О вещем олеге замолвите слово. повесть. продолжени

О Вещем Олеге замолвите слово
              повесть
           Продолжение. 3.


         АФГАН.


Сказать, что это Ад – ничего не сказать...

Было всяко... Правда, были и дни, когда палаты пустые, погода прекрасная, делать нечего...

А были и такие, что на 5 минут глаза закрыть времени не оставалось! Раненными полны были не только палаты, даже площадка перед полевым госпиталем. Он научился делать две операции сразу, в нарушение всех норм и правил. Да только... Разьве могут быть какие-нибудь нормы – когда война? Поначалу в госпитале было четверо хирургов. Одного перевели. Замену не дали. А что? Справляются же. Зачем им ещё кого-то? Потом забрали ещё одного... Вот так они вдвоём и остались. С четырьмя операционными столами.

Олег многое изменил там: анестезиологов не хватало – он приспособил оборудование так, чтоб один анестезиолог мог обслуживать 2 поста. И более того, мог подстраховать второго – что тоже два стола обслуживал!

Понятие “медсестра” – в принципе, не только женское. “Медбрат” звучит как-то не совсем привычно для уха. Наверное потому, Олег это слово несколько сокротил. Они стали братьями. Во время операции прозвучавшее слово “брат” включало в себя многое. Это и замечание, что задержался на секунду, и способ направить внимание, и похвала, и... В общем всё...

Поначалу – “братья”. А сами солдаты слово быстренько несколько изменили: “братва”. Именно это слово и пришло к нам в суровые 90-е. Как символ верности, единства, сплоченности. И тут уж ничего не поделаешь – издержки перестройки...

Ребята, возвращаясь на гражданку, часто оказывались немного не на том счету: те, кто смотрел смерти в глаза – всегда не такие, как все... 

А Олег... Он почти с первых дней этой необъявленной войны спасал этих вчерашних мальчишек. Снайперы обычно старались убирать офицеров... и соответственно стреляли в голову... Тогда и появились строки стихотворения, ставшие руководством:

...Не носи фуражку,

Не маши рукой...

 Шли дни. Недели. Месяцы. Невозможно привыкнуть к смерти. Это плохо, это ненормально – когда умирают молодые! И он прикладывал все силы и знания, чтобы спасать, чтоб те, кто попал к нему, остались живы... И по возможности, сохранили здоровье. Потому в первое время, когда старшие по званию и рангу военврачи принимали решение ампутировать – он упирался руками и ногами! Ведь какого это – стать инвалидом, точнее – калекой в свои неполные 20 лет...

Первых пациентов ему буквально приходилось отвоёвывать, чтобы сохранить руки и ноги, но постепенно стало по его!

Требовательность к себе – это пример для остальных. Кажная операция, когда Олег, полагаясь только на своё чутьё, вытаскивал своих пациентов буквально с лап смерти, прибавляло ему какое то особое чувство, требующее с него ещё больших результатов. Во время обхода, да и в личное время, при разговоре с бойцами, он с предельной внимательностью слушал всех, всё мотал на ус.


Бой в тот день был обычный. Группа душман, человек не более 20ти, вдруг, в принципе, неожиданно сказать никак нельзя, здесь нападения ждешь ежесекундно, открыли огонь на подступе к селу. Видимо, они как раз выходили из села. Раненных было мало, да и те в основном лёгкие. Был и лейтенант с таким же нетяжёлым ранением. Пуля угодила в ногу. Прошла сквозь голинище сопога и застряла в мягких тканях. Спешки не было, оперировали только по одному пациенту. Вытащенные пули, как и положено, шли на экспиртизу. И эта, пуля с пистолета Макарова, была отправлена. 

-Ваш табельный где?

-Вместе с одеждой, в хозблок сдал... – ответил лейтенант.

-И пистолет... на экспиртизу...

Заключение. Самострел... Пуля с его же табельного Макара!

Так Олег и написал на личной карточке бойца. Копия, как и положено, ушла наверх. С этого момента судьба Олега круто изменилась. Трус-лейтенант, совершивший самострел, оказался генеральским сынком. Так хочется сказать “щенком”... Генеральским щенком!

К концу третьего дня пришла штабная машина в сопровождении нескольких БТР. Раньше УАЗик с таким сопровождением не ездил! Неспроста...

Так и оказалось. Двое в штатском, в ослепительно чёрных костюмах, в чёрных очках из машины вышли только после того, как водитель прибежав открыл дверь. Как министры прямо.


-Заключение написали вы. Придётся переписать.

-А что, ошибки есть?

-Есть. Вот вам новый текст.

Прочитав, Олег ответил коротко:

-Я фальшивый документ подписывать не буду.


Разговор закончился так же резко, как и начался. УАЗ со свитой уехал. Уехал с ними и молодой лейтенант. Шли слухи, будто отец его на штабную работу забрал, но как-то потом дошли слухи, как он в цинковых гробах героин в союз вывозил...


Вокруг Олега всегда творились странные вещи: все, кто так или иначе поступал с ним несправедливо, сами попадали в беду. Причем в такую...

Вот, к примеру, бригадир... Его сын... Председатель...

Если покапалься в памяти, то примеров много. И положительных тоже! Вот, офицеры, что ему ассестировали, когда он делал свою первую самостоятельную операцию, получили очередные звания, и комбат подполковника получил...

Да что говорить, даже его крёсному удача улыбнулась: за сжатые сроки построили новую больницу, да ещё с таким суперсовременным оборудованием! И не только! Жилья дали! Новые квартиры! Совсем рядом с больницей! Это была мечта Семён Алексеевича!

Да и тут, в Афгане... Когда уже душманы были совсем рядом, почти в прицельной дальности, Грады подоспели... случаев было много. Просто Олег никогда раньше об этом не задумывался. Думал он только о том, как несправедлива война, что погибают совсем ещё дети, вчерашние школьники... А у тех, кому посчастливится вернуться, все они будут вечно помнить этот кошмар, когда за низачто погибают на глазах десятки. Ни один из них никогда не сможет забыть, как ходуном ходит земля, лужи – нет, пожалуй целые озёра крови, разорванные в бесформенные клочья мяса человеческие тела... Психика нарушается... Да тут не мудрено и сума сойти...


А генерал злобу свою недолго в себе держал...


Спустя пару недель, сфабриковав дело, Олега забрали. Возможно, просто по пути собирались пустить в расход... Да только судьба в очередной раз перепутала карты! На колонну было совершено нападение. Да такое, что шансов практически не было. Оба танка сопровождения подбили сразу. Они, своими огромными корпусами, охваченными пламенем,образовали пробки. Один впереди – в начале колонны, второй – в конце... Оказались в котле. Горы с обоих сторон были настолько удобной позицией, что стреляли как в тире! Только мишенями были люди...

-Майор!!! – крикнул Олег, когда очередь крупнокалиберного пулемёта поласанул УАЗик. Пуля пробила ему ноги и чудом не зацепиля Олега. Выбив ногой туго открывающуюся дверь, Олег потащил за собой майора... Наручники делали их одним целым. УАЗ катился дальше, ударившись об что-то, ушёл под откос. Олег тащил своего майора, что в принципе его враг, но ведь и бросить никак: наручники не дают! Только они нырнули меж двух камней, посыпались заряды гранатомётов. Подбитый БТР, последним своим движением уткнулся как раз об этот камень... Олег остался внизу, а вот майор... Его руку зажало меж камней... Взрывы продолжались. С обоих сторон камни засыпало землёй и песком. Олег остался внутри. Сверху осталась тоненькая щель: оттуда пробивался солнечный свет. Наступила тишина. Оглушительная, от которого в ушах звенит. Минута не прошла, послышались голоса. Сначала казалось, вот, люди пришли... Сейчас вытащат. Да только люди не те, и не спасать они сюда пришли. То и дело слышались одиночные выстрелы. Это душманские боевики добивали тяжёлых. Тех, у кого лёгкие ранения, забирали в плен. Дошли и до майора. Говорили о чём то. Дёргали его уже бездыханное тело. Потом прозвучали несколько выстрелов. Так, для полной гарантии. Погребённого под ним Олега никто не заметил. Вновь наступила тишина. Надо освобождаться. Майор-то ведь всё равно уже мёртв. Сжимая и сдавливая уже холодную руку, Олег вытащил наручники. Перенесённый стресс, радость того, что остался жив, и ещё большая радость, что не попался в плен, и последующее освобождение руки оказались неподъёмной нагрузкой психике. Он потерял сознание. Он не слышал, как прилетели вертолёты, не мог позвать на помощь тех, кто собирал погибших. Пришёл в себя от холода. Темно. Тишина. Уже ночь. 

Надо выбираться. Вперёд, похоже, никак. Там камни совсем уж, почти коснулись друг-друга. Остается только назад. Упираясь руками, Олег надавил. Потом ещё, ещё раз. Наконец, облегчение: ноги освободились. Не прошло ещё и минуты, он сумел освободиться полностью.

Над головой миллионы звёзд. Куда же идти? Вперёд – никакой гарантии, что доберёшься куда нибудь ... Это ведь чужая страна... Здесь душманы за свою землю воюют. Назад. Только назад. Обратно в свою часть, в свой госпиталь. Там хоть поговорить со своими, посоветоваться можно будет. Может решение какое посоветуют...

Добраться надо, пока темно! Пока душманы в движение не пришли. Только идти надо осторожно. Чтоб нечаянно на растяжке не подорваться. Да и... Оружия-то нет! Так что исключать надо случайностей.

К первым лучам солнца наконец впереди появился силуэт лагеря. Вот и хорошо. Добрался, значить. Вот и славненько... 


К общему подьёму совещание закончилось. По имеющимся сведениям Олег, как и десятки других, возможно раненных, пропали безвести. Правда, не было ни единого документа, подтверждающего, что Олег был там... 


    ДОМОЙ! В СОЮЗ.


Задним числом составили кучу бумаг, откуда следовало, что он, капитан медицинской службы Воронин Олег Михайлович, писал рапорт о переводе его обратно, в тыл, то есть в союз. Была поставлена резолюция: “Отказать!”, дальше был написан ещё один рапот на увольнение по собственному желанию. И резолюция... “Отработать две недели”...

И дата была такая, что срок как раз и закончился... То есть была полная иллюзия, что Олега никто не забирал. Он по своей воле едет домой... Как плохо обманывать! Но ведь эта ложь – во благо! И не просто во благо, - это протест против несправедливости, против чиновничьего беспредела, против...

Говорить можно долго. На смысл от этого не меняется.

Вот так Олег и улетел в Союз как сопроваждающий тяжелораненных. Вместе с другим, как и он хирургом. А уже там, в аэропорту, аккуратно испарился. Это неважно, какой город – главное в Союзе. И ничего, что Ташкент – поезда везде ходят! Без лишних мыслей и поступков он скорей направился к вокзалу. И уже через четыре часа лежал на верхней полке плацкартного вагона. 

-Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук...

Колёса стучали так, как метроном во время операции. Только к нему присоединялись и другие звуки: то пулемёт стучал, то калаш стрекотал... То... Перед глазами мелькали фрагменты боя, слышались обрывки афганских слов, было чувство, что это земля ходуном ходит от взрывов...

То – лишь качался вагон...

И этот вагон сейчас вёз его всё дальше от этого кошмара войны. От этой несправедливости, от этого ужаса.

А что же может быть ещё ужаснее, чем война?

А эта несправедливость? Обрываются совсем ещё молодые жизни, погибают пацаны, нак и не успевшие познать радость жизни, не создавшие даже семью – а значить, и не выполнившие своё предназначение перед природой – не оставившие потомства...

Семья... До сих пор для Олега семьёй были как раз эти самые пацаны, что лежали на койках полевого госпиталя и с надеждой и мольбой смотрели ему в глаза. И он, Олег, их единственная надежда и опора, делал всё для того, чтоб их спасти. Спасти даже тогда, когда, казалось бы невозможно.

Нельзя, чтоб дети погибали! Это несправедливо, когда родители хоронят своих детей! Это долг детей – хоронить стариков!

Ведь с глубокой древности так повелось, что землю свою, Родину, приходилось защищать. И с этих самых времён это был долг. Долг мужчины перед Родиной. И на бой шли все от мала до велика. Даже обычай был: перед решающим боем мыться в бане, если уж погибнуть – предстать чистым... И в боевом расположении старые шли в самые опасные участки, заслоняя собой молодых. Это не только от того, что старый более опытный, но и от того, что в бою всегда есть погибшие, и это неизбежно! А жизнь должна продолжаться! И будущее – за молодыми! Они должны выжить. Выжить во что бы то не стало и продолжать дело отцов. Потом, если придётся, и они когда-то будут идти в первых рядах, заслоняя собой уже своих сыновей... Ведь служить своему народу, Родине – это и честь, и право, и долг. Долг! Долг перед будущим!!!

Колёса стучат... Они так отмеряют расстояние. Нет, не километры – время! Жизнь нашу они отмеряют! Так же, как и тот метроном...

Во время операции.


Олег, уже переодетый в гражданскую одежду, шел по знакомым, и в то же время уже сильно изменившимся улицам. Вот и знакомое по письмам название улицы. Вот она, та самая новая больница, о котором писал дядя Сёма. Семен Алексеевич. Значить, и жилой дом должен быть где-то рядом.


Семён Алексеевич, как всегда был на работе. Дверь открыла девушка, в чьих глазах Олег узнал Аню.

-Анечка...

-Дядя Олег?! – и бросилась в его обьятия.

На шум, заполнивший счастливыми звуками всю квартиру, да нет, наверное весь дом: дверь не успел он закрыть, выглянули все, кто был тогда дома. Многие из них знали и помнили Олега. Для них, да что для них – для всего района Олег был героем. О многих его приключениях... да что говорить! Все письма Олега читали и перечитывали не только работники больницы, даже больные.

Гость гостем бывает только три дня. А Олег и этих трёх дней не выдержал. Ему, привыкшему к непрерывному накалу борьбы, бездействие – смерти подобно! Потому он, после долгой и обстоятельной беседы пришёл к выводу, что жизнь свою придётся изменить кординально. Изменить как место жительства, так и род деятельности. И не просто так. Надо отвлечься. Забыть прошлое, стать другим, начать новую жизнь. Мирную.

Куда может податься человек, если хочет убежать от себя?

В город. Конечно в город. Причем не просто в город, а в большой, очень большой город. В Москву, например...
      продолжение следует...