Седьмое Дно глава 30

По лесу ему ходилось также легко, но иначе. В лесу он был леопардом: опасным и непредсказуемым хищником. Он был нетороплив и внимателен, осторожен и стремителен. Его лоснящаяся шкура, чернильно поблёскивающая в тех редких лучах позднего солнца, которым удавалось добраться до потаённых уголков леса, нередко мелькала в совершенно непредсказуемых местах, что даже опытный Ном вздрагивал от неожиданности, думая, что это какой-то зверь, невиданный ранее, разгуливает здесь без его ведома. Его тёмная спина двигалась, по обыкновению, впереди Хозяина, длинный змееподобный хвост опущен, а кончик его слегка загнут кверху. И по движению этого маячка, Ном мог безошибочно определить, что ждёт их: маленькая птичка, крыса или поле ромашек. Он, словно бывалый мореход, разрезая сильной грудью высокие травяные валы, проходил заросшие участки, и его, уже высоко поднятый хвост, указывал Ному путь, которым можно безопасно перебраться на другой берег. Иногда, конечно, из его котовой нутри пробивался игривый котёнок, и он мог, походя, ударить лапой зазевавшуюся бабочку, но леопард немедленно одёргивал его. И Ном, в такие минуты, замечал смущение в жёлтых глазах Дара, которые вскоре снова делались внимательными и холодными. Дар даже думал, что он родился под созвездием Близнецов, потому что, гуляя с Брухой, он становился защитником, что было не свойственно его котовой природе. В нём была какая-то, может быть на чей-то взгляд даже унизительная, собачья преданность любимому человеку, от которой он не мог, да и не хотел избавиться. И, следуя этому чувству, он сопровождал Бруху на прогулку, любовно поглядывая на неё, ощущая себя сильным и красивым телохранителем. Он аккуратно переставлял  лапы след в след и если он шёл по мокрому песку, то за ним вилась такая же ровная цепочка, как если бы в песок вдавили настоящую крупнозвеньевую цепь. И ему нравилась такая походка, она добавляла его и без того изящному облику дополнительное очарование. На прогулках с Брухой он держал хвост вертикально, дабы его было видно отовсюду, чтобы все знали, что вот, они идут гулять и уступали дорогу.
В лесу же он не шествовал, он пригибался и мог, если этого требовали обстоятельства, некоторое время ползти на согнутых лапах, не касаясь меховым  брюхом земли, выслеживая, высматривая и выслушивая. И это восхищало его. Он был благодарен Ному, что он открыл в нём и дал почувствовать свою силу и ловкость настоящего дикого охотника, которым был внутри с рождения, но который так долго спал. Его большие чуткие уши слышали всё, что должны были слышать. Малейшее движение воздуха заставляло напрягаться его гибкую спину, и чёрный нос приводился в движение, чтобы сообщить хозяину, кто ожидает его неподалёку. Он мог легко запрыгнуть на дерево, но делал это редко, потому что не любил высоты (что тоже говорило о его некотором родстве с собаками).  С деревьев, при вмешательстве в их пространство, нередко падали иголки, кусочки коры, листья, и потом приходилось долго приводить шкуру в порядок, вылизывая, вычёсывая, перетряхивая и приглаживая её.
Так они с Номом обходили еженощно вверенный им лес, здороваясь по пути со знакомыми и знакомясь с незнакомцами. Ном знал уже всех, а Дар только начинал узнавать, запоминая запах каждого, чтобы когда-нибудь, ненароком, знакомец не оказался пойманным на крючок его когтистой лапы.
Однажды они забрались в какую-то неизведанную даль, где Дар никогда ещё не был. Они шли по тревожному еловому лесу, и Дару приходилось всё время вжиматься в землю, потому что он чувствовал опасность со всех сторон. Ном же ничего такого не чувствовал, он шёл легко, как ходил всегда, с фонарным кожухом за плечами,с которым не расставался с тех пор, как Бруха наколдовала его. Он подошел к отдельно стоящей сосне, которая казалась странной в этом еловом царстве и задрал голову.

- Здорово! - крикнул он вверх, поставив рупором ладони, - ну, что пишут-то?

Наверху кто-то громко сказал: «Ффух!», и Дар слегка пригнулся, но потом подумал, что это, наверняка, товарищ Нома и не следует так реагировать.

- Доброго вечерочка, доброго вечерочка! - густой бас затих, и Дар уловил лёгкое движение воздуха: на нижнюю ветку бесшумно опустился Филин.

- Что пишут? Ничего нового не пишут, собственно, как всегда, - сказал Филин и моргнул жёлтым глазом. Он читал этот выпуск газеты уже не один десяток лет, листы порядочно истрепались и кое-где были склеены скотчем.

«Глаз прямо как у меня!» - удивился кот и моргнул.

Филин проморгнул его моргание.

- А ты, смотрю, проводником обзавёлся? - спросил он.

- Да, - покряхтел Ном, - надоть молодежь приучать по-маленьку, смену, так сказать, ростить.

- Тебе ли об этом думать, - сказал Филин, - у тебя девица-красавица под боком, ты же ещё ого-го!

- Да ладно тебе, - смутился Ном, - она сама по себе, я сам по себе, соседи мы. А вот кот - её, да. Она мне его в аренду дала.

«Никто меня не давал! Я сам себя тебе отдал!» - обиделся Дар, но вида не показал. Он сидел рядом с Номом и наблюдал Филина.

- Хотя б и сама по себе, но подскажи ей, по-отечески-то, чтоб отпустила домовёнка из заточения. Нехорошо так-то! - сказал Филин.

- Из заточения? - удивился Ном, - Никто его не затачивал.  Он в домике у Брухи живёт свободно, в ладу. А кто тебе набрехал про заточение?

- Да Сорока же, кто ж ещё! Прилетала недавно, хромает немного на одно крыло, но говорит складно. Рассказывала, что спасала домовёнка из заточения, а Бруха её догнала, домовёнка отбила, а крыло она сломала в борьбе.

У Дара пропал дар речи (хотя у него его никогда и не было), он взвился, зашипел от негодования и начал толкать Нома, чтобы тот рассказал всё как было.

- Вот же прохвостка, - почесал в затылке Ном,- надоть было не на крыло ей шину накладывать, а на клюв. Это ж какие небылицы она по Роще разносит!

И он объяснил Филину как было на самом деле.

- Я её больше на порог не пущу, - рассердился Филин, - я и раньше её  недолюбливал, а теперь и вовсе. Пусть в наш лес даже нос свой не суёт!

- Правильно говоришь, - согласился Ном, - будем пресекать! Да! Будем пресекать! Ну ладноть, пошли мы домой, утро скоро. Будь здоров!

- И вам не хворать! - Филин легко поднялся с ветки и скользнул к своему дуплу.

Они споро добрались до дуба, где Бруха обхаживала свою сливовую рощицу, заглядывая под листья в поисках цветочных бутонов.

- Цветочки ищешь? - улыбнулся Ном.

Ведьмица обернулась на его голос.

- Ага, - весело сказала она, - но их пока что-то не видно.

- Рано ишшо, - сказал Ном,-  вот подрастут маненько, тогда и жди. Опосля заморозков.

Дар, зевая, направился в домик спать. А Ном присел на траву и раскурил трубочку, раздумывая, рассказать Брухе о Сороке или нет. Но как только он подумал, Сорока тут же появилась, уселась на дуб и немедленно затараторила.

- Я тут летала, летала, всех повидала после долгой разлуки. Вот и до вас добралась. Хочу поблагодарить за участие в моей судьбе, что не дали сгинуть, пропасть, сломаться.

- Благодарить, значит, прилетела? - Ном поднялся с травы и сурово глянул на Сороку. - А напраслину возводить ты куда летала, а?

Чудь, игравший под дубом в жёлуди, бросил своё занятие и насторожился.

- Что? Что? Что? - запричитала Сорока, - Я? Напраслину? Вы меня обижаете! Почему вы всё время меня обижаете? А?

- А что она говорила? - встревоженная негодованием Нома, просила Бруха.

- Она всем рассказывает, что ты Чудь в клетке держишь, а она, - он кивнул на Сороку, - Великий Освободитель Заточённых.

- Как же так? - у Брухи упали руки, - Но это же не так!

- Конечно, не так, - вмешался Голос, - уж я-то видел, как она домовёнка тащила, а он пищал и выворачивался.

- Не дам точиться! - недовольно пробурчал Чудь.

- За что вы все меня так не любите! - закричала Сорока, - Что я вам плохого сделала?! Я старалась! На общее благо! Но это последняя капля! Я прекращаю...

- Вот это правильно, вот мы и прекратим сейчас, - сказал Ном, вынул из кармана рогатку, вставил в резинку СЛОВО и пульнул в Сороку. Она завертелась, закрутилась и вместо неё на ветке осталась цифра сорок и буква А. Ноль, неуклюже покачавшись из стороны в сторону, сразу свалился в траву, а четвёрка, зацепившись ножкой за тонкую веточку, немного повисела-повисела, да и полетела вниз.

-Ааа-а, - сказала буква А, на ходу разваливаясь на три палочки, которые потом подобрал домовёнок и спрятал в свою корзину.

- Иди, дочка, собирай инвентарь, - вздохнул Ном, со смутными чувствами глядя на то, что осталось от Сороки, - с поганой-то овцы, хоть шерсти клок.

- Хорошо, что Сорока не превратилась в сорок букв А, - сказала Бруха, - а то столько дров наломалось бы, складывать некуда.

Она нашла в траве небольшое овальное зеркальце и стул с короткими ножками и высокой спинкой. «Стул как раз для Чуди, - подумала она, - а зеркальце заберу себе». Ей было немного жаль Сороку, но теперь она могла не бояться за судьбу домовёнка.