Спасти его любой ценой. Глава 41

 Тазы с грохотом разлетаются по полу. Я присаживаюсь, стараясь прикрыть грудь и треугольник между ног руками. Оглядываю помещение, но никого не вижу.
- Ты кто? Ты где?
В ответ слышу заливистый смех.
- Покажись, прошу!
Я все так же пытаюсь прикрыться руками.
- А че мне показываться. Туточки я.
Оглядываюсь. В углу прямо на раскаленной печи сидит небольшое существо. Получеловек, полу-эльф.  Голова огромная, вся покрытая густыми волосами, переходящими в усы и бороду. Где и что – не понятно. Но из-под этой растительности торчат огромные и очень острые уши. Нос длинный с мясистым кончиком и огромными ноздрями. Глаза вытянутой формы, как у кота. Очень острые скулы и тонкие губы. Тело спрятано под волосами, видны только голые худые руки и ноги. Широкие ладони и немыслимого размера ступни. На голове то ли венок из сухих листьев, то ли банный веник.
- Отвернись! Не видишь? Я же голая! – Моему негодованию нет предела. А существо смеется:
- Вот глупая! Да мне твои прелести ни к чему! Я  - Банник. Мне главное, чтобы в баньке было жарко и чисто. Остальное – суета сует. И меня она не касается.
Я немного успокаиваюсь.
- Совсем все равно?
- Ну, могу ради смеха какую бабенку по голой заднице хлопнуть. Но это так. Забавы ради. И очень уж эта задница примечательной должна быть. А у тебя – нет. Так себе задница.
Я открываю рот, чтобы ответить на это хамство хоть что-нибудь, но так и закрываю его обратно, ничего не придумав. Объяснение существа меня не успокоило до конца. Я быстро подбираю упавшее на пол полотенце и оборачиваюсь в него. Оно закрывает меня от груди почти до колен. Собираю с пола тазики, снова возвращаю их на полку с топку. Только после этого сажусь обратно на полку и уже спокойно рассматриваю Банника. Теперь сквозь его длинные волосы и бороду я вижу, что он и сам совсем голый. Только холщевая, потрепанная тряпочка на бедрах. Банник же внимательно оглядывает меня. Он успел перебраться на ту же самую полку, где расположилась я.
- Так кто же тебя так отделал? И воняет от тебя болотом и нечистью.
- Вот нечисть и отделала. В лесу на нее наткнулась. Пришлось отбиваться.
Банник придвигается ближе и нюхает меня.
- А еще псиной пахнет. Да не простой собакой, а Лесным Стражем.
- Послушай, не мог бы ты перестать меня обнюхивать, пожалуйста. Это неприлично, в конце-концов.
- А мы люди простые. Университетов не заканчивали. – В голосе Банника явно слышится вызов.
- А ты знаешь, что такое «университет»? – Я слегка удивлена. Решаю не цепляться к слову «люди». Существо усмехается и уже другим тоном говорит:
- Неа. Так хозяин говорит.
Теперь понятно.
- И все же не нюхай меня. Ладно?
Существо изображает изумление.
- Не могу. Я хочу понять кто ты.
Опять. Все время одно и то же. Все хотят понять кто я.
- А знаешь, я и сама бы не прочь понять кто я такая.
- А это что? – Банник указывает длинным тонким пальцем веревочку на моем запястье.
- Это…- я не успеваю ответить, как существо подхватывается с места, смешно топая на коротких, кривых ножках приближается ко мне. При этом его длинная борода волочится по деревянной поверхности полки. Как он на нее не наступает - для меня большая загадка. Банник подходит совсем близко и придвигает свое лицо к моему. Я слегка отодвигают. Вдруг сейчас вцепится мне в нос. Но Банник несколько секунд смотрит на меня, потом спрашивает:
- Ты ли Ратница, че ли?
- Я.
- Так то тебе просили передать, что ждут тебя в храме не задолго до Вечерни.
- Кто просил? – Вот этого я никак не ожидала, что Банник будет передавать мне послания.
- А я  откуда знаю? Просили и все. Долго сидеть-то будешь? Вон лицо уже красное, как переспевшая брюква. Парься скорее.
- А ты уйди. Не могу я при тебе. Стесняюсь.
Банник снова смеется. Громко и раскатисто. Уже самого и не видно, а хохот все слышен. Я жду еще некоторое время. Но мне очень хочется смыть уже с себя всю грязь и лесной запах. Кстати, а Лесной Страж это часом не Кречет?

После того, как я провела в парилке больше часа, я долго сидела и пила чай. Самовар оказался на углях. И вкус чая с дымком не сравнится ни с чем. Словно новые силы входили в мое тело с каждым глотком ароматного и крепкого напитка. И еще посидела бы там, но понимаю, что меня ждут люди. Те, кто хочет так же попариться и выпить чаю с вареньем и медом. Поэтому с сожалением одеваюсь и покидаю баню. Кстати, Вера Никитична дала мне взамен моей грязной одежды домашний ситцевый халатик. Совершенно простой, но с рюшечкой по вороту и на кармашках. Вся его прелесть заключалась в ярком рисунке – бело-желтые ромашки на голубом фоне. Это что-то! Но уютный и домашний халатик приподнял мне настроение. Захватив свою одежду, я пошла к дому. Мимо уже спешили Вера Никитична и Ксения. Настала их очередь, видимо.

Около забора, на невысокой деревянной скамейке я заметила Градова. Он тоже меня увидел и улыбнулся. Похлопал рукой рядом по скамейке, приглашая присесть. Я решила, что у меня еще есть время. И я могу посидеть и отдохнуть. Я с удовольствием опустилась на гладкую, теплую поверхность скамьи.
- Миленький халатик. – В уголках губ Градова таится улыбка.
- Спасибо. Но мне нужно попросить какую-то другую одежду.
- Куда-то собралась?
- Мне в храм надо сходить.
- Зачем? – Он не понимает. – Почему ты все время туда рвешься? И в городе, теперь здесь.
- Храм придает мне сил. И душевных и физических. Там я отдыхаю, понимаю, как мне действовать дальше. – Мой ответ совершенно искренний. Так оно и есть. - Пойдешь со мной? – Мой вопрос повис в воздухе.
- Саш..?
- Нет. Это без меня. – В его голосе слышу нотки раздражения. Ага. Болезненная для него тема?
- Ты давно был в храме? – Понимаю, что задеваю очень личное, но чувствую, что надо продолжать.
- Давно.
- Почему?
В его взгляде, который сейчас направлен на меня читается: «Чего пристала?»
- Больше не верю я во все это.
Вспоминаю то, чему нас учили на практических занятиях по психологии. Слово «больше», произнесенное Градовым, дает мне возможность продолжать разговор.
- С каких пор?
Вздох, изменение позы. Ох, лезу я в душу человеку. Чем закончится? Но пора уже поговорить серьезно. Пора. Поэтому маленькими шажочками иду дальше. А мой «объект» молчит. Интересно, решает послать меня по известному адресу, или выйти на откровенный разговор? Сейчас проверим, насколько он мне доверяет. И до какой степени я ему стала близка. С человеком, к которому чувствуешь только неприязнь,  сокровенным делиться не будешь.
- Слушай, давай не будем играть в эти игры. Наверняка ведь уже рассказали тебе, что я потерял семью. У меня погибли жена и… - он делает паузу, делает глубокий вдох, словно ему не хватает воздуха. Сможет сказать? - …и маленький сын. – Он выплевывает из себя эти слова. И я понимаю, что это далось ему с большим трудом. – Тот же Рустам или Егор…уж точно все выложили. У нас же в отделе любят об этом посудачить.
А вот тут он не прав. Никто из его подчиненных мне не сказал ни слова про его трагедию. Зря он так думает о своих сослуживцах. Но не могу же я признаться, что мне об этом рассказали в Искуплении. Поэтому слегка киваю головой и просто говорю:
- Знаю, Саша. – И чтобы он не спросил, кто о нем сплетничал, добавляю, - это большое горе. Я сочувствую тебе.
Теперь легкий, едва заметный, кивок следует от него.
- Они случайно погибли вместо меня. Что-то там перепутали на твоих небесах. – Мужчина сам шел на разговор и меня это очень устраивало.
- Знаешь, Саша. Так случилось, что уже…много лет я изучаю эту тему…хм…изнутри. Можно сказать, это тоже мое журналистское расследование. Ты же сам говорил, что мы – журналисты – не от мира сего. И чем больше я погружаюсь в это расследование, тем больше я понимаю: во Вселенной случайностей не бывает. Все, что происходит вокруг нас рассчитано до миллиграмма, до песчинки. У каждого из нас есть свой путь, который мы называем жизнь. И, самое главное, каждому из нас отмеряно определенное время на этом свете.
Градов смотрит на меня, как на умалишенную.
- Что за бред? Ты сама в это веришь?
Я и не думала, что все будет легко. Но останавливаться не собираюсь.
- Сначала не верила, как и ты. Но некоторые события в моей жизни (а скорее смерти. Но это я ему не говорю) доказали мне правоту моих выводов. Хочешь, приведу тебе некоторые умозаключения?
Он все еще не сводит с меня изумленных глаз.
- Ну, давай. Послушаю. Все равно делать нечего. – Он настроен очень саркастически. Но я упрямо настаиваю на своем. Уж я-то точно знаю, о чем говорю.
- Впервые я задумалась об этом, когда работала над военными материалами, собирая информацию для статьи. Не буду рассказывать сюжет, но в конце своего исследования я вдруг подумала – почему так: одни погибали совсем молодыми. Дети, подростки. Да, что там. Не родившиеся еще младенцы умирали. Они ведь не успели даже на свет появиться не то, чтобы пожить. А другие люди прошли всю войну. Многие остались без рук и ног, многие до конца жизни носили в себе осколки, одно движение которых на миллиметр могло стать причиной их смерти. Но они дожили до глубокой старости и умерли своей смертью. Хотя, наверняка, перед каждым боем думали, что он последний в их жизни.
Я поднимаю глаза на Градова. Он молчит, не перебивает. Смотрит в землю. Я продолжаю:
- Или вот еще. В перестрелке между бандитами погибает случайный прохожий. Пуля не попала в того, в кого целились, отрикошетила от стены или столба и убила невинного человека. Почему так? Другой пример. Мы не будем брать тех уродов, кто сел за руль пьяным. Часто бывает так, что человеку стало плохо за рулем. Ни с того, ни с сего. На скорости он въезжает на остановку, где люди ждут автобуса. И кто-то погибает. Но не все, а некоторые. Еще примеры? Хорошо. Почему кто-то опаздывает на самолет, которому суждено разбиться, а его пассажирам погибнуть? Не думал?
Градов не отрывает глаз от какой-то точки на земле.
- Ты под впечатлением от романа «Мост Людовика Святого»?(«Мост Людовика Святого»  — роман американского прозаика Торнтона Уайлдера, написанный в 1927 году. По сюжету люди, которым было суждено погибнуть собрались в определенное время на мосту и тогда он рухнул)
Ого! Вот бы никогда не подумала, что Градов знает о таком произведении. А он не так уж и прост.
- Если ты знаешь сюжет этого романа, значит, поймешь то, о чем я хочу тебе сказать.
- А именно?
- Я считаю, что каждому из нас отмеряно свое время. И случайно мы не умираем.
- А что будет тем, по вине которых оборвались эти жизни? Народный суд, а потом много лет мы будем их кормить всей страной? Не маловато ли наказание? Нет, только не для убийц моего сына. Я достану их из-под земли. Я сам их накажу. – Я с тревогой вглядываюсь в его глаза, пока он произносит эти жестокие слова. Наблюдаю, как они чернеют, и в них разгорается пламя ненависти. Получается, я сделала только хуже своими разговорами. Плохой из меня психолог. Не получается у меня достучаться до разума Градова. Но отступать поздно.
- Есть еще и небесный суд.
Александр криво усмехается, а я жалею, что не могу рассказать ему, каково это стоять перед высшим судом и наблюдать, как огромные весы, на которые складывают то, что ты сделала за всю жизнь, медленно качаются то в твою сторону, то против тебя. Вот тогда и жалеешь, что не верила в небесный суд при жизни. Но уже поздно и изменить ничего нельзя. Вот где страх. Все остальное по сравнению с этим – детские игры. Но даже если я сейчас сойду с ума и выложу ему эту историю, он ни за что мне не поверит. Вызовет «психушку». И будет прав.
- Пойми, Саша, не нам решать, будет ли наша жизнь длинной или короткой. Но мы можем прожить ее так, чтобы потом ни о чем не жалеть.
Градов вскакивает, засовывает руки в карманы джинсов, некоторое время перекатывается с носка на пятку. Потом поворачивается ко мне и жестко спрашивает:
- То есть по твоей логике это нормально, когда гибнет ребенок, еще не нюхавший этой жизни?
Тут уже приходит моя очередь подскочить с места.
- Спятил?! – Я не нахожу слов, чтобы выразить свое негодование. - Я по-твоему нелюдь? – Мы стоим друг напротив друга. Оба возмущены до предела. И я уже не сдерживаю эмоций:
- Ничего ужаснее, чем смерть ребенка на этом свете нет! Не дай Бог никому такого пережить! Но месть это не выход! Посмотри, до чего ты себя довел. Высушил себя! Ты никого не любишь, забыл о своих родителях, которые ни в чем не виноваты. Ты разговариваешь с людьми так, словно хочешь прибить их на месте. Тебя боятся даже твои подчиненные. Ты отталкиваешь людей, даже не дав им шанс помочь тебе. Эдакий одинокий волк. А глаза свои ты видел? Они чер-ны-е! Как и твоя душа. И это результат твоих постоянных мыслей о мести, об убийстве. А умершим нужно другое! Им надо, чтобы их помнили, и хоть иногда ставили за их упокой свечу в храме! Понял? Месть – это только для тебя самого. Ты подчинил этой цели всю свою жизнь. Но легче тебе не станет, если ты все же сделаешь это. Таков закон жизни. Только убьешь себя совсем. И все! – Я тяжело дышу. Мне нелегко дался мой монолог. Вместо взвешенного, аргументированного, он получился истеричным и сумбурным. Мне очень неприятно сейчас смотреть на Александра. Он же не говорит ни слова. – Подумай, Саша. Не хочешь идти со мной в храм и не надо. Но не разрушай самого себя. – Это я произношу уже более спокойно. Но спокойствие это только снаружи. Внутри меня бушуют слезы. Все. Я устала. Не могу больше. Чтобы Градов не увидел моих слез, я поворачиваюсь и быстрым шагом ухожу в дом, а потом в свою комнату. Сил больше нет. Я все испортила. Дура.