Вагон из прошлых лет. Картины воспоминаний. Гл. 33

Смерть отца и новый поворот судьбы

В начале июня (7 июня) 1974 г. умер мой отец. Кроме душевной болезни, развившейся некоторое время спустя после возвращения с Великой Отечественной войны, у него было и много других хворей: почти полная потеря слуха в результате фронтовой контузии, сердечная недостаточность, астма, развивался туберкулез, который усугублялся тем, что он был отчаянный курильщик. Я думаю, кроме того, в периоды прояснения сознания  он испытывал так же глубокое внутреннее отчаяние и депрессию от потери любимой работы, прежнего статуса, которые ускоряли разрушение организма. Из городской больницы его некоторое время спустя перевели в загородную клинику, из-за развивавшегося туберкулеза. В первый раз, когда я приехал туда, в местечко Бирлюки, Ногинского района Московской обл., он был еще жив. Добираться было довольно трудно. От станции нужно было идти далеко пешком. Больница находилось на территории бывшего монастыря. В палате обширной, но полупустой были каменные стены со сводами, едва оштукатуренные. На кровати с посеревшим, похудевшим лицом лежал отец… . Я пробыл с ним несколько часов и где-то ближе к вечеру уехал в Москву, не ведая, что вижу его в последний раз. Когда я приехал в следующий раз, не помню на следующий день или через несколько дней, койка отца уже была пуста, и на ней лежал свернутый матрац.

                Памяти отца

                Тот монастырь с высокой колокольней
                Над тихою излучиной речной,
                Где в каменных стенах глухой больницы
                Так горько умирал отец,
                Становится уже воспоминаньем.

                Вокруг была цветения пора.
                Сирень в местах окрестных бушевала
                И лес был полон света и тепла.

                И лишь отец не знал о пламенном цветенье,
                И сердце обреченно угасало,
                И восковело тело,
                И пот, теперь я знаю, смертный,
                Мешался с древнею прохладою больницы…   

                На следующий день дорогой той же
                Я шел через высокий, светлый лес.
                Опять кипела жизнь в зеленом мире,
                Но мне казалась дорога скорбною аллеей,
                Последнею дорогою отца.

                И вот, уже предчувствуя несчастье,
                Я постучался в двери той больницы,
                Вошел в палату.
                Кровать – на ней вчера лежал отец –
                Была пуста…

                Уже под вечер я вышел из ворот больницы
                И зашагал навстречу лесу.
                Река змеилась под обрывом,
                Склонялось к лесу солнце.
                Мост, перейдя, я оглянулся
                В последний раз на старый монастырь
                С высокой колокольней –
                Последнее прибежище отца.

                Летела в небо белокаменная башня.
                Она царила, как обелиск,
                Над ближним лесом,
                Над  дальними полями,
                Над сельскою забытою рекой.
                Она хранила память об отце,
                О вечности явившей нас Вселенной…
               
                ***            

Мать пережила отца на 16 лет. Она умерла от онкологии в июле 1990 года. Умирала она в больнице. Я успел вызвать из Харькова старшего брата, и он успел приехать. Помню, как мы стояли с братом по обе стороны кровати, на которой лежала мать и вдруг она протянула из-под одеяла руки к нам, схватила каждого из нас за руку и, еле-еле, видимо из последних сил, очень слабо, пожала их. Наверное, она хотела сказать, что мы это самое дорогое, что у нее было в жизни, и то самое ценное, что она оставляет после себя. А может, завещала нам поддерживать друг друга и не забывать о ней. На следующий день она умерла. Я, иногда невольно ловлю себя на мысли, что может быть даже хорошо, что она не дожила до развала страны и наступивших после этого диких лет, когда все ее сбережения, завещанные нам с братом, сгорели, и на пенсию можно было умереть с голоду, а не то, чтобы лечиться от тяжелой болезни.
Позднее появились вот такие строки, связанные с памятью о матери, и с моими когда-то пешими походами на Востряковское кладбище (на Юго-Западе), где лежат мои родители, и до которых теперь гораздо труднее и дольше по времени добраться, чем раньше.

  Дорога к кладбищу

Майский, божественный день,               
Ясный, хрустальный, просторный.       
Цвет набирает сирень.               
И углубляются корни.               

В рощах поют соловьи.               
И беззаботен, как птицы,               
Я о восторгах любви               
Снова слагаю страницы.      
               
Морщит поверхность пруда               
Рябь, гонимая ветром… .               
Я отправляюсь с утра               
За материнским советом.               

Пересекаю ручей               
И прохожу по аллее,               
Там, где пока что ничей               
Лес молодой зеленеет.         

Майских деревьев балет,
Зелени нежной обуза
Освобожденьем от лет
И от житейского груза.

Словно паришь на весу… 
И ожиданье волнует
В майском пьянящем лесу
Сладостью поцелуя.

Снова, как в детстве, войти
В солнечный мир бытия…
А завершеньем пути
Кладбища тишина.


Хотелось бы еще в завершение добавить, что в квартире у меня, в одной из комнат как бы всегда присутствуют со мной два портрета моих родителей.

           Два портрета

Два портрета в комнате моей:
Отец и мать.
Отец в шинели без затей,
Когда ушел он воевать.

Лицо войной опалено.
За ним дымится даль.
И шлейф войны, не как в кино,
И от пожарищ гарь.

Мать молода, смешливая, блестят
«Цыганские» ее глаза.
И зубы, будто жемчуга.
Еще не вышла за…   

И смуглость на лице  ее,               
И будто ничего не жаль.
И было счастье до войны.
После войны печаль.

Вот такое вот грустное лирическое отступление памяти моих родителей.               

                ***

Но надо было жить дальше. В апреле 1976 года в моей жизни появился, наконец, свет в конце тоннеля: у меня появилась возможность перевестись из архива в только что созданный при Главархиве СССР Всероссийский научно исследовательский институт  (ВНИИДАД). В эти годы, после выхода постановлений о развитии науки в СССР, страна переживала буквально бум создания различных научных учреждений. Каждое уважающее себя ведомство спешило обзавестись собственным научно – исследовательским институтом или, научным центром. Не осталось в стороне и архивное ведомство. Как раз в то время это только что образованное научное учреждение, находившееся еще в стадии формирования, не имело своего здания и временно располагалось, на мою удачу в помещении ЦГА РСФСР, т.е. того самого архива на Бережках, где я работал. И я, узнав о базировании у нас этого института, решил попытать счастья. Это оказалось для меня не таким легким делом, хотя, казалось бы, я уже был и кандидатом наук и имел опыт работы в архиве. В нескольких исследовательских отделах мне отказали под разными благовидными предлогами. Наконец, интерес ко мне выразил начальник отдела Планирования НИР ВНИИДАД, чисто организационного по своим функциям. Надо сказать, что начальником этого влиятельного отдела, был очень, волевой, заслуженный человек, канд. военных наук, бывший полковник танковых войск, П.А. Гр-ов, пользовавшийся авторитетом у директора института, который смог к моему счастью, довести дело моего зачисления в институт до логического конца. Очень меня поддерживала и его заместитель, к.и.н. Мария Кор-вина, очень приятная женщина, которая все время убеждала его в том, что я необходимый сотрудник для отдела. Однако, по-видимому, при моем приеме возникли какие-то сложности, возможно, из-за моей беспартийности, или по каким-то другим причинам. Об этом можно судить, хотя бы по тому, что в процессе собеседования со мной в кабинете директора, в присутствии начальника отдела, его заместителя и еще некоторых лиц, меня попросили на некоторое время выйти из кабинета, и у директора еще длительное время шел какой-то разговор. Наконец мне объявили, что меня принимают. Я воспрянул духом. В институте платили за ученую степень почти в полном объеме, и ставки оклада были гораздо больше, чем в архиве. Меня приняли старшим научным сотрудником и я, как остепененный, превращался в довольно высоко оплачиваемого сотрудника. Я мог теперь, что было немаловажно для моего душевного равновесия и самолюбия, гораздо лучше обеспечить семью. Тем более, что росла маленькая дочка и нужно было еще платить за кооперативную квартиру. Да и статус научного работника Всесоюзного научно - исследовательского института в советское время был весьма высок. К тому же, я как кандидат наук, мог иметь и библиотечные дни, хотя в организационном отделе я на первых порах  имел лишь один такой день, что тоже было немаловажно для меня, так как я хотел понемногу двигаться дальше и в разработке своей диссертационной научной тематики. В общем, передо мной открывались определенные перспективы и я воспрянул духом, уже не чувствуя себя таким бесправным и ущемленным человеком, как ранее.
Все это не могло не отразиться на душевном моем состоянии и настроении, и, конечно, на палитре моих стихов. Она стала светлее. В стихах появились
жизнеутверждающие мотивы. 

                Триумф Весны               

                Весна земные форточки открыла
                И сквозняком продула города,
                Кипеньем ливней парки освежила
                Чтоб солнечная хлынула орда.

                И как нашествие, что Рим заполонило
                После столетий дряблости и зла,
                Победоносной армией счастливой
                Наутро в этот мир Душа вошла.

                Ей города без боя покорялись,
                Навстречу людом праздничным спеша.
                И радостно свобода улыбалась      
                И в каждом сердце вспыхнула душа.