Ласковая, ласковая кошка

     Утро. Бегу по Конногвардейскому бульвару, боюсь опоздать: уж больно строгий у нас начальник — из бывших военных. Я работаю неподалёку, на улице Любви. Как нет такой улицы? Ах, ну конечно, вы её не можете знать, ведь это улица Моей Любви…


     Когда я неслась по липовой аллее этого бульвара, который тогда ещё назывался Бульвар Профсоюзов (оч-чень романтично!), я успевала помечтать о том, что когда-нибудь наступит время и я пройду по ней неспешно, любуясь ежедневно, ежечасно меняющейся картиной её преображения: вот гигантские липы стоят, одетые в меховые снежные шапки; вот ветки покрылись мириадами искрящихся драгоценных бриллиантов измороси, переливающейся на утреннем солнце — эта красота очень недолговечна: сейчас солнышко пригреет и ветки без сожаления утратят свой бесценный убор. А вот мои липочки все принарядились, навесили на уши серёжки, тоже хотят, чтобы их заметили. И наконец, липкая липовая листва: красота! Но это ещё не та красота, которая сводит с ума: ещё не пришла осень со своей, только ей из всех времён года позволительной палитрой, со своими аттракционами падающей, порхающей, плывущей, играющей в догонялки листвы. Ей нравится кружиться, и на землю, под ноги случайных прохожих не хочется, вот она и радостно летит в небо, подхваченная порывом ветра, которому так вольно в наших морских краях.


     И бульвар, и всё в округе — один из моих любимейших уголков города. Стоишь на ступенях Манежа и перед тобой и красота, и история, и душевное смятение, испытываемое от этого вида: глубокая, незаживающая рана на колонне Исаакиевского собора, тихий уют Сашкиного садика, в котором ранней весной стоит усыпанное лепестками абрикосовое дерево…

 
     Сам Конногвардейский манеж был на ремонте целую вечность, и меня уже глодали сомнения, успею ли я увидеть его отреставрированным. И вот, наконец, он открылся и, особенно в первые годы его функционирования как выставочного зала, был чрезвычайно популярен, как принято было говорить, у ленинградцев и гостей нашего города. Вспомните хотя бы огромный ажиотаж и многолюдные, многочасовые очереди на Глазунова.


     Сегодня здесь опять проходит ежегодная весенняя выставка работ ленинградских художников, которую мы решили посмотреть с моим вековым, верным другом. Видимся мы теперь редко, поэтому очень рады встрече.


     Должна сказать, что я вообще не люблю «манежность», предпочитая его огромности и бесконечности уютные, маленькие залы, где есть картины, скульптуры, мебель, портьеры, аксессуары, жизнь…
   

     Обычно первые полчаса ты активно, с радостью, вдохновенно бросаешься обозревать, вглядываться, вчитываться в представленные объекты, но потом как-то резко чувствуешь перенапряжение и возникает ощущение перенасыщения.
И тут я, можно сказать, сама себя спасла. Как всегда      в подобных случаях, я услышала зов и неожиданно увидела в зеркале себя. Не узнать себя я, понятное дело, не могла. Но как художник Штерн (думаю, что художница) смог так точно меня изобразить, не видя никогда в жизни?


     На картине "Ласковая, ласковая кошка" я стояла, слегка изогнувшись, в проёме открытого окна и в свою очередь рассматривала зрителей. Вернее, я их не рассматривала, а, демонстрируя себя, хотела уловить их ожидаемую восторженную реакцию. Дело было вечером, и фоном служили наши многоквартирные дома напротив, залитые огнями мягкого света.
Справедливо считая,  что  раз  я  на  ней  изображена,  то картина должна быть моей, я стала думать над осуществлением задуманного — для такого шага, как приобретение,я тогда ещё не созрела. Попросила друга сфотографировать её, не догадываясь, что за этим последует. У него, к счастью, был с собой фотоаппарат, скорее всего, ещё плёночный. Он несколько раз щёлкнул, и я на том успокоилась.



     Мы досмотрели выставку, потом в награду себе за подробный, тщательный и к концу весьма мучительный осмотр спустились в полуподвальное помещение гардероба и буфета, и туалета — всё в одном, как говорится, флаконе. Поболтав и выпив по чашке паршивенького кофе, мы вышли на свободу. На прощание он наговорил мне массу приятных слов, пообещав «вот ужо» сделать фотографии на цветном ксероксе в формате А4.


     Потом мы не виделись несколько лет, он тяжело болел. Но огромным усилием воли себя переборол и продолжал жить. Так или иначе, фотографиями я завладела только в новом тысячелетии, когда он, наконец, пришёл ко мне на новую квартиру. Мы хорошо посидели, всё вспомнили. Правда,уходя, он с горечью признался, что пропало либидо.


     Принесённые им сокровища (три цветные фотографии) я надёжно упрятала и стала думать о следующих шагах в направлении реализации уже как бы вырисовывавшегося задуманного: я хотела копию картины. Но пока дальше смутного желания дело не шло…


     Теперь должны появиться новые персонажи моего повествования.


     Раньше моя дочь почти ежегодно ездила на Украину в гости к своей подруге, моей одногодке (!), исключительно талантливой женщине, которая умела и любила делать абсолютно всё. Среди прочего, она ещё и рисовала. Легко догадаться, каков был мой следующий шаг. Правильно: я отправила эти фото с дочкой и сделала заказ на картину. Всё вышло как нельзя лучше, и в следующий раз дочка привезла аккуратно запакованный рулон. Слава богу, на границе всё обошлось.

 
     Теперь предстояло найти для картины достойную раму. Для багетной мастерской это пара пустяков: за цену, несколько превышающую ту,  которую  мне  пришлось  заплатить за копирование картины, мы подобрали именно то, что мне, портретной, было нужно.


     Завтра картина будет готова, можно забирать. Я в приподнятом настроении, предвкушая радостное событие. И вдруг совершенно неожиданно раздаётся телефонный звонок: мой выставочный спутник. Я потрясена совпадением и решаю сделать сюрприз: приглашаю завтра вечером в гости. С мыслью, что он, может, мне и картину повесит. Назавтра я приготовила лёгкий праздничный ужин, перед этим получив заказ и вся пребывающая в счастье — вот, мол, какой «проект» я осуществила! Мы договорились о времени, которое, как  обычно, в ожидании тянется очень долго. Так оно тянулось до бесконечности: он не пришёл и не позвонил.
В недоумении и обиде прошла пара лет. Картина висит у меня в изголовье, всем очень нравится и все действительно находят сходство.


     Однажды я не выдержала, позвонив ему первый и, как оказалось, последний раз в жизни. Ответил незнакомый женский голос. Из очень краткого разговора я поняла, что его не стало. Похоже, что в тот самый вечер…


     P. S. Если ещё остались вопросы, то поясню, что изображённая на картине ласковая кошка - это я. По крайней мере, такой я себя вижу...