наши дни в Севастополе были очень насыщенными. Мы совершали по две экскурсии в день, соответственно, до и после обеда. Но мне хотелось показать ребятам ещё и те интересные места, в которых я побывал во время поездки с женой. Так что время перед ужином и вечер у нашей группы тоже были заняты. Иногда это приводило к тому, что уставшие дети переставали мне подчиняться. Например, я поручал накрыть на стол четверым впереди идущим ребятам, чтобы к «подтягиванию» к столовой остальных всё уже было готово. Каково же было моё удивление, когда к нашему приходу все четверо сидели и бездельничали. На моё возмущение они реагировали совершенно спокойно:
— Мы очень устали, а сейчас не наша очередь дежурить.
Некоторые замыкающие с друзьями по 2–3 человека стали позволять себе заходить по дороге в интересующие их магазины или останавливаться у киосков, никого не предупредив. Приходилось останавливать группу и отправляться на поиски пропавших.
В основном, такие поступки совершали ребята, которых я взял из других классов. Но случалось, что точно так же вели себя и мои собственные воспитанники. Не сразу, но я понял свою ошибку, и мы с Владленой Владимировной распределили свои контролирующие обязанности поровну. Теперь, если какая-то группа получала задание, его с самого начала контролировал кто-то из взрослых. При этом мы, руководители, исходили из того, кому, мужчине или женщине, легче проследить за ситуацией. Именно во время этой поездки я научился чувствовать тот момент, когда дети устали и в следующий момент, если не дать им отдохнуть или не переключить на какой-то приятный вид деятельности, перестанут подчиняться взрослым.
Например, во время нашей экскурсии в Херсонес стояла очень тёплая солнечная погода. Развалины этого древнегреческого города хорошо сохранились. Экскурсовод, миловидная девушка, интересно рассказывала про историю города, показывала сохранившиеся мозаики, раскрывала смысл их рисунков. По ходу рассказа ребята задавали ей много вопросов, так что экскурсия затянулась.
Один из «пришлых», Захар Серёгин, явно не заинтересовался древними развалинами и, изнывая от жары, собрал вокруг себя ещё нескольких недовольных, которые по его примеру перестали слушать экскурсовода. На этот раз я вовремя заметил «группу риска». В этот момент мы подошли к промежутку между двумя мощными стенами города, приспособленному одним из театров Севастополя для представления на улице. Стулья для зрителей были расставлены амфитеатром, а на каменном возвышении, использующимся как сцена, стояло в виде декорации еще несколько кресел.
Серёгин заговорщицки перешёптывался с товарищами, глазами показывая на кресла. Экскурсия подошла к концу, но ещё в её начале я договорился с девушкой, что она сводит нас к мысу Херсонес — последнему оплоту немцев при освобождении Севастополя нашими войсками. Раньше в подобной ситуации я бы настоял на том, чтобы мы пошли туда все вместе. Теперь же я разрешил желающим остаться и посидеть на стульях и даже предложил Владлене Владимировне, что я останусь с ними. Но она честно призналась мне, что тоже устала и с удовольствием отдохнёт. Многие с радостью плюхнулись на стулья. Компании Серёгина я разрешил сесть в кресла на сцене, скрыв от ребят, что сделал это сознательно, так как они теперь были все на виду у Владлены Владимировны. А наша группа энтузиастов во главе с экскурсоводом быстро дошла до мыса Херсонес. Мы тепло поблагодарили девушку, которая поспешила покинуть нас для проведения новой экскурсии.
На обратном пути мы подошли к месту археологических раскопок. Рядом с ними была навалена куча обломков, очевидно, не представлявших археологической ценности. Но мы, порывшись, нашли красивые ручки и горлышки кувшинов, днища сосудов с рисунками (клеймами) и много другого интересного для обычного посетителя. Счастливые от находок, мы вернулись к театру, похвастались и поделились своими «драгоценностями».
— Ну а мы тут без вас хорошо отдохнули, — сказал Захар.
Кто-то из его друзей очень тихо добавил:
— Хорошо, что не сбросили кресла со сцены, как сначала собирались.
Я понял, что на этот раз чёткие действия руководителей спасли севастопольский театр от московских вандалов.
На восьмой год моей работы мне предложили поехать одним из руководителей группы наших школьников в Болгарию. Между нашей школой и училищем имени Христо Михайлова в Софии происходил ежегодный обмен: во время летних каникул наши школьники принимали болгарских ребят, а потом вместе ехали в Болгарию, где болгары уже принимали наших (иногда, естественно, происходило и наоборот).
Некоторые наши учителя, не говоря уж об администрации, по нескольку раз побывали в Болгарии. Кроме посещения интересных мест многих привлекала возможность походить по магазинам. Из-за границы привозили детские вещи, одежду, книги на русском языке. В СССР покупали электротовары, посуду, конфеты. Многие семьи в результате этих поездок сдружились и продолжали ездить друг к другу в гости уже без участия школы. При прощании на вокзале все искренне плакали. Я до сих пор помню, как красивый болгарский мальчик по имени Милен долго крепился, но когда поезд тронулся, я увидел его огромные глаза, полные слёз.
И нам, и болгарам хотелось показать друг другу как можно больше интересных мест. Как-то за одни сутки мы проехали на заказном автобусе почти пол-Болгарии. Когда подъехали к старой столице страны Велико Тырново, я с большим трудом уговорил сопровождавшую нас учительницу Магду перенести экскурсию на другой день. Магда всё время с большим энтузиазмом рассказывала нам о болгарских народных традициях. Правда, русским языком она владела недостаточно хорошо, чтобы мы понимали её эмоциональный рассказ. Приходилось послушно кивать головой. Многих раздражал этот поток непонятных слов, явно лишних при накопленной за сутки усталости. Я нутром почувствовал, что у некоторых девочек сейчас произойдёт эмоциональный всплеск.
В этой поездке я считался третьим руководителем. Обеих моих коллег звали Татьянами. Я с ними прекрасно поладил. Они уже не первый раз приезжали с детьми в Болгарию, поэтому мой вопрос о наличии успокоительных средств для ребят не застал их врасплох.
— Конечно, есть, — последовал ответ, и они внимательно посмотрели на ребят. — А кому, Вы считаете, они нужны?
В этот момент Ира Архипова плачущим голосом спросила:
— Когда мы наконец приедем?
— Уже приехали, — ответила Магда.
Автобус остановился рядом с обшарпанной стеной, за которой, как нам показалось в сумерках, были видны башни. Всё строение было окутано тьмой, а в свете фар автобуса замаячил крест (ни дать — ни взять сцена с Савелием Крамаровым из «Неуловимых мстителей»).
— Что это такое? — спросила Ира, уже хлюпая носом.
— Преображенский монастырь, — спокойно ответила Магда.
— Мы что, будем жить среди монахов? — начала вопрос Ира, но, ещё не получив ответа, разразилась истерикой.
Её примеру последовали ещё несколько девиц. Других девчонок такое «приключение», наоборот, заинтересовало. Хорошо осознающая свою красоту Аделина Рубакина с интересом спросила:
— Как Вы думаете, Владимир Леопольдович, монахи при виде нас не нарушат своего обета безбрачия?
Для меня перспектива ночёвки в монастыре была полной неожиданностью, но я твёрдо ответил ей:
— Даже не надейся!
Тем временем успокоительные капли, разведённые в воде, щедро раздаваемые Татьянами, утихомирили паникёров. Я обещал проводить их до туалета и, по их просьбе, лечь с ними в комнате для охраны.
К тому моменту, когда мы расположились в чистеньких комнатах монастырского общежития (как оказалось, обычная практика для путешествующих в Болгарии), девочки уже были в хорошем настроении и даже отказались от моего сопровождения.
Когда утром солнечные лучи осветили наши «кельи» и мы раздвинули занавески на окнах, то увидели ухоженный старинный монастырь. Стены почти всюду были увиты диким виноградом. Невысокие храмы были увенчаны крестами, отливавшими серебром, и только один купол храма повыше и крест над ним были позолочены. Кое-где, как пчёлы, копошились монахи. Но их было очень мало. Умывшись, в благостном настроении мы покинули монастырь. Подойдя к кресту у входа в монастырь, так напугавшему многих прошлым вечером, мы прочитали, что он установлен в память о том, что во время освобождения Болгарии в XIX веке от османской зависимости здесь располагался госпиталь, руководимый знаменитым хирургом Н.;И. Пироговым.
Ещё один случай, когда я точно уловил «критиче ский момент», тоже произошёл в Болгарии во время поездки в Рильский монастырь. В отличие от Преображенского монастыря в Рильский монастырь туристы шли непрерывным потоком. По стоянный штат экскурсоводов здесь был раз в 5 больше, чем монахов. Выслушав довольно формальную экскурсию и получив полчаса на самостоятельное ознакомление с этим святым местом, мы вскоре покинули горную долину, где приютился монастырь, и подъехали к Благоевграду.
В этой поездке нас сопровождало много болгарских учителей, а также их родственников, которых очень интересовали магазины города. Почти все сопровождающие были большими знатоками магазинов города. Нас тянули то в одну, то в другую сторону. Эта поездка была в конце нашего пребывания в Болгарии, мы уже купили себе всё, что планировали. Поэтому ходили по магазинам без о собого интере са. Болгарам хотело сь показать нам какие-то удивительные кожаные изделия, но, как назло, они отсутствовали в тех магазинах, куда нас тащили с таким энтузиазмом. Дети стали сердиться и высказывать свои претензии вслух.
Жаркий полдень вступил в свои права, поэтому по южной традиции маленькие магазинчики закрывались на перерыв на 2–3 часа.
— Пора садиться в автобус и ехать в Софию, — сказал я Татьянам.
Они согласились со мной, но Стефка (директор училища) очень настойчиво требовала, чтобы мы ещё посетили магазин в новом центре города. Мы решили не таскать детей по магазинам, а оставить их со мной у фонтанов на площади нового центра.
— Учтите, недолго! Дети на взводе! — сказал я так, чтобы слышала и Стефка, возможно, не очень вежливым тоном.
Татьяны стали меня успокаивать, дипломатично говоря:
— Мы сходим быстро. А Вы не волнуйтесь, нас взрослых, больше, чем детей.
Однако их надежды оказались напрасными. Как только мы подошли к фонтанам, бившим на середине огромной площади без единого деревца, мальчишки как по команде стали сбрасывать девчонок в чашу с водой. Девочки сначала озверели от такой подлости: ведь для этой поездки с большим количеством посторонних они оделись понаряднее, возились с причёсками и макияжем. После такого купания у большинства волосы свисали сосульками, тушь растеклась, через намокшую одежду просвечивало нижнее бельё. Они погнались за парнями, а те, спасаясь в фонтанной чаше, затем незаметно подкравшись за струями, повторно затаскивали девчонок в воду.
Поход в новые магазины всё-таки пришлось отложить. Команда «Идём к автобусу!» примирила всех. Ребята помогали друг другу приводить себя в порядок. На жаре одежда сохла быстро. Некоторые воспользовались городским туалетом, чтобы выжать оставшуюся влагу. Назад ехали почти сухими, и, в отличие от некоторых разочарованных болгар, искупавшиеся в благоевградских фонтанах считали, что теперь поездка удалась.
Заключение
Мы с Татьянами очень хорошо «спелись» во время этой поездки и договорились, что через год-другой снова съездим вместе с детьми в Болгарию. Но наши планы не осуществились, так как следующим летом я перешёл на работу в другую школу. Эта школа была с английским уклоном, а потому престижная и с конкурсным отбором поступающих. Моя супруга очень хотела, чтобы наш сын учился в этой школе. Там как раз требовался учитель географии. Директор и завуч, работавшая раньше в нашей школе учителем математики, сделали мне персональное предложение. Мой отказ, скорее всего, закрыл бы дорогу сыну в эту школу. Скрепя сердце, я согласился на этот переход.
К тому времени я уже «выпустил» свой «фирменный» класс. Так и не сумев до конца преодолеть возникшее между мной и классом некоторое отчуждение, когда я не взял в Севастополь мальчишек (причём девочки, из-за которых я пошёл на это, тоже были на меня в обиде), я отдал их после окончания восьмилетки руководителю параллельного класса (два 8-х класса слили в один 9-й). Многие, конечно, ушли в техникумы, ПТУ и другие школы, но те, кто влился в 9-й класс, образовали дружную команду. Во всяком случае, их новый классный руководитель часто благодарила меня за активность моих бывших подопечных в общественной работе.
К сожалению, уже не было в живых Ильи Кирилловича, практически не появлялась в школе Нина Павловна, лишь Тамара Ивановна, уйдя со своего руководящего поста, продолжала талантливо работать с младшими школьниками в группе продлённого дня. Но оставались опытные и высококультурные учителя Людмила Ивановна, Каролина Генриховна и работавшие учителями их бывшие ученики, которые старались не подводить своих «классных мам». В их компании я себя чувствовал очень комфортно. Конечно, многое меня удерживало в школе № 1626: здесь я состоялся как учитель, здесь работали директор, завучи и многие коллеги, симпатизирующие мне и поддерживающие мои начинания. В целом, ученики любили меня и были заинтересованы в том, чтобы я довёл до конца их географическое образование. Я уже стал старожилом, у меня сложилась хорошая репутация. Многие приводили ко мне в кружок своих братьев и сестёр, родители подходили и спрашивали, кто будет вести у их чад географию на следующий год, и искренне радовались, когда узнавали о том, что моя кандидатура — единственная (после ухода директора Лидии Сергеевны я преподавал географию во всех классах).
Стали работать учителями в нашей школе и некоторые мои бывшие ученики, ещё больше создавая вокруг меня атмосферу благожелательности. В этом я убедился, когда у меня кончился хороший мел, и из-за отсутствия завхоза я ходил и клянчил кусочки у других учителей. Хороший мел в школах был всегда дефицитен. И делились им очень неохотно. Поэтому я был приятно удивлён, когда в ответ на мою просьбу, молодая учительница русского языка Софья Борисовна обворожительно улыбнулась мне и сказала:
— Конечно, Владимир Леопольдович, берите тот, что лежит у доски, и сейчас я достану Вам ещё один хороший кусок про запас.
Только через пару секунд до меня дошло, что Соня не забыла, что она моя бывшая ученица. Было видно, что ей приятно чем-то помочь и мне.
Другая моя ученица, Марина Иванкова, успешно работала в нашей школе старшей пионерской вожатой. В своё время её классный руководитель, учитель физики и очень женственная дама, образно рассказывала мне, как Марина, попав после спокойной школы при посольстве за рубежом в «шуструю» московскую школу, всего боялась.
— Она и Вас боится! — продолжала свой рассказ физичка, округлив свои глаза так, как будто я наводил ужас лично на неё. — Говорит, что как только Вы посмотрите на неё, она всё забывает!
Я не смог припомнить этого момента, так как девочка училась хорошо. Но, на всякий случай, я стал разговаривать с Мариной более мягким тембром голоса.
Время пролетело быстро, Марина поступила в институт и одновременно руководила пионерами нашей школы. Вместе с ней мы повезли Совет дружины в Музей Ленина на общерайонное
мероприятие. Как назло, когда мы выходили из метро, начался дождь. Конечно, я протянул свой зонт нашей знамённой группе в белоснежных рубашках и с пышными бантами у девочек. Марина пришла мне на выручку: смело взяла меня под руку, и мы пошли с ней под её зонтом.
— Вы очень красивая пара, — сказал ехидно кто-то из детей. Марина слегка покраснела, прямо как когда-то на уроке.
Но всё-таки я выбрал «элитную» школу. Этого требовали интересы семьи. Кроме того я был молод, амбициозен. Мне хотелось создать «географическую школу Владимира Леглера». Это, как мне казалось, было гораздо легче сделать в школе с серьёзным отбором детей. Оставив за собой для работы по совместительству в школе № 1626 появившийся профильный гуманитарный класс, где на географию отводило сь 3 часа в неделю (в отличие от 2 часов в обычном классе) и несколько сложных классов, я всё-таки написал заявление об уходе, забрал трудовую книжку и поехал на новое место работы. Проехав три остановки на троллейбусе по Нахимовскому проспекту, я быстро подошёл к старому пятиэтажному зданию с четырёхэтажной пристройкой. Когда-то здесь была школа-интернат, построенная после войны в посёлке ЗИЛ для детей-сирот. Но со временем она превратилась в английскую спецшколу, где учились дети из многих районов юго-запада и юга Москвы. Со ступенек высокой лестницы, находившейся под полукруглым козырьком, ко мне спускалась девушка, в которой я узнал свою бывшую ученицу Аню Самсонидзе. Мы радостно поздоровались.
— Я здесь преподаю рисование, — объяснила она.
«Как хорошо, что в новой школе у меня уже есть “свой человек”!» — подумал я и уже гораздо смелее вошёл в здание навстречу неожиданностям.
Околопедагогическая проза. Мои восьмидесятые
© Copyright: Владимир Лиознер, 2021
Свидетельство о публикации №221061801710
Свидетельство о публикации №221061801710
Рецензии