Поступки. Глава 5

5

     – С тех пор где только не побывал, а то наше приключение помню, как будто вчера было. Да и не забудешь такое, сколько ни живи. Я тогда был примерно в вашем возрасте, двадцать семь мне стукнуло, самый сок, что называется. Несколько лет провёл в лаборатории при факультете биологии Мексиканского национального университета, слышали, наверное. Я ведь наполовину мексиканец, по папе, а мама у меня англичанка. Кстати, не представился, извиняйте, Хавьер меня зовут. Ну так вот, просиживал я штаны в нашей не бог весть какой лаборатории, но чувствовал, что не то это, не по мне. Скучно в четырёх стенах, тесно, на волю хотелось, на простор. Диссертацию я уже написал, над докторской надо было корпеть ещё кучу времени, а меня тянуло посмотреть мир, потрогать природу руками, как говорится.
     Родители мои умерли, когда мне было ещё семь лет, так что опекал меня и ведал моими делами дядюшка. Это, собственно, его была идея, чтобы я стал биологом. Идея оказалась удачной, ну, почти удачной. Нынче-то я с биологией плотно завязал, уже с десяток лет как, и снова тут дядюшке спасибо, когда он, бедняга, отдал Богу душу, то оставил мне в наследство неплохую ренту. Так что теперь странствую в своё удовольствие и без конкретных целей.
     В общем, сидеть в Мехико было жуть как тоскливо. И тут как раз подвернулась удачная партия: наш университет совместно с министерством экологии Бразилии решил организовать экспедицию по Амазонке. От нас должен был ехать профессор Хименес, с которым у нас установились хорошие отношения. Прекрасный шанс, который нельзя упускать, редко такой выпадает.
     Я прекрасно помню тот день, когда пришёл к профессору с предложением взять меня в экспедицию. Диссертация моя была посвящена экологической ситуации в Южной Америке – сильный козырь, что называется. Однако Хименес почёл своим долгом привести мне все возможные доводы против такой поездки.
     “Ты ещё молод, Хавьер, – говорил он своим воркотным, быстрым голоском. – Такие экспедиции – не шутки, в них нужны проверенные люди. И подготовка тоже нужна. Если ты будешь настаивать, я тебя возьму, но прошу тебя хорошенько, нет, очень хорошо подумать!”
     Я очень уважал профессора, но тут меня было не уговорить. Спустя несколько недель экспедиция в составе пяти человек вылетела в Манаус, я был в их числе. Вы даже не представляете, какие это эмоции! Потрясающие чувство, скажу вам, просто потрясающее. Свобода в самом чистом виде, если угодно. Такое только в первый раз возможно, потом уже всё по-другому, чуть привычнее. В Манаусе к нам присоединилась группа из министерства, три человека, так что всего вышло восемь, плюс ещё проводник. Наша задача была ясна, как ладонь: подняться по течению Амазонки вверх на несколько сотен километров и исследовать состояние флоры и фауны, а также воды и всего такого. То есть ясна-то она была ясна, но сами понимаете, тут легче сказать, чем сделать. Но я, конечно, был только рад будущим трудностям, мне хотелось как можно больше всего увидеть и испытать.
     В общем, наняли мы катер, хороший такой катер, вместительный, вместе с капитаном и двумя матросами, такими, знаете, детьми реки. Загорелые донельзя, даже среди бразильцев выделялись. Дело своё они, впрочем, знали, так что на всём протяжении претензий набралось по минимуму. Экспедиция стартовала в начале зимы, мы рассчитывали уложиться в четыре недели. Но на деле всё закончилось быстрее.
     Я сейчас уже и не припомню всех членов нашей группы, да это вам вряд ли интересно. Никогда не увлекался психологией и всякими такими штуками, так что люди не часто в памяти задерживаются. Но про одного персонажа стоит сказать особо, собственно, я и начал всю историю именно из-за него. Удивительный был типаж, доложу вам, до сих пор не могу понять, нравился он мне или нет. А ещё для меня загадка, почему от министерства экологии в группу включили именно его. Но тут уж, как говорится, не нашего ума дела.
     Звали его Адриано, он был бразилец, но не местный, а из южных штатов. Числился он химиком, но, если честно, я как-то ни разу не замечал его за забором проб или чем-нибудь вроде того. Обычно химики носят с собой целую портативную лабораторию, а у Адриано была лишь походная сумка да складной шезлонг, на котором он проводил самые жаркие часы. Не исключено, что он был приблатнённым, как это у них называется, и его взяли просто для галочки, не знаю. Но странное его присутствие на нашем катере уже с самого начала меня насторожило.
     Адриано был огромен. Нет, я имею в виду, совершенно огромен, буквально необъятен. Отлично помню свою первую встречу с ним. Мы с профессором стояли в переулке перед нашей гостиницей, светило яркое солнце, мы о чём-то разговорились и перестали обращать внимание на то, что происходило вокруг. И вдруг я ощутил, что нечто очень большое загородило мне свет, чья-то гигантская тень легла на нас. Я невольно оглянулся и замер, даже рот, помнится, не закрыл от удивления. Передо мной возвышался детина головы на три выше меня – а я, как видите, не мелкого десятка. Но мало того, что он был гораздо выше – он был ещё и раза в три шире меня. Заполнил собой весь переулок от стены до стены, вот как на духу, не вру.
     “Привет, вы от Мексиканского университета? – прогремел он таким трубным голосом, словно командовал парадом. – Я Адриано, из министерства”.
     И он сунул нам обоим огромную, что твоя лопата, ладонь. Пришлось её пожать, и меня до сих пор бросает в дрожь при воспоминании о силе этого пожатия.
     Но самое интересное, что его габариты совсем не мешали Адриано передвигаться. Более того, он оказался чертовски проворен – по крайней мере, когда это ему было необходимо. При погрузке наш великан перетаскал львиную долю всего груза, ни разу ничего не задев и не испортив. Наблюдая за непринуждённостью, с которой он семенил на своих слоновьих ногах по прогибавшемуся трапу, я задумался о том, сколько же пищи потребуется этакому верзиле, ещё и столь лёгкому на подъём. И знаете, это был очень верный вопрос, ну просто в яблочко, как говорится.
     Еда, как выяснилось чуть позднее, была главной радостью в жизни Адриано. Обычно, как объяснил мне Ману, наш проводник, в экспедиции много припасов не берут, есть риск перегрузить катер. Но наш случай был особый – мне никогда не доводилось видеть столько провизии. Несомненно, что спутники Адриано хорошо знали его пристрастия и постарались затариться по полной. Тюки с крупами, солониной, хлебом, целые баки питьевой воды, вяленое мясо, печенье, коробки и вовсе с непонятным содержанием, холодильная камера (вы представьте только!) с десертами, – честно говоря, мне было боязно за наше судёнышко. Капитан тоже был явно недоволен, в итоге чуть не возник скандал, и мы могли вообще остаться с носом. К счастью, дипломатия и щедрость профессора Хименеса помогли, капитана кое-как удалось уломать.
     Адриано не просто ел, кушал, или какие там ещё слова принято говорить. Он вкушал – я бы именно так сказал – вкушал каждый кусочек, наслаждался его ароматом, вкусом и даже, кажется, цветом. Когда он жевал, то закатывал глаза, буквально закатывал, так что были видны красные прожилки белков, и весь отдавался процессу. Думаю, представляете себе такое зрелище. Само собой, что остальные сидевшие за столом были от этого совсем не в восторге. В экспедиции по распорядку питание было трёхразовым, да и то всё основное мы съедали за завтраком, а потом уже становилось жарко, и хотелось только пить. Обед проходил совсем скромно, на ужин – лёгкие закуски и лимонады из морозилки. Но Адриано… О, Адриано никак не устраивало такое положение дел. Он питался пять, если не все шесть раз в день. И как питался! За столом он всегда засиживался дольше всех – да мы, как понимаете, и не горели желанием наблюдать за его едой. Мне думалось иногда, как же он не лопнет от обжорства – но нет, Адриано был всё так же беспечен, весел и лёгок на подъём. Настоящий феномен, что тут скажешь!
     Помню, как-то вечером, когда мы вдоволь налазились по окружающим джунглям, все собрались за столом. Адриано с непередаваемым наслаждением уплетал огромную яичницу из дюжины яиц, смачно посыпая её перцем. Профессор Хименес, который смотрел на это с явным неприятием, неожиданно заметил:
     “А скажите, Адриано, неужели вас ничто, кроме еды, на свете больше не привлекает?”
     Все замолчали, это было в новинку: обычно мы с нашим великаном старались не говорить на болезненную тему. Но профессор весь насупился, чувствовалось, что он настроен серьёзно.
     Адриано внимательно посмотрел на профессора, усмехнулся, повертел в воздухе вилкой и ответил:
     “Как сказать, господин профессор. Мне много что интересно, да вот, видите ли, еда – это ведь постоянное, это ведь не изменишь и не запретишь, еда – она еда и есть”.
     “Само собой, Адриано, еда нужна нам всем, глупо было бы недооценивать её значение, но мне кажется, что вы создаёте настоящий культ пищи. Вы смакуете её с таким видом, как будто ничто не может быть прекраснее, как будто всё остальное… это пустое, понимаете, пустота!”
     Адриано смотрел на профессора широко раскрытыми смешливыми глазами.
     “Вы правы, со своей точки зрения вы правы. Вам кажется низким и глупым отдаваться еде, когда столько нужно сделать, совершить. Только есть загвоздка, господин профессор, серьёзная загвоздка. Я вот, к примеру, тоже учёный, как и вы, – тут он состроил такую мину, что невозможно было понять, говорил ли он всерьёз или с издёвкой. – Я тоже хочу приносить людям пользу, что-то для них делать, у меня тоже есть глаза, чтобы видеть, как прекрасен мир. В конце концов, как вы думаете, отправился бы я в эту экспедицию, если бы меня она не интересовала? То-то же. А теперь представьте, господин профессор: вот наши с вами жизни закончились, мы лежим на смертном одре и пытаемся в последний раз подвести итог всех этих лет. Что вы вспомните? Чем будете гордиться? Тем, что всю жизнь провели в поисках научной истины и благодаря вашей деятельности людям стало жить лучше? А принесёт ли вам это спокойствие? Вот уж не знаю, как вас, а меня бы такая мысль никак не успокоила. Перед смертью же, знаете ли, хочется не слишком волноваться. Перед смертью хочется ощутить полноту самого себя, а не отрывки, оставшиеся после отдачи другим. И вот мне такую полноту даст воспоминание обо всей той пище, которую вашему покорному слуге довелось попробовать в течение жизни. Каждому своё, господин профессор, каждому своё”.
     С этими словами Адриано снова взялся за яичницу и, отрезав огромный ломоть, с самым благодушным видом отправил его в рот. Все смущённо молчали, профессор Хименес красноречиво развёл руками. Мы оставили нашего гедониста одного за столом, и он ещё некоторое время поглощал свой ужин. Спорить с этим человеком, как вы, наверное, уже поняли, не имело никакого смысла.
     Но всё это были мелочи по сравнению с тем, какой шквал, да, просто шквал мироздания обрушился на нас в Амазонии. Если хотите путешествовать, то начните с этой реки, руку даю, не пожалеете. Я был просто пьян ею, очарован, охмелён, чёрт, короче говоря, слов для этого не подобрать. Природа там была в каждом уголке, в каждом кубическом сантиметре, она кричала из чашечки каждого цветка, из каждой промелькнувшей рыбёшки. Она была сказочно красива, но и жестока, и опасна, всё вместе, в куче, и от этого было такое ощущение, словно ты попал в другую реальность, в общем, туда, где не действуют обычные законы. Извините, я не слишком ясно выражаюсь, ну да, всё-таки, я не поэт и не писатель. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.
     Но странное дело: чем выше поднимались мы по реке, чем больше обступал нас этот особый, неизведанный (не в том смысле, что неисследованный, а скорее загадочный) мир, тем я всё больше и больше понимал Адриано. Нет, я вовсе не перенимал его взгляды, боже упаси, да и небольшой я охотник до еды, скажу вам. Но в моих глазах он как-то всё плотнее сливался с природой вокруг. Это трудно толком объяснить. Я был учёным, я и до сих пор им остаюсь, но всё-таки по натуре своей мне ближе йоговское понимание мира, и потом мне часто доводилось бывать в Индии, так что проникся, ох как проникся. Хорошо помню один жаркий день: мы причалили к берегу, и несколько членов экспедиции сошли на берег, чтобы наловить насекомых, мы же с Адриано остались на борту. Он лежал развалясь в своём шезлонге, весь такой бездельный, что просто злость брала. Удивляюсь, как только шезлонг под ним не рвался. Я стоял сзади и мог хорошо видеть его шею, выступавшую над краем шезлонга. Толстая, со складками шея, но самое противное было то, что её всю облепили москиты. Они висели на ней гроздьями, наливались кровью, так что были похожи на красные спелые ягоды, а Адриано – ну просто ноль внимания, он лежал, как лежал, и ему было совершенно всё равно, что кто-то что-то из него сосал.
     Я смотрел и смотрел на этих москитов, а потом вдруг подумал: надо же, а ведь они ведут себя в точности, как их жертва. Они не задумывались о пользе для кого-то, о долге, обо всём таком, они просто ели, пожирали, пили кровь, потому что это было необходимо и приятно. С этого начиналась и этим заканчивалась их жизнь. Да и весь животный и растительный мир вокруг действовал именно по такому принципу. Адриано был просто частью этого мира, естественной частью, необходимой, как бы ни мозолил он нам глаза. Мне было неприятно об этом думать, даже в тот момент как-то гадко стало на душе. И всё-таки из песни слов не выкинешь.
     Мы двигались медленно, с частыми остановками, поэтому к седьмому дню поднялись только на двести километров. Утром после завтрака в очередной раз пристали к берегу, чтобы провести необходимые исследования. На этот раз мы с Адриано сошли вместе с остальными, наш великан даже захотел поставить какие-то опыты, он тащил свою сумку с таким видом, будет делает нам всем большое одолжение. По правилам безопасности мы все были вооружены мачете и не должны были далеко отходить друг от друга. Правила, замечу, очень мудрые, хотя до того утра я не слишком-то мог взять в толк, чего конкретно нам следует опасаться. Мы пару раз видели ягуара, несколько аллигаторов подплывали к катеру, но ничего серьёзного не было.
     Адриано, видимо, решив впервые за всё время заняться чем-нибудь полезным, отошёл в сторону, и начал брать пробу воды из какого-то крошечного ручейка. Никто из нас не смотрел на него, все были заняты своими делами. Лес издавал тысячу различных звуков, припекало, мы работали полуодетые. Вдруг раздался крик – нет, не так, это был не просто крик, а вопль, страшный, нечеловеческий вопль, – такой громкий, что у меня в тот миг словно сердце провалилось. В жизни не подумал бы, что так может кричать Адриано. Мы схватили свои мачете и кинулись к нему, но, богом клянусь, его уже почти не было видно – всё его тела обвила немыслимых размеров змея. Это было нечто настолько невероятное, что в первый момент мы все встали как вкопанные. Лишь голова Адриано торчала наружу, всё остальное тело скрылось под кольцами чудовища. Я, конечно, знал, что анаконды могут достигать десяти метров в длину, но знаете, когда видишь эти десять метров, да на живом человеке, в общем, не для слабонервных зрелище, прямо скажу.
     Ещё бы чуть-чуть, и обжоре пришёл бы конец, но наш проводник, Ману, не растерялся и первым подал нам пример: он рубанул мачете по телу анаконды. Спустя пару секунд мы уже всей толпой навалились на змею и рубили её по всей длине. Она издавала какой-то рёв, словно это было разумное существо, её голова металась из стороны в сторону, пока профессор Хименес не изловчился и одним махом её не отрубил. Только тогда кольца наконец разжались, по всему телу анаконды пробежала судорога, и Адриано рухнул на землю. Он был похож на самый настоящий мешок с костями, без всякого преувеличения. Ману кинулся к нему, приложил ухо к груди.
     “Жив, пока ещё жив, – крикнул он. – Срочно на катер! Его необходимо доставить в госпиталь”.
     Я хорошо помню, как мы все замешкались. У нас не было носилок, а перетащить на руках огромного Адриано представлялось делом едва ли возможным. И всё-таки совместными усилиями семи человек нам удалось поднять его на борт. Он был без сознания, лишь негромко, протяжно стонал, и, судя по всему, у него было почти всё переломано. Мы уложили его в капитанской каюте, стараясь как можно меньше трогать конечности, после чего был отдан приказ на всех парах возвращаться в Манаус. Мотор работал на пределе, катер летел вниз по течению, но мало кто из нас верил, что Адриано выживет. После таких встреч с анакондой мало кому доводилось вернуться в число живых.
     Мы дежурили у постели пострадавшего, сменяясь. Моя очередь выпала на глубокую ночь. Адриано лежал неподвижно, лишь изредка приходя в себя и еле различимым хрипом прося пить. Он сильно потел, и мне приходилось обтирать его тряпочкой – не предел моих мечтаний, как вы понимаете. Меня тянуло в сон, я проклинал всё на свете, а особенно глупость Адриано, которому почему-то приспичило слезть с катера именно в том месте, где притаилась анаконда. Так что когда мы всё-таки достигли города, я испытывал большое облегчение. Нет, конечно, не без сострадания, ибо ближний мой, и всё такое, но Адриано не только пострадал сам, а ещё и сорвал всё предприятие. Вид его огромного тела, обтянутого анакондой, всё никак не выходил у меня из головы. И я вздохнул посвободнее, когда мы довезли-таки пострадавшего до центральной больницы Манауса.
     Врачи сделали всё, что было в их силах. Доктор Дюваль, красивый мужчина лет тридцати, оказался на редкость подкованным специалистом. Жизнь Адриано была спасена, несмотря на перелом позвоночника в трёх местах и другие повреждения. Не сказать, впрочем, что он родился в рубашке. Ему сделали что-то около десяти различных операций, одну за другой. Кошмар, если представить. На четвёртый день после этого его перевели из реанимации в отдельную палату, и мы всей группой пришли с визитом.
     Трудно описывать такое. Огромное тело Адриано лежало на койке неподвижно, как туша убитого мамонта, честное слово. Оно будто оплывало, обтекало кровать со всех сторон, точь-в-точь как обтекает свеча, такое у меня возникло впечатление. Он был парализован, не мог даже толком говорить, лишь иногда издавал нечто нечленораздельное, какое-то мычание или стон, было не разобрать. Кормили его с ложечки, и подумалось, что наш бравый великан очень скоро потеряет весь свой вес. Знаю, дурацкая мысль в такой-то момент, но я ничего не мог с собой поделать. Мы все выглядели несколько смущёнными. На следующий день был назначен страт повторной экспедиции, и, по сути, встреча эта стала прощальной.
     Постепенно все разошлись кто куда, я остался один в палате, не считая медсестры и доктора Дюваля. Был уже вечер, утром предстояло рано встать, а мне никак не удавалось успокоиться, в душе всё свербило и свербило. Я тронул доктора Дюваля за плечо и знаком предложил ему выйти в коридор. Он, кажется, не удивился. Когда мы остались одни в длинном светлом коридоре, я спросил:
     “Скажите, у него есть шанс выкарабкаться?”
     Доктор вздохнул, устало опустился в кресло. Покачал головой.
     “Он уже выкарабкался, если угодно так ставить вопрос… Но в теперешнем его состоянии улучшений ждать вряд ли приходится”.
     “То есть он так вот и будет… лежать?” – воскликнул я.
     Дюваль посмотрел на меня с интересом.
     “Такова уж судьба всех парализованных, – ответил он. – Нам нужно будет связаться с его родственниками, как я понимаю, он не местный. Мы не можем слишком долго содержать такого пациента… Как вы понимаете, это весьма затратно. Но, так или иначе… так или иначе, Адриано придётся смириться со своим новым состоянием. Ничего другого в его положении и не остаётся”.
     “А скажите… – я замялся, неприличный получался вопрос, – как вы думаете, это нормально для человека – столько есть? Ну, в смысле, вы же понимаете, он ел очень много, до нападения удава, конечно”.
     Дюваль улыбнулся, у него была хорошая улыбка, такая открытая, знаете. Мне он нравился, было в нём что-то этакое, располагающее к себе.
     “Как врач, – с расстановкой заметил он, – как врач я склонен его осуждать. Но с человеческой точки зрения… О, с человеческой точки зрения я уже давно стараюсь не судить. Каждый выбирает свой путь и свои ошибки, не стоит мешать их совершать…”
     “Скажите, вы ведь француз? – я сам не ожидал, что задам такой вопрос. – Каким же образом вы оказались в Бразилии?”
     “О, – у доктора был грустный голос, – это целая история, причём не слишком интересная. Я уехал, убежал, если угодно, от любви… но не от несчастной любви, как обычно бывает, а от счастливой… Впрочем, как уже было сказано, это неинтересная история. Но я могу рассказать вам другую, куда более занимательную. Которая объяснит вам, почему я стараюсь быть столь толерантным к человеческим слабостям…”
     Смена доктора закончилась, и он предложил проводить меня до дома. Идти было не близко, так что времени на занимательную историю хватило бы с лихвой. Манаус уже спал, огни горели ярко, мы неспешно шагали по улицам. Славная всё-таки страна – Бразилия! Каких только людей не встретишь! Доктор Дюваль был чудесным человеком, и я, знаете ли, всегда с теплотой такой вспоминаю о той ночной прогулке. Да и рассказ его действительно произвёл на меня впечатление – а это, кстати, штука редкая, потому как не особо-то я и впечатлительный малый.
     Мой спутник так начал свою историю:
     “Это произошло уже десять лет назад, мне даже и не верится, что я теперь стал таким старым. Знаю, выгляжу я не на свой возраст, однако себя ведь не обманешь, как не обманешь и собственный организм... Мне как сейчас представляется тот день, когда мой старший брат познакомил меня со своей невестой…”