Встреча выпускников, эпилог

Встреча выпускников

В Семёновку приехал Валентин. Тот самый Валёк, за которого юная Валя собиралась когда-то замуж.
— И зачем он приехал? — спросила она у Риммы, соцработницы.
Та мыла полы, шаркая шваброй, разогнулась, убрала прядь волос с лица:
— Известно зачем. Могилки проведать и пойти на эту... тьфу, опять забыла, как называется.
— Встречу выпускников?
— Да, на встречу.
В этом году исполнялось сорок пять лет, как Валя закончила школу. Кому-то из бывших одноклассников пришла в голову счастливая идея встретиться в родном селе, вот и Валентин приехал вчера из Москвы.
При мысли о нём ёкнуло Валино сердце. Каким стал бывший её возлюбленный? Наверняка всё такой же красавец, хоть и постаревший.
— А ты пойдёшь? — спросила Римма.
— Ещё чего! — отмахнулась Валя. — Делать мне там нечего.
— А ты всё-таки подумай... Люди в такую даль едут, а ты рядышком и не хочешь. Чего фордыбачишься?
Валя молчала, теребя янтарную нитку бус. На самом деле ей хотелось пойти, но...
Невозможно показаться на глаза Валентину такой больной и старой. Она взглянула в висевшее на стене зеркало, поймала своё отражение…
 Старушка. Маленькая, сухонькая, с седыми волосами, собранными в хвостик. Нет, и думать тут нечего.
***
Валя возилась в огороде, поливала из шланга помидоры, как вдруг услышала, что забрехал пёс. Кто-то пришёл. Чужой, судя по остервенелому лаю. Она вытерла грязные руки и пошла открывать, чуть подволакивая ногу.
У калитки стоял человек, рядом сверкала на солнце большая машина. Валя вгляделась и ахнула:
— Валёк...
Не Валёк — Валентин. Не юноша — седина благородная, но такой же высокий и красивый, как раньше.
Он узнал её, Валентина по глазам поняла, что узнал. Бешено заколотилось сердце, и ноги ослабели.
— Ну... здравствуй, Валечка... Пустишь?
— Здравствуй... — насилу ответила та. — Заходи.
Последний раз Валентин был в этом доме много лет назад, когда вернулся из Армии и, не успев поговорить с родителями, посидеть за праздничным столом, полетел к Вале на крылья любви. А она его прогнала. С горя парень подался в Москву (отслуживших принимали по лимиту, давали жильё), закончил школу милиции, женился. Дети, внуки — как у всех. Дослужился до полковника, вышел в отставку.
Сели. Повисла неловкая пауза.
— Ну как ты, Валя, поживаешь? Сколько лет мы с тобой не виделись? — решился Валентин.
— Давно не виделись, что говорить. Хорошо поживаю, не жалуюсь.
Валентин пристально посмотрел и пришёл к обратному выводу.
— А я на встречу выпускников приехал. Почти весь наш класс собрался. Решил за тобой завернуть, чтобы пешком не идти.
— Что ты, я не пойду. Я и не хотела! — испугалась Валя.
— Почему не хочешь?
Она покачала головой. Разве объяснишь?
— Ну ладно, как скажешь. — Валентин откинулся на спинку стула, расстегнул верхнюю пуговку рубашки. — Я тогда тоже не пойду.
Валя растерялась:
— Ну зачем так?.. Ты в такую даль ехал...
— Нет, Валюша, либо вместе идём, либо вместе не идём.
Она растерянно моргала: Валентин не оставил ей выбора. И полковник понял, что это момент решающий, пересел поближе и чуть приобнял Валентину. Они долго смотрели друг на друга, у обоих увлажнились глаза.
— Не хочу я идти. Зачем я там… такая старая, некрасивая.
— Для меня ты была и есть самой красивой, — сказал Валентин. — Пойдём, Валюша, мне будет приятно.
Она мягко отстранилась:
— Да я не готова, не собиралась ведь...
— Иди причепурься, переоденься, а я здесь подожду.
— Хорошо, уговорил.
Хорошо, что волосы утром помыла, как чувствовала. Валя открыла шкаф, выбрала свою самое красивое платье, причесалась, надела серьги кольцами, подкрасила губы.
— Я готова. — Вышла, взглянула на Валентина и смущённо отвела глаза.
— Ты самая красивая, — серьёзно, без улыбки сказал полковник. — Ты у меня самая красивая.
Они вышли из дома, Валентин взял засмущавшуюся Валю под руку.
— Прошу в машину!
***
— Тёть, ты не жалеешь, что не вышла замуж за Валентина? — спросила я, разглядывая фотографии с того вечера выпускников.
Та задумалась, подбирая слова:
— Нет, Алёнка, не жалею. У него своя судьба, у меня своя. Кусочек счастья и на мою долю выпал, хоть и маленький.
Я поняла, что Валя говорит о Володе.
— Ну, рассказывай, как вечер прошёл.
— Ой, хорошо! — повеселела тётя. — С Вальком на машине к клубу приехали. Там столы накрыты... чего только нет! Человек тридцать было нас, выпускников. Валентин рядом со мной сидел, никуда от себя не отпускал. Он ведь птица важная — полковник! Всё хорошо у него сложилось: квартиру там в Москве получил, женился, детки пошли... А теперь и внуки есть. Лида Сысоева врач, Пашка Кирсанов — бизнесмен, а ведь таким хулиганом был... И попели, и поплясали... Все говорят о себе, а мне и сказать нечего. "Как ты, Валя? Как жила, что делала?" А что я делала? В Семёновке живу всю жизнь, профессии нет... Как заболела, так все планы рухнули. Но тут подруга моя, Ирина, сказала: "Да ведь Валя-то у нас волшебница, скольким людям помогла! Иконы украли, помните? Так их Валечка нашла. А мальчишки провалились в копанку? Тоже Валя. У куркуля Алёшки жену мёртвую отыскала, он её уморил..."
Лицо тёти осветилось улыбкой.
— Многое вспоминать стали. Ко мне ведь даже из Москвы приезжали, знаешь? — похвалилась она и продолжила: — Потом поехали на речку, шашлыки жарили. Я ведь люблю их очень... В церковь ходили, многие ведь не видели её отреставрированную.
До утра гуляли... Потом Валентин меня до дома довёз, у калитки постояли, как тогда, когда женихом и невестой были. До свидания, Валечка, говорит, очень рад, что тебя увидел, очень давно хотел. Ну, попрощались мы, даже всплакнули, и он уехал.
— Может, увидитесь ещё, — сказала я.
— Нет, Алёнка, не увидимся, — покачала головой Валя. — Это последний раз был. Умру — сообщи ему, он телефон оставил.
— Ну хватит, хватит! Рано тебе о смерти думать, молодая ещё — живи!
— Да хотелось бы ещё пожить... Не серчаешь, что звоню тебе часто?
— Нет, что ты. Звони.
— Одни вы у меня с Танюшкой остались, больше никого нет.
Погостив недолго, я собралась домой. Тётя вышла проводить. Стояла у ворот, маленькая и худенькая, как девочка. Сердце кольнула жалость.
— Пока! Я позвоню!

Эпилог

Телефон надоедливо звонил и звонил, отвлекал от работы. Я мельком взглянула на экран: так и есть, Валечка. Тётя в последнее время одолевала звонками. С тех пор, как она освоила мобильник, я совсем лишилась покоя. Для тёти не существовало ни дня, ни ночи, в любое время суток она могла позвонить, долго и подробно рассказывать, чем она обедала, что Римка, соцработница, видно, хочет ее уморить: носит несвежие продукты из магазина. Просит дом ей завещать, а не знает, что дом ей без надобности — до Пасхи не доживет. Валя это видела во сне, но Римке не сказала: пусть порадуется жизни напоследок.
На мои протесты Валентина не обращала внимания и повторяла: «Тетка у тебя одна, а работу новую можно найти».
Я вздыхала и покорно выслушивала ее причитания. Характер у нее стал совсем невыносимый, но я знала, что меня она любит и скучает. А звонки от одиночества, болезней и недостатка внимания.
Все ее близкие люди ушли раньше нее: Володя, единственный и любимый мужчина, подруга Инга, умершая несколько лет назад. Хоть её дочери Нина и Соня иногда навещали Валентину, но разве эти визиты могли заменить общение с живой эмоциональной Ингой?
Постоянной жилеткой теперь стала я.  Тётя звонила среди ночи и спрашивала:
— Не помнишь, куда я свои таблетки положила от головы? Не помнишь? Наверное, я тебе и не говорила. Ну спи, сама найду.
Я много раз предлагала тете переехать ко мне, уж был не против. Комната сына пустовал с того самого момента, как он вместе с женой и дочкой уехали в другой город вслед за директором компании. Но Валентина упрямо отказывалась, твердя, что дома ей лучше.
И вот опять звонок, совсем не вовремя. Я медлила, но на том конце были настойчивы. Вздохнула и сняла трубку:
— Алло.
— Алёна Николаевна, это соседка Валентины, Шура. Приезжайте срочно. Валя умирает.
Через два часа я уже мчалась на своём «логане» в Семёновку.
В голове крутилось только одно: как умирает? Почему? Она совсем еще не старая, шестьдесят четыре года — это не возраст, этого не может быть. Тетя, наверное, просто соскучилась и попросила соседку нагнать на меня страху, чтобы я точно приехала.
Понемногу я успокоилась: наверное, так оно и есть. Заехала по дороге в магазин, купила гостинцев. Всё, что Валентина любила: курочку-гриль, крупный черный виноград, кукурузные палочки. Тетя обожала палочки и хлопья и, как ребенок, радовалась, если в пачках были сюрпризы для детей.
В село я приехала во второй половине дня. Ничего не изменилось с прошлого года. Тот же сломанный сучок на берёзе у соседей напротив, так же лениво брешет кобель на мою машину у соседей слева.
Но моё сердце уже бьётся с волнением, как всегда, когда с дороги открывается вид на старинную Никольскую церковь. Это волнение не оставляет меня до самого дома. Наше, родовое, родное… Как же я соскучилась!
Дружок не встретил лаем, конура была пуста. Ах, да… Валя ведь рассказывала, что пёс задушился зимой на цепи.
Крылечко скрипнуло под ногой, я вошла в дом.
Тётя лежала на кровати. Боже, как же она исхудала! Глаза были закрыты. Валентина спала.
С кухоньки выглянула соседка:
— Ой, Аленушка, а мы тебя сегодня и не ждали.
Валя открыла глаза. Слабая улыбка тронула ее лицо.
— Успела, приехала, моя хорошая…
— Конечно, приехала. Ты чего это придумала помирать? Кто тебе разрешал? Я вкусняшек накупила. Хватит притворяться, давай я тебя покормлю!
— Да не ест она ничего какой день. Только воду пьёт, — подала голос Шурка.
Но тетя оживилась:
— Чего привезла? Курицу купила?
— Купила, купила, — улыбнулась я. — Сейчас кормить тебя буду, тебе силы нужны в дорогу. Отсюда вместе поедем, я тебя заберу.
Валечка засмеялась своим совсем молодым смехом.
— Увезешь к себе?
— Конечно. У меня и кровать мягкая, и телевизор большой. Дам пульт — будешь лежать, сто сорок каналов щелкать, как барыня.
Я порезала на кусочки куриную грудку, отрезала свежего хлебушка. Кормила тетю с рук как ребенка. Она послушно ела, пила сок. Потом попросила грушу.
Шура удивлялась:
— Ты глянь-ка, ест. А я в неё ни кусочка впихнуть не могла.
— Иди домой, Шур, мы сами.
Соседка ушла. А я села рядом с Валентиной, взяла ее за руку. Рука была невесомой и почти прозрачной.
— Ну ты чего меня так напугала, а? Я летела к тебе дороги не разбирая… Придумала помирать… Я тебя откормлю, ты у меня к следующей весне поправишься, задница будет толще, чем у Шурки.
Я что еще бодрое говорила, а Валентина слабо сжимала мою руку и смотрела, смотрела на меня так, как будто хотела навсегда запомнить. Ее светло-голубые глаза смотрели прямо в душу.
Вдруг она сказала тихо:
— Ну хватит, я устала, поспать хочу. А ты возьми шкатулку, перебери там. Всё, что понравится — оставь себе, будешь меня вспоминать. Остальное раздай или выкини. Мне оно без надобности.
— Хорошо, спи.
На буфете стояла деревянная шкатулка, я подошла и открыла её. Внутри были все Валины ценности: бусы, кулоны, брошки — бижутерия по большей части. Я смотрела на них, вспоминая, как в детстве мы с сестрой подрались из-за янтарных бус, младшая Таня тоже хотела их померить и порвала. Бусы лежали в уголке шкатулки, слабо светились прозрачные камешки. Когда-то Володя починил их для своей любимой.
Тут же были золотые цыганские серьги кольцами, мне они всегда нравились — в тётю пошла, обожаю такие украшения.
Не удержалась, примерила серёжки. Подошла к зеркалу, тряхнула головой — серьги тяжело качнулись.
— Валечка, посмотри, хороша я?
В ответ ни звука. Глаза тети были закрыты, легкая улыбка застыла на губах.
***
…На отпевание в церковь пришло много народу. Мы с сестрой этого совсем не ожидали. Прощаясь на кладбище, люди говорили добрые слова, простые, но от души. Как многим она, оказывается, помогла! А мне всегда ее дар казался шуткой, чем-то несерьезным. Кем же она была? Ведьмой или волшебницей? Зачем он ей был передан, этот дар? Принес ли он ей радость?
Ответа на это не было.
Я подошла попрощаться. Наклонилась и поцеловала в лоб. Правой рукой незаметно положила под покрывало небольшой узелок с бусами. Никто не увидел.
Гроб опустили в могилу, застучали комья сухой глины по крышке. Я бросила в могилу горсть рыжеватой от глины земли: спи спокойно, бусы уйдут с тобой. Мне не нужен твой дар. Я простая женщина, и мне не под силу то, что ты пронесла по жизни.
И я знаю, что поступила правильно.