Комната N 26

              Многим, в меру образованным согражданам, наверное, известно, что по теории вероятности на каждую тысячу нормальных людей приходится некоторое количество ненормальных. Распределение их в пространстве и во времени носит случайный характер. Совсем ненормальных выявляет медицина и помещает в специальные учреждения. А особи с небольшими отклонениями скрываются в социуме. Вполне естественно, что наибольшая их концентрация должна быть в  местах наибольшего скопления населения, т.е. в крупных городах. Ну и как их распознать в толпе, если они эту не нормальность тщательно маскируют? Для изучения повадок не совсем нормальных людей  и  существуют такие специально отведённые места как семья и работа. В семье при помощи принудительных методов домочадцы борются с проявлениями ненормальности отдельных членов этой ячейки общества. А на работе, так сказать в коллективе, изучают, обсуждают  и критикуют. Больше всего в силу своей наблюдательности и подозрительности в этом преуспевают женщины. В череде длинных и скучных трудовых будней чудачества отдельных коллег по работе иногда помогают разрядке настроений и выходу отрицательной энергии. Всё зависит от концентрации подобных чудаков в среде обитания.

               В одном большом и тёплом городе располагался один замечательный  научно-исследовательский институт, который занимался изучением природных явлений  в регионе. И трудились в нём замечательные люди, которые по -  долгу службы всё вокруг замечали  и даже получали за это заработанную плату. Это разве нормально, чтобы за удовольствие удовлетворять своё любопытство в комфортных условиях, работникам ещё и деньги платили?... Только я добрался до последнего крючка на Юлькином лифчике (чёрт, кто их придумал? трусики я уже с неё стянул и можно уже было приступать к делу, но мне нравилось, когда все прелести были в работе), как из коридора послышались шаркающие шаги. Дверь со скрипом открылась (опять я придурок, забыл запереться на ключ) и в комнату вошла моя бабулька. Мы с Юлькой едва  успели скатиться с дивана под письменный стол и затаиться между массивными тумбами. Положение наше было не ахти какое удобное – мы без трусов, в приподнятом настроении и рука, застрявшая в лифчике. Хорошо ещё, что старушка была слегка глуховата и не слышала наши шорохи и сопение. В большом зеркале старого шкафа, что стоял напротив стола, хорошо отображалось, как бабулька подошла к столу и начала там что-то перебирать. Из положения, лёжа, под Юлькой, я видел снизу вверх только те вещи, которые она приподнимала над столешницей. Вот она подносит к очкам какую-то красную тряпочку (во блин это же Юлькины трусики), повертела, повертела и зачем-то положила в карман своего халата. Потом над столом взвился мой кошелёк – вот старая гадина; она вытащила оттуда какую-то (снизу не разглядеть) купюру и туда же её к трусам. Так вот как иногда я не мог понять, куда исчезают мои трёшки и пятёрки. Потом старушка немного поозиралась и вышла из комнаты. Минутное дело, а сколько впечатлений. Тут активизировалась Юлька – ей так понравилась её позиция, что она, раскрасневшись, приступила к активным действиям. Уму непостижимо, как в таком скрюченном положении можно было чего-то добиться. Ух, наездница ты моя … Крючок наконец расстегнулся и на моё лицо обрушились два больших полушария (а ведь на носу были экзамены, и Юлькины родители просто попросили меня позаниматься с ней). – Сеня! – приглушённо раздалось из кухни: - Хватит уже заниматься физикой, идите уже кушать. Какой кушать? Здесь стало так интересно, что …. Очухались мы когда суп уже остыл, а котлеты пригорели. Бабушка суетилась у плиты и как-то хитро на нас поглядывала… В большом и современном здании института располагались отделы и лаборатории, в которых целыми днями бурлила жизнь учёных и научных работников. С утра до вечера они не покладая рук и ног, сидели в своих кабинетах, бродили по коридорам, склочничали и выступали на учёных советах, портили много бумаги и умничали, умничали, умничали… .  Эффективность их труда измерялась не в килограммах и тоннах изготовленной продукции, и не в количестве выработанной энергии, а  в томах научных отчётов, статей и прогнозов. Причём, никакой ответственности перед трудовым народом за свои выстраданные труды все эти мэнээсы, сэнээсы, кандитаты и доктора наук не несли. Важность их деятельности определялась не реальной пользой для народного хозяйства, а числом страниц в талмудах и количеством подписей остепенённых работников. Принцип был довольно странный, но простой: прежде всего, наука, которая нас, рат(ь)ников умственного труда обеспечивает потерянным временем и заработной платой.

                На втором этаже института, в  комнате N 26  совершенно случайным образом была собрана небольшая  группа сотрудников для работ по закрытой тематике. Благодаря высокой степени секретности, нескольким лабораториям и отделам под соусом важности возложенных задач, удалось сплавить туда несколько человек,  вызывавших  в прежних  коллективах некоторые сомнения в их нормальности. То есть с виду эти мэнээсы и сэнээсы (злопыхатели расшифровывали эти аббревиатуры как мало нужные сотрудники и совсем не нужные сотрудники) выглядели совершенно нормальными людьми, за исключением только одного индивидуума. А в научной и около неё среде за ними числились некоторые странности и водились мелкие  грешки. Вот и повезло этим избранным существовать в замкнутом пространстве довольно длительное время. По понятной причине изоляции, вся любопытная информация извне  заносилась в этот коллектив, и никакая не выносилась наружу. Поэтому в этой солянке событий и коллизий сложились свои мнения и отношения, совершенно отличные, от общепринятых.

                Первым в комнате, если следовать, против хода часовой стрелки, у окна, за письменным столом располагался Анатолий Сергеевич. Чуть выше среднего роста, дядя Толя, как называли его за глаза, производил впечатление сурового мужчины. Немногословный, прямой и резкий в суждениях, чрезвычайной работоспособности человек, вызывал опасения среди начальства своей независимостью. Он был примером всем обитателям комнаты  своей усидчивостью и способностью задавать неприятные вопросы. Своего молодого соседа Алексея, сидевшего слева, за столом в простенке между окнами, он быстро поставил на место, когда тот надоел ему своими подхалимскими обращениями: - Вы же учёный! Вам, учёному виднее! Учёного человека сразу видно…  Просто как-то по случаю вызвал в коридор, и там, прижав к стенке и слегка приподняв вверх, скупо объяснил: - Я не учёный! Просто старший научный сотрудник. Понял, сука! Ещё раз обзовёшься - убью! – Я понял! –  прохрипел сосед слева и жутко зауважал  сэнээса. Он и сам стремился поскорее влиться в компанию таких правдорубов, которые чётко понимали своё место в науке и зарплатной ведомости. Что, успехи на этом поприще определяются не гениальностью личности, а прочностью зада, который превращается в мозоль от долгого высиживания идеи, до её реализации, он уже понял. А вот на дальнейшие действия пороху пока не хватало.  Пожалуй, молодой Алексей был единственным пришельцем, попавшим в эту комнату  сбоку, из другой организации, а не выдавлен  из недр института. Мнение его о попытке проникновения молодых кадров в  советскую науку отличалось своей оригинальностью. - Что – то это всё вокруг напоминает свинарник.  Входит мужик в белом халате с надписью бюджет и вываливает из вёдер в большое корыто отруби.  Быстро все места вокруг корыта занимают большие учёные - толстые хряки и свиноматки, и начинают чавкать.  А, вокруг них с визгом мечутся голодные  молодые поросята – аспиранты и соискатели, и не могут найти щёлку. Но вот какому - то из них повезло, он протиснулся к корыту, и начинает тоже чавкать.  На глазах тучнеет и крепчает, и начинает уже отпихивать взрослых особей -  поделился он как-то на перекуре у раскрытого окна с дядей Толей своими взглядами. Тот докурил беломорину, внимательно посмотрел на мэнээса и посоветовал: - Трудно тебе будет с такой доктриной пробиваться вперёд к кандидатской и докторской. Надо не обращать внимания на мышиную возню вокруг, а просто работать. 

                По диагонали от дяди Толи, в углу комнаты стоял стол руководителя группы Безина Дениса Николаевича. Кличку ему дали самую простую по начальным слогам ФИО. Получилось кратко и понятно -  Бздынь. Правда, молодые соратники, иногда заменяли последнюю гласную букву в этом звонком слове. Своим послушанием и подчёркнутым уважением к начальникам, он производил на них самое приятное впечатление, в отличие от остальных обитателей. Служебное рвение объяснялось страстным желанием влиться в славную когорту институтских учёных. Манила степень  кандидата наук и высокая зарплата. Поэтому тихой сапой он делал карьеру. Идею научной работы позаимствовал у одной  малоизвестной учёной с Севера, а обработку данных для неё  взвалил на хрупкие плечи подчинённых девушек, располагавшихся в соседнем домике,  в саду. Там он проводил и большую часть своего рабочего времени.  С ними общаться было гораздо приятней, чем с не совсем нормальными обитателями злополучной комнаты. Причём в любовные связи он вступал легко и непринуждённо. А, как говорят в народе, в состоянии изрядного подпития, бросался на любую, вяло реагирующую натуру. Гораздо позже выяснится, что под дружелюбием и сердечностью просто скрывался застенчивый подлец. Правда, иногда, его терзали лёгкие приступы совести за уже совершённые и ещё только предполагаемые подлости, но внешне это никак не проявлялось.

                За столом у второго окна сидел парень с красивой шевелюрой и осторожной реакцией на все события, происходившие в пространстве. Юрий, либо молча, исписывал стопки бумаги, либо задумчиво смотрел в окно. Он практически не участвовал в общественной жизни комнаты. Позже стала понятна его отстранённость от бытовщины внутри коллектива. Молодой анахорет увлёкся йогой и постепенно всё дальше углублялся в секту, пока как-то совсем не исчез из поля зрения.

                У глухой стены, за спиной будущего сектанта стоял массивный  письменный стол учёного материалиста. Среди толстых книг, вороха мятых бумажек с математическими формулами, обёрток от консервных банок и прочей ерунды, привлекала внимание маленькая электрическая плитка на кирпиче. На полке над столом, и в тумбах стола  размещались основные материалы для  поддержания научной деятельности – продукты питания. Этот крупный теоретик науки взял себе в привычку завтракать, обедать и ужинать прямо на рабочем месте, как говорится, не отходя от станка. – Мозги надо подпитывать информацией через глаза и уши, и пищей через желудок. Если нарушить эту цепочку – конец учёному – утверждал он.  Юрий Диомидович, под вполне справедливой кличкой  Динамитыч, данной ему обитателями комнаты, был уникальной личностью в науке и обыденной жизни. Он не заморачивался с одеждой, ходил всё время в одной и той же рубашке, хотя на каждый день рождения получал в подарок новую, а поломанную молнию в ширинке, заменяла  большая канцелярская  скрепка. Такой внешний вид, вызывал смущение больших учёных, когда ему приходилось выступать перед ними на учёных советах, и развлекал женщин  в коридорах. Впрочем, ему было на это плевать. – Что портит человека? – умно разглагольствовал он, откусывая от большого куска колбасы на вилке, - сучья сущность! Обладая степенью кандидата физико-математических наук, он вполне мог бы претендовать и на звание профессора по экономии поглощаемого  съестного. Так, чайную заварку он использовал три раза, всякий раз, высушивая уже использованную, на подоконнике. Пакеты из-под молока, ровно так же три раза прополаскивал водой, и выпивал содержимое. Варёную колбасу хранил в жару до посинения меж оконных рам, и невозмутимо поедал её уже с ощутимым душком за завтраком. Даже пустые баночки из-под горчицы заливал водой, и после отстоя выпивал. На плитке он себе в кастрюльке готовил странного вида и запаха обеды, после которых приходилось долго проветривать комнату. И это всё при довольно высокой зарплате сэнээса. Ещё, в тёплое время года, рано утром, до работы, Динамитыч любил ходить на охоту за пушниной, или хрусталём (так бомжи называли в то время стеклотару). Длинная трель телефонного звонка раздалась из прихожей. – Чёрт, опять эта маньячка Юлька – подумал Сеня, направляясь к телефону. – Повезло – ошиблись номером. И снова уселся за подготовку к экзаменам. Под учебником алгебры лежал томик Бальзака, чрезвычайно актуальный в данное время. Частые Юлькины набеги стали настораживать её  помощника по физике. – Утомила девка! И, ладно бы эти занятия, помогали ей разобраться в сути предмета. Так, нет же! Ей объясняешь закон Паскаля, а она краснеет и дышит как корова. А, потом опять переэкзаменовка. И бабулька стала о чём - то догадываться, глядя на их усталые лица, за обедом. – Что же вы так себе мучаете? Зачем нужна такая физика? Отдохнули бы! – ехидно сочувствовала она. – Может настучать родителям. Тогда скандал будет. Туши свет! Хорошо ещё, что Юлька презервативы с собой приносит. И, где только она их берёт?

                Алексею, жившему в получасе ходьбы от института, однажды повезло наблюдать процесс  загона дичи на весенней охоте. Ранним  утром шёл он себе спокойно на работу по тенистой улочке и видит:   впереди из переулка быстро выскочил Динамитыч, и под крики сзади: - Стой! Поймаем, убьём! Это наша территория!.., и разное другое – трусцой перебежал перекрёсток. Это был даже не бег, а плавное перемещение тела, семенящими  ногами, прямо как  на сцене у солисток ансамбля «Берёзка». Только у них, эта плавность обеспечивалась широкими юбками до пола, а у Динамитыча, двумя сетками с пустыми бутылками, которые он бережно тащил, широко расставив руки. Следом за ним выскочили загонщики – два бомжа непотребного вида, и остановились на углу. Запал иссяк – они продолжали ругаться и махать руками, но преследование прекратили. Видимо здесь проходила невидимая граница их охотничьих владений. Динамитыч тоже остановился, отдышался, выслушал последние выкрики и веско пригрозил: - А, я вам глаз на жопу натяну! Что имел в виду этот доморощенный офтальмолог или проктолог, понять было трудно, но бомжи на углу залились словами, пуще, прежнего. Бутылок в сетках было примерно на три рубля, но, чтобы сдать в пункте приёма стеклотары, их надо было ещё отмыть. Что, большой учёный, с успехом и делал в мужском туалете на втором этаже института, пока не нарвался, на начальника первого отдела, зашедшего туда по малой нужде. Вид двух раковин, заполненных бутылками, и Динамитыча с ёршиком в руке, напевавшим песенку из кинофильма «Дети капитана Гранта», настолько впечатлил строгого полковника в отставке, что он долго не мог успокоиться. – Ну, зачем ему при его зарплате в триста рублей ещё и бутылки подбирать? Он, ведь роняет достойное звание советского учёного … - допрашивал службист нескольких обитателей комнаты. – Они, деятели науки, все со странностями, ещё и на не такое способны – весело отбивались сотрудники. Вон, один длинный доктор наук закрывается в своём кабинете, и с любовью готовит молодых сотрудниц к соискательству. И, ничего. Так Динамитычу пресекли страсть к охоте, и перекрыли канал дополнительного приработка, а тут ещё и фингал добавился под глазом, когда он опять заполз на чужую территорию. Высвободившуюся энергию надо было срочно куда-нибудь направить, и большой учёный со всей страстью бросился в изучение китайского языка. Понатащил из библиотек толстые словари и учебники, и уже через пару недель развлекал сокомнатников своими находками. В силу  перманентной занятостью работой, он поначалу заинтересовался иероглифами, означавшими в переводе на русский, однокоренные слова. Подлинным научным  открытием, поразившим Динамитыча, было самое короткое слово из трёх букв, знакомое каждому жителю страны по надписям на заборах. Оказывается, иероглиф с таким коротким звучанием имел более ста значений, от самого грубого до партийного и даже любовно  ласкового. Всё зависело от того с каким придыханием его произносить и как делать ударение на главной букве «Х». Свои языковые успехи он обычно оглашал за завтраком, чем чрезвычайно смущал Хафизу, единственную  женщину в комнате. Та, терпела, краснела и потом с наигранным возмущением: - Опять вы материтесь! - с удовольствием выскакивала из помещения по своим делам. – Это не я матерюсь, а китайцы так разговаривают – весело провожал её Динамитыч. Спина дяди Толи, руководителя татарки, целую неделю выражала возмущение этими уроками, чужого языка, и столь длинными перерывами в работе его подчинённой, а потом не выдержала. Он встал и произнёс гневную отповедь этому китаисту, на чисто русском языке, но уже подкованным благодарным слушателям, показалось, что и этот научный сотрудник освоил такой сложный и оказывается такой понятный всем язык. Их только смущала концовка тирады: … и не надо морщить жопу! Это как надо было понимать в иносказательном смысле или буквально? Растерявшийся,  таким оборотом дела Динамитыч, поначалу попытался отбрехаться, но не вышло. Напоследок Анатолий Сергеевич пригвоздил его к стулу  известием, что оказывается, автором монографии на тему русского мата была учёная, милейшая  женщина, доктор филологических наук из МГУ. Тому, крыть было нечем и пришлось прекратить эти устные словоизвержения, однако изучение иностранного языка продолжил. Просто, из чисто меркантильных соображений, хотелось увеличить надбавку к зарплате с десяти процентов, до двадцати за знание китайского, да и дополнить к своим уже изученным одиннадцати или двенадцати европейским языкам ещё один азиатский. Вообще, при длительном  общении с Динамитычем, интеллект этого человека поражал разнообразными, беспорядочными энциклопедическими  познаниями и вызывал безусловное уважение. Трудно было найти такую тему, в которой бы он не разбирался: от способов размножения тараканов, до берестяной новгородской грамоты, от египетских фараонов до классификации вшей и …. Продолжать можно было нудно и долго.

                В  летний период молодой состав комнаты отправлялся в экспедицию, в горы. Вертолётом, обычно забрасывались в какую – ни будь красивую долину, обустраивали лагерь и с удовольствием принимались жить на свежем воздухе. – Странное дело – рассуждал Алексей – туристы на свои кровные деньги сбиваются в стаи и с мучениями лезут в горы. А, мы за пребывание можно сказать  в курортных условиях, ещё и зарплату с надбавками получаем. Куда бюджет смотрит?                - Ты за бюджет не переживай. Наша страна колхоз большой и бестолковый – отвечал Бздынь. –  Лучше договорись с киргизами, чтобы они мне лошадь для охоты поспокойней дали, а то сам знаешь какой я ездун. Вечером к ним в гости как раз заехали знакомые чабаны киргизы с верхних кочевий. За чаем с ними условились о совместной поездке на охоту за горными козлами – кииками. Знание языка и местных условий помогало Алексею наладить взаимовыгодный контакт с летними жителями высокогорных долин. Мелкие подарки в виде чеснока, лука и сахара они отдаривали свежей бараниной. Через три дня злые как черти горе охотники ни с чем вернулись из верховий долины. Бздынь с трудом слез с лошади, и с карабином через плечо в раскаряку подошёл к палаткам. Ну, конечно  же, они видели дичь, и ползали за ней по скалам, и стреляли, и опять ползали, но ….  Не повезло, толи ветер охотникам  мешал, толи выстрелы не туда ложились. Охотничьи рассказы хороши только тогда, когда под них поедаешь трофеи и запиваешь всё водкой. А, здесь чем можно похвастаться?  Убитым временем и сбитой в кровь задницей. – Эх, охотнички, беда с вами! Валерка, отмотай от бобины метров тридцать капронового фала. Мы тоже пойдём на охоту – сказал Алексей, отрываясь от кружки с чаем.  Вдвоём они поднялись на небольшое плато и стали осматриваться. Несколько отар баранов паслись на зелёной траве. Ближнюю к ним отару пас старый киргиз. – Эй, ака, салам алейкум. Калай сиз? … Гушт керак . Бзада аркан бор (приветствие на узбекском языке и предложение торга) – обратился старший охотник к пастуху. После короткого спора со стариком, договорились об обмене, что за верёвку они сами выберут барана из стада. Вот это была славная охота. Пятнадцать минут загона и погони и вот трофей уже блеет, привязанный к дереву у палаток. Так с успехом экономились, взятые из города консервы, и вкусно питался состав экспедиции. После такой невозможно тяжкой и хорошо оплачиваемой работы в горах, загоревшие и посвежевшие обитатели комнаты возвращались в город, и  с трудом втягивались в ритм сидячей жизни.

                У них так  было заведено, что оставшиеся после экспедиции продукты поровну делились на всех участников процесса. Руководить учётом и дележом назначили Валерку Чекина. Он рьяно взялся за дело и через пару дней, отоваренные, довольные сотрудники, быстро растащили всё  по домам. Остался только ящик рыбных консервов – минтай в собственном соку. Там, на природе, удалось съесть только две банки консервов. Отвратный вкус содержимого с трудом перебивался даже длительным полосканием рта водкой. Вполне естественно, что такой «деликатес», даже даром был никому не нужен. Появилась задача: что с ними делать? Съесть не реально, а выбрасывать жалко. Вот и придумали два молодых дарования Алексей и Валерка втюхать этот ящик Динамитычу. И не на халяву, а за деньги и по доброй воле заинтересованной стороны. - Всё равно он всякую гадость потребляет – интеллигентно, поправляя очки, резонно заключил Валерка. Разработали сценарий охмурения; дождались, когда дядя Толя выйдет из комнаты, а большой учёный с увлечением примется за написание математических формул на этикетках (в это время у него чрезвычайно обострялся слух), и приступили к исполнению задуманного.

                - Слушай – начал, согласно сценарию, Валерка: - Продукты все разобрали. Остался только ящик с рыбными консервами. – Ну, и в чём проблема? Надо разделить поровну на всех, и дело с концом. – Не делится! – Как это не делится? -  Так! Все в драку лезут, орут – деликатес, деликатес! Каждый, из кожи лезет, хочет забрать ящик с консервами себе. Готовы даже за наличный расчёт приобрести. – Вот это да! – вполне правдоподобно удивился Алексей: - Надо же, и, что это там за деликатес такой? – Минтай в собственном соку. – А, чего мы его не съели в горах? – Ты же сам говорил – надо беречь, это дорогие консервы. Их можно только на праздники трескать. Во время обсуждения темы, два провокатора икоса поглядывали на Динамитыча. Было заметно, что тот бросил чиркать на бумажках, и напряжённо прислушивался. И, наконец, не выдержал: - Молодые люди! У вас, я слышу проблема с консервами. Как вы посмотрите на то, что я мог бы помочь, приобрести эти продукты. Два спекулянта облегчённо вздохнули: - Клюнул! – Да, как-то неудобно Юрий Диомидович, если остальные узнают. Может скандал приключиться - слабо сопротивлялись они. И, взяв с доброго покупателя честное слово о неразглашении тайны о сделке, шустро притащили ему злополучные банки.

                Исходя из самых добрых побуждений, дельцы никак не могли предположить, во что вляпались. Они - то думали, что эти консервы Динамитыч утащит домой, или, в крайнем случае, будет их употреблять за завтраком, и исключительно в холодном виде. А, этот гурман решил разнообразить своё обеденное меню горячим рыбным блюдом. Уже на следующий день на плитке подогревалась открытая банка минтая. Как только содержимое начало кипеть, по комнате распространилась омерзительная вонь, гораздо хуже гадкого запаха жареной солёной селедки, которой лакомились студенты вьетнамцы в общежитиях. Первой не выдержала нежная татарка Хафиза и, подавляя рвотные позывы, выскочила из комнаты. Следом, якобы на перекур, потянулись остальные обитатели, и только дядя Толя стоически, ожесточённо дымил Беломором у раскрытого окна. Через пару часов воздух в помещении проветрился, но обстановка была мрачная. Когда на второй день Динамитыч, поскрежетав консервным ножом, поставил банку на плитку, и по комнате поползли первые волны уже знакомого аромата, Анатолий Сергеевич позвал Алексея в коридор. По уже отработанной практике, он взял дельца за грудки и приподнял по стенке: - Ты, что это сука натворил, коммерсант хренов? Такая вонь стоит, работать не возможно. – Да, кто ж знал, что он их разогревать будет – сипел Алексей. – И сколько нам ещё это терпеть? Сколько банок ты ему продал? – не унимался старший научный сотрудник. – Было сорок восемь, осталось уже сорок шесть. – Это, что целых два месяца  нам в противогазах работать предлагаешь. Даю два дня на ликвидацию вонючей ситуации. Не исправишь, убью суку!

                Успешная торговая операция грозила обернуться крахом. Тут ещё и Бздынь занервничал: - У нас на носу сдача отчёта, а вы тут газовую атаку устроили. Работать не возможно, блевать тянет. Устраняйте, как знаете, а то премии лишу. – Подумаешь, какой нежный – ворчал  Алексей: - Потерпеть не может, деньги то за консервы поровну на всех поделили. Вот все и будем поровну мучиться. – Нет, Лёша, я тоже долго этого вонизма  не выдержу. Готов даже оставшиеся банки выкупить у Динамитыча обратно, за свои деньги. Только, чтобы не воняло, - сдался Валерка.  – Ладно, попробую уговорить его забрать консервы домой. Надежды на уговоры оказались напрасными. – Динамитыч ласково щурился: - А, меня эти запахи не смущают. Вы же сами говорили «деликатес». Толи притворялся гад, толи издевался, а может быть даже и мстил. С него, гения станется. Однако мысль, о грозящей послезавтра расправе, не давала покоя. Надо было срочно что-нибудь придумать -  притвориться заболевшим, и уйти на больничный, или пасть  перед этим скунсом,  вонючкой на колени и просить пощады.  Решение пришло неожиданно, когда Динамитыч, сам того не подозревая, вечером подсказал выход из ситуации: - Что – то давненько к нам Бобкова не заглядывала? Лидия Николаевна была строгой учёной женщиной, и поэтому исполняла должность учёного секретаря института. Ей, одной из немногих, разрешалось заходить в комнату N26 и интересоваться результатами научных работ. Особое внимание секретаря вызывала научная деятельность Динамитыча. Частенько можно было наблюдать, как они мило воркуют у окна в холле второго этажа. Считается, что две противоположности тянутся  друг к  другу. Так было и в этом случае. Вместе они смотрелись замечательно: Бобкова, стройная, элегантно одетая женщина в очках, с милым, разукрашенным лицом  макаки резус, и Динамитыч, маленький, полненький живчик в засаленной рубашке и задорно торчащей скрепкой, ниже пояса.

                По времени так удачно совпало, что назавтра, как только учёный поставил открытую банку с минтаем разогреваться, в комнату неожиданно вошла Лидия Николаевна, срочно обсудить тему доклада Динамитыча на учёном совете. Динамитыч расплылся от удовольствия общения с умной дамой и совсем забыл об обеде на плитке. Учёный секретарь, сморщив носик, недоуменно оглядывалась, и принюхивалась: - Чем это у вас так пахнет? А, там, на плитке, содержимое банки уже закипело, и начало выплескиваться на раскалённую спираль. Обитатели комнаты ринулись в коридор. Только дядя Толя с Алексеем увлечённо курили у раскрытого окна. Динамитыч, с сожалением отвлёкся на такую ерунду, от умного разговора и повернулся к столу. Вонь от гари уже плотным облаком окутала учёную парочку. Поражённый видом неконтролируемого процесса, Динамитыч рукой быстро схватился за раскалённую жестянку: - Ах, ты … (дальше последовала смесь ярких, коротких выражений на китайском и чисто русском языках). Банка, словно лягушка выскочила из обожженных пальцев и шмякнулась на пол, облив при падении, новое платье учёного секретаря. – Что вы себе позволяете? – взвилась дама, и, вздохнув от возмущения полной грудью, задохнулась от дикой вони. Так они паровозиком и заспешили наружу: впереди Лидия Николаевна в запотевших очках, одной рукой прижимая к носу платок, и другой вытянутой вперед, нащупывая выход, и сзади  Динамитыч, в полусогнутом положении, пытаясь на ходу оттереть пятна на платье грязной тряпкой. – Молодец, быстро управился! – повернулся Анатолий Сергеевич к Алексею, заворожено наблюдавшему за происходящим. – Да и в мыслях не было – попытался отречься парень. – Оно и видно. Странные вещи происходят всегда случайно. Зато как сладостны были звуки звяканья консервных банок, которые Динамитыч, тихо чертыхаясь, запихивал в рюкзак перед уходом с работы.

                Прошло всего несколько лет и от славного коллектива не совсем нормальных людей комнаты N26 остались только воспоминания. Великая держава зашаталась и рухнула. Под её обломками оказались многие хорошие и не очень проекты, институты и просто людские судьбы. Совсем не просто, оказалось, пережить эти трудные времена. Многие и не пережили! Обитателей комнаты разбросало кого куда. Проследить за цепочкой их шагов, теряющихся вдали, оказалось не возможно. Наверное, разумно надеяться, что каждому из них воздалось по заслугам.