Так начиналась война...

       1 – германский посол в Москве Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург (1875 – 1944)
       2 – нарком иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов (1890 – 1986)
       3 – начальник Генерального штаба Красной Армии Георгий Константинович Жуков (1896 – 1974)
       4 – руководитель СССР Иосиф Виссарионович Сталин (1879 – 1953)
       5 – нарком обороны Семён Константинович Тимошенко (1895 – 1970)
       6 – генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия (1899 – 1953)
       7 – член Оргбюро ЦК ВКП(б), один из организаторов массовых репрессий в РККА Лев 3ахарович Мехлис (1889 – 1953)
       8 – член Оргбюро ЦК ВКП(б), курировавший ряд важнейших отраслей оборонной промышленности, Георгий Максимилианович Маленков (1902 – 1988)
       9 – юрист, один из организаторов и активных участников сталинских репрессий Андрей Януарьевич Вышинский (1883 –1954)
     10 – председатель комитета продовольственно-вещевого снабжения Красной Армии Анастас Иванович Микоян (1895 – 1978)
     11 – нарком путей сообщения Лазарь Моисеевич Каганович (1893 – 1991)
     12 – маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов (1881 – 1969), при котором РККА была перевооружена современным оружием и оснащена технически новыми моделями танков, самолётов, артиллерийских орудий, но и принимавший активное участие в репрессиях против командного состава РККА как нарком обороны (до Тимошенко)

                ...Восемьдесят лет назад началась Великая Отечественная война...

     На рассвете 22 июня 1941 года тысячи орудий германского вермахта обрушили тонны смертоносного металла на позиции Красной Армии. Армады вражеских бомбардировщиков нанесли удары по городам Прибалтики, Белоруссии, Украины и Молдавии. На наших аэродромах около 800 самолетов в первые же часы были превращены в груду металлолома. По всему фронту – от Балтики до Карпат лавиной двинулись танки и автомашины, сотни тысяч натренированных, упоённых одержанными ранее победами солдат вермахта. Лишь через два часа после начала военных действий германский посол в Москве Шуленбург, в последующем – участник заговора 20 июля 1941 года против Адольфа Гитлера, за что был казнён через повешение, вручил наркому иностранных дел СССР Молотову ноту германского правительства, сказав при этом, что начавшаяся война – это безумие. В ноте утверждалось, будто война со стороны Германии носит превентивный характер и преследует цель предотвратить «агрессивные замыслы» СССР и «спасти от смертельной опасности большевизма мировую цивилизацию».

     Действительные цели фашистской Германии раскрываются в материалах Нюрнбергского процесса, в многочисленных сборниках документов, в том числе изданных в СССР, в научных исследованиях. Есть ли нужда повторять известное? Есть. Потому что сегодня, акцентируя внимание на малоизвестных страницах войны, оставляют порой в тени главное, существенное, определяющее. Но, не осознав всей опасности, исходившей от врага, мы не можем понять и подлинного значения народного подвига в годы войны, подлинного значения Победы.

                ЧТО НАМ ГРОЗИЛО?

     Отнюдь не превентивный характер носило германское нападение, оно было результатом долговременной политики и тщательно готовилось. Обратимся к документам.

     Из программы Национал-социалистской рабочей партии Германии (НСДАП), принятой 24 февраля 1920 года в Мюнхене: «3. Мы требуем пространства и земли (колоний) для пропитания нашего народа и расселения избытка нашего населения...»

     А вот комментарии нацистских идеологов. Альфред Эрнст Розенберг (1892 – 1946), приговором Нюрнбергского трибунала объявленный одним из главных военных преступников и казнённый: «Противоречит всякому естественному порядку, что 36 миллионов французов располагают большим пространством, чем 68 миллионов немцев; что на одного русского в 20 раз приходится больше земли, чем на одного немца». Готфрид Федер (1883 – 1941), экономический теоретик нацистской партии, советник её руководства: «Всякий национал-социалист – антисемит»; «Права и интересы немцев ставятся выше других народов».

     Таким образом, борьба за передел мира, шовинизм, расизм были изначально заложены в идеологию национал-социализма. В 1924 году Адольф Гитлер (1889 – 1945), основоположник национал-социализма, писал в «Майн кампф»: «...Если мы сегодня говорим о новых землях и территориях в Европе, мы можем думать в первую очередь о России и подчинённых ей пограничных государствах».

     Подписав с СССР договор о ненападении, нацистские заправилы и не думали о его соблюдении, а стали готовиться к нападению на СССР. 18 декабря 1940 года Гитлер утвердил директиву № 21 – план «Барбаросса». Германский историк В. Гёрлиц так комментирует его основные положения: «Всякое действительно политическое ведение войны сознательно избегалось, русский народ должен был быть не освобожден от большевизма, а угнетён как колониальный народ. Даже украинский национализм не обладал в его (Гитлера) глазах правом на жизнь. Бесчеловечно жестокие приказы предусматривали уничтожение большевистских комиссаров в Красной Армии и большевистской интеллигенции. Он запрещал даже наказание немецких солдат военными судами за преступления против русского гражданского населения».

     «Экономический штаб Ост» 1 июня 1941 года разослал инструкции и директивы в инстанции, связанные с проведением «восточной политики». Относительно населения европейской территории СССР в нём говорилось: «Многие миллионы людей станут излишни на этой территории, они должны будут умереть или переселиться в Сибирь...»

     Вскоре после начала войны Гитлер заявил, что его цель – лишить восточные народы «какой бы то ни было формы государственной организации и в соответствии с этим держать их на возможно более низком уровне культуры... Эти народы имеют одно единственное оправдание своего существования – быть полезным для нас в экономическом отношении». Теории и планы гитлеровской Германии не были пустыми словами.

                НА ГРАНИЦЕ

     Агрессор, как и в отношении других стран Европы, действовал без объявления войны. Войска вермахта были заблаговременно отмобилизованы и подготовились к наступлению. К 21 июня они заняли исходное положение, имея в первом эшелоне 103 дивизии. Красная Армия к началу войны на Западном театре военных действий имела 170 дивизий. Из них в первом эшелоне (на глубине до 50 км от границы) – только 56 дивизий. Наиболее ожесточённые бои развернулись в районах, где противник наносил свои главные удары: юго-восточнее Тильзита (ныне – город Советск Калининградской области), восточнее Сувалок (Польша), в районе Бреста и южнее Владимира-Волынского (Украина). Героически сражались Брестская крепость, Лиепая (Либава) в Латвии, шла ожесточенная борьба в Рава-Русском укрепрайоне Украины. Но отдельные очаги сопротивления не могли остановить противника, захватившего инициативу на земле и в воздухе. На направлениях, где противник сконцентрировал основные усилия, уже в первый день наметились глубокие прорывы.

     Катастрофический для нашей страны ход военных действий в начальный период войны определялся комплексом причин, коренившихся в предвоенной истории. Об этом уже сказано немало. В основном всё сводится к тому, что в первый день агрессии гитлеровской Германии сказались, прежде всего, как неверная оценка советско-германских отношений и ситуации на границе, так и неподготовленность к нападению врага, невысокий уровень большинства командных кадров, выдвинутых перед войной на смену жертвам сталинских репрессий. К тому же жёсткая централизация управления, бездумное подчинение, страх сковывали инициативу, ограничивали возможности командиров выполнять свои обязанности.

     Из-за несвоевременной и необъективной информации Генеральный штаб не смог разобраться в угрожающе складывающейся обстановке. Осознание случившегося и реальное осмысление обстановки пришли через несколько дней.

                В СТАНЕ ВРАГА

     Летняя ночь опустилась над столицей Третьего рейха. Министр пропаганды Йозеф Геббельс (1897 – 1945) записывал в своем дневнике: «Атака начнется в 3:30... Всё полностью готово».

     Поздно ночью в Генштаб поступило донесение о трёх попытках солдат переплыть пограничную реку с целью попасть в расположение советских войск. При этом один был убит, а двое достигли противоположного берега. Последние приготовления были закончены. Все приказы отданы. Теперь оставалось лишь ждать донесений с фронта.
В 3 часа члены дипломатического корпуса и корреспонденты по телефону были вызваны в МИД, где в 5:30 рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп (1893 – 1946), казнённый через повешение в Нюрнберге как один из главных военных преступников, сообщил им о начале войны против СССР. Одновременно Геббельс зачитал по радио обращение Гитлера к немецкому народу.

     Очередной номер газеты «Фелькишер беобахтер», органа НСДАП, открылся огромным заголовком «Национал-социализм и большевизм противостоят друг другу как огонь и вода в бескомпромиссной борьбе». Вести с фронта были поданы серией фотографий. Официальная информация верховного командования была краткой: «На советской границе с раннего утра сегодняшнего дня начались военные действия».
Как оценивали первый день гитлеровские военные? Начальник генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер (1884 – 1972): «Наступление наших войск, по-видимому, явилось для противника на всём фронте полной тактической внезапностью... Можно ожидать ещё большего влияния элемента внезапности на дальнейший ход событий в результате быстрого продвижения наших подвижных частей…»

     И всё же он ошибался, как и другие деятели Третьего рейха, которые готовились к лёгкой и быстрой восточной кампании. Позднее, 3 июля Гальдер отметил: «Огромная протяжённость территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы ещё в течение многих недель».

                В КРЕМЛЕ

     Сообщение о перелёте вражеских самолётов через советскую границу приняли в Москве, в Наркомате обороны в 3:07. Вскоре сюда поступили сообщения о бомбардировке и артиллерийском обстреле советской территории. Около 4 часов утра начальник Генерального штаба Красной Армии Жуков позвонил руководителю СССР Сталину и доложил о случившемся.

     Сразу же было назначено совещание высших партийных, государственных и военных руководителей в кабинете Сталина в Кремле.

     Накануне 21 июня на совещании, проходившем с 18:27 до 23:00, наркому обороны Тимошенко удалось добиться разрешения на приведение войск приграничных военных округов в боевую готовность. Но одновременно было дано двусмысленное указание – не поддаваться ни на какие провокационные действия.

     Военные покинули кабинет Сталина в 22:20, а директива № 1 наркома обороны была передана в приграничные округа только в 0:30 22 июня. Времени для подготовки к отражению нападения уже не осталось.

     В 5:45 в кабинет Сталина вошли нарком иностранных дел СССР Молотов, генеральный комиссар государственной безопасности Берия, нарком обороны Тимошенко, начальник Генерального штаба Красной Армии Жуков, член Оргбюро ЦК ВКП(б), один из организаторов массовых репрессий в РККА Мехлис. Молотов сообщил об объявлении войны германским правительством, переданном через Шуленбурга. Затем была выработана и в 7:15 направлена в войска директива № 2 наркома обороны. Частям Красной Армии был дан приказ уничтожить вражеские силы там, где они нарушили советскую границу, однако самим границу не переходить. Это свидетельствует о том, что у Сталина всё ещё теплилась надежда на возможность избежать войну, хотя вторжение врага развивалось на всех стратегических направлениях. Директива была нереальной.

     В 7:30 прибыли член Оргбюро ЦК ВКП(б) Маленков, курировавший ряд важнейших отраслей оборонной промышленности, и один из организаторов и активных участников сталинских репрессий юрист Вышинский, через полчаса – председатель комитета продовольственно-вещевого снабжения Красной Армии Микоян, нарком путей сообщения Каганович, маршал Советского Союза Ворошилов, при котором РККА была перевооружена современным оружием и оснащена технически новыми моделями танков, самолётов, артиллерийских орудий, но и принимавший активное участие в репрессиях против командного состава РККА как нарком обороны (до Тимошенко). В 8:04 Сталин принял генерального секретаря Исполкома Коминтерна Георгия Михайловича Димитрова (1882 – 1949) и секретаря Дмитрия 3ахаровича Мануильского (1883 – 1959). Разговор продолжался два часа. Перед мировым коммунистически движением поставлена задача – поддержка Советского Союза в войне против гитлеровской Германии.

     С утра уже весь мир знал из сообщения берлинского радио о начале войны Германии против СССР. Однако Москва еще несколько часов хранила молчание. По свидетельству Микояна, члены Политбюро «пришли выводу, что необходимо выступить по радио о начале войны. Предложили сделать это Сталину. Но он отказался, сказав: «Пусть Молотов выступит». Несмотря на все наши доводы, Сталин настоял на своём». Текст Заявления Советского правительства  был выработан к полудню. В это время с 11:30 – 11:40 до 12:00 – 12:05 в кабинете, кроме Сталина, находились только Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков. В 12:15 заявление зачитал по радио Молотов.

     Совещание в Кремле продолжалось до 16:45. Были приняты решения, положившие начало превращению страны в единый боевой лагерь. Они были оформлены как Указы Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации военнообязанных во всех военных округах, за исключением Среднеазиатского и Забайкальского, а также Дальнего Востока, где с 1938 года продолжал сохраняться Дальневосточный фронт; о введении военного положения на большей части европейской территории Союза от Архангельской области до Краснодарского края; о военном положении; О военных трибуналах.

     Тем временем принимались военно-мобилизационные меры в области экономики. К 9 часам у Николая Алексеевича Вознесенского (1903 – 1950), первого заместителя председателя СНК СССР, собрались наркомы, ведавшие основными отраслями промышленности. После совещания они разъехались по своим наркоматам. Отдавались распоряжения, предусмотренные выработанными ранее мобилизационными планами. Никто не допускал и мысли, что война поломает все эти планы, что придётся в считанные месяцы ценой неимоверных усилий по существу заново создавать военную индустрию на востоке.

     В течение дня в Кремль и Наркомат обороны поступала неполная, искажённая, успокоительная информация о положении на фронте. Исходя из неверной оценки обстановки и возможностей советских войск, в 21:15 нарком обороны отдал одобренную Сталиным директиву № 3, которая требовала перехода на главных направлениях к наступательным действиям с целью разгрома ударных группировок врага и перенесения боевых действий на его территорию. Эта директива, как и две предыдущие, оказалась нереальной.

     Существует мнение, основанное на высказываниях Микояна, что Сталин в первые дни войны был подавлен, находился в состоянии прострации. Действительно, нападение Германии разрушило планы и расчёты Сталина, он был «обманут» Гитлером, не мог не думать о возможных последствиях своих ошибок. Однако объективная информация о том, что творилось на фронте, дошла до него не сразу. Поэтому впадать в уныние в первый день ещё не было оснований. Документы подтверждают, что совещания под его руководством, решавшие основные вопросы организации отпора врагу, проходили в первые дни войны каждый вечер. Меры принимались, но не всегда достаточно эффективные, часто запаздывали.

                НАРОД

     Все, кто пережил день 22 июня, вспоминают, как прекрасно было воскресное утро, как занимались домашними делами, отдыхали на речке, в лесу, на стадионе, в парке.

     Лишь в 12 часов по московскому времени по радио прозвучало многократное предупреждение: «Слушайте важное правительственное сообщение!» Известие о войне для всех было настолько внезапным и неожиданным, что многие совсем не верили в случившееся. Далеко не до всех тревожная весть дошла 22-го.

     Народ был уверен в превосходстве Красной Армии и скорой победе над врагом. Так он был воспитан всей предвоенной пропагандой. На Ленинградском Металлическом заводе рабочие рассуждали: «Ну, за неделю, пожалуй, не кончишь: надо бы до Берлина дойти... Недели три-четыре понадобится... Немецкий рабочий класс обязательно восстанет. Современная война не может долго продолжаться… До зимы всё будет кончено…» Соратник Жукова Константин Фёдорович Телегин (1889 – 1981), служивший в Управлении политпропаганды пограничных войск СССР, вспоминал: «...В первый день войны мы с нетерпением ждали с границы сообщений, что враг не прошёл, а там, где прорвался, разгромлен и отброшен назад». Эта эйфория, поддерживаемая не соответствовавшей действительности официальной информацией о ходе военных действий, продолжалась ещё, по меньшей мере, неделю и была окончательно разрушена выступлением Сталина 3 июля. А пока лишь немногие понимали всю сложность положения. «Война будет тяжёлая, потребует от всех нас больших жертв», – писал в «Правде» 23 июня академик Пётр Леонидович Капица (1894 – 1984).

     Были ли другие настроения? Да, были. Прежде всего, они проявлялись в республиках и областях, включённых недавно в состав СССР. Многих жителей там затронули политические, социально-экономические преобразования и массовые репрессии. Недовольство этих слоёв, подогреваемое антисоветским подпольем, выплеснулось наружу с началом войны. И в других местах кое-кто вёл «пораженческие» или «прогитлеровские» разговоры, как это квалифицировалось в строго секретных информациях. Однако о таких фактах сообщали редко, и, по-видимому, это не было преуменьшением. Скорее, наоборот: недостаточно бодрые высказывания выдавались усердными осведомителями за враждебные, а случайный пожар в утильцехе – за диверсию.

     В то время как молодежь рвалась на фронт и выражала уверенность в скорой по-беде, люди постарше занимались вполне прозаическими делами. Необходимо было срочно изготовить тёмные шторы, так как в Москве, Ленинграде и других крупных городах и промышленных центрах, находившихся в местностях, объявленных на военном положении, была введена светомаскировка. Везде, куда непосредственно не пришла война, обстановка была относительно спокойная. Так запомнился этот день.

                ПАРТИЯ

     Высшее руководство партии во главе со Сталиным опиралось на разветвлённый аппарат партийных органов, республиканские и местные партийные комитеты, на первичные организации в трудовых коллективах, на почти четыре миллиона коммунистов. Не участвуя в определении политического курса, не имея возможности влиять на принятие решений, рядовые коммунисты первыми принимали удар на себя, расплачиваясь за просчёты, ошибки и прямые преступления руководства. На них держались связь партии с массами, её авторитет в народе. Так было и в начале Великой Отечественной войны.

     Война с первых её часов явилась для коммунистов проверкой готовности действовать в чрезвычайных условиях, выполнять роль организаторов и руководителей, словом и делом мобилизовать массы на защиту Родины. Местные партийные органы фактически сосредоточивали в своих руках руководство всей жизнью на территории республики, края, области. В круг их ведения должна была входить также деятельность военкоматов и органов внутренних дел. Первый секретарь комитета являлся членом со-ответствующего военного совета.

     Для руководства Компартии Белоруссии начавшаяся война не могла быть неожиданной. В ЦК КП(б) Белоруссии стало уже с утра известно, что командование потеряло управление войсками, но об отступлении и речи не было, к эвакуации не готовились. Это считалось проявлением паники. Несмотря на то, что Кишинёв подвергся вражескому налету, бюро ЦК и СНК Молдавии постановили запретить эвакуацию всех категорий населения без особого на то указания, не допускать самовольной эвакуации. В жертву этой «оптимистической» идее были принесены миллионы жизней.

     Большинство коммунистов, в том числе и партийный актив, в приграничных районах достойно проявили себя в обстановке, требующей собранности и личного мужества. Однако, скованные обязательным подчинением вышестоящим инстанциям, они имели право действовать сообразно обстановке только в ограниченных пределах.
Московский и Ленинградский горкомы ВКП(б) были оповещены о нападении Германии раньше других. Так что, когда пришло официальное известие о начале войны, все были в сборе. Позже на свои рабочие места были вызваны ответственные работники горкомов, председатели райисполкомов, директора крупнейших предприятий и учреждений, парторги ЦК ВКП(б) на заводах.

     Но в других местах жизнь шла своим чередом. В городе Энгельсе – столице республики немцев Поволжья – продолжался начавшийся накануне пленум обкома. В принятые ранее резолюции внесли изменения соответственно обстановке. Советские немцы еще не знали, какая участь их ждёт.

     Серьёзность момента была осознана далеко не везде. Война, о которой в мирное время говорили как о неизбежной, но далёкой перспективе, оказалась для тех, кто привык действовать по прямым указаниям из центра, неожиданной, и многие партийные работники поначалу не вполне сознавали свои задачи. Неподготовленность к войне в сочетании с решительностью, уверенностью в своих силах была характерна, пожалуй, и для руководства партии и государства, и для общества в целом.

                БУДУЩИЕ СОЮЗНИКИ

     Нападение фашистской Германии на Советский Союз не было неожиданностью для правительств США и Великобритании. Руководители обеих стран не сомневались в такой развязке событий и даже неоднократно пытались предупредить Сталина. Британский премьер-министр Уинстон Черчилль (1874 – 1965) писал американскому президенту: «Если разразится эта новая война, мы, конечно, окажем русским всемерное поощрение и помощь, исходя из того принципа, что враг, которого нам нужно разбить, – это Гитлер». В устном ответе через посла Франклин Делано Рузвельт (1882 – 1945) заверил, что немедленно поддержит его публичное выступление.

     Выступление Черчилля вечером 22 июня произвело на британцев сильное впечатление и имело широкий международный резонанс. Черчилль сказал: «Опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным  Штатам, точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, – это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара. Усвоим же уроки, уже преподанные нам столь горьким опытом. Удвоим свои усилия и будем бороться сообща, сколько хватит сил и жизни».

     23 июня британский государственный деятель Энтони Иден (1897 – 1977), одним из первых рассказавший всему миру о планах нацистов уничтожить всех европейских евреев и принявший участие в спасении нескольких сотен тысяч евреев от Холокоста, в беседе с чрезвычайным и полномочным послом СССР в Великобритании Иваном Михайловичем Майским (1884 – 1975) подтвердил решимость британского правительства сделать всё от него зависящее, чтобы помочь Советскому Союзу. «Это начало конца для Гитлера», – подчеркнул он.

     Выступление Черчилля, несомненно, было мужественным поступком проницательного политического деятеля. Многие из окружения Черчилля не разделяли его взглядов.

     Реакция американского руководства была значительно сдержаннее. За сутки до нападения Германии госдепартаментом был подготовлен меморандум, в котором определялись основные принципы политика США «на ранних стадиях возможной войны между СССР и Германией». США не должны были ничего предлагать по своей инициативе. В случае обращения за помощью допускалось ослабление ограничений по экспорту, вплоть до разрешения военных поставок, но не в ущерб собственным нуждам и нуждам союзников. Не исключалась возможность поражения СССР и непризнания со стороны США советского эмигрантского правительства.

     В рамках этого меморандума и действовали американские политики. 22 июня Рузвельт о помощи  Советскому  Союзу ещё не упоминает. 23 июня в правительственном заявлении подчёркивалось, что принципы коммунистической, равно как и нацистской, диктатуры «невыносимы и враждебны нашим убеждениям». 24 июня Рузвельт уже обещал необходимую помощь.

     Осторожное поведение Рузвельта объяснялось, с одной стороны, господствовавшим среди военных и политиков мнением, что больше трёх месяцев Россия не продержится, а с другой – устойчивыми антисоветскими настроениями части американского общества, опять же во многом связанными с предвоенной политикой сталинского руководства. Рузвельт действовал адекватно обстановке, хотя сам понимал, что вступление Советского Союза в войну – это начало освобождения Европы от нацизма.

     По материалам сайтов Интернета и газеты «Правда» от 24 июня 1991 года, сохранившейся у члена Совета ветеранов микрорайона Кучино подмосковной Балашихи Марины Васильевны Крыловой, 1929 года рождения.

     2021