Именем Космоса. Часть 3. Глава 41

 Глава XLI

Фарите улетела. Дарголу не понравилась мысль отпустить её на эртруле. Но Майран сказал, что её проводит до самой Земли СГБ.

– Почему такая привилегия?

– Она заявила на всю Галактику, что любит вас.

Даргол кивнул и посмотрел на мать. Она тоже заявила себя именно с этих позиций. Так что чем скорее всё кончится, тем безопаснее для них обеих. Но как же больно, что он встретился с матерью, стоя на пороге Тиргмы, и их первая встреча стала фактически прощальной.

«Зачем ты прилетела, мама, зачем приняла меня?»

Но он ничего не сказал. Толку-то? Случилось то, что случилось. И придётся исходить из этого.

– Нам надо вернуться в зал суда, – сказал Майран. Он видел, что Даргол овладел собой, и обратился к Анне: – Вы готовы к этому?

От счастья у матери кружилась голова, и она знала, что пройдёт это не скоро. Она оперлась на твёрдую руку старшего сына.

Они вошли в зал. Даргол остановился у своего места, и мать встала вместе с ним, но он попробовал отстранить её от себя.

– Ты не должна находиться здесь, иди.

Пока они отсутствовали, в зале нарастало напряжение. Люди ждали развязки. Свидетель, выступление которого прервала Фарите, отказался от слова. Сумочка по-прежнему лежала на столе заседателей.

Вачиэл Рэчес обратился к Анне:

– Вы не могли бы назвать себя суду, иркмаан?

– Анна Лоден, – сказала мать.

Она подошла к столу, дрогнувшей рукой взяла сумочку. Обернулась к Дарголу. Её душу переполняло столько мыслей и чувств, что она не сказала ничего. Молчал и Даргол, не хотевший при всех показать того, что с ним происходит.

– Вам знакома эта вещь? – мягко спросил Анну Вачиэл Рэчес.

– Да, – ответила Анна. – Кажется, когда-то эта сумочка принадлежала мне. И она пропала вместе с Дарголом тридцать четыре года назад.

– То есть, двадцать девять лет по времяисчислению Галактике? Вы согласились бы выступить, иркмаан?

Анна положила сумочку и, оглянувшись и только теперь разглядев зал и итэч, подошла к кафедре.

– Тридцать четыре года назад, 27 июля 2363 года по земному времяисчислению я с трёхлетним сыном летела на лайнере к мужу, который находился по службе на Дэлоре...

Рассказ Анны слушали люди в зале и во всей Галактике. Напряжённо слушал Майран. Но с ещё большим вниманием слушал Даргол. Это была история его отца и матери, всей его семьи, о которой до сих пор он имел разрозненную информацию.

Даргол, упорно не шедший на контакт с матерью до суда, тем самым давал ей сначала узнать, кто он и в чём обвиняется, и потом уже принимать решение, нужен он ей такой или нет. Но для неё этот вопрос не существовал.

– Мой сын не мог творить зла! – заявляла она. – У меня есть все основания утверждать это. Всю его жизнь, оторванная от него, я была с ним, и пусть присутствующие здесь лаурки скажут, возможно ли это!

Она рассказывала о многолетних поисках, которые сначала они вели вместе с мужем, а позднее, когда у них родился второй ребёнок, муж продолжал один; о рождении у них третьего ребёнка и о гибели мужа через пять лет после этого.

– Я люблю мужа, и пережить его смерть мне было трудно. Но у меня остались дети, и надо было жить уже ради них... Даргол, – обратилась она к сыну, – так, получается, ты знаешь что-то о гибели своего отца?

Никому другому он не стал бы отвечать на подобный вопрос. Но она имела право спрашивать. Пусть даже и здесь. Ведь больше они могли не увидеться.

– Я был на том крейсере, – сказал он неохотно. – Пиратов привёл Эйч Гривинстон.

Даргол закрыл глаза, заново переживая те события.

– Когда нас окружили, Гривинстон хотел застрелиться. Он проиграл, пираты расправились бы с ним. Но я считал его отцом, хоть часто мы с ним... неважно. Я схватил его за руку, и в это время появился эсгебешник, линкоровец – он первым ворвался в проломленный люк, и они...

Мать подошла к нему и обняла. Даргол осторожно прижал к себе её голову.

– Эсгебешник спросил: «Гривинстон?» И увидел меня. Он прошептал что-то. Теперь мне кажется, он назвал моё имя. И спросил громче: «Ты?» Он узнал меня. А я... у меня ослабли руки. Но я держал руку отца, Гривинстона, с бластером. Ты знаешь, что перед гибелью он застрелил Гривинстона?

– Я знаю. Я только не знала, что ты был так близко!

– В этот день я возглавил Терцию.

– В неполные пятнадцать лет?

– Да.

– Но крейсер был окружён СГБ! Почему ты не попал в плен!

– Я вывел пиратов.

– Как?

– Теперь так ли уж важно?

Даргол сжал зубы. Он плохо владел собой, события сегодняшнего дня оказались слишком большим потрясением.

– Ты не закончила своего выступления, мама.

Мать вернулась за кафедру.

– Со времени гибели мужа мои поиски старшего сына практически прекратились, – продолжила рассказывать она. – Я не знала, в каком направлении искать. У меня не было сомнений, что он жив, но Вселенная слишком большая. Я взывала к Великому Космосу, к Господу Богу направить меня, но никакого сигнала не смогла уловить. Я обращалась за помощью к умудрённым лауркам, и они подтвердили, что он жив, но также не смогли сказать, где он или указать направление поисков. Мне оставалось только положиться на Бога и ждать, следуя душой за старшим сыном и веря в мудрость Провидения.

Мать говорила о жизни своей семьи после гибели мужа; о том, как пришёл в её семью Володя, как выросли дети, нашли своё место и у Аены родилась дочь.

– А мой старший сын по-прежнему вёл свою борьбу, и всё, что могла я, это молиться за него и просить Бога отвести удары, которые готовились против него. Он выстоял, я чувствовала это. А потом мой младший сын женился, и вместе с его женой в наш дом пришла эта девочка – Фарите. Теперь я должна переоценить многое заново. Получается, это моего старшего сына спасла она от смерти на своей Аниоте. Это он оберегал и защищал её – и ради неё всю эту планету.

– Ты знаешь? – спросил Даргол.

– Однажды я уговорила её рассказать мне о человеке, по которому она так нестерпимо тосковала. Она – это была я, потерявшая Джона. Только она была одна. Моё горе смягчали дети. Но она не назвала имени, а я не смогла понять, что мы тоскуем с ней по одному человеку. Хоть я должна была догадаться. Она расспрашивала меня о Дарголе, интересовалась всем, что я о нём знала. Для меня драгоценно было её участие. А потом, 18 апреля этого года, я поняла, что мой старший сын умирает. И рядом со мной оказалась Фарите. «Вымолите ему ещё сутки, мама!» Кажется, она назвала меня тогда мамой... Она сразу уехала, её не было долго. И примерно через сутки я поняла, что смерть отступила – не ушла, но дала Дарголу передышку. Расскажи мне, сынок, я ведь ничего не знаю. Что сделала Фарите? Она вернулась через месяц, после лечения на Антлоите. И тогда же освободили того, кого она любит – тебя.

Даргол ответил не сразу.

– Она пришла ко мне на Терцию. Принесла лекарства. И едва не умерла вместе со мной, когда у нас кончилась вода.

Анна опустила лицо, чтобы скрыть задрожавшие губы.

– Чем я обязана ей! И тебе, Майран!

Мать посмотрела в зал:

– Спасибо вам всем – кто принимал участие в разгроме Терции, кто помог освободить моего сына, кто оказывал ему помощь и помог мне обрести его! Поклон всем вам и Звёздного благословления вам и вашим потомкам!

Анна не планировала этого выступления, никак не готовилась к нему. Но её рассказ, простой и ясный, был красноречивее самой продуманной речи.

Вачиэл Рэчес обратился к Анне:

– Иркмаан Лоден, вы согласились бы остаться на итэче? Ваш приход не был запланирован, и в зале нет свободного места.

Он был лаурком, и уважение к матери было для него так же естественно, как дыхание или умение говорить.

И во всём зале люди в едином порыве поднялись на ноги, предлагая свои места матери. Потрясённая, Анна покачала головой и нашла взглядом в зале сына и дочь, отметив, что не видит Володю.

– Иркмаан! Благодарю вас всех! Но здесь присутствуют другие мои дети, и до решения суда я буду с ними.

– Я прошу вас задержаться на итэче, – сказал Вачиэл Рэчес, – пока мы не просмотрим представленные материалы. Возможно, суду понадобятся ваши пояснения.

Для Анны поставили кресло рядом со столом заседателей, и Вачиэл Рэчес обратился к Дарголу:

– Иркмаан, согласны вы на обнародование представленных материалов?

Это слегка удивило Даргола. Он думал, что документы уже обнародованы. Но сохранять тайну после всего, что прозвучало сегодня, было уже бессмысленно. Мать не оттолкнула его, а остальное имело не так уж много значения.

– Да, – сказал он.

Вачиэл Рэчес открыл оставленную Фарите сумочку. Заседатели начали просматривать документы, передавая их друг другу из рук в руки. В зале стояла тишина.

После документов Вачиэл Рэчес достал диктофон и отложил пустую сумочку.

– Это всё? – спросила Анна. От волнения она не села в кресло, а продолжала стоять.

– Да, – ответил Вачиэл Рэчес. Он тоже стоял – он не мог позволить себе сесть, пока стояла мать.

– Там должен был находиться ещё рутийский серебряный шар, подарок моего мужа на свадьбу. Впрочем, пираты, конечно, забрали его.

– Он сохранился, мама, – сказал Даргол негромко. – Но я не знал, что ты жива, и подарил его Фарите. Он у неё.

Вачиэл Рэчес снова взял в руки документы.

– Иркмаан, – начал он. – Как сказала уже Фарите Лин, здесь документы, удостоверяющие личность, выданные на имя Анны Лоден и Даргола Лодена. Дата последнего обновления тех и других одна: 15 кедэ'ло 12 533 года (август 2360 г. по вр. Земли). Кроме этого, здесь находится диктофон с записью.

Вачиэл Рэчес положил диктофон на стол и включил воспроизведение.

Резкий голос зазвучал в зале суда.

«Итак, мой мальчик, сегодня судьба свершилась. Ты попал в какую-то аварию, разбил аклет и нашёл моё посмертное послание. Да, посмертное, потому что сейчас, когда я делаю эту запись, я ещё не знаю даты своей смерти, – тебе же, когда ты её слушаешь, это уже известно.

Я не задаю сентиментальных вопросов вроде: простишь ли ты меня. Однозначно – не простишь. За то, что я с тобой сделал, прощения не бывает. Но это не важно, плевать. Хочешь ты или нет, но ты командуешь группировкой, и командуешь хорошо, потому что по-другому ты не умеешь. И за это я готов драться не только с твоим отцом, но и со всем миром. Да, я именно это имею в виду. Ты у меня приёмный, и твой отец как-то явился ко мне, чтобы выяснить, жив ты или нет. Я приказал расстрелять его, но он сбежал от моих людей по пути к лесу. Остолопы! Так что, возможно, вы встретитесь с ним – по разные стороны баррикад. И ты даже знать не будешь, в кого стреляешь! Что же до твоей матери – её убил я. Мне нужен был наследник. Я не обольщался, что ребёнок, родившийся от меня, будет гением. Нет! Я не мог рисковать. Я хотел иметь выбор и специально ходил на лайнеры. И однажды увидел тебя. Я с одного взгляда понял, что ты – тот, кого я ищу. Твоя мать держала тебя на руках – и это надо было видеть. У такой «лаурки» мог быть только «лаурк»!

Я застрелил её, приказал обыскать. Этот твой шар – её, ты правильно догадался. Это дорогая вещь, что бы там ни вещали наши ценители, а наследнику полагался какой-то знак будущей власти – но не гуллус же было отдавать тебе в три года, я ещё сам надеялся с ним походить.

Но ты оказался больше лаурком, чем я хотел. Ты не принимал, и на момент этой записи, то есть, семь лет спустя после тех событий, до сих пор не принимаешь пиратства. Приёмная мать тебя испортила, а я недооценил, думал, ты маленький. Я буду не я, если не заставлю тебя водить после меня группировку. Чувство долга у тебя и правда лауркское, и на него я делаю ставку. Но как мне жаль, что нельзя пристрелить тебя, когда ты смотришь мне в лицо, пылая гневом! Ублюдок. Может быть, мне и следовало поискать кого-то попроще.

Я не буду долго отнимать твоё время, ты и так всё уже понял. И мне сладостно оттого, что обратный путь отрезан – тебе нет уже места в твоей цивилизации, и можешь меня ненавидеть. Слепая, испепеляющая, разрушительная ненависть! Это единственное, чем я могу по-настоящему тебе отплатить за твой характер.

А теперь постскриптум, как полагается. Меня не было в группировке все эти дни не только потому, что я летал выбирать тебе корабль. Я был в Архиве Галактики на Удеге. Мы устроили в Информационном Центре аварию, чтобы никто и никогда не смог установить, кто ты и чей на самом деле. Но делать тайну от тебя я не стану. До поры до времени я помалкиваю – пока не вырастешь, ты не должен знать правды, ведь тебе предстоит... вернее, предстояло, я же говорю в будущее, возглавить мою группировку. В сумочке твоей родной матери я оставляю ваши с ней документы. Если хочешь – поинтересуйся.

Создатель и главарь пиратской группировки Терция Эйч Гривинстон, пятнадцатое августа две тысячи триста семидесятого года».

Пока звучал этот голос, мать подошла к сыну, встала рядом, держась за его руку. Сейчас она не ободряла его, а сама нуждалась в поддержке.

Запись кончилась, наступила тишина. Вачиэл Рэчес медленно собрал со стола документы и диктофон.

– Иркмаан, – сказал он изменившимся голосом. – Мы отдадим эти материалы на экспертизу, и все результаты будут представлены завтра. А сегодня позвольте объявить в заседании суда перерыв. Заседание возобновится завтра, тринадцатого еорис, в десять часов по Галактике.


Анна, Даргол и Майран ушли с итэча. Но никто в зале не двинулся с места. Неприкрытый цинизм самозваного приёмного отца, его откровенная ненависть к своему воспитаннику, смешанная с признанием качеств мальчика, вызвали у людей глубокое возмущение.

Аена и Тэад первыми поднялись со своих мест и быстро вышли из зала. Только тогда стали подниматься все остальные. Люди сдержанно переговаривались, обсуждая события не только сегодняшнего дня, но вспоминая выступления четы лулов, Джона Уэлта, лаурки и прочих свидетелей, высказывавшихся в пользу Капитана. Слишком многое требовало осмысления.

Аена и Тэад обратились к дежурному с просьбой проводить их. Они догнали мать, Капитана и Майрана в коридоре, и Майран отступил в сторону. Но Даргол и Анна обернулись, ища его взглядом.

...Сестра и два брата стояли, глядя друг на друга.


– Даргол? – сказала, наконец, Аена. – Вы?

– Тогда уж «ты», – поправил её Даргол. – Да, эсгебешник, вот такую свинью я подложил тебе своим появлением. Какие неприятности будут теперь у тебя на службе?

– Увижу, – ответил Тэад. – У меня ещё не обнаруживалось брата-пирата. А ведь ты уже всё знал, когда мы встречались в полевом кафе.

– Жаль, я не знал этого, когда мы встретились на мосту.

– Я ведь могла догадаться! – сказала Аена. – Вы так похожи на Тэада, и рана у вас была нанесена словно бы лаурку – вы ходили и разговаривали, вы работали, когда землянин уже не мог бы подняться. А ведь именно старшему в нашем роду передаются лауркские способности... Но, наверно, это я боялась поверить и потом пережить такое разочарование!

Она обернулась к матери.

– Великий Космос, мама! Прости!

Мать обняла её.

Они по-прежнему стояли посреди коридора, и мысль, что кто-то увидит их, заставила Даргола очнуться.

– Идёмте наверх, там наши с Майраном комнаты.

Но Аена и Тэад понимали, что сейчас матери и её старшему сыну надо остаться вдвоём.

Аена улыбнулась, едва справляясь со слезами, и обняла Даргола. Мгновение он молчал, удивляясь простоте её поступка.

– Спасибо, что стала сестрой, когда ещё ничего не знала, – сказал он.

Он снова обменялся взглядом с Тэадом, и они распрощались.


Назавтра начальник экспертного отдела Главного Управления СГБ зачитал отчёт о проведённой экспертизе. По сличению биоструктурных данных было установлено, что Анна Лоден и Капитан действительно являются матерью и сыном. Была подтверждена подлинность представленных накануне материалов и то, что данные документы были выданы именно Анне Лоден и Капитану. Кроме того, приводилась характеристика условий, при которых хранились представленные материалы в течение двадцати пяти Галактических лет и последнего года, и названы были имена людей, которые прикасались к этим материалам.

Таким образом, доказывалось, что человек, проходивший в суде под именем Капитана, действительно находился в пиратской группировке с раннего детства, и подвергать какому-то сомнению показания свидетельницы Айрн Дювуа стало больше невозможно.

Выслушав отчёт, Вачиэл Рэчес встал.

– Иркмаан, – сказал он, – в свете вновь узнанного, я предлагаю просмотреть запись выступления Майрана в первый день суда и попробовать заново оценить то, что говорил он о Капитане.

На итэче рядом с кафедрой возникло стереоизображение Майрана в полный рост, зазвучал его голос:

«Иркмаан, Намэль Чиль говорил о Капитане как о пиратском главаре, он привёл статистические данные, не придавая им эмоциональной окраски. Я же хочу рассказать о Капитане как о человеке...»

Пока не окончилась запись, в зале стояла тишина, но едва изображение исчезло, долго сдерживаемые эмоции потребовали выхода, и в зале зазвучали голоса. Вачиэл Рэчес подождал, пока они немного стихнут, и снова встал.

– Итак, иркмаан, – сказал он, – люди, выступление которых было назначено на сегодняшний день, отказались от слова. От них и многих других свидетелей за истекшую на Удеге ночь поступили сообщения в ЦС суда с результатами их голосования. Таким образом, мы не можем пригласить на итэч практически никого. Может быть, в зале есть люди, желающие выступить, или мы будем отменять сегодняшнее заседание?

Но казалось, долгий и сложный процесс подошёл на этом к своему завершению. Факты, о которых говорилось на суде и требовавшие проверки и подтверждений, наконец, сложились у людей в чёткую картину. Итоги голосования на голографическом экране стремительно менялись. Люди, высказавшиеся раньше за Тиргму, отказывались от прежнего решения и голосовали за цивилизацию.

Пока шло активное голосование, Вачиэл Рэчес обратился к Анне:

– В ЦС суда поступило несколько вопросов, адресованных вам, иркмаан. Вы согласились бы на них ответить?

Анна поднялась на итэч.

Вачиэл Рэчес зачитал ей вопросы:

– Вы столько лет ждали своего сына и многое знали о нём. Как получилось, что вы не пришли на суд в первый же день?

Мать невесело улыбнулась:

– Так сложилось, – ответила она, – что я не следила за ходом суда. Когда Фарите рассказывала мне о человеке, которого любит, она не сказала, что он находился у пиратов с детства. Возможно, потому, что тогда я обо всём догадалась бы, а Даргол считался погибшим, и она не хотела ранить меня. Когда начался суд, по эмоциональному состоянию своих детей я чувствовала, что с ними не происходит ничего угрожающего, и этого мне было достаточно, чтобы не акцентироваться на них сильнее.

– Капитан – человек с огромным багажом поступков самого разного характера, но вас не останавливает это.

– Я не знаю, что говорилось здесь про моего сына. Но я утверждаю, что на его руках нет и не может быть крови.

– Вы утверждаете?

– Да.

Мать обернулась, и они встретились с Вачиэлом Рэчесом взглядами. Лаурк, он прекрасно понимал её и не ставил под сомнение того, что она говорила.

Тем временем события нарастали лавинообразно. Люди, выступления которых были назначены на последующие дни, стали отказываться от выступлений. Требование, всё настойчивее высказываемое ими, было единым: оправдать и признать за подсудимым право оставаться в цивилизации, и оно становилось всё более массовым.

В разгар этих событий на Удегу прилетел Володя. Он связался с ЦС суда и спросил, когда он мог бы выступить.

– Только в самое наиближайшее время, – ответил связист.

– Как, можно прямо сегодня? – растерялся Володя. Он пропустил время своего выступления и думал, что теперь ждать придётся долго.

– Если вы можете, то прямо сейчас.

Действительно, очереди на выступление не было, хоть ещё вчера ничто не указывало на такое развитие событий. Володю встретил дежурный, сразу провёл на итэч. Старший заседатель назвал его имя. Володя встал за кафедру, посмотрел в зал, не сразу найдя среди тысячи лиц Тому.

– Похоже, – заговорил он, – я подоспел в последний момент, когда и без моего голоса всё уже решено. И всё-таки позвольте мне тоже внести свой голос за Капитана. Я, как и многие из тех, кто здесь выступил, обязан Капитану жизнью, хоть и являюсь эсгебешником. Я был в числе тех, кого, пожертвовав собой, спас восемнадцатого гуррейс Капитан. Но, кроме того, за десять дней до этого он спас девушку, которую я люблю...

Увидев поднимающегося на итэч Володю, Тома и обрадовалась, и занервничала. Она не сводила с него глаз, ища неизбежных перемен. Перемена была огромной. Он словно освободился от тяжести, угнетавшей его всю жизнь, стал светлее и лучше. Ей с трудом верилось, чтобы убийство кровного врага привело к такому результату – перемена могла произойти только в худшую сторону, сделать его мрачней и злее.

Но когда он закончил свою речь, поговорить с ним и прояснить то, что так остро её беспокоило, было ещё нельзя.

Володя пожал руки Тэаду и Сергею, тепло кивнул матери, Аифаш, Томе и Аене.

– Рад, что вижу тебя, – без улыбки сказал ему Тэад, но Володя качнул головой, отказываясь шептаться в зале суда.

Для него не было зарегистрировано сегодня места в зале, он ушёл к двери.

Люди продолжали голосовать, и, поскольку желающих выступить больше не было, Вачиэл Рэчес прервал заседание до следующего дня, четырнадцатого еорис.

Едва дождавшись этого момента, Тома одной из первых поднялась со своего места и быстро пошла к выходу. Володя встретил её на середине прохода, взял за руки, и, повинуясь людскому потоку, они вышли в холл, а затем и на улицу.

– Говори же мне! – потребовала Тома, приподнявшись на цыпочки и глядя ему в лицо. – Я хочу знать!

Володя тихо рассмеялся.

– Давай отойдём куда-нибудь. Я тысячу лет тебя не видел.

Они ушли в парк и остановились у скамейки, держась за руки.

– Не буду томить тебя, – сказал Володя. – Если ты не устала, расскажу обо всём.

– Прямо здесь?

– Почему же нет?

Они присели на скамейку, по-прежнему не выпуская рук друг друга. Володя рассказывал:

– Стартовав с Земли, я полетел к Тиргме. Я знал, что туда меня не пропустят, но это было и ни к чему. По накорду я связался кое с кем из прежних сослуживцев, и мы встретились на «луне» Маллона в «воздушной» таверне. Я спросил, каким образом Вожак сбежал. Меня очень интересовало это, я ведь не понаслышке знаю, что такое охрана Тиргмы! «Он сбежал с Антлоиты, – ответили мне они. – Его доставили с тяжёлым отравлением». «С отравлением? – спросил я. – Как его угораздило?» «Да сам, скорее всего, – ответили они. – Надо полагать, он давно всё запланировал». Я спросил, успел ли он закончить лечение. «Если бы успел, то уже не ушёл бы, – ответили сослуживцы. Они рассказали, что он сбежал прямо из-под аппаратов жизнеобеспечения; пробрался на машину медикологов, которая шла на космодром. Там проник на какой-то личный корабль, дождался, пока хозяин корабля пройдёт планетарку, и напал на него. Распрощавшись с сослуживцами, я обратился сначала в ремонтную мастерскую при космодроме, где мне смонтировали одну систему, обзавестись которой мне посоветовал Капитан, потом – в КЭРР, и там мне помогли установить данные на угнанный корабль. Он оказался довольно новым и с хорошим вооружением. Словом, я пришёл к выводу, что едва ли Вожак станет менять его, тем более в самое ближайшее время. С Маллона я полетел к Заяре. Нельзя сказать, что здесь не присутствовал элемент глупого риска, поскольку мой корабль был из проката и, соответственно, не вооружён. Но взять другой мне было негде, не угонять же, уподобляясь пирату. А брать у Тэада или у экипажа было нельзя – я мог не вернуться. На подлёте, когда я убедился, что на экранах дальнего обзора мне видно планету и вылетающие корабли, я, как советовал Капитан, спрятал свой корабль и стал ждать. Обнаружить в Космосе притаившийся корабль сложно. Да что там, невозможно, если его не выдаст случайность. И меня не обнаружили, хоть я просидел там почти три недели. Выделить в шуме эфира нужные переговоры оказалось не так просто. Для этого надо, наверно, жить в Космосе. Но мне было необходимо справиться, и через некоторое время я всё-таки приспособился находить в эфире то, что меня интересовало. Я слушал переговоры пиратской планетарки, а в промежутках следил за судом. Так что я не совсем отстал от событий.

– Так ты был уверен, что найдёшь этого негодяя в его группировке? – спросила Тома, тревожно глядя Володе в лицо. Она не решалась поторопить его или спросить наперёд, нашёл ли он Вожака и чем кончилась эта встреча. И вообще, окончены ли его поиски или он улетит снова.

– Если быть объективным, то уверенности у меня быть не могло. Я где-то читал, что месть, идущая по следу, способна сокрушить на пути всё. Кажется, это правда. Я был словно в каком-то бреду, вернее, я осознавал мир чётко, но у меня не возникало мысли, что я не на верном пути. Как говорил мне Капитан, пираты отчитывались, проходя планетарку, и Вожак, реши он выйти на ограбление, тоже должен был отчитаться. Или же я увидел бы его с помощью той системы, которую порекомендовал мне Капитан. Она опознаёт корабли, даже если они без эмблемы. На корабле, который захватил негодяй, могли оказаться запасы продовольствия, и я был готов к тому, что ждать придётся долго – пока-то он проживёт то, что у него есть, и голод выгонит его на ограбление. Но он вышел первый раз меньше, чем через неделю. Он был в составе группы, и его имя прозвучало в эфире. Я уже знал, где на планете база пиратов и откуда они появляются, когда стартуют. Я пошёл за ним, но скорость моего корабля была значительно ниже, чем у пиратов, и я безнадёжно отстал. Меня нестерпимо жгла мысль о том, что этот... станет сейчас... что всё начнётся сначала, а я мечусь по Пространству и не знаю, куда он полетел. Ты знаешь, Тома, только осознав, что такое чудовище вырвалось на свободу, я вдруг понял, что остановить его важнее, чем удовлетворить мои амбиции. Я связался с СГБ и сообщил, что такой-то пират, обладающий такими-то наклонностями, вышел сейчас на охоту. И СГБ, к вящему моему удивлению, через некоторое время связалась со мной и сообщила, что указанная мною группа пиратских кораблей совершила попытку ограбления медикологического эртрула. Потом я наблюдал, как эта же группа, лишившаяся одного корабля, возвращается на Заяру. Как видно, СГБ основательно их потрепала. Не знаю и даже не хочу обдумывать, как он укреплял свои позиции на Заяре после Тиргмы, равно как и что сказали ему пираты, которых он неудачно сводил на ограбление, где они к тому же потеряли боевой корабль – а их не так чтобы много у небольшой группировки. Я ждал, вслушиваясь в эфир и не отключая системы опознания. Через несколько дней Вожак вышел с Заяры снова. Я получил сигнал системы. На этот раз он был на угнанном им с Антлоиты корабле. Он не поставил на его аклете пиратский знак, но я не сообразил тогда, почему.

Весь уйдя в воспоминания, Володя встал. Тома поднялась со скамейки вместе с ним. Они пошли рядом по аллее. Володя продолжал рассказывать:

– Дальше произошло то, чего следовало бы ожидать. Вожак ушёл от меня. То же самое произошло и ещё через несколько дней. Это заставило меня глубоко задуматься. Я должен был понять, где и как перехватить его. Если на то пошло, я уже дважды видел, как он улетает куда-то на личном корабле. На ограбления? Вполне возможно. Но... в моей голове словно складывалась мозаика. Я вдруг сопоставил, что в первый раз он пытался ограбить эртрул. А с Антлоиты ушёл, не окончив лечения. Так, может быть, он нуждается в лечении и медикаментах? Где и каким образом он мог бы заполучить необходимое? Если бы у него были «чистые» документы, он мог бы прилететь в цивилизацию и обратиться к медикологам, что гарантировало бы ему качественное лечение. Но таких документов у него не было... Они были у хозяина корабля... Но использовать их Вожак не мог... Их мог использовать сам хозяин – если остался жив. Я не знал, что с ним стало. Тиверцы не говорили мне об этом, а я не спросил. Но если предположить, что он остался жив и находится в руках Вожака, то чем может тот заставить его служить себе? Если допустить, что пират ходит на угнанном корабле не на ограбления, а, захватив с собой пленника, улетает с ним в цивилизацию и там велит ему приносить необходимое, то что заставляет пленного, вырвавшись из-под власти пирата, не кинуться в СГБ, а возвращаться? Чем держит его Вожак? Шантажом? Но слишком маловероятно, чтобы пират знал о своём нечаянном пленнике нечто компрометирующее. Хоть исключить нельзя, конечно, ничего. Но можно предположить и более простой вариант. Прежде чем отпустить пленного с корабля, негодяй нацепляет на него прибор наблюдения и мину, которую в любой момент может привести в действие, тогда пленный поневоле станет покладист. Возможно, в моих рассуждениях были ошибки, но я решил проверить эту версию. Я не так много знаю о пиратстве. Моей целью многие годы был пират, находящийся на Тиргме, а не на свободе. Всё об интересующем меня вопросе знает Капитан. Но, во-первых, он на суде. А во-вторых, это была моя война, и я сам должен был вести её.

Володя и Тома медленно шли по дорожке парка, и он смотрел себе под ноги. Тома не прерывала его.

– Итак, я стал думать, куда полетел теперь пират и где мне искать его. Планетарную Охрану какой-то цивилизованной планеты по документам пленного не пройти, потому что о нападении знает СГБ и она обратит внимание на появление этого человека. А пират, просидевший четырнадцать лет на Тиргме, поневоле должен был утратить навык вождения и едва ли сунется под огонь планетарки. Но есть «пиратские» космодромы. На Удеге и Диэлчи. И Диэлчи ближе, а не укрепившийся ещё в группировке негодяй должен бы экономить топливо. Я полетел на Диэлчи. Моя задача облегчалась тем, что в отличие от Удеги на Диэлчи всего два космодрома, принимающих пиратские корабли. Поскольку пират прилетел на корабле с «цивилизованным» знаком, я запросил Планетарную Охрану Диэлчи, зарегистрировался и спросил, не помогут ли они найти, где совершил посадку мой знакомый, прилетевший на таком-то корабле. Меня спросили о его имени, и я ответил, что едва ли он регистрировался. Я прекрасно понимал, что такое заявление насторожит эсгебешников и они возьмут меня под наблюдение, но мне было всё равно. Главное было найти его. Некоторое время планетарщик, с которым я разговаривал, хранил молчание, уточняя что-то, и затем, к моей радости и недоумению, сообщил мне место его посадки. Я нашёл его, Тома, нашёл! Мои умопостроения оказались верными! Не веря себе и едва сдерживаясь, я пошёл на посадку. Я не стал снижаться близко от его корабля. Я несколько раз преследовал его, и он мог обратить внимание на мой корабль.

Володя замолчал. Тома всё больше хмурилась по мере того, как его рассказ приближался к встрече с Вожаком. Она смотрела на него, чуть запрокинув голову, но ничего не говорила, ожидая развязки, как приговора.

Он улыбнулся, легонько сжимая её руки.

– Я не могу сказать, насколько ты мне дорога. Я правда прежний. Вернее, я лучше, чем был. Благодаря тебе, Тома. Всё время, пока я наблюдал за орбитой Заяры, я думал над тем, что ты столько раз мне говорила. Произошёл переворот. Сознание, что скоро должен родиться мой ребёнок, жило во мне, как если бы его дух был со мной рядом. Это были даже не мысли, а постоянная память о свершившимся чуде, таинстве пришествия в мир его – желанного и драгоценного, того, кто вправе ожидать от меня мудрости и защиты. И если он когда-нибудь сможет творить добро, то только если я буду таким сам. Словом, я совершил посадку, включил экраны ближнего обзора, нашёл на них пирата и стал наблюдать. Никто не подходил к кораблю, не открывались люки. Постепенно я начинал думать, что пирата нет на борту. Приближалась ночь – время, когда пираты должны были вернуться на свои корабли и либо не покидать их до самого рассвета, либо стартовать. В последних сумерках к кораблю Вожака подошёл некто – мне показалось, лул, невысокая фигура, но покоренастее, чем полагалось бы лулу. Люки открылись, посетителя впустили. Я ждал всю ночь, благо, ночи на Диэлчи короткие. С началом рабочего дня посетитель вышел, и тогда я рассмотрел, что это был не лул, а подросток. Мальчик-землянин лет пятнадцати. Подросток! У этого отморозка в руках был подросток! Если я в этот же момент не вызвал к его кораблю КЭРР, то только потому, что мальчик ушёл. Не выключая экранов, я выскочил в люк и, стараясь держаться под прикрытием кораблей, бросился за мальчиком. Он зашёл в здание космопорта и направился к выходу в город. Мальчик не был пиратом, и выход в город ему не воспрещался. Здесь я мог уже не таиться, так как никакие экраны корабля не давали возможности пирату просматривать здание. Я нагнал мальчика и остановил его. Я был в форме, и, увидев эсгебешника, он испугался – дёрнулся назад, и лицо стало серым, но он не издал ни звука, и я вдруг понял, что пират прослушивает его. Я смотрел на мальчика, он – на меня, и мы молчали. У мальчика задрожали губы, он покачал головой. Я сказал, думая, как бы пират раньше времени не узнал меня: «Вам плохо, иркмаан? Я медиколог». Мальчик вцепился в мою руку. «Немного, иркмаан. Я плоховато перенёс посадку». А сам смотрел на меня с такой верой в чудо, во всесилие СГБ, которая могла узнать, в какую беду он попал. Я вложил в его руку электронную записную книжку. «Вы позволите вам помочь? Это диагностик. Приложите к запястью». Я надеялся, если за ним нет видеонаблюдения, то он напишет мне, что с ним случилось. Он в нерешительности повертел в руке прибор и вернул его мне. Сказал отчаянно: «Нет-нет, мне не нужна помощь!» Но он стоял с эсгебешником, и это подсказало мне, что видеонаблюдения за ним нет. «А где ваши медикаменты? – спросил мальчик. – Не могли бы вы пойти со мной на корабль? Моя сестра серьёзно больна!» Если бы я понял, Тома, что там, на корабле, у этого выродка, действительно оставалась девочка, я бросился бы в КЭРР. Никакие амбиции не стоят того, чтобы рисковать ради них жизнью ребёнка. Но я решил, что слова о сестре – это только повод привести на корабль медиколога. А мальчик служит пирату потому, что тот заминировал его и угрожает его жизни в случае неповиновения. Как я узнал позднее, этот мальчик с десятилетней сестрой прилетел на Антлоиту к своей больной матери. Пират захватил их, но они пообещали, что покончат с собой, если он их тронет. А они были нужны Вожаку. Но вырваться из-под его власти не могли.

Володя помолчал, вспоминая.

– Итак, – заговорил он, – мальчик подтвердил мои догадки: пират болен и заставляет его приносить медикаменты и искать медиколога. Надо полагать, мальчик не преуспел в этом, потому что должен был лгать, и этой науке его не учили. И ещё один вывод я сделал из разговора с мальчиком. Пират не стал вызывать медикологов к себе на корабль. Медицинская помощь на «пиратских» космодромах оказывается только экстренная. Всех пострадавших отправляют под контролем СГБ в госпиталь, что, разумеется, не устраивало Вожака. В то время как медиколога, которого привёл бы его пленный, он намеревался похитить. По счастью, мальчик не знал об этом. Иначе его положение стало бы совсем безнадёжным. С одной стороны его сестрёнка-заложница, с другой – жизнь и свобода медиколога, которого он сам заманил бы в ловушку. Я хотел встречи с Вожаком один на один, без свидетелей. Я сказал: «Подождите меня здесь. Я схожу за кейсом и предупрежу, что буду на вызове». Он остался, а я выскочил из здания на космодром. Снова держась под прикрытием кораблей, я вышел к тому, на котором засел пират. Встал, стараясь слиться с опорой. Он наверняка сидел у экранов обзора, и я рисковал спугнуть его. Я ждал и не сомневался, что Великий Космос мне поможет. Между мной и кораблём Вожака проехал заправщик. Я бросился едва не под колёса и, прикрытый на несколько мгновений его корпусом, ещё в один прыжок оказался у трапа, взбежал к люку. Капитан дал мне один прибор, и я немного научился с ним обращаться, пока сидел у Заяры. Этим прибором я в доли секунды отпер люк. В переходнике приостановился и приготовил бластер. Пират стоял у пульта ко мне спиной. Надо полагать, он не поверил себе, когда люки открылись без его команды. Он обернулся. Он узнал меня, шарахнулся назад и налетел на пульт. Не знаю, что было у меня на лице. Но он испугался. Восемнадцать лет прошло! А он не сильно переменился. На Тиргме нет причин стариться. Всё моё детство я помнил это лицо и ненавидел его. Гибель моего отца, каждый стон моей матери – всё встало в этот миг так чётко, словно происходило в эту самую минуту, и я снова был семилетним, забившимся под кресла и сжимающим подобранный бластер. Этот бластер он сам вложил в мою руку.

У Володи пресёкся голос. Некоторое время он шёл молча, невидящими глазами глядя себе под ноги. Тома не прерывала его молчания.

– Я поднял бластер на уровень его лба, – заговорил Володя снова. – «Один выстрел, – сказал я, – и всё кончится. Для тебя уже не наступит ни стыда, ни раскаяния». Он не пытался что-то сказать, я видел, что у него отнялся язык. Много лет, представляя себе, как найду его, как встану перед ним, я придумывал и оттачивал слова, которые скажу ему, чтобы он понял, чтобы его пробрало до мозга костей. Но теперь я не находил ничего, что передало бы ему, кто я и расплату за что ему принёс. Говорить о том, что он исковеркал мою жизнь? Зачем? Он и сам знал это. Он отморозок, но не дурак. Напомнить, что он сделал с моими отцом и матерью? Но я был уверен, что, увидев меня, он и сам вспомнил об этом. Не сводя с него бластера, я стал приближаться. Его зрачки замерли на чёрном отверстии ствола, и вокруг губ проступила синева. Он, причинивший столько страданий и смертей, боялся умереть. И я вдруг рассмеялся. Убить его? За убийство расплачивается семь поколений. Нет. Я не хотел передать моему ребёнку такого проклятия – искупать преступления своего отца. В конце концов, главное было сделано. Я нашёл его. Осталось его задержать. Поскольку мы находились на «пиратском» космодроме, он был здесь неприкосновенен! Я достал из кармана обычный земной прибор-отпугиватель. Вожак проследил за моей рукой, но снова поднял загипнотизированный взгляд к бластеру. «Только дёрнись, тварь, – сказал я, – и ты труп». Он поверил. Он, кажется, сразу уяснил себе, что я нашёл его не для того, чтобы отпустить. Когда-то у нас были разные весовые категории, теперь мы сравнялись. Он был по-прежнему в хорошей форме, но я вырос и тоже кое-чему научился. Я прижал бластер к его животу и другой рукой прицепил отпугиватель ему за шиворот. «Это мина, – сказал я. – Только попытайся снять или сделать шаг не в ту сторону – и она снесёт тебе голову». Я кивнул ему на распахнутый люк: «Выходи». Он оглянулся на дверь в каюту и пошёл. Я спрятал бластер и двинулся следом. Мы пересекли космодром, вошли в здание космопорта и остановились у стойки дежурного. «Этот человек – пират, – сказал я. – Он хочет выйти в город. Ему нужно посетить ближайший госпиталь, а я – эсгебешник и согласен сопроводить его, если вы оформите на меня сопровождение». Я предъявил свои документы. Пирата спросили, правда ли то, что я сказал. Я приподнял руку и поиграл брелоком. Пират понял меня именно так, как я хотел. Он решил, что это прибор, приводящий в действие мину, и всё подтвердил. Нас оформили. Некоторое время мы шли по улицам в неопределённом направлении. «Ну, – спросил он наконец, – и куда мы идём?» «Куда хочешь, – ответил я почти весело. Меня пробивала нервная дрожь. – Есть пожелания?» Он промолчал. Я стал неприкрыто издеваться над ним. Я провоцировал его, и он прекрасно понимал это. Он скрипел зубами и сдерживался. Время шло, мы ходили по городу кругами. Наконец он не выдержал: «Долго мы будем ещё так ходить?» Я пожал плечами: «Не знаю. Зависит от тебя». «Ты просто глумишься надо мной! Пользуешься своей безнаказанностью!» «Ну что ты! – засмеялся я. – Куда мне до тебя!» «Ты не станешь убивать меня здесь, – всё-таки дёрнулся он. – Такого убийства не скроешь!» «Я пытался убить тебя ещё на Тиргме, на глазах всего Тивера. Где уж мне решиться оторвать тебе голову здесь!» – насмешливо сказал я. И мы ходили снова. Я не опускался до пиратского уровня, но язвил его как мог, не стесняясь и выбирая замечания, которые трудно снести молча. Он накалялся всё больше, постепенно начал огрызаться и, наконец, бросился в драку. Я этого и добивался. Мне было теперь не семь лет. Тиверцев готовят почти как линкоровцев. Я мог в несколько движений уложить его себе под ноги, но мне надо было, чтобы факт нападения пиратом на сопровождающего был зафиксирован со спутника Планетарной Охраны, откуда велось за ним наблюдение. Он попытался отобрать у меня бластер, я не дал. Совсем потеряв голову, он попробовал задушить меня. Только тогда я схватил его за руки. Когда подоспели кэрровцы, я держал его на земле... За мной следили с момента, как я проходил Планетарную Охрану. Узнав об этом, я не удивился. Я мог догадаться. Просто не задумался. Мгновение кэрровцы созерцали представшую им картину. «Иркмаан, – сказал я хрипло. Глупо, но что-то случилось у меня с голосом. – Этот человек – пират, недавно сбежавший с Тиргмы». Кэрровцы не спросили меня, кто я. Они успели навести обо мне справки и знали, кажется, весь мой послужной список. Вожака подняли на ноги. Я снял с него свой прибор-отпугиватель и показал ему. Он захрипел, поняв, что я купил его – и довольно дёшево. А когда его повели, я не удержался от напутствия, хоть оно, возможно, было уже лишним: «Вот теперь мы с тобой квиты. Отправляйся на свою Тиргму и больше не вздумай высунуться оттуда. Во второй раз это тебе не удастся»...

Прерывая Володю, Тома бросилась ему на шею. Она тяжело всхлипнула несколько раз и справилась со слезами.

– Так ты не убил его? Не убил? Господи!

Володя обнял её и посмотрел вокруг. Объятия в общественных местах не приветствовались. Но никого не было рядом.

– Ты не знаешь, как мне было тяжело, – прошептала Тома. – Я так боялась того, каким ты вернёшься! Сломалось бы что-то такое...

Володя чувствовал это. Он бережно обнимал её, и прошло много времени, прежде чем они смогли разнять объятия.

– Так ты свободен теперь? – спросила Тома. – Свободен? Ты не станешь больше носить этот камень?

– Его больше нет. Есть ты. И ещё... Ты знаешь, кто у нас будет?

– Да, – сказала Тома. – Знаю. – И улыбнулась: – А кого ты хочешь?

– Того, кто у нас будет.

– И всё-таки? – настаивала Тома.

– Дочь, – прямо сказал он. – Похожую на тебя. Но сын...

Тома рассмеялась:

– Будет дочь. – И прибавила всё-таки, не совсем отпустив ещё то, что так тогда её задело: – Я сказала бы сразу, но ты не спросил.

– Прости, – сказал Володя серьёзно. – Я был не в себе. Но главное я услышал.

– Это хорошо, – так же серьёзно сказала Тома. – Так продолжай! Чем всё закончилось?

Володя пожал плечами.

– Да в общем, это всё. Через несколько часов Вожака забрали мои бывшие сослуживцы. Кэрровцы долго брали у меня показания. Они не могли понять, почему я всю жизнь охотился на него, а, встретившись, не убил. Брат и сестра рассказывали обо всём пережитом. Им предложили переправить их корабль на Землю, а им самим помочь добраться с Диэлчи на Антлоиту, они хотели повидаться с матерью. Но они отказались. Оба они учились в Космической Школе, и то, что случилось с ними, внушило им ненависть к пиратству, но не страх перед Космосом. Наконец, я распрощался с кэрровцами и вернулся на свой корабль, где по-прежнему работали забытые мной экраны. Я стартовал и полетел на Удегу. Мне следовало поторопиться. Но по пути я не слушал трансляции. Я был счастлив, Тома. Ты же понимаешь? Я освободился!

Разговаривая, они вернулись ко Дворцу Совета Галактики. Володя обратился к дежурному:

– Нам надо встретиться с Капитаном. Я брал у него одну вещь и должен вернуть.

– Что это за вещь? – спросил дежурный и пояснил: – Это мера предосторожности, иркмаан. Капитан занимал такое положение, что имеет смысл опасаться покушений.

Володя достал гуллус, но не отдал его дежурному для проверки. Тома увидела его колебания.

– Иркмаан, пригласите Майрана, – сказала она. – Он подтвердит, что мы не враги.

Через несколько минут вышел Майран. Обрадовался, увидев их.

– Идёмте наверх, – сказал он. И, когда они отошли на несколько шагов от дежурного, прибавил: – У Капитана Анна, но они оба будут рады вам.

Володя взглянул на него с некоторым удивлением, и Майран понял, в чём дело.

– Ты не в курсе последних событий?

– Возможно.

Майран посмотрел на Тому.

– Нет, – сказала она. – Я не рассказывала. Мы о другом говорили.

– А что случилось-то? – спросил Володя. – Почему мама у Капитана?

– Потому что Капитан – её сын, её Дарми, – сказала Тома.

У Володи сбился шаг. Он нахмурился.

– Ну да, – пробормотал он, – они похожи с Тэадом, но на основании этого?..

– Не только этого, – сказал Майран. – Подожди, сейчас расспросишь Анну. Она ещё не совсем пришла в себя. Да и не только она... Ну, а как твоя экспедиция?

– Отлично, – рассеянно ответил Володя

– Нашёл, кого искал?

– Да-да, конечно.

...Анна собиралась уходить.

– Володя! – сказала она. Сжала ему руки, всмотрелась в лицо, проникая в душу, но, как всегда, ничего не выпытывая. – Тебя не было долго.

– Я улетал, – ответил он, не вдаваясь в подробности – сейчас было для них не время. Он взглянул на непроницаемого Капитана, посмотрел на мать. – Мне Майран и Тома сейчас сказали... Это правда? Капитан – ваш...

– Мой сын, да! – сказала мать.

Володя снова взглянул на Капитана. Тот смотрел на него внимательно.

Володя обнял мать.

– Я растерян, – прямо сказал он, – и не найдусь со словами. Но это то, чего вы так ждали, и я поздравляю вас. Нет, – прибавил он, – это слишком много и неожиданно...

Мать улыбнулась.

– У нас всех ещё будет время, чтобы привыкнуть.

Володя подошёл к Капитану. Он не то чтобы робел перед ним, но человек этот явился из каких-то слишком других сфер, и было странно говорить с ним об обычных земных вещах.

Он посмотрел Капитану в глаза, подал руку.

– Здравствуй, брат.

Капитан пожал его руку.

Володя отдал гуллус:

– Спасибо!

Даргол молча взял, встретившись взглядом с Майраном. Они ни разу не обсуждали этого, но Даргол увидел, что Майран понимает: гуллус в сочетании с бесшлемовым скафандром гарантировал Володе возможность вырваться из любого плена, и Даргол дал его, чтобы сохранить своей матери её приёмного сына.

– Так мы не будем задерживать вас, – сказал Володя. – Мы приходили только отдать прибор. Майран, я как-то растерялся и не поблагодарил за помощь тебя. Спасибо!

Майран покачал головой.

– Мой вклад в твои поиски оказался нулевым.

– Это как посмотреть. Ну, увидимся.

– Подождите, – сказала мать. – Идёмте вместе.

Она обернулась к старшему сыну. Он молча смотрел на неё. Мать улыбнулась ему и ушла с Володей и Томой.

Но едва они закрыли за собой дверь, Володя остановился. Как ни коротко было прощание Капитана с матерью, оно успело насторожить его.

– Вы идите, – сказал он Томе и матери. – Я догоню через две минуты.

Он вернулся.

– Майран, мне бы переговорить с Капитаном один на один.

Ни о чём не спросив, Майран вышел.

Володя подошёл к Дарголу, с интересом ждавшему, что будет.

– Капитан, – сказал Володя. – Я вырос у Анны приёмным, вы знаете. Это почти то же, что предстоит сейчас вам – осваиваться в новой семье. Не повторяйте моей ошибки.

– Какой?

– Я до дикости боялся, что она устанет от меня, начнёт мной тяготиться, и я не позволил ей меня усыновить. А теперь я понимаю, насколько счастливее был бы, если бы не придумывал глупостей. Доверьтесь ей. Она не тот человек, который способен предать.

– Это я знаю, – негромко сказал Даргол.

– Вы сейчас с ней прощались, как я когда-то.

– Да? И в чём сходство?

– Я так же старался всеми силами не показать, как люблю её. Не ей. Себе. Я бы просто не пережил, если бы один раз увидел у неё на лице утомление от того, что я рядом. Но она не отказывается от тех, кого любит.

– Так ты был ненужным там, где жил?

– Ненужным? – усмехнулся Володя. – Вечным проклятием. Мне целый год – и потом ещё много лет – объясняли, что я зря не умер вместе с отцом и матерью. Я был, конечно, виноват сам. Надо было не скрывать этого, а рассказать хоть одной душе. Но я не мог тогда разговаривать с людьми.

– И она приняла тебя?

– Да. Дикого и на всю душу искалеченного. А вас она ждала. Не отталкивайте её.

Даргол не ответил. Володя оказался во многом прав.

Мать не навязывалась Дарголу. Увидевшись с ним ненадолго после заседаний, она уходила, и он был благодарен ей за это. Он не умел выражать своё чувство к матери, не мог говорить с ней, не смел расспрашивать. Мать чувствовала его скованность и не торопила событий. Мечта и цель половины её жизни свершилась, и она была счастлива. Даргол видел это, но приговор ещё не был объявлен.

Майран был по-прежнему рядом, но они говорили мало. Он не вызывал Даргола на обсуждение последних событий и смотрел как обычно – спокойно и прямо.


Во всех СМИ в этот день было дано сообщение, что судебный процесс по делу Капитана подходит к концу. Это было сделано для того, чтобы ещё не проголосовавшие жители Галактики могли успеть отдать свой голос до вынесения приговора.

Даргол ждал решения. Он видел, что происходило в Информационном Центре суда, где отмечались результаты голосования и доступ куда был открыт ему круглые сутки. Он ждал. Наступал вечер. Чтобы не нервировать Даргола, Майран ушёл в свою комнату. Но через некоторое время вернулся. Даргол сидел в их общей комнате. Безделье тяготило его, и Майран знал это.

– Может быть, давайте сходим куда-нибудь? – предложил он.

Даргол поднял голову:

– Не сегодня.

А завтра всё может быть перечёркнуто... – напомнил ему ехидный голос.

Впрочем, нет. Даргол знал, что кривит душой. Он видел, к чему идёт голосование, и в его душе спёкся комок эмоций и чувств, который он не мог сейчас разбирать.

Майран остановился у окна. Даргол подошёл и встал с ним рядом.

– Что с тобой сегодня? – спросил он.

Майран, и правда словно немного рассеянный, встряхнулся.

– Ничего. Так.

– Ну, а всё-таки?

– Сегодня тринадцатое июля. День гибели Бойны, – сказал Майран и перевёл разговор: – А что вы?

– Я? – чуть усмехнулся Даргол. – Я словно оказался в скалах, за спиной стена, а перед ногами пропасть. Знаешь, так бывает во сне. Стоит только предположить что-то – и оно тут же материализуется. Можно пройти сквозь стену, лететь, увидеть что угодно... Так сейчас в моей жизни – предположи, и оно обретёт форму. И только от состояния нервов зависит, будет это чудовище или чудо.

– Но вы готовы поверить в чудо?

Даргол помедлил.

– Да, – сказал он.

Майран взглянул ему в лицо.

– Но вас мучит что-то.

– Воспоминание. Их много всколыхнулось сейчас.

Даргол умолк было, но сказал всё-таки:

– Зачем я не дал ему застрелиться? Почему линкоровцы тянули со штурмом? Почему дали моему отцу умереть, ведь на линкорах прекрасно оснащённые медикологические каюты!

Майран кивнул.

– Возможно, мы узнаем это утром.


На следующий день Вачиэл Рэчес пригласил на итэч землянина по имени Раиф Сафар, в 12 546 году (2375 г. по вр. Земли) возглавившего линкор «Горизонт». Стоя за кафедрой, линкоровец рассказывал:

– Я хорошо помню операцию, во время которой погиб Джон Лоден. Пиратские посты вокруг крейсера не были выставлены. Мы подошли незамеченными, заняли подстыкованный к главному люку корабль. Только тогда пираты на крейсере поняли, что происходит, и заперли люки. Мы встали у переходника в полной готовности. Мы были уверены, что пиратам некуда деться. В то время не было био-исков, и прощупать хотя бы ближние к бортам помещения крейсера мы не могли. Разведка на захваченном корабле производилась боем. Были, конечно, такие мало применяемые теперь приборы как «летающие маячки», но проникнуть в запертые помещения они не могли, и пираты легко уходили от их наблюдения. Но пиратов у главного люка, где был участок действий «Горизонта», не оказалось, а для того, чтобы обыскать весь крейсер, наших сил было недостаточно. Мы задержали штурм, ждали подмоги. Пираты вполне могли оказаться в засаде, и в этом случае, ворвись мы на крейсер, мы оказались бы перед ними как на ладони – хуже, чем пираты, врывающиеся на пассажирский лайнер, потому что там хотя бы тесно, а здесь огромное открытое пространство, а загнанные в ловушку пираты бьются насмерть. Но Джон бросился вперёд. Он был командир, и мы не могли остановить его. Перед тем боем он был взбудоражен, словно ждал чего-то, нервничал, отмалчивался. Обычно он был осторожен – от него зависел весь экипаж. А тут! Всё произошло быстро. На площадке у главного люка стояли двое пиратов. Они отстали от остальных – так мы потом решили. Прозвучало несколько восклицаний, два выстрела, звук падения двух тел – один у самого люка. Мы забросили несколько дымовых шашек, чтобы создать нашему командиру, если он остался жив, прикрытие и он мог бы вернуться на корабль; дали длинный луч, чтобы отогнать пиратов от люка. Двое из нас пробрались на крейсер, чтобы найти тело командира и втащить его обратно на линкор, пока не рассеялась завеса. И тем временем мы стали свидетелями разговора... Что говорил один голос, слышно было плохо. Второй голос был неустойчивый – словно его обладатель боролся со слезами. Речь шла о каком-то тайнике. Мы были больше заняты тем, что с нашим командиром, чем этим разговором. Но потом неустойчивый голос стал твёрдым, и мы чётко разобрали слова клятвы. Подобную клятву мог произнести только подросток, и голос был молодым, но никто из нас не догадался включить запись.

Даргол молчал. Он мог бы повторить ту клятву дословно – он не стыдился ни её, ни тех своих слёз – первых за неизвестно сколько времени и последних.

– Это были слова отчаяния. Клятва произносилась над телом отца. Юноша говорил: «Я не хотел возглавлять Терцию, но если так надо, так будет. Но, даже придя к власти, я клянусь не быть таким, каким был ты. Я не буду убивать, потому что жизнь – это единственное, что по-настоящему ценно...»

Даргол закрыл глаза и снова промолчал.

Раиф Сафар говорил:

– Подошло подкрепление, и мы ворвались на крейсер. Но оказать помощь Джону Лодену было уже нельзя – с момента смерти прошло слишком много времени.

Он рассказал о том, как линкоровцы искали на крейсере пиратов, о том, что пульт оказался разбит и это не позволило просмотреть помещения крейсера, а осмотр такого крупного корабля занял много времени, и когда был закончен, пираты ушли уже далеко.

– Как выяснилось позже, они угнали дамблер – небольшой патрульный корабль, прибортованный к одному из дальних люков, и выбросили за борт экипаж. Как они там уместились – не понятно, но ушли все. Позднее, когда мы обсуждали произошедшее, то именно на основании этого и пришли к выводу, что пиратов вывел явно кто-то более опытный, чем произносивший клятву мальчик.

Раиф Сафар закончил свой рассказ и обернулся к Капитану. Он ничего не прибавил и ушёл с итэча.

Со своего места поднялся Вачиэл Рэчес.

– Иркмаан, – заговорил он, – за время суда проголосовали полтора триллиона человек. Это большая часть совершеннолетнего населения Галактики. С точными цифрами каждый желающий может ознакомиться на экране в зале суда, в СМИ или в Общем Информатории Галактики. Голосование окончено.

Он помолчал, последний раз просматривая поступившие на стол заседателей результаты голосования, и, справившись с волнением, продолжил:

– Итак, иркмаан, абсолютное большинство проголосовавших высказались за пребывание Капитана в цивилизации. На основании данного голосования объявляется решение Суда Галактики. Человек, проходивший по делу под именем Капитана, признаётся полностью оправданным и восстановленным во всех правах. Решение суда вступает в силу с момента оглашения приговора.

Мать заплакала, прижав к губам платок, и, быстро пройдя между рядами кресел, пошла к итэчу. Майран тронул Даргола за руку.

– Идёмте, Капитан.

Даргол молчал. Он привычно обернулся к двери, через которую на протяжении нескольких недель выходил на итэч и уходил с него, но Майран покачал головой и взглядом указал на ступеньки, ведущие в зал.

– Ваша мать... – сказал он тихо.

Прилагая все силы, чтобы не показать своих чувств, Даргол спустился с итэча, и мать крепко обняла его, прижалась лицом к его груди. Он по-прежнему молчал. Он не мог сейчас говорить.

Майран подошёл к столу заседателей, тихо переговорил с ними. Даргол не услышал его. К нему подошли Аена и Сергей, Аифаш и Тэад, Тома, Володя и Нэдис, стали наперебой поздравлять его. Он молча пожал их руки, благодаря за поддержку.

Люди в зале поднимались со своих мест, и, взглянув на их лица, он не без удивления увидел на них облегчение и радость. Он ещё не доверял этим людям и не смог поверить, что они вполне искренне рады справедливому приговору. Рады за него.


Через несколько часов Даргол получил документы. Это было удостоверение личности и разрешение на выход в Космос. Он открыл звёздно-синие корочки, с трудом сдерживаясь, как от боли, покачал головой.

– «Даргол Лоден»... – прошептал он. – Мог ли я подумать... – и пояснил Майрану: – В госпитале на Антлоите, когда я был там под именем Тэада, все обращались ко мне «иркмаан Лоден». Мог ли я подумать, что это моё настоящее имя и так станут обращаться ко мне на полном основании!

Они вышли из здания УДГ. Даргол осмотрелся по сторонам, стараясь свыкнуться с мыслью, что теперь он может здесь находиться, не ожидая ничьих нападок и обвинений.

– Ну что, куда вы сейчас? – спросил Майран.

Даргол вдруг широко улыбнулся:

– Может быть, нам пора перейти на «ты»?


Вечером этого же дня Анна и Даргол улетели на Землю. Анну всё ещё дожидался корабль из проката, зарегистрированный на её имя. Майран не полетел с ними – у него накопились дела на Удеге. Он давно не был в Гепарде, да и курсантам не терпелось встретиться со своим инструктором.

Он проводил Даргола и Анну на космодром.

– Завтра день рождения Тэада, – сказала мать. – Прилетай к нам, Майран!

Майран покачал головой, отказываясь от приглашения.

– Я прилечу, как только разберусь с делами.

...Он брёл наугад, рассеянно глядя то себе под ноги, то по сторонам, ни на чём не останавливаясь взглядом и почти ничего не замечая.

Возможно, его чувства сейчас были подобны тому, что испытывает отец, вырастивший сына и теперь отпустивший его в самостоятельную жизнь. Это была и боль расставания, и радость, и гордость, и тайная печаль.

Борьба на суде вышла тяжёлой. Но они победили. Даргол обрёл свою Родину, свою семью и своё имя.