Мишка-ящик

Мишку Воловича у нас величали «ящиком». Отчего ящик? Так, он же похож на чемодан. А причем тут чемодан? Мишка его носил постоянно на занятия. А на фига это ему было нужно? Да, секретчиком он был во взводе. А им – бедолагам – приказом предписано носить секретные чемоданы с секретными тетрадками на все секретные занятия взвода. Порядок такой в армии. Занятий, где нам рассказывали разные военные тайны, было много. Вот и приходилось ему быть почти всегда при чемодане. Отсюда, и «Мишка-ящик». Все логично и просто, не правда ли?
Волович приехал в училище издалека – с Дальнего Востока. Но, это для нас издалека, а для Японии – близко, рукой подать. Вероятно, кто-то из узкоглазых и протянул кому-то из Мишкиной родни «дружескую руку», и не только ее. Мишка был невысокого роста, кривоног и обликом напоминал аборигена Страны восходящего солнца. Его «Издалека» отложило отпечаток на все пять лет учебы. Не поверите, но он никак не мог адаптироваться к местному времени. После отбоя дальневосточник каждую ночь до трех-четырех часов шарахался по казарме между ленинской комнатой и бытовкой: читал книги или занимался какой-нибудь ерундой. Утром с большим трудом просыпался по команде «Подъем». Компенсировал свой ночной недосып просто – на всех занятиях дрых до обеда, уткнувшись башкой в тот самый секретный чемодан, с которым его сроднило желание стать ракетчиком. Чемодан выполнял еще одну важную функцию – защищал спящего Мишку от преподавательских очей. Если соню в ходе лекции все же вычисляли и дергали, то Мишка, приоткрыв глаза и, не поднимая головы, уточнял у соседей суть происходящего. Уяснив, откликался на призыв зоркого педагога, принимая строевую стойку. А дальше – ответы по ходу «вальса».
Поначалу за ночные бдения его начали подозревать в нехороших мыслях и действиях, тем более, что у курсачей то и дело пропадали деньги. Организованная ночная слежка с достоверностью доказала, что наши подозрения относительно Мишкиной заинтересованности в чужой наличности были беспочвенны. Он оказался замечательным, веселым парнем, хорошим спортсменом, неоднократно защищавшим честь курса в боксе и не только.
Как-то на втором курсе Мишка в плановом порядке заступил в наряд по столовой. Ходить «на кухню» было делом, не всеми любимым. С одной стороны там можно было хорошо и, главное, вкусно пожрать, например, жареной картошки с мясом – крайне редкое блюдо для наших желудков. А кто это не любит? С другой – там нужно было много пахать. А кто это любит? Поэтому, те, кто больше других страдал от постоянного недоедания, шли на пищеблок с охоткой, остальные – как на Голгофу.
В столовой для приложения сил лиц суточного наряда имелось много разных рабочих мест. Были «лакомые» – в хлеборезке. Остальным же больше соответствовал термин «отстойное». Пожалуй, самое нелюбимое – моечный цех. Технический прогресс частично дошел и до него: там стоял агрегат для автоматической мойки посуды. Но, почему-то, он почти никогда не фунциклировал. Поэтому, исходя из числа питавшихся (тысяча едоков) наряду приходилось мыть вручную за сутки около четырех тысяч тарелок, не считая бачков, ложек, вилок, кружек. Дежурным назначался старшекурсник, который лично распределял дневальных по рабочим местам. Здесь, как фишка ляжет: или к хлебу с маслом, или к помоям.
Для «Мишки-ящика» в этот раз она легла неудачно. Наряд выдался на редкость пахотным. Наломавшись до глубокой ночи (а человек он был ответственный, ни от чего не отлынивал), у него не осталось сил даже чтобы насытиться «изысками», традиционно приготавливаемыми для всего наряда сменой поваров. Как рассказывал потом сам «герой», ночью одна мысль сверлила его череп – добраться до кровати и поспать. Бредя мимо хлеборезки в сторону спального места в казарме, Мишка ощутил аромат свежайшего хлеба и, не удержавшись от жевательного инстинкта, зашел на запах. В хлеборезке никого не было, лишь аппетитные «кирпичики» были заряжены в аппарат для порционной нарезки. Нож «гильотины» находился в вертикальном положении. Оставалось лишь подтолкнуть буханку под резак и заполучить свежую и ароматно пахнущую горбушку. Что и было сделано указательным пальцем правой руки. Ночь и усталость ослабили внимание. «Что-то прожужжало», по словам «ящика», и пол пальца как не бывало.
В шоковом состоянии жертва собственной невнимательности «вылетела» из хлеборезки, промчавшись как метеор мимо дремавшего в зале дежурного по столовой – курсанта четвертого курса. Тот, проводив удивленным взглядом Мишку, увидел на полу капли крови. Они мгновенно уничтожили остатки его дремоты, и дежурный бросился по их следам ровно в противоположном направлении от «спринтера». На полу хлеборезки лежала половина Мишкиного пальца. Схватив его, он бросился в погоню за основной частью тела. Надо сказать, что дежурный, был разрядником по бегу, но догнать «беспалого» так и не сумел.
В то же время в санчасти дежурила практикантка из местного медицинского училища. Будущие медицинские светила охотно шли в наш медпункт на практику, так как это был реальный шанс выйти замуж за будущего генерала. Очередная кандидатка в жены спокойно сидела в помещении медпункта и при свете настольной лампы читала любовный роман. Внезапно дверь резко распахнулась, в комнату ворвался курсант и сунул ей под нос окровавленную руку с отсеченной фалангой. Барышня глянула на обрубок и упала в обморок. В тот же момент в комнату вбежал дежурный по столовой с недостающей частью Мишкиного тела. Старшекурсник, быстро сориентировавшись, стал приводить девчонку в чувство. Удалось. Та открыла глаза. Увидев в них мысль, реаниматор разжал ладонь и показал ей половину пальца. Проговорить ничего не успел, так как бедняга вновь отключилась.
На этот раз в чувство ее приводить не стали. Дежурный и пострадавший терпеливо ожидали, пока она сама не придет в себя. «Ящик» тихо постанывал, придерживая здоровой рукой «раненую», замотанную в окровавленный платок: сам оказал себе первую помощь. Дежурный кумекал, что ему будет за недосмотр на служебном месте. Вскоре практиканка оклемалась, и старшекурсник спросил ее:
- Пришить сможешь?
Та, немного успокоившись, объяснила, что пальцы пришивать их еще не учили, но она может попробовать зашить рану. На эту тему в медучилище уже были занятия. Мишка мотнул башкой – мол, согласен. Барышня дала обезболивающее – спирта в мензурке. «Ящик» принял без закуси, сказав отважно:
- Шей.
Получив добро от «раненого бойца», «хирургиня» скомандовала ему:
- Ложись.
Миша стал пытать ее, зачем, мол, ложиться, если он и так может  держать палец в нужном положении, уже и не так больно. Барышня настаивала. Пришлось лечь на операционный стол. В общем, зашила, на всякий случай забинтовала не только кисть, но и почти всю руку, на посошок налила еще чуть-чуть спирта, и больной пошёл в казарму спать. Часть отрезанного тела он, завернув бережно в тряпку, взял с собой. Дежурный разрешил ему в столовую утром не возвращаться.
На следующий день командир взвода капитан Пастухов, увидев Воловича в казарме, спросил, почему тот не в наряде и что с рукой? «Ящик» с горечью ответил:
- Отрезало.
- Где? – спросил Пастухов. На это Миша достал из брюк остатки пальца с засохшей кровью и сказал:
- Вот. – Он почему-то подумал, что офицер спросил его о месте нахождения отрезанной части, а не о том, где это случилось. После выяснения всех вопросов, интересовавших взводного, потерпевший с тревогой спросил у Пастухова:
- Товарищ капитан, меня теперь отчислят из училища?
- Почему, Волович? – удивился капитан.
- Ну, стрелять-то я не смогу? – пояснил Мишка.
- Ни хрена тебя не отчислят, – уверил его взводный,– Будешь гранаты метать!
- А, палец? – уже спокойно спросил ободренный «ящик»?
-  Палец, похорони, – проговорил мудрый воспитатель.
В этот же день после ужина около санчасти группа товарищей во главе с «героем драмы» похоронила палец. Ритуал исполнили с воинскими почестями. После отбоя обмыли утрату.
Прошло более двадцати лет и в родной бурсе отмечали очередную годовщину – 80-ти летие училища. Однокашники, приехавшие на торжество, нашли время, чтобы навестить могилу с Мишкиным пальцем. Вспоминали и много смеялись над прошлыми проделками молодых повес.