Когда дураки смеются

Большую часть детства я провёл в России. Мы жили в Подмосковном Подольске, где я ходил в школу от 3-его класса до 10-го, выпускного. В классе нашем учились в основном дети из рабочих семей, и за всё время ни разу не помню, чтобы меня оскорбляли за мою национальную фамилию и смуглую внешность. Два или три раза меня, правда, собирались поколотить, но не за национальность, а за то, что новенький (в третьем классе) и за то, что учился лучше прочих за исключением отличника еврея Виталия Вайсберга (но тот уже был «свой», прописавшийся). Кроме того, я сдружился со скромным и тихим мальчиком Валерой Пушковым, мы увлекались чтением приключенческих и фантастических романов, нам с другими однокласниками казалось скучно, что, видимо, воспринималось как гордость, заносчивость. Но побить меня не удалось: я пережидал в школьном коридоре, ожидая пока шпана на улице не рассосётся, искренне недоумевая, отчего у одноклассников зачесались на меня руки: ведь, несмотря что был хорошист, я всем, кто просил, давал списывать выполненные домашние задания и контрольные. Я ждал пока не приходила мама, встревоженная моим долгим отсутствием, и разгоняла гоп компанию.
В семидесятые годы стало ясно, что объявленное правительством мирное соревнование между социализмом и капитализмом оборачивается провалом социализма по всем статьям. Все новое и интересное шло с Запада: моды и музыка, несмотря на запреты, не говоря уже о таких науках, как кибернетика, генетика и прочие. Мы с моим другов Валерой, когда я заявлялся к нему в гости, частенько обсуждали политические темы. Получалось куда ни кинь – везде у нас провал: и в промышленности, и в науке, и в сельском хозяйстве (стали покупать зерно у своего противника – США), даже шариковые ручки, которыми мы стали писать, вместо чернильных, пришли оттуда. Оставалось лишь два сугубо наших достижения вопреки общему отставанию, которые казались чудом: это первый полёт человека в космос и отсутствие в стране, включавшей в себя множество народов, национализма. Вот это, второе, казалось несокрушимым достижением. Почему-то рост технического прогресса в нашем сознании связывался с прогрессом гуманитарным. Технический прогресс, как нам казалось, неизбежно подтягивал и культурный уровень народов, а разве может разумный человек судить о другом не по личным качествам, а всего лишь по национальности?
Кажется в это время, когда я учился в 5-ом классе, под Новый Год к нам приехала из Луганска моя армянская тётушка Сирануш. Она была старшей сестрой отца, я увидел её впервые, и на меня дохнуло чем-то старо-давним, чужим: смуглая, седовласая, аккуратная она говорила по-русски с акцентом и была одета в чёрное платье с ажурными оборками. В тот вечер она сидела рядом с наряженной мною и мамой новогодней ёлкой, рассматривая украшения. На одной из ветвей была прикреплёна фигурка мальчика в шароварах и чалме.
Тётушка нехорошо прищурилась, рассматривая игрушку:
– Эт-то что, турок? – спросила она.
– А что такое? – спросила мама, чистокровная украинка.
– Они много армян убили и мы должны отомстить! – произнесла тётушка, как нечто само собой разумеющиеся, а был поТрясён, ведь сейчас совсем другое время, люди в космос летают и не настолЬко глупы, чтобы убивать из-за национальности! Голос тётушки, казалось, был голосом мрачного прошлого, с которым навсегда покончено. И нынешнее поколение турок не виновно в преступлениях не ими совершЁнными. Всё это я высказал тётушке, но она упрямо повторила: мы должны отомстить, за каждого армянина одного турка!… если бы они тогда армян не убивали, нас было бы уже сорок миллиОнов!
А я тётушку обсмеял: – Это как же, – спрашивал я, – выходит из института, скажем, студент турок, а тут его хватают и бьют за то, что он никогда не совершал и не совершит? – Картина казалась мне настолько абсурдной, что я от души хохотал, а тётушка, ничего не говоря, лишь изучающе смоТрела на меня чёрными, как антрацит глазами.
Говоря по правде, я армянином быть не хотел, и русским быть не хотел, я хотел быть американцем (или, на худой конец, мексиканцем), ковбоем, вроде тех, которых видел в фильме «Великолепная семёрка», едва ли не две недели сводившем с ума всех пацанов ПодОльска, за билетами на который у касс выстраивались неимоверные очереди.