Число как бог. несколько пояснений

В данной статье предпринята попытка проанализировать сущность и содержание именно теологического аспекта пифагоровых Чисел, так как автор ее уверен, что, по крайней мере, в зрелом, позднем пифагорействе, неопифагорействе этот аспект выдвигается на первый план, стягивает, вбирает в себя все другие толкования пифагоровых Чисел- и этические, и эстетические, и онтологические , и гносеологические. Но, разумеется, этот теологический аспект понимания числа пропитан мощными философскими и онтологическими интуициями античности, преображен , насыщен ими, то есть у пифагорейцев это – особая теология, так сказать, философская теология, представляющая собою симбиоз с философскими размышлениями и исканиями. Число здесь – античный Бог, проинтерпретированный в модусе философии, которому подвластны все прочие аспекты бытия. Эти идеи с привлечением текстов и источников и пытается развить автор.

Теологический аспект понимания числа в пифагорействе и его экспликация


Среди философов и историков философии, начиная со времен Стагирита и кончая современными исследователями, никогда не утихали весьма бурные и напряженные споры на предмет того, что же, собственно, представляют собой пифагоровы числа?  Были предложены самые разнообразные и порой небесспорные реконструкции природы числа в пифагорействе. Здесь можно вспомнить имена Аристотеля, Платона, Секста Эмпирика, Спевсиппа, Гегеля, Виндельбанда, Целлера, Гомперца, Маковельского, Лосева, Флоренского, Трубецкого, из более современных авторов следует указать таких, как Асмус, Чанышев, Богомолов, Гайденко, Жмудь – и список этот не претендует на исчерпывающую полноту.  Разумеется, при этом полезно всегда помнить, что многие, в том числе и современные, интерпретаторы пифагорейства ( а его центральный момент – это учение о числах) в своем изложении понимания природы пифагорейских чисел нередко следовали не всегда и не столько аутентичным взглядам Пифагора и его учеников, сколько своим собственным, часто весьма своеобразным и специфичным пониманиям его доктрины, отчасти устоявшейся традиции, либо же руководствовались какими – либо иными мировоззренческими, гносеологическими, личностными мотивами. Отсюда – такой разброс в понимании сущности пифагорейских чисел. В принципе – это отчасти понятно и объяснимо, если вспомнить некоторые особенности самого генезиса и развития пифагореизма. Прежде всего, дошедшие до нас фрагменты пифагорейских текстов очень часто весьма противоречивы, отрывочны, неясны, допускают возможность самых разных толкований.  В этом смысле вполне можно согласиться с Л. Я.  Жмудем, указавшем в одной из своих монографий, что «толкование пифагорейской числовой доктрины наталкивается на большие трудности, хотя бы потому, что она есть реконструкция в квадрате. История философии восстанавливает ее на основе нередко противоречивых утверждений Аристотеля, иногда добавляет к ним более поздние и заведомо ненадежные источники. Аристотель, в свою очередь, восстанавливал ее на основе относящихся к разным временам, авторам и контекстам письменных и устных свидетельств, в каждом из которых он усматривал проявление общего для пифагорейцев учения».[ 1].  Но, фиксируя эти действительно существующие при анализе пифагорейства трудности, этот исследователь идет слишком далеко в своем гиперкритицизме относительно всех источников, текстов, свидетельств, доводя его до крайностей и радикализма и полностью отбрасывая основополагающую философему пифагореизма, утверждающую фундаментальную роль числа в устройстве бытия и Вселенной, Космоса («числу все вещи подобны»), хотя, думается, для этого нет достаточных оснований.  Такой радикальный пересмотр пифагорейской доктрины тоже ведь есть, конечно, имеющая право на существование, но при этом лишь одна из возможных реконструкций понимания пифагореизма, причем реконструкция весьма противоречивая, избирательная и небесспорная.
Конечно, сыграло здесь свою роль и то обстоятельство, что долгие столетия пифагореизм носил характер закрытого, эзотерического учения, адепты школы давали обет молчания, не писали никаких трудов, разглашать тайну учения категорически воспрещалось.  Неслучайно в связи с этим античный неоплатоник Ямвлих замечал: «Вызывает удивление также строжайшая засекреченность [пифагорейского учения]: в течение стольких столетий никому, очевидно, не попадали в руки никакие записки пифагорейцев вплоть до Филолая». [2].   Но и этот момент можно объяснить: ведь в ту эпоху духовная ИСТИНА считалась уделом избранных, посвященных; писать о ней, публично разглашать ее – значило отдать ее на суд и растерзание невежественной толпы профанов и невежд, которые могли не понять эту истину, извратить, обесценить и просто убить ее.  Но даже учитывая и это весьма серьезное обстоятельство, тем не менее, можно признать, что  в философской науке путем кропотливого и скрупулезного анализа дошедших до нас свидетельств, текстов, фрагментов сложилась некая конвенция, некий консенсус относительно понимания и толкования пифагорейской доктрины. И большинство исследователей в рамках этого консенсуса признает, что основная философема пифагореизма может быть выражена так: «числу все вещи подобны». Несколько слов теперь о понятии подобия: это не значит, что все вещи есть числа, или состоят из чисел, что число – это хора, материя вещей ( хотя в раннем наивно – материалистическом еще пифагореизме были и такие трактовки, но затем, по ходу своего развития, эволюции и усложнения пифагореизм приобретал все более спиритуалистический, идеалистический характер, понятие числа обретало все более спекулятивный, метафизический смысл, характер общефилософского принципа). Это означает несколько иное: а именно, что число есть, так сказать, внутренняя подкладка вещи, что все вещи в своей глубинной внутренней структуре воспроизводят числовые, математические, количественные соотношения и закономерности, что число – это внутренний идеальный смысл любой вещи и любого процесса, прообраз, архетип вещи. Число есть всеобъемлющая закономерность, которой подчиняется материальная действительность. Вещи изоморфны числам, подчиняются их ритмам и закономерностям, воспроизводят в себе их структуры и принципы, но отличаются от самих чисел, числа – это нечто порождающее, генерирующее действительность, первичное, субстанциональное, а вещи, материальная действительность – это дериват, производное от числа. Вещи состоят из материи, но вот внутренней, «умной», интеллигибельной материей, изнутри имманентно устрояющей и определяющей эту внешнюю эмпирическую материю, задающей ее основные константы, являются Числа.  И автор данной статьи исходит именно из такого, в общем и целом, понимания природы числа в пифагорействе. Но это, разумеется, лишь обобщенная трактовка пифагорейских чисел. Ведь поскольку числа  и их соотношения пронизывают все этажи, слои, уровни мироздания – и природу, и весь космос, и человека, и социум – то постольку, как верно заметил в своих исследованиях А. Ф. Лосев, пифагорейство есть учение о числах самих по себе, или о богах как о числах; о космосе как числе; о вещах как числах ( но именно в смысле того статуса подобия, как мы выше говорили, а не в том плоском и редукционистском смысле, что все вещи буквально состоят из чисел как своего субстрата, своей материи); душах как числах; искусстве и музыке как числе.  Итак, следовательно, Число содержит в себе взаимопереплетенность, нерасторжимость следующих ипостасей, аспектов: теологического, субстанционально – онтологического, космологического, социального, этического, психологического и музыкально – эстетического.
Автор данной статьи, не претендующей, разумеется, на какие – то революционные, парадигмальные философские открытия, тем не менее, хотел бы высказать свои скромные соображения по поводу теологического аспекта понимания числа в пифагорействе.  Причем мне представляется, что по ходу генезиса пифагорейства и его оформления в зрелую и спекулятивную философско – онтологическую конструкцию - неопифагорейство, именно теологическая ипостась в понимании принципа числа становится во -многом ведущей, стягивающей, вбирающей  в себя все остальные его аспекты и толкования. Но, конечно же, эта теологическая ипостась, это теологическое толкование чисел  было усилено и пропитано, преображено философскими импульсами, иначе пифагореизм остался бы тогда только лишь религией, но не философией. Поэтому, думается, исходя из такого понимания, такой интерпретации можно следующим образом переформулировать исходную философему пифагореизма: все подобно числу, а число подобно Богу и (или) по своей демиургической мощи и творческим потенциям, своей энергии есть Бог. И именно божественность, сакральность числа, его божественная природа и определяет его колоссальную роль и в организации и устроении Космоса, и в жизни человека, и социума, и в развитии искусства. Воистину , число понимается как «первая сущность, определяющая все многообразные  внутрикосмические связи мира, основанного на мере и числе, соразмерного (симметричного) и гармоничного». [3], как «наиболее достоверное и истинное, первое во всей иерархии сущего, начало космоса». [4]. Но кому под силу такие функции как только не божеству? Все остальные аспекты и ракурсы числа вытекают, эманируют из его Божественного статуса. В своей монографии А. Г. Дугин отмечает, что пифагоровы числа – это «числа озарения, плоды сакрального опыта… Числа Пифагора – это Логосы. Они  несут в себе высшие аполлонические энергии, способные открыть створки наличного мира. Сакральные числа – это сгущенное все. Они не количественны, но качественны, они не поддаются счислению, и операции с ними суть обрядовые теургические жесты, культ, призывающий высшие силы. Числа рассматриваются и осмысляются на вершине опыта души… вечные числа живут стройной силой бесконечных божеств…Каждое число бесконечно и едино, несложимо и неразложимо. Оно отдельно и непрерывно, само и иное. Число живет, и мысль о нем потрясает основания Вселенной. В числе скрыт мир, и счисляющий его творит и разрушает стеклянные этажи возможных, будущих и прошлых космосов». [5]. Мне представляется, что в этих словах очень хорошо передана царившая у пифагорейцев атмосфера поклонения Числу как Богу, когда, говоря словами Лосева , «числу воздавались самые настоящие божеские почести». [6].
Возникает вопрос – почему именно теологическая ипостась понимания числа выдвинулась на первые позиции в позднем пифагорействе  - неопифагорействе ( а автору данной статьи кажется, что это именно так).  Чтобы ответить на него надо вспомнить, что сам Пифагор претендовал не просто на роль мыслителя, но и на роль пророка, жреца, иерофанта. Его школа была не просто философской школой, но неким религиозно – мистическим, жреческим орденом, да и политическим союзом.  «В случае пифагорейства мы видим совпадение трех явлений, которые позднее будет принято разводить: это собственно, «философия», политика и религиозно – жреческий орден со своими культами и обрядами посвящения. Это свойство сакрального мышления – в нем никогда одна сфера не может быть жестко отделена от другой: основные виды человеческого(и нечеловеческого) бытия тесно переплетены….философия, религия и политика – еще не разделились… Мысль, власть, культ были единым целым, развертыванием общего озарения».[7] ( а оно – озарение это – приняло числовую форму, через это озарение, как через вспышку молнии мысли явилось понимание фундаментальной, божественной природы Числа). И далее тот же автор продолжает, что для древних греков Пифагор «был сыном Аполлона, считался одним из его воплощений», для них = греков он «был не просто мудр, он фундаментально надчеловечен, соткан из более тонкого вещества. Его тело и дух прозрачны. Озарение и происхождение от солнечного бога гармонии дали ему специальное качество…Мысль меняет природу существа. Возвышенная природа вращается в регионах мысли. Пифагор – это антропологический статус , звание в иерархии существ – между человеком и богом. Там и вращаются волны познания». [8].  И вот такой Полубог в качестве архе, первоначала предлагает Числа. Так могли ли такие пифагоровы числа сами не обладать в первую очередь фундаментальным статусом сакральности, божественности, раз явились результатом мистического сакрального откровения, но и работы мысли, конечно. Думается, нет, не могли. Они и были, прежде всего, богами = Демиургами, творящими Космос и все бытие, задающими глубинную матрицу функционирования Вселенной, образующими сакральное пространство, высшую реальность, небезразличную миру богов и миру людей. И, более того, именно Число как Бог обеспечивало саму возможность познания Вселенной.  М Элиаде находил, что « огромная заслуга Пифагора состояла в том, что он заложил основы «целостного знания», «холистики»: научное знание включалось в совокупность этических, метафизических и религиозных принципов и дополнялось различными методиками  телесных упражнений. Другими словами, у знания была одновременно гносеологическая, экзистенциальная и сотериологическая функция». [9]. Все сказанное имеет непосредственное отношение к пифагоровым числам и к их божественной, прежде всего, природе. Ведь это «целостное знание» осуществлялось преимущественно посредством чисел, через числа( «ложь когда – нибудь умрет через число»), а число рождалось, как сказано выше, как амальгама метафизических, религиозных принципов, то есть имеющих отношение к божественным сферам. Одним из центральных пунктов учения Пифагора было учение о гармонии, но сама эта гармония была принципом, навеянным культом Аполлона, бога искусств, света и соразмерности. Пифагор усмотрел божественное в порядке, соразмерности, структуре, организации, но ведь все это имеет числовую природу. А раз эта божественность в своей неисследимой глубине обеспечивается ЧИСЛАМИ, то разве не являются они богами?!  Гармония = принцип Космоса, а Космос – это и есть для греков главное божество, главный Абсолют. Он пронизан числовыми константами, и эти = Числа = Боги и обеспечивают общую божественность Космоса и в целом, и во всех его отдельных сферах и слоях, на макро и микро уровнях. Поиски гармонии как принципа Космоса = Абсолюта приводят пифагорейцев к идее Мирового Огня, который бы не просто согревал мировое пространство, но преодолевал бы его неразумность, подчинял бы его мере, порядку, ритму, то есть ЧИСЛУ. Все это очень хорошо показал в своих исследованиях А. В. Семушкин. [10]. Мировой Огонь – это та, если угодно, точка, из которой Число = Бог начинает свое триумфальное шествие по Вселенной, гармонизируя, упорядочивая бытие, подчиняя его своей непреложной власти. Это – средоточие всякой жизни, качества и смысла, самая чтимая и влиятельная точка в мироздании, конструирующая активность, начало возделывания Хаоса в Космос. Из этого центра стройный хор Чисел = божеств дирижирует всем  Космосом. Разве такое учение о Мировом Огне не является, в том числе, подтверждением первозначимости теологической ипостаси числа, первенства этого сакрального аспекта в понимании числа над всеми другими его аспектами? Автор данной статьи ответствует на этот вопрос утвердительно. 
И еще один принципиально важный момент надо отметить для лучшего понимания того, почему именно теологический аспект толкования числа в пифагорействе ( по крайней мере, в его зрелых формах) превалирует над другими аспектами понимания природы чисел. Дело в том, что многие авторы совершенно справедливо указывает, что пифагореизм, в том числе его базисная числовая доктрина, возник, вырос во многом из орфизма, то есть одной из ранних греческих религий. Г. Г. Майоров, например, убежден, что «Пифагор был одновременно и великим мистиком. Посвященный, судя по всему, в орфические мистерии, он воспринял от орфиков их интерес к посмертной судьбе души, благоговение перед тайным и потусторонним, причудливый символизм отношений скрытого и явного, культ музыки, культ дружбы и многое другое». [11]. Майоров уверен, что без учета орфического воздействия не понять ни самой сути пифагорейского учения, ни того смысла, который Пифагор вкладывал в открытую им идею философию. Этот автор указывает, что и открытие идеи числа, как основы всяческого порядка, сделано под воздействием орфизма, «с его манерой во всем видеть символы и все выражать   символически. Ведь и пифагорейские числа – это только универсальные символы, наиболее подходящие для выражения затаенного в природе всего сущего божественного закона и распорядка, непостижимого иначе, как символически с помощью чисел». [12]. Цитируемый нами исследователь подчеркивает, что «пифагореизм – это орфизм, проясненный средствами математики»[13], что «числа…дают человеку возможность правильно, в пределах научной эпистемы, судить о вещах благодаря мистической памяти об их божественных основаниях» [14], что «манера Пифагора символически выражать божественные тайны, сообразная, кстати, оккультному характеру его учения и школы, была вполне орфической, а математика потребовалась ему как наиболее  подходящая форма для их выражения» [15]. Наконец, самое важное здесь для Г. Г. Майорова заключается в том, что именно в орфизме состоялось слияние, объединение дионисийского и аполлонийского начал: начала хаотического, бурного, экстатического, безмерного и беспредельного и начала порядка, равновесия, меры и предела. Из этого объединения родилась идея встречи и гармонии противоположностей, «из которых греки могли теперь диалектически ткать свои прекрасные образы бытия». [16]. Хорошо сказано у Г. Г. Майорова на сей счет! ( Но только в скобках при этом позволю себе заметить, что все таки Пифагор самодостаточен, самоценен представляет собой самостоятельный «персональный центр» мысли и, наверное, полностью редуцировать его к орфикам, в том числе, и в концепции чисел все же неверно). И в самом деле, если припомнить, что такое Число у Пифагора? Это = синтез, амальгама предела и беспредельного, чета и нечета, конечного и бесконечного, единого и много, мистического и логического. Из таких противоречий, в том числе, сотканы и сами Пифагоровы Числа. Само Число, божественное в своей основе,  стало выражением  идеи совпадения противоположностей, еще до Гераклита, хотя он вроде как  по традиции считается отцом античной стихийной диалектики. Число выражает идею противоречивости мира. А далее невольно возникает в памяти  и образ Бога у Николая Кузанского, как полное совпадение и разрешение всех возможных противоположностей.  Кузанский, кстати, тоже прибегал к разного рода геометрическим и математическим символам для выражения идеи  божественного. А. Мень тоже энергично подчеркивает, что «у Пифагора  двуединство Аполлона и Диониса, намеченное орфиками, ( выделено мной – А.К.), оказывается основным принципом  космоса… Если Дионис рассыпается фонтаном многообразных явлений, в котором бушуют хаотические силы раздробленности, то Пифагор усмотрел божественное в порядке, структуре, организации… Таким образом, философ соединил две почти враждебные стихии греческой религии: Хтонос и Олимп, ночь и день, иррациональное и разум». [17].
Наконец, можно еще заметить, что понимание числа как чего – то священного, сакрального, божественного в пифагореизме вполне согласуется с классическим пониманием того, что такое собственно сакральное, как оно изложено, например, в фундаментальном труде Р. Отто «Священное», где он указывал, что священное можно описать как: высший уровень реальности, радикально отличающийся от обыденного профанного бытия;  высшее и истинное, труднопостижимое знание; поразительно дивное и чудесное; абсолютную, универсальную и неизменную ценность, от которой все остальные берут свое начало.  Думается, что пифагоровы Числа вполне подпадают под эти характеристики.  Пифагоровы Числа – это глубинная, подлинная реальность, более реальная , чем сами реальные эмпирические вещи и эмпирические числа, которые тоже являются дериватами от тех глубинных божественных Чисел = Логосов.  Именно в этом смысле наиподлиннейшей, последней реальности, глубинной основы, сущности этой реальности пифагоровы Числа и являются божествами.
Но здесь неизбежно возникает очень важный и принципиальный вопрос. Мы выше , воспроизводя ключевую философему пифагореизма, провозгласили, что все подобно числу, а число подобно Богу и (или) по своей демиургической мощи и творческим потенциям, своей энергии есть Бог. Но, спрашивается далее, а что такое Бог для Пифагора, вообще  для античных греков? Это далеко  непраздный вопрос и без его прояснения мы не сможем тогда понять, а в каком же именно  смысле пифагорейские Числа являются богами. Ну, разумеется, Число = Бог у Пифагора это не личность, это имперсональный активный принцип, творящий бытие и вносящий в него гармонию и меру, структурированность и упорядоченность, некий Логос = энергия, струящийся по Вселенной из Божественного Огня = центра мира, творческая мощь бытия и жизни.  Число как Бог участвует в создании и творении Космоса, бытия, оно дает исходные матрицы, модели, парадигмы для такого космо – и онтогенеза, вносит разумность в мир, обеспечивает саму возможность познания мира и уже в этом, верховном, качестве дает возможность раскрыться и проявиться, актуализироваться  и прочим аспектам своим – этическому, эстетическому, социальному, аксиологическому, музыкальному, психологическому, природно – космическому, которые, по сути, являются развертыванием, экспликацией, выражением  этой  главной теологической ипостаси числа и особенно – в позднем пифагорействе.
 
Но пифагорейцам, и об этом надо сказать, не удалось избежать и противоречий и трудностей, рассуждая о числах, взятых в их теологическом аспекте, то есть как о Богах. Прежде всего, им так и не удалось удовлетворительно объяснить, в каком именно смысле числа являются субстанциональными началами бытия, и каков механизм возникновения мира под воздействием чисел. Предлагавшиеся объяснения ( мы сейчас не будем их здесь приводить, ибо они общеизвестны) часто были совершенно неправдоподобны и фантастичны. Поэтому Аристотель, например, указывал, что число, по его мнению,  «не есть ни действующая причина, ни материя, ни соотношение, ни форма вещей….ни целевая причина» [18]. (Ну на сей счет выше уже указывалось, что числа для пифагорейцев представляют собой внутреннюю,  «умную» материю, подкладку под материей эмпирической).  Затем пифагорейцам так и не удалось провести принцип строгого монизма, ведь у них речь идет не о числе, а о числах. В пифагорейском Космосе торжествует  стройный хор чисел = божеств, но, спрашивается, а есть ли у этого хора корифей, есть ли главный дирижер, есть ли тот, кому, так сказать, принадлежит главная партитура, кто направляет и организует жизнь и бытие этого пантеона, есть ли некое Единое= Верховное= Абсолютное Сверхчисло, обладающее в силу этого наивысшим теологическим и онтологическим статусом? Иначе говоря, поскольку существует множество чисел, которое в своей прогрессии бесконечно, то встает вопрос: все ли числа равны в своем статусе как истинно сущее, или же в их мире существует некая иерархия, возносящая одно из них над всеми другими, и если есть верховное число, то как обосновывается его верховенство, и как посредством его обосновать единство и порядок в мире? И вот здесь то, у пифагорейцев начинаются разброд, шатания и путаница.  В разное время и у разных авторов на эту роль претендовали и 1, и 7, и 4, и 3, 10.  Единица = Единое объявлялось у ряда влиятельных пифагорейцев первоначалом всех вещей и чисел, но  механизм этого порождения всего разнообразия форм реальности из Единого так и остался до конца непрояснен, тем более, что и наряду с 1 на роль Верховного Первочисла продолжали в то же самое время претендовать и другие числа. Например, 7, которое было объявлено также Богом, его называли кайрос – момент истины, указывали в обоснование его божественности на то, что существуют семь ветров, семь возрастов в жизни человека, семь известных планет, семь гласных древнегреческого языка, семь дней недели, семь музыкальных тонов, называли его числом Софии = Премудрости, числом Афины и так далее.  Но затем семерка была «сведена с пьедестала» Филолаем, вновь отдавшим предпочтение единице.  То есть принцип строгого монизма пифагорейцам провести не удалось, хотя, следует признать, определенное стремление к этому было.  Их бытие осталось множеством без единства, пантеон Чисел = божеств остался множественным, раздробленным, царил плюрализм чисел, не вполне понятно было их соотношение друг с другом, с процессами в Космосе. Они не нуждались друг в друге и не зависели друг от друга настолько, дабы непреложно нуждаться в едином Верховном Числе = Первоначале = Боге.
Но даже несмотря на эти известные противоречия пифагорейцев при их попытке выстроить понимание сущности Числа как бога, тем не менее, автор статьи в этом убежден и пытался это показать, именно теологический аспект был ведущим для понимания сущности пифагоровых Чисел, особенно на стадии зрелого = позднего пифагорейства = неопифагорейства ,  и определял собой, подчинял себе все прочие ипостаси, которые в пифагорейском числе скрывались. И прав был Б. Рассел, заметивший как то, что «с Пифагора начинается вся концепция вечного мира, доступного интеллекту и недоступного чувствам. Если бы не он, то христиане не учили бы о Христе как о Слове; если бы не он, теологи не искали бы логических доказательств бытия Бога и бессмертия». [19].  Пифагорейская концепция Универсального = Божественного = Числового Порядка, управляющего Космосом, социумом и человеком, не была предана забвению в дальнейшем, и универсальные умы от Платона до Эйнштейна продолжали исследовать этот Порядок и постигать глубинные фундаментальные принципы Его.


Литература

1. Аристотель. Метафизика / Аристотель.- М.: Эксмо, 2006.- 608 с.
2. Дугин А. Г. В поисках темного Логоса ( философско – богословские очерки) / А. Г. Дугин.- М.: Академический Проект, 2013.- 515 с.
3. Жмудь Л. Я. Пифагор и ранние пифагорейцы  / Л. Я. Жмудь.- М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2012.-  445 с.
4. История философии: Запад – Россия – Восток. Кн. 1: Философия древности и Средневековья / Под ред. Н. В. Мотрошиловой.- М.: Академический Проект, 2012.- 435 с.
5. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития: В 2 – х книгах / А. Ф. Лосев.- М.: Искусство, 1992, 1994.- 656 с. 604 с.
6. Майоров Г. Г. Философия как искание Абсолюта: Опыты теоретические и исторические / Г. Г. Майоров.- М.: ЛИБРОКОМ, 2009.- 416 с.
7. Мень А. Дионис. Логос. Судьба / А. Мень.- М.: Фонд имени Александра Меня, 2002.- 396 с.
8. Рассел Б. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от античности до наших дней / Б. Рассел. – Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 2001. –  250с.
9. Семушкин А. В. Избранные сочинения: В 2 – х томах. Т 1 – 2 / А. В. Семушкин.- М.: Изд. РУДН, 2009.- 638 с. 629 с.
10. Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических космогоний до возникновения атомистики / Под ред. А. В. Лебедева., И. Д. Рожанского.- М.: Мысль, 1989.- 575 с.
11. Элиаде М.  История веры и религиозных идей: От Гаутамы Будды до триумфа христианства/ М. Элиаде.- М.: Академический Проект, 2008.- 676 с.