Судьба снайпера глава 10

  наступившее утро  своим, холодным, стальным мечом разрезало убывающие, тающие щупальца ночи, перечеркивая весь предыдущий день, который отжил себя, исчерпал, истратил всю свою красоту, всё волшебство, ибо тесто его иссохлось, раскрошилось, потеряло свой вкус , всю глубину своей пропеченности.
   Наши герои, связанные уходящей, умершей уже ночью, которая стала для них священной, в какой-то мере судьбоносной, готовили вместе завтрак, наслаждаясь тем, что они могли что-то делать вместе, сплетая новые узоры жизни - от самых мелких до тех колоссальных, которые им предстояло воспроизвести сегодня, положив на это все свои совместные силы.
   Готовили на скорую руку омлет: Анжела резала колбасу, терла сыр, а Эмиль крошил лук, как боец, не плача, и взбивал яйца со сметаной и зеленью, которую он очень-очень любил. Детей разбудили в самую последнюю минуту, когда всё уже было готово, и полусонными, ещё не оторвавшимися от сладчайших ночных грез, проросших в них всеми фибрами души, всей своей непосредственной сущностью, пламенем своих безискусных, искренних душ, посадили за стол.
   Очень оперативно поели и стали чистить зубы, но в этот раз Эмиль, а за ним и Саша немного покривлялись, пританцовывая, но это быстро пришлось прекратить, ведь времени было в обрез. В машине, когда спешили завести детей в школу, Эмиль  с Анжелой держались за руки, когда это было возможно, и перекидывались взглядами такого рода, такой степени близости любящих сердец, которую можно ожидать только от людей давно спаянных, долгое время бывших бок о бок и съевших не один пуд соли вместе.
   У интерната они были самыми первыми - раньше на 10 минут разрешенного времени - поэтому быстренько попрощались со своими чадами и, буквально, ломанулись на исходные позиции, потому что Эмилю нужно было завести Анжелу и самому молнией лететь на свою точку, чтобы успеть. У него давно были куплены наушные рации, чтобы небольшая команда могла переговариваться, и они сейчас очень пригодились, а также маленький дамский пистолет и ампула-шприц со снотворным, которую Анжела спрятала у себя на бедре в спецкобуре у чулков.
   А да, Анжела одела и чулки с подвязками, и туфли на высоком каблуке, хотя её рост позволял ей быть и так желанной, чёрную юбку выше колен, естественно, белую, с глубоким декольте блузку с пайетками и наляпистым бисером и сверху всего этого короткую рыжеватая шубку с поддельной лисой на воротнике. Волосы она превратила в облако темно-русых с рыжеватым оттенком извивающихся щупалец; в ушах болтались и блестели, как настоящие, самые обычные фальшивые бриллианты, а на груди, в самой ямочке над ней, поблескивала пластмассовыми кристаллами буква "А", немного прибавляя антуража. На левом плече у неё висела розовая маленькая сумочка с золотыми шнурочками, прозрачными бусинками и, будто расшитая какой-то тускло отливающей леской, тоже золотой; сумочку она взяла взаймы у Анюты. И завершал всё, конечно, убийственный макияж, от которого даже воинственные гуроны или апачи пришли бы или в восторг или в ужас: губы ярко малиновые с темной подводкой, тени то ли голубые, то ли сиреневые, стрелки на глазах, также жирно обведенных чёрным карандашом, такие длинные и острые, что даже сама Монро, пожалуй, оцарапалась бы об них, не говоря о румянах, хоть и растушеванных, но всё одно, таких позорно ярких, что и молодая Чурикова из "Женитьбы Бальзаминова" вряд ли бы нарумянилась больше, но весь этот колорит, вся эта, скажем так, боевая раскраска, чуть ли не родственница театра кабуки и других юго-восточных этносов, отлично работала на зрителя, на своего благодарного, но скудоумного поклонника, которому весь этот псевдовенецианский маскарад казался праздником и иконой, ведь он не знал и не мог любоваться чем-то поистине красивым и впечатляюще-колоритным, чем-то менее показушным и более естественным, и не дано ему было постичь самой сути красоты и, особенно, красоты женской, потому что она является чем-то неуловимым, мимолетным, едва произносим и, зачастую, необычайно индивидуальным, уникальным свойством, тайная магия которой обвораживает всегда по-новому, всегда без особых видимых усилий и всегда, если вы уж были околдованы её и вы мужчина, она проникает и в сердце, и в ум, поселяется там, живёт, цветёт и, наполняя собой всё ваше пространство, переиначивает всё, перестраивает и изменяет, чтобы зеркало, в котором она как бы отражается, вечно дарило ей свои благодарные отражения.
   На воздухе было, скажем прямо, не лето и настоящие жрицы сегодня даже если бы и показались, то только к обеду, не раньше, а Чернорук почти всегда это делал с десяти до одиннадцати, поэтому стоять на этом холоде Анжеле приходилось бы долго,но чего не сделаешь ради важнейшего дела - она почти не замечала холод и внутренне настраивалась к этой, немыслимой ещё несколько дней назад, встрече. Мысли копошились у неё в голове, атаковали её с непривычки к подобным ситуациям, но она всё-таки взяла себя в руки и совладала с ними, ведь в наушнике звучал голос любимого, поддерживающий и ободряющий.
   Эмиль прекрасно видел её в прицел и переживал вместе с Анжелой, что обычно ему было не свойственно, однако и сейчас, будоражимый целым коктейлем разных чувств, он оставался профессионалом: зоркий глаз, острый ум, великолепная подготовка, сноровка и опыт сделали своё - в его голове начал брезжить какой-то смутно ощущаемый луч, какое-то царапающее сознание свечение, пробивающее пустоту и вытаскивающее из её темноты ускользающие детали, которые сами собой складывались в невероятную мозаику, занимая свое место в ней, и раскрывающие принципы парадоксов сознания, где казалось бы пустяковые, едва различимые частички имели колоссальный вес и значение, проливающие свет на всё творение сразу.
   И именно в тот момент, когда, наконец, Эмиль увидел долгожданную машину Чернорука, слегка виляющую по трассе и приближающуюся к Анжеле, ему внезапно, спонтанно, но очень и очень обоснованно пришла самая гениальная мысль за последнее время: эта мысль, эта идея-фикс и спасла бы их с Анжелой от марания рук в крови, пусть даже и самого опасного злодея, и помогла бы наказать супостата, раскрыв всю его подлую личину перед остальным миром, короче говоря, вывести его на чистую воду, помочь наказать его Вселенной, если она вообще наказывает, а не поучает, что собственно одно и тоже, вероятно.
   В этот момент он и крикнул Анжеле, что есть мочи:
   - План меняется, родненькая, мы схватим его за яйца и не надо будет его мочить, только выруби. Я уже мчусь к тебе, Анжелочка, держись!
   И он сломя голову ломанулся к любимой на помощь, оставив и позицию и свою ОРСИС-Т5000 там на месте, ведь сейчас было важно только одно - добраться как можно скорее туда, где в данную минуту разворачивался премьерный спектакль начинающей актрисы, единственное в своём роде выступление, рассчитанное на один раз и на одного зрителя, которому также придется стать и участником, хоть и невольным, всего этого лицедейства.
   Подъезжая к этому треклятому месту на объездной дороге, Чернорук молил все силы небесные, чтобы сегодня наконец какая-нибудь молодая дурочка захотела заработать немного денег и помочь ему, изнывающему по женской ласке монстрику, получить разрядку за все прошедшие дни. Он уже представлял, что и как сделает с ней, и томился, обуреваемый тысячами сомнений и противоречий, разрывающими его лихорадочный ум, который так был зациклен на своей похотливой части, что если бы ему и сегодня не удалось получить удовлетворение, то он был уже готов на совсем уж радикальные поступки, граничащие с маниакальностью и безумием - так далеко у него всё зашло. И хотя перед этим он очень для него удачно погонял по трассе и даже устроил своим бронированным автомобилем лёгкую аварию, он всё-равно сгорал изнутри, сжигаемый разнузданными страстями, распущенными им самим до нельзя, до отвратительной низости и сладострастия, сходящего с ума дедушки, чьё либидо начинало постепенно угасать, требуя выброса всё новых и новых порций гормонов любой ценой.
   Как только Анжела завидела машину Чернорука, хорошо описанную ей Эмилем, тот час в ней проскочила сверхиндивидуальная тончайшая электрическая искра, позволившие своей манифестацией на время стать ей сверхАнжелой, сверхчеловеком. Это проявление скрытой в каждом из нас Силы, эта ипостась живоначалия в  человеке царской своей природой, воссела на своём троне и стала править, отбросив все остальные к своим всемогущим ногам. В этот самый миг Анжела стала реальной придорожной шлюшкой: этот образ легко вошел в неё из подпространства, как обычная маска, покрыв её с головы до пят; она знала, как говорить, как двигаться, как смеяться и как смотреть клиенту в глаза. Это была и Анжела, и не она одновременно - на лицо они были очень похожи, но внутреннее это были два разных человека, то есть человек то был один, но он полностью переиначился, перепаял все свои платы, переродился в одно мгновение.
   И когда Чернорук, едва скрестивший пальцы на удачу, как делают некоторые мнительные дети, увидел Анжелу в её новом образе, он сразу же её возжелал, хоть и прошла секунда-полторы всего, но её шарм, её очаровывающая многих и до него улыбка, сразили этого прелюбодея наповал, видимо здесь сказалось и небольшое воздержание тоже.
   И, обычно сидящий в машине Чернорук, лишь приоткрывающий стекло, вечно боящийся подвоха, сам радостно выскочил навстречу Анжеле, боковым зрением отметив, что никого, кроме неё, здесь нет. Это ещё больше его подстегнуло, давая понять, что это последний и единственный шанс успокоить и накормить монстра внутри него, кричащего и рычащего, не дающего ему покоя.
   Чернорук хотел было принять начальственный, покровительственный вид, чтобы как всегда своим авторитетом и подобающей миной взять контроль над ситуацией, но не тут-то было - Анжела, исполненная очей и Силы, легко вырвала контроль из его рук, как тайфун вырывает даже мощное дерево с корнями - шутя, играючи. Дикая, варварская улыбка была на её ангельском расписном лице, она немного пошатнулась, мол пьяненькая, и начала смеяться в лицо этому полукарлику, разрушившему её жизнь, но не сломавшему её. Она немного покрасовалась перед ним, чтобы он получше рассмотрел её фигуру и дорогой, настоящий парфюм доделал дело; Чернорук, ошарашенный этим внезапным выступлением, оглушенный "Ланкомом", был готов растерзать её прямо тут, на капоте своей машины. Но и тут она его опередила: Анжела во всём своём великолепии импровизации стала медленно заваливаться на него, подошедшего к ней так близко, что избежать этого он, естественно, не смог, и был придавлен к капоту тяжело дышащей Анжелой, которая тут же стала копошиться у него между ног. Страсть и желание у Чернорука достигли своего апогея в этот момент, вихрь мыслей и ощущений захлестнул его; радости его не было предела - такая девка сама кидается на него - он был на седьмом небе от счастья. Её прикосновения вознесли его на невиданный ранее уровень ощущений, каскадом опустившегося на убеленную сединами голову. Он уже закрывал свои трёхкаратные глазки, чтобы унестись в страну грез наяву, и в этот самый момент, в эту сладострастную и очень щекотливую со всех сторон секунду он, баловень судьбы, властелин всего мыслимого и немыслимого, как ему казалось, властелин этой похотливой, полупьяной, придорожной продажной девки, он уже, словно во сне, вдруг увидел, что к его шее летит, несется красивая, изящная, большая и сильная рука, в которой был зажат ампула-шприц. Он, было одурманенный всем этим спектаклем, всей этой фантасмагорией, захотел остановить эту руку, прекратить этот, внезапно ставший кошмаром розовый сон, но куда ему было противостоять всему тому, что выследило, заманило, одурманило и поймало его свои невидимые, но неумолимые и беспощадные сети.
   Тресь! И всё! Клиент готов, как говорится. Последнее, что смог увидеть Чернорук, вырубаясь, была уже не улыбка Анжелы, а её глаза, горящие дьявольским огнем возмездия, пронизывающие его огнем и мечом презрения.
   Как только этот тщедушный, пожилой, полыхающий от сладострастия и неуемного желания, человечишка отключился, лежа на своей огромной чопорной машине, Анжела вдруг возненавидела его ещё больше, чем прежде, она, буквально, захотела его убить за всё то, что он сотворил с её семьёй. Она спокойно вытащила данный ей пистолет и нацелилась ему сначала в голову, потом, раздумав, в пах и после снова в голову - этот рассадник злых и коварных мыслишек и помыслов, эту преисподнюю человеческую, наполненную страданиями, наслаждениями, жаждой, неведением, подобострастием, повелеванием, кощунством и ещё много чем нелицеприятным и мерзопакостным, сверхэгоистичным и, по-видимому, бесконечным. Это всё была обратная сторона жизни, всё то, что многие прячут в своём сознании, в своём подсознании, исключая это из своего круга света, данного им при рождении. И сейчас Анжела Вышицкая, дочь своего отца, кадрового офицера, честнейшего человека стояла с пистолетом в руке, собираясь поквитаться за всё выстраданное горе её семьи, её горе и отчаяние тоже. Палец её стал скользить к спусковому крючку, уже решив за неё, взяв на себя весь груз ответственности. Но нажать он не успел, потому что её руку мягко обняла другая рука, большая и очень сильная, добрая и верная, а на ухо она услышала тихий, родной голос: "Родненькая, я с тобой, я знаю, как наказать этого гада, не стреляй, пожалуйста. Или дай я сам выстрелю!"
   Рука её тут же ослабла, она вся ослабла, обмякла, прильнув к его мужественной, сейчас почти отцовской груди, и затихла, успокоилась, будто прикоснулась к источнику жизни и умиротворения. Любимый и любящий её человек держал её в одной руке, а во второй его руке всё ещё был пистолетик, направленный на Леонида Илларионовича Чернорука, жизнь которого висела сейчас на таком тонюсеньком волоске, что его можно сравнить только с паутинкой, но паутинка эта оказалась столь крепкой, что спасла жизнь этого лиходея, хотя кто знает - порой и пуля бывает предпочтительней подлой, бесчеловечной, исковерканной до нельзя жизни. Эмиль титаническим усилием воли опустил оружие, ведь такого с ним ещё не бывало: любая цель, бывшая у него на мушке, всегда была поражена с хирургической точностью, чего бы это ему не стоило, но только не в этот раз; теперь у них с Анжелой начиналась совместная, новая для них обоих жизнь, и нужно было ей соответствовать, а значит меняться, искать новое в жизни и в себе, идти на жертвы, ломать принципы и стереотипы, но главное - это учиться любить друг друга, учиться жить заново, учиться быть человеком, самим собой. Теперь Эмиль ясно осознавал всю возложенную на него ответственность за детей и любимую, этот шанс от судьбы он не упустит и разобьется в лепешку, чтобы они были счастливы, чтобы они все вместе были счастливы.
   Он любящим, переполненным самыми благими чувствами и помыслами, взглядом обласкал любимую свою, заглянув, как ей показалось, в самую душу, и она всё поняла без слов - любовь сделала их очень понимающими, всевмещающими людьми. Но тут же Эмиль слегка изменился, ведь им предстояло еще закончить начатое, а они пока были только на трети пути; поэтому Эмиль и стал командовать по-военному, ситуация очень к этому располагала.
   - Ты садись в мою машину, - вымолвил он, озираясь по сторонам, схватывая происходящее за вихор, - я с ним в его машину, а ты за нами, поняла? Ну с богом, родненькая, ни пуха, ни пера!
   - К чёрту, - как отрезала она оконцовкой этого заклинания и взяла протянутые ей ключи.
   Через минуту-другую создалось такое впечатление, что никто здесь и не стоял, никто не останавливался и, что здесь вообще ничего не происходило в последние несколько дней, кроме самых обычных событий, типа кто-то останавливался в туалет или подлил масла, ну, в общем, ничего особого.
   Непонятно как, но до гаража, до которого было не меньше пятнадцати километров, они добрались без каких-либо эксцессов, и хотя на дороге они встретили патруль ДПС, никто их не остановил, по-видимому машину Чернорука все в округе отлично знали и только что не отдали честь. Однако, проезжая машину патруля, и у Эмиля, и у Анжелы надпочечники выстрелили хорошей порцией и адреналина, и кортизола, так что по приезду они были немного подуставшими, но всё равно быстро-быстро загнали машину в гараж, который с трудом вместил в себя корабль Чернорука, а машину Эмиля пришлось оставить перед другим гаражом, хозяин которого давно уже не приходил.
   Здесь, в укрытии, они немного успокоились, но расслабляться было ещё рано: всё дело только начиналось, и для начала Эмиль крепко увязал зипами руки и ноги Чернорука, а после вкатил ему ещё одну дозу снотворного, чтобы успеть смотаться своему старому знакомому Колчанову, частному детективу теперь, возможности которого переоценить было невозможно.
   Эмиль ещё в гараже позвонил ему и, поздоровавшись, после нескольких ничего не значащих фраз, как бы между делом, произнёс:
   - Костя, а ты слышал, что в Санкт-Петербурге на Невском, 117 открывают офис ветеранов войны? Нет? А мне предлагают должность председателя. Я бы хотел с тобой переговорить, может ты пойдёшь моим замом?! Увидимся через полчаса, дружище?
   - Без проблем, Эмиль, ты ведь знаешь, что я всегда к твоим услугам, кстати, как там Вадька? - спросил Колчанов о напарнике Эмиля, давая понять, что он понял, о чём идёт разговор, и что он может помочь и в этот раз, помня сделанное ему добро.
   Добро же заключалось в следующем: во время проклятой войны произошел один эпизод с Вадимом, напарником Эмиля, о котором знали совсем немногие, и Костя Колчанов был одним из них, так как и он сам попал в тот переплет вместе с ними. По заданию штаба были созданы 2 оперативные группы для сбора особо секретных сведений и обе были направлены в тыл врага с одной целью - захватить в плен офицера штаба противника и, по возможности, доставить его к своим. Каждой группе придавался снайпер, и дуэт Эмиля и Вадима разделили, чтобы укомплектовать эти группы - им доверяли, их ценили и в этот раз пошли даже на то, чтобы рискнуть ими, хоть они и были общеизвестными героями. Но дело было очень важное и операция началась.
   Обе группы были абсолютно равнозначны и, выдвигаясь в путь, знали, что-то, кто будет первым - будет главным, вторые - будут на подхвате. Так получилось, что группа Эмиля оказалась второй на финише, и как происходил захват "языка", они, к счастью, как потом оказалось, не знали. А вот Колчанов со своими бойцами и Вадим с ними были в гуще событий: аккуратно, без сучка и задоринки, они отработали захват и, отойдя в подготовленное укрытие, стали готовиться к переходу линии фронта к четырем часам утра, а вечером, идеально замаскировавшись, они собирались отдохнуть перед броском. Однако поздно вечером они получили приказ допросить пленного, причём с помощью спецсредств, бывших у них в наличии, то есть с помощью СП-117, мощного препарата, позволявшего быстро и эффективно развязать язык почти кому угодно.
   Приступив к допросу, мужики даже и не ожидали того, что последует после начала процедуры: под видом чая они напоили офицера данным препаратом и... спустя пять минут сидели с ошарашенным видом. Этот человек в мгновение ока стал выкладывать такие сведения, от которых даже у бывалых бойцов кругом пошла голова. Несколько умелых вопросов, которые командование попросило задать пленному, повлекли за собой лавину сопутствующей информации, как-то, что обе воюющие армии неформально сотрудничают на самом высоком уровне,  и даже некоторые имена личностей, участвующих в этом предательством деле, которые разведчики здесь же поклялись забыть, не ожидая такого поворота событий. Однако некоторые фамилии были у всех на слуху, и забыть их было не так уж и просто - одна из них была Чернорук, конечно.
   "Языка" они благополучно доставили и были поощрены отпуском, но вот осадок на душе так и остался, не смыть его вовеки!
   И вот теперь, когда Эмиль позвонил ему и спросил, есть ли СП-117, то Колчанов чуть ли не замёрз на месте, но для такого человека чего только не сделаешь, и он достал из сейфа одну, последнюю, ампулу и вышел из конторы, немного обеспокоенный, но всё-таки предвкушающий какого-то неожиданного эпизода, что они с Эмилем, возможно, как напарники исполнят что-нибудь эдакое. "И ведь надо же, уже второй раз к нему обращается сам Прибыльский! Кому сказать - не поверят, но рот на замок, здесь ни болтунов, ни трусов нет" - додумывал Костя Колчанов и, спустившись вниз, сел в машину Эмиля заметно возбуждённый.
   Они проехали половину дороги до гаражей молча, и тут Эмиль заметил небольшой уединенный сквер, около которого и остановился, чтобы выйти и объясниться с однополчанином, бывшим его боевым другом. Он прекрасно знал, что на Колчанова можно всецело положиться и, хотя в его щекотливой ситуации с Черноруком этого делать ой как не хотелось, всё одно помощь знающего проверенного товарища именно сейчас была очень кстати, дети если смотреть глубже, в самый корень проблемы, это было их общее дело, и если им его доверила Сила, то значит они должны его закончить вместе, плечом к плечу, как на той проклятой войне, которую развязали такие, как треклятый Чернорук, Ухватов, Подпроэцкий, Клещ и иже с ними паразиты рода человеческого, питающиеся на крови честных, ничего не ведающих людей. И теперь, когда этот дьявольский клубок почти уже распутан, когда виден конец этой чудовищной и беспрецедентной истории, действующие лица, представившиеся почти во всей своей аморальной, преступной и всепоглощающей красе, словно стая акул проплыла перед нашими глазами рвать следующую жертву, может быть кого-то из нас с вами.
Именно теперь судьба-крупье раздала ему из колоды происходящего такого боевого вальта. Эмиль был очень рад братскому сердцу и без раздумий выложил ему все события сегодняшнего дня и немного предыстории, без которой всё могло показаться сумасшествием, сумасбродством, куражом.
   Но когда Колчанов услышал фамилию Чернорук, когда услышал историю отца Анжелы и многих других, узнал, что и Ухватов с Подпроэцким подставляли генерала Перебоева с его согласия, а может и по указке, и пазл с картинкой кровавого упыря сложился воедино, он воспылал такой святой ненавистью, какую могут только испытывать отважные, жертвующие собой воины к низким и трусливым предателям, чьё кредо основано только на чистейшем сверхэгоизме и безоговорочном потакании своим смердящим страстям, больше их ничего не волнует, этих радикальных нарциссов, этих гонимых их личными бесами христопродавцев, пращуров которых ещё Мессия выгнал в шею из храма за увлечение внешними богами, а не внутренними.
   Через очень короткий промежуток времени Костя Колчанов уже прекрасно себе представлял весь масштаб трагедии и свою роль в ней, и его сердце, неуемное сердце героя, жаждало поучаствовать в этом действии, тем более, что он один из всех участников мог правильно и эффективно применить упомянутый ниже препарат для развязывания языков. Поэтому они с Эмилем стрелой пустились в гаражи, чтобы не упустить момент и технично, без особых эксцессов, выудить нужную им информацию.
   А в гаражах у Анжелы росло, ширилось напряжение, нервы её натянулись как тугие морские канаты, не дающие такелажу корабля разрушиться и вынести корабль на скалы, потеряв контроль. Но сила, её охватившая, поддерживала её душевный корабль, скользящий по неистовым волнам духовных переживаний - удел любого настоящего человека, проживающего свою неповторимую, бесценную жизнь, как бусинку, нанизанную на ожерелье бытия, вмещающего в себя всю непостижимую многогранность всех бесчисленных бусинок, детей своих единокровных. Эмиль и Костя прибыли очень своевременно и Колчанов сразу же приступил к приготовлениям, а Анжела едва не переломала Эмилю все кости - так она была рада его видеть, и обнимала своего родного Миля,как тигрица-дикая и необузданная.
   Наконец, всё было готово, свет был приглушен, ребята, немного нервничающие до этого, приложили максимум усилий, чтобы расслабиться и не мешать процессу экстракции темнейших, леденящих кровь откровений одной из самых одиозных фигур вооруженных сил, чьи действия раковой опухолью со своими метастазами покрыли почти всё тело армии, черными беспощадными пиявками висевшими на святом имени победительницы фашизма.  Была сделана инъекция - точная и аккуратная, как выстрел бывалого снайпера - Костя знал свою работу не хуже Эмиля. Были предусмотрительно включены несколько записывающих устройств, которые в отличие от людей могли всё снести и объективно запечатлеть всю произнесенную речь любого человека, даже людоеда, маньяка или сумасшедшего - в этом были их преимущества.
   Костя начал с контрольного вопроса, ответ на который мог явно оценить степень правдивости Чернорука:
   - Леонид Илларионович, скажите, пожалуйста, мне, как офицер офицеру, не лукавя, что вас связывало с неким господином Сулеймановым Абу-Али во время последней войны? Руководство очень хочет это знать, сам начальник штаба прислал меня для беседы с вами, и это строго секретный разговор, который останется между нами.
   И лихорадочный, и затуманенный одновременно взгляд Чернорука давал понять, что его плотно поднакрыло и он дошел до нужной кондиции, остальное было только дело техники и умения Кости, бывшего в своё время лучшим развязывателем языков на службе в армии.
   - Я внимательно вас слушаю, уважаемый Леонид Илларионович, я, как увядающий цветок, жду вас, как проливного дождя, чтобы возродиться к жизни и продолжать цвести и радовать глаз всех людей. Поэтому мне очень важна ваша информация, тем более, что вы уже раз всё это рассказывали нашему представителю - Эмилю Прибыльскому, известному половине нашей армии. Мы с ним внимательно вас слушаем!?!
   Не знаю, видели ли вы когда-нибудь прорыв дамбы или приближающееся цунами. Надеюсь, это было по видео или с большого безопасного расстояния. Так вот, здесь был тот же эффект - Чернорук рассказал такое и в таких подробностях, что у наших бойцов кровь временами стыла в жилах, а уж они повидали немало ужасов во время войны. В общем и целом, он отчеканил вот что: он и ещё несколько высокопоставленных военноначальников вошли в предложенную с противоположной стороны связь и за огромные деньги предавали свою родину и войска, шедшие на убой, как того требовал преступный, гнусный и просто отвратительный сговор; в конечном счёте, война была просто куплена и продана кучкой алчных недоделанных отморозков, чья судьба была располовинена на "до" и " после". Однако, это были ещё только цветочки, когда Колчанов стал приближаться к основной теме разговора, то здесь вообще началось такое, что его самого пришлось несколько раз удерживать Эмилю, чтобы Костя не наделал делов, ведь стала открываться такая правда, за которой стояло тотальное поглощение человеческих душ и дел.
   Когда, наконец, дело дошло до отца Анжелы, и рассказ стал углубляться в детали, то оказалось, что этот недочеловек все прекрасно помнил, и тут уже пришлось держать Анжелочку, трясущуюся и, буквально, захлестнутую откровениями того, как "подвели под монастырь" её любимого папу. И я не буду вдаваться здесь в детали, потому что эта ужасная, бесчеловечная и равнодушная до бесконечности суть дела, да и всех этих дел, настолько поражала своей низкопробностью и омерзительной, просто вампирской сущностью, что у любого человека, имеющего хоть каплю совести, волосы вставали и на голове, и во всех остальных местах, и никакие мысли просто не укладывались в голове людей, чуждых этому чернушному, людоедскому, едва ли не безумному отношению к миру, ко вселенной, ко всей жизни в целом.
   Это был такой предел, за который могут зайти только полностью опустошенные, безмерно жаждущие и категорически слепые души, не делающие из своих поступков никаких выводов, а только идущих на поводу у своих страстей и зависимостей, открывающих новые и новые подвалы сознания и живущих в них, похоронившие себя там навечно.
   Процедура потрошения сознания Чернорука была завершена где-то через полтора часа, может чуть больше, но за это время наши участники настолько морально постарели и устали, что едва сдерживали свою тихую злость на главного участника, чья глухая и немая память с поразительным волшебством раскрылась и такого наплела, столько навязала и так накуролесила, что всем, кто это впитал, хотелось только одного - крепко выпить, чтобы хоть как-то переварить всю эту несусветную, запредельную информацию, повисшую на их плечах непомерным грузом.
   Подробная и очень красноречивая запись этой задушевной беседы была сохранена, копирована и спрятана в тайнике, а наши участники стали быстренько собираться, чтобы прекратить эту обоюдную ментальную пытку: Костя сел с ещё расколбашенным Черноруком, чтобы отвезти его туда, откуда его доставили, а Эмиль с Анжелой должны были заскочить в супермаркет и подхватить его на обратной дороге.
   Они так и сделали и благополучно оставили ошарашенного Чернорука недалеко от двух страшненьких шлюшек, решивших всё-таки сегодня поработать. Чернорук остался сидеть на пассажирском сидении, чтобы ненароком не тронулся с места, а наши герои были таковы. Дорогой они пока всё молчали, не было слов, чтобы выразить это беспрецедентное, для них по крайней мере, злодейство, и они молча держались, сродняясь сердцами и спаяваясь душами, иначе было никак вынести эту ужасную правду жизни. И смерти тоже. Ведь они о стольких смертях узнали, что Эмиль едва не потерял первое место по армии и по войне - чуть-чуть упыри не набили больше людей, но он это делал по приказу, а они по маниакальной прихоти, по бесконечной череде желаний, граничащих с безумием или даже являющихся самой крайней формой сумасшествия, где внешне нормальные люди, а по сути своей зверские, бездушные убийцы и воры, патологически зависимые от этого конвейера смерти, живущие им и гниющие изнутри.
   Поэтому совместное молчание, такое оглушающее и такое естественное в нынешней ситуации длилось всю дорогу до интерната, пока, наконец, не было прервано радостными возгласами с другой стороны жизни, такой далёкой от всего того, что им довелось пережить за последние часы.
   Блинчик, а с недавних пор Сашу все звали именно так, потому что он был очень похож на глубоководного оранжевого осьминожку, который был вылитым инопланетником, как и наш Сашенька, так скорешевался с Анюткой, что их теперь водой нельзя было разлить, и значит они почти все время проводили вместе, хотя до этого каждый из них искал своё место на земле, в обществе и в жизни, и не находил. Сейчас все резко изменилось, и жизни этих чудо-детей тесно переплетались, находя друг в друге то, чего им не хватало внутри себя.
   И вот теперь, эти два баламута, а вместе они стали больше проказничать, словно на невидимых крыльях неслись сквозь пространство и время, сквозь всю кисею жизни и все им было ни по чём, потому что все людские законы - вымученные и надуманные - не могли их заполучить, а значит и испортить - они просто ходили по воде жизни, по самой её поверхности, едва касаясь этого мира, и только они сами и их родители были важны среди всего этого спектакля, среди грубых декораций и совершенно глупых монологов и диалогов всех вместе взятых актеров, всего гротескного ансамбля, всей труппы, чьи роли были уже расписаны от "А" до "Я" до самого занавеса, но наши розбышаки, обредшие друг друга и себя друг в друге, развернули всю эту игру на себя, вывернули на изнанку весь этот бред, зовущийся обычной жизнью, и создавали у всех на глазах свою реальность, совершенно иную и настолько чистую от всего наносного, всего искусственного, что любой свободомыслящий человек легко вовлекался в этот невероятный хоровод чувств, мыслей и действий.
   Это и произошло с Костей Колчановым, когда он после всего пережитого внезапно оказался между Блинчиком и Печенегом - так теперь звалась Анечка, а ещё Рягой, Парлапингой, Чупакаброй и тоже Блинчиком, в семье теперь появилось два Блинчика, как указание на то, что никакие там ваши правила не были здесь властны. Никакие вообще.
   Костя, сидевший между двумя Блинчиками, очень быстро узнал, что Саид курит, Никита бросает петарды, а Усик, то есть Русик, вообще матерится на чем свет стоит, и то, что Ангелина сегодня всех угощала конфетами и соком в честь своего дня рождения и у неё новые сапожки - очень крутые и просто клёвые. И всю дорогу наши дорогие Блинчики отпаивали взрослых своей божественной непосредственностью, своей чудотворностью и неподражаемым оптимизмом, граничащим с несусветным, запредельным энтузиазмом, наполняющим все пространство вокруг задором и истинной радостью. Они сливались с потусторонними силами, верховодящими Вселенной и звёздами, а также и самими Блинчиками, равным звёздам, самым большим и ярчайшим на небосводе.
   Когда все вошли в квартиру Эмиля, то она тут же наполнилась смехом и весельем, переполнявшим теперь всю честную компанию. Магия ребят подействовала на остальных и закружила, затанцевала и запела, пробуждая в каждом заснувшей детство: Костя носился с Печенегами, играя в ковбоев и индейцев. Они со смехом снимали друг с друга скальпы и громко смеялись, падая убитыми. Громче всех, естественно, падал Костя, и так это у него здорово получалось, что и Эмиль, и Анжела прыскали хохотом, наблюдая происходящую фантасмагорию и исцеляясь, помаленьку отходя от всех ужасов сегодняшних событий. Радость пробивала в их сердцах свою неизгладимую колею, чтобы и сейчас,и после легко носиться по этим сокровенным просторам, переиначивая всё, что могло поколебать и очерствить мягкие, нежные и трепетное солнца в груди каждого из наших героев.
   Чтобы сильно не заморачиваться, быстро отварили покупные вареники, сделали салат с капусточкой, солененькие огурчики просто нарезали и украсили зеленью и маслинками. Первыми покормили Сашу и Аню, и они вновь подскочили, подкрепившись, закручиваясь в спирали чистейшей радости и смеха. Впрочем, их всё-таки попросили веселиться в комнате Эмиля, где им включили их любимый караоке, и вы только себе вообразите, что они исполняли, кривляясь и гримасничая под самые разнообразные хиты и шлягеры прошлых лет. Только после того, как разбойники переместились в другую комнату, достали рюмки и немного запотевшую бутылку абсента с лимонным тоником. Это был сегодняшний эликсир, готовый помочь немного осознать и переварить все увиденное и услышанное ранее, хотя наверняка знать это никто не может, поэтому мы с вами последуем за нашими друзьями, чтобы плечом к плечу пройти этот нелегкий путь людей, нечаянно измаранных в безусловных моральных нечистотах и желающих отделиться от этого и одновременно впитать все и слиться с этим, ведь настоящий человек не может пройти мимо, чтобы не попытаться всё осознать, понять и прожить это вновь и вновь, разложив все по полочкам и испив эту чашу вместе с участниками произошедшего, и постараться оправдать, простить и обелить, прекрасно понимая, что на все были свои причины. Но, в то же самое время, и отстраниться, как бы разделившись, ведь все это так ужасно и неподражаемо зверско, словно живы ещё в нас далёкие предки, рвавшие своими зубами чужую, но подобную им плоть, не желавшие понимать и знать, что рвут самих себя, по сути, и пока это не прекратится не видать им ничего, кроме этого, ни во сне, ни наяву.
   После нескольких коктейлей и молчания настал всё таки момент, когда надо сказать друг другу о переполняющих чувствах и эмоциях, выплеснуть все наболевшее и не пережеванное наружу, чтобы избавиться от этого наваждения раз и навсегда. А память, как всегда, сделает своё и милосердно постепенно сотрёт весь этот кошмар, чтобы они спокойно могли жить дальше и оставаться самими собой. Хотя и всесильной памяти порой нужно много времени, чтобы справиться с такой нагрузкой, но такой момент все же настает, и люди продолжают жить в гармонии, поглощая и переживая всё, что  несёт в себе жизнь почти без остатка.
   Первым заговорил Костя, ведь для него было сильным ударом воистину всю правду о закулисье войны, на которой он верил в справедливость и честь, но ей и не пахло нигде там наверху, где тишина и одиночество кабинетов делают из людей существ злее и безжалостнее самых диких зверей, и даже больше того. Он говорил о том, что вера в себя и Бога давала ему силы на проклятой войне, чтобы выжить и остаться человеком, а теперь после откровений Чернорука он утратил веру в это эфемерное понятие "бог" и укрепился в вере в себя и своих друзей, которые ближе ему, чем бог или ещё что-либо подобное, святое или праведное, но отвлеченное и далёкое от жизни в целом. Однако Костя, узнав о том, как жестоко их предавали там, за линией фронта, только сейчас стал понимать и принимать, что именно так они стали сильнее и мужественнее, окончательно стали самими собой, пройдя через все перепетии войны, едва ли изгладимые за одну человеческую жизнь. И лишь сплотившись вместе, чувствуя локоть товарища, прикрывая спину друг другу и жертвуя собой ради других, можно было нащупывать дорогу дальше, проходящую через жизнь и ведущую за ее пределы в неведомые земли бытия,туда, где, вероятно, уже пируют все воины, достойно сложившие свои головы за родину, за близких, за жизни других последующих поколений. 
   После этих слов, конечно же, выпили не чокаясь за павших, и каждый вспомнил, сколько же их было много и какая боль сопровождала эти утраты, эти жертвы теперь, в свете новых знаний и от этого стало немного грустно, но и легко, ведь знание даёт определенность и силу идти дальше, как бы освящая путь своим светом беспредельным и бескорыстным. Эмиль тоже что-то говорил, но всё время сжимал руку Анжелы и вновь, и вновь думал, как же ему повезло её встретить среди стремительного круговорота безалаберной, но такой продуманной жизни. Мысли Анжелы почти совпадали с его мыслями - она также благодарила Вселенную за всё происходящее и немного грустила, вспоминая своего, оправданного теперь, отца. Постепенно каждый из них основательно выговорился и немножко опустошился, освободив место для новых впечатлений и опыта, сына ошибок трудных, как говорил один смуглый русский поэт.
   В скором времени слова закончились, уступив место кричащей, многострадальной, но спасительной тишине, в которой всё рождается и умирает; в ней души отдыхают и набираются сил, успокаиваясь, убаюканные её безмолвными песнями и сказками, невидимыми пророчествами и прозрачными, едва различимыми,былями-небылями.
   Абсент лишь слегка притупил остроту перенесённого, он не пьянил, а словно пеленал, готовя младенцев духа к новым устремлениям и свершениям. Легкая печаль начала мягко опускаться на плечи застольников, и явно не хватало музыки, которая в соседней комнате брызгала и хлестала упругими струями ритмов и тональной поддержки. И Сила, опекающая и лелеющая все живое, вдруг подхватила наших дорогих героев и понесла туда, где отвязные Блинчики голосили абы что, лишь бы душа была довольна и вольна.
   Как только взрослые появились на импровизированной сцене, то есть на диване Эмиля, играла композиция, где кролик откусывал себе голову, и ребята, проникнувшись композицией, стали такое выдавать, так скакать и кусать понарошку друг друга, что Аня и Сашок просто опешили на пару минут, но быстро проникнувшись этой безбашенной кутерьмой, бросились в пляс, повизгивая и трясясь, как африканские аборигены во время ритуала. Короче говоря, где-то с полчаса все в доме немного попритихли и только слушали, как стадо мастодонтов или племя индейцев, хотя может и сорок разбойников с Али-Бабой, или просто космические пришельцы пытались разорвать пространство своими криками, истошными воплями  и невероятным, бесподобным, но очень-очень громким пением.
   Наконец, они несколько подвыдохлись и слегка устали и, поэтому отправились на кухню пить чай, всё ещё гримасничая и шутя. В таком ключе вечер продолжался ещё какое-то время, пока не настала пора идти Блинчикам спать, вот тогда то все и приуныли, но делать было нечего и после обязательной совместной чистки зубов, дети были отправлены спать на кровать Эмиля,где немного ещё повозюкались,пошептались да и уснули сладко-сладко.
   В конце концов, просидев ещё чуть-чуть в полутишине кухни, где все огрехи реальности трансформировались во что то иное, наши герои окончательно укрепились в своем новом союзе и это дало им уверенность в том, что всё сделанное было необходимостью и самым правильным действием за последнее время. И поэтому, выпив несколько раз на посошок, пока ехало такси для Кости, друзья ещё немного лениво поболтали, вспоминая некоторые курьёзные моменты со службы. Эти воспоминания, так ясно всплывшие в их памяти, крепко увязались со всеми новыми дополнениями, внесёнными господином Черноруком.
   Снизу позвонил водитель такси и Костю стали провожать, обнимая и целуя; он вновь стал сегодня героем,словно в память о прошлом - лихом и дерзком, опасном и даже смертельном. Это, естественно, и оставило неизгладимый отпечаток на всю  оставшуюся жизнь и сегодня стало понятно,что прошлое ещё живо и, порой, тебя настигает тогда,когда ты совсем не ждёшь этого.Однако Сила даёт тебе верных друзей,с которыми можно все преодолеть и выйти почти сухим из воды.
   Ещё раз пожелав друг другу спокойной, мирной ночи, как они это делали на войне, друзья расстались и Костя спокойно поехал домой, чтобы уже завтра начать новое совместное дело со своими друзьями, смысл которого был в том, чтобы удачно, без последствий донести до людей всё то, что натворил лиходей Чернорук.
   После его ухода Анжела с Эмилем молниеносно все убрали, Эмиль перемыл посуду и они тихонечко, чтобы не потревожить своих райских птенчиков, уединились в комнате Саши,куда нам с вами хода нет.Но напоследок я могу сказать вам только одно,что эта ночь породила новую,неразлучную пару,знающую чего хочет и что для этого нужно сделать.
   А царица её, Луна, трепетно охраняла их совместные, бесподобные сны,нити от которых шли к самой Луне и дальше,к далёким солнцам, в недрах которых рождались и будут рождаться человеческие сердца, вмещающие в себя все, чем их одаривает Вселенная.