Греческая предфилософия. общие размышления
Так Гесиод полагал, что мир зарождается из некоего первичного, бесформенного состояния, которое он назвал Хаосом (буквально означает – великая бездна, зияние). Этот Хаос предшествует всему, и даже боги трепещут перед ним. По сути Хаос здесь – это уже субстанциональное начало, то есть здесь намечается переход к проблеме субстанции. После Хаоса родилась Гея – земля, а затем Уран – небо. Позже появились Тартар, Эрос, Нюкта – ночь, Эреб - мрак, Нимф, Понт – море, Эфир – свет, Гемера – день. Далее Гея сочетается браком с Ураном и порождает Титанов, Киклопов, Гекатонхейров – чудовищ. Затем Гея и Уран ссорятся, Гея подстрекает детей против отца, и в итоге титан Кронос оскопил отца. Нюкта – ночь – породила Обман, Старость, Смерть, Печаль, Труд, Голод, Забвение, Скорби, Битвы, Беззаконие. Далее правят Кронос и Рея, а от их брака уже рождаются Олимпийцы. Зевс свергает своего отца Кроноса, начинается титаномахия, то есть борьба богов и титанов, в итоге которой титаны заключаются в Тартар. Начинается правление Олимпийцев во главе с Зевсом. То есть мы видим, что Гесиод рисует картину движения от Хаоса к Зевсу, то есть движение к порядку, свету, социальному устроению. Мы находим у Гесиода уже предчувствие философии, дыхание ее. Мир богов у него систематизирован, мифологический образ постепенно увядает, боги – это лишь та или иная функция. Зевс боится своего падения, он предчувствует его. У него должен родиться сын от Метиды, но это сын – Логос, то есть слово разумное. Рождение Логоса, по Гесиоду, должно будет означать конец царства Зевса. А это то и есть конец мифологии и рождение философии. Один из исследователей подчеркивает, что «вместе с генеалогией богов возникает и генеалогия мира, а под мифологической формой изложения явно видно каузальное мышление и стремление к рациональному объяснению наблюдаемых феноменов: в том числе обоснование существования и правления богов, проблемы существования в мире страданий и зла. Гесиод видит в этом мире арену борьбы светлых и темных сверхъестественных сил, рассматривает творимые людьми злодеяния как преступление против божественной справедливости Зевса, показывая, таким образом, божественные основания онтологии этических норм» . Вообще Гесиод отражал интересы крестьянства, он был апологет труда (его поэма «Труды и дни»). Он признает не всякое богатство, но лишь то, которое добыто своим честным трудом. Он отражал в своих произведениях имущественное расслоение деревни и распад общины (его теория «золотого века», который остался в прошлом). Гесиод стоит у истоков античной этики: он показывает, что человек в отличие от животного знает, что есть добро, а что – зло. Он формулирует неустранимое из жизни людей противоречие между сущим и должным. Но в то же время он выражает и надежду на лучшее – «Зевс не всегда терпеть это будет». Он проповедует меру, расчет, трудолюбие, бережливость во всем. Однако в целом человек у Гесиода принижен. Люди – это лишь некий побочный продукт теогонии. О них он говорит крайне бегло. Боги враждебны к людям. Прометею, например, Гесиод не симпатизирует. Прометей – это обманщик, хитрец. Он обманул Зевса. У Гесиода нет иронии по отношению к богам. Оценивая в целом творчество Гесиода, А. Ф. Лосев обращал внимание на то, что он отразил крупные общественно – исторические сдвиги и противоречия своего времени – эпоху утверждения рабовладения. Общая оценка жизни у Гесиода и полна пессимизма, но в то же время полна и трудового оптимизма человека, мечтающего о быстром наступлении для него счастливой жизни благодаря его энергии и его деятельности. Природа для него есть та область, из какой он может извлечь выгоду. Но Гесиод и любуется природой, он – большой любитель ее щедрот и красот. Он – вдохновенный художник, коему нисколько не мешает его утилитаризм и меркантилизм. Для него характерен драматизм мифологических повествований, а языку его присущи всякого рода простонародные элементы, традиционные формулы оракулов и вполне прозаическая мораль. «Гесиод переполнен противоречиями в своей идеологии и в своем художественном стиле, но они понятны и воспринимаются как органическое целое, как только мы представим себе бурную эпоху развала родовой общины, отраженную в произведениях этого первого исторически реального поэта древней Греции» .
И еще, что касается творчества Гесиода, то нелишне было бы в завершение обратиться к оценкам одного современного автора, известного философа А. Г. Дугина , который подчеркивает, что творчество двух величайших древнегреческих поэтов – Гомера и Гесиода – имело колоссальное значение для становления всей античной цивилизации. (И здесь хотелось бы попутно в скобках несколько соображений высказать о творчестве этого мыслителя, коего иной раз (непонятно с чего) зачисляют чуть ли не в «русские фашисты», или в идейные лидеры оных (!). Да, к нему можно относиться как угодно (ибо фигура он неоднозначная и противоречивая), можно спорить и полемизировать, можно принимать или не принимать высказываемые и развиваемые им философско-политико-идеологические концепты, можно критиковать их, но нельзя не признать, что многие его наблюдения (в том числе и философского плана) являются весьма оригинальными, смелыми и интересными, и заслуживающими, как минимум, того, чтобы знать их, поразмыслить над ними. Они имеют право быть. Поэтому автора сиих строк, к примеру, неприятно удивило название одного философского проекта, к коему примкнули и весьма известные представители нынешнего философского российского сообщества. Проект этот они претенциозно озаглавили «Россия без Дугина!» Вполне в большевистском духе – если что-то не нравиться, то изгнать, запретить, давить, не пущать, дискредитировать, опорочить. Думается –это путь в никуда. Вот эта самая приставка – «Без» - она очень губительна для философской мысли, да и вообще для МЫСЛИ! Думается, подлинный философский процесс – это диалог, многоцветье идей, взглядов, подходов, философем, концептов. И место здесь должно быть для каждого – и для Дугина, и для Майорова, и для Чанышева, и для Ленина (если угодно!), и для Ильенкова, и для Гайденко, и для Мотрошиловой, и для многих-многих других, кто творил и творит, созидал и созидает современную ткань философского процесса. Главное – слушать и слышать другого, уважительно спорить и, если нужно, критиковать, но не безапелляционно отвергать. Поэтому, что касается Дугина, то к некоторым его оценкам (которые нам показались нетривиальными и интересными), мы уже обращались ранее и не раз еще обратимся впоследствии, ибо не находим в этом решительно ничего криминального). Так вот, вернемся к оценкам Дугина, которые касались творчества Гомера и Гесиода. Это духовные полюсы всей греческой культуры в целом. Их тексты заучивались, комментировались, цитировались бесчисленное количество раз в самых разнообразных контекстах, были по своей функции отчасти аналогичны сакральным и религиозным текстам других цивилизаций: они повествовали о богах как священные писания у разных народов, задавали образцы этики и моделей поведения, диктовали эстетические критерии, вводили в культурный оборот основные философские понятия и термины, от которых уже отталкивались позднейшие мыслители и философы. И тот же автор далее указывает, что по мысли Мартина Хайдеггера, поэзия Гомера и Гесиода предвосхитила собой формирование самого эллинского Логоса, кульминацией которого стало появление философии. Упорядоченная систематическая мысль греков сложилась на основе этих двух поэтов и их бесчисленных последователей и подражателей. По Хайдеггеру (и Дугин, видимо, с этим вполне согласен), философия и поэзия являют собой вершины двух гор, которые разделены низинами и равнинами, то есть имеют различную структуру, но воплощают в себе два пути к достижению предельных высот человеческого духа. Греческая философия – это философская вершина европейского духа; произведения Гомера и Гесиода – вершина поэтическая. Диалог, созвучия и диссонансы между ними составляют поле главных силовых линий всей эллинской культуры. Отсюда, продолжает Дугин, то фундаментальное значение, которое оба автора играют в европейском историале в целом: они задают поэтический и отчасти мифологический камертон, образцы и парадигмы одной из двух главных линий в истории европейского духа – наряду с греческой философией. Поэзия воплощает в себе сакрально-профетический аспект Логоса, философия – строго интеллектуальный.
Сам Гесиод выступает как пророк, одержимый Музами, как точка пересечения двух самостоятельных областей – сакрального и профанного и является мостом, посредником между ними. Поэт возвышается тогда, когда уходят герои. И тогда именно поэт (и Гесиод – яркий тому пример) соединяет человечество с миром богом и героев, с предыдущими эпохами и божественными горизонтами, открывает человечеству бездны сакральной памяти, становится посланником человечества в мир божеств и одновременно глашатаем богов в мире людей. Поэт теперь – архетип человечества, который восполняет односторонность профанного, достраивая его до полноты, совершенства через опыт Муз . Очень важные рассуждения, которые неплохо было бы нам хорошенько запомнить, ибо они многое объясняют в дальнейшем развитии греческой мысли.
Что касается Гомера, чьи тексты и их редакции составляют половину (!) всего древнегреческого письменного наследия, то у него мир рождается из брака Океана и Тефиды. Мир состоит у него из трех частей: 1) небо; 2)земля; 3) подземелье. Пространство между небосводом и землей – это эфир. Небосвод поддерживается столбами, которые охраняет титан Атлант. Моральный уровень богов весьма низок. Они испытывают и боль, и радость, и гнев, и зависть, и интригуют друг против друга и против простых смертных. У них особая кровь, они питаются нектаром и амброзией, передвигаются со скоростью мысли, и они – бессмертны. Боги у Гомера – не творцы мира. Они – сверхъестественные двойники естественных процессов и явлений. В человеке Гомер выделяет три вида духа: 1) псюхе – душа как таковая, то есть двойник и образ (эйдолон) тела, но бесплотный и непроницаемый. Это есть начало жизни и источник движения. Он покидает тело после смерти и отправляется в Аид. Он разлит по всему телу; 2) тюмос – аффективно – волевая часть духа (локализуется в груди); 3) ноос – ум (находится в диафрагме). Гомер признает Судьбу (Мойру или Анаке) . Она – превыше всех богов. У Гомера присутствуют и богоборческие тенденции: так Диомед ранит Афродиту. У Гомера нет описаний чудовищного и деформированного, у него доминирует чувство меры, гармонии, пропорции. В центре его внимания находятся именно люди, герои, а боги остаются на периферии его повествований. Очень важной тенденцией творчества Гомера является стремление представить реальность тотально, во всей ее исчерпывающей полноте. В его творениях мы находим и богов, и людей, и землю, и небо, и войну, и мир, и добро, и зло, и радость, и страдание, то есть его творческий универсум стремится включить в себя все, охватить все возможные процессы и состояния. У Гомера художественный, религиозный и мифологический элементы мировоззрения слиты в их неразрывном единстве. К числу наиболее близко приблизившихся к философскому осмыслению реальности элементов творчества Гомера следует отнести: деантропоморфизацию Океана и Судьбы, подчинение богов Судьбе, богоборчество, прославление (настоящий гимн) разумности, представление о том, что загробная жизнь хуже земной. Гомер также учил о том, что народ – это дерево, а новые поколения людей – это листва, то есть присутствует мысль о циклическом круговороте. Если Гесиод выражал интересы свободного крестьянства, то Гомер выражал взгляды воинов, аристократии. Г. В. Хлебников, говоря о значении Гомера, указывает на то обстоятельство, что поэмы Гомера аккумулировали все самое основное в предшествующей греческой культуре, стали настоящей Библией греков. Они «не только создавали модели организации жизни, этики, социального поведения, стимулировали воображение и фантазию, эстетически и литературно образовывали людей своей высокохудожественной формой. Эти поэмы транслировали также материал для рефлексии о богах, их отношении к людям и миру, об устройстве этого последнего, о человеческой природе и так далее, то есть существенно способствовали духовному и культурному формированию человека. В результате этого образования грек был уверен в божественности мира и не сомневался, что все происходящее в нем и с ним есть результат активности богов, которых представлял в виде ультрасуществ, обладающих как человеческими, так и сверхчеловеческими качествами (например, способностями контролировать силы природы, становится невидимыми, мгновенно перемещаться в пространстве, читать мысли людей, внушать им различные настроения). Греческой философской теологией и философией были также рецептированы принципы и категории организации материала в гомеровских поэмах (в том числе понятия «гармония», «граница», «пропорция», «мера», «эвритмия», представление о мотивах, целях и причинах деятельности богов и людей), а также интегрированная целостность репрезентации мира: идея о том, что боги и люди разделяют один и тот же универсум, что боги активно вмешиваются в жизнь людей, направляя ее в желательное для себя русло, а человек, обращаясь к богам, может быть услышан ими» . (выделено и подчеркнуто мной – А. К. На наш взгляд, это – важно! Nota bene – заметьте хорошенько!). Характеризуя в общем и целом творчество и идеи Гомера, А. Ф. Лосев отмечал, что «идеология Гомера, уходя своими корнями в общинно – родовую формацию, отражает также и восходящую цивилизацию, восходящий гуманизм, включая критику разлагающейся родовой аристократии, скептическое отношение к богам и героям, вполне определенную антивоенную тенденцию и вообще гуманизм в морали, религии и эстетике. Не чужд Гомеру также и критический подход к новому, только что зарождающемуся рабовладельческому обществу. Положение гомеровского эпоса, если можно так сказать – между двумя социально – историческими формациями. Это сделало его идеологию очень глубокой и содержательной. Гомер, с одной стороны, еще живет в пределах общинно – родовой формации, живо ее чувствует , даже любуется ею, но видит и ее язвы; с другой стороны – он начинает осознавать и недостатки наступающей новой формации. Это и поставило его как бы выше обеих формаций и обеспечило ему небывалый успех до последних дней античного мира» . Что же касается гомеровских богов, то А. Ф. Лосев отмечает, что «гомеровский космос полон всякого рода божественных и демонических сил, и самое искусство в основе есть одна из функций все тех же богов… Боги не только являются космическими принципами, лежащими в основе космического целого, то есть космоса как произведения искусства, но таковыми являются они и для человеческого творчества… Каждый бог есть все – универсальное бытие, но воплощенное особенно, частным образом, то есть это такая бесконечность знания, силы и жизни, которая дана индивидуально» . Этими авторитетными и отнюдь неустаревшими и до сего дня лосевскими оценками мы и позволим себе завершить анализ предфилософского творчества Гомера.
Важным предфилософским течением Древней Греции был орфизм (по имени легендарного поэта Орфея). Основные положения орфизма заключаются в следующем: 1) в теле пребывает душа (демон) – божественное начало, но в тело она заключена по причине греха; 2) душа перевоплощается, серией перерождений искупая первоначальный грех, то есть признается реинкарнация или метемпсихоз - тело – это могила души, оно не имеет никакой ценности, душе нужно очищение в Аиде (от 300 до 800 лет), чтобы затем вселиться в нового человека, а далее цикл повториться вновь; 3) орфическая жизнь – это жизнь уединенная, а ее цель – положить конец реинкарнациям, освободить душу от тела; 4) для очистившихся (путем особых мистерий) – награда, а для всех прочих – наказание, но в целом же судьба человека – это быть возвращенным к богам; 5) в качестве первоначала мира орфики принимали либо Ночь, либо Землю, либо Землю, Небо, Море все вместе, либо Воду, либо Время (интерпретации орфической доктрины у разных исследователей здесь расходятся), так, по одной из версий, сначала все же была первовода, а уже из нее рождается дракон времени Геракл – двуполый, крылатый, имеющий три лика: бог, бык, лев, с ним появляется одновременно его спутница Адрастия – Неотвратимая и все вместе они – символ нестареюшего и неотвратимого времени. Адрастия расходится по всему мирозданию и связывает его воедино. Затем рождаются Эфир, Хаос, Эреб (мрак), после них появляется космическое яйцо, а из него – бог Фанес (Сияющий) – златокрылый, двуполый, самооплодотворяющийся, многоименный, содержащий уже в себе зачатки всех остальных миров, богов, существ, вещей. Затем появляется Ночь (Нюкта), после – Уран (Небо), далее – Гея – Земля, потом – Понт (Море), затем – Киклопы, Гекатонхейры, Титаны, потом – Зевс, далее – Кора – Персефона, далее - Дионис (сын Зевса), и, наконец, появляется, как заключительное звено всей этой цепи, человек. Таким образом, человек здесь – это не какой – то побочный продукт теогонии, как у Гесиода, а прямой результат, цель космического процесса (если угодно, в этих мыслях можно отыскать и провозвестие так называемого антропного принципа современной космологии и философии – все развитие Вселенной шло так, чтобы в итоге появился наблюдатель = человек). Вероятнее всего, что социальные корни орфизма надо искать в мировоззрении рабов, отражением взглядов которых орфизм и являлся. Ведь раб не хозяин своего тела, оно не принадлежит ему, оно – собственность его господина, а для раба – источник унижений и мучений, поэтому надо скорее освободиться от него. К числу наиболее философских элементов учения орфиков можно отнести определенную попытку демифологизации картины мира, монопантеизм – Бог (вероятнее всего Зевс) объемлет собой все мироздание и вмещает его в себя, есть начало, середина и конец всего.
Ну и наконец, говоря об орфизме, следует помнить, что последний самым серьезным образом повлиял на Пифагора и его школу. Один современный исследователь вообще уверен, что «пифагореизм – это орфизм, проясненный средствами математики» . Это же самый автор указывает, что главное, в чем орфизм повлиял на пифагорейскую школу (да и не только на нее одну, но и вообще на происхождение философии как таковой), так это состоявшееся в нем = орфизме «объединение дионисийского и аполлонийского начал: начала хаотического, экстатического, безмерного и беспредельного и начала порядка, равновесия, меры и предела. Из этого объединения родилась идея встречи и гармонии противоположностей (единого и много, движения и покоя, тождества и различия и т. п.), из которых греки могли теперь диалектически ткать свои прекрасные образы бытия. Эта идея озарила Пифагору космос и яснее обозначила возможности и границы человеческого познания, определив в этих границах и собственное место философии» . Учтем эти соображения, ибо они весьма важны для нас и для всего нашего дальнейшего курса.
Ну и завершая разговор об орфизме, обратим внимание на то обстоятельство, что «относительно природы орфизма у историков нет однозначного мнения. Было ли это формой систематизированной теологии, как считали неоплатоники, устойчиво закрепившие за Орфеем имя «теолога», богослова? Или особым культом, связанным с мистериями? Или протофилософским учением, представляющим фигуры богов и мифологические сюжеты как интеллектуальные парадигмы? Или сотериологической и эсхатологической традицией, близкой к иранской? Все эти гипотезы опираются на определенные аргументы, но ни одна из них не является более убедительной, чем остальные – в силу недостаточности исторических свидетельств» . Да, правда, эти вопросы остаются, но при том никто из серьезных исследователей не сомневается в том, что орфизм, чем бы он ни был, самым фундаментальным образом повлиял на все дальнейшее развитие древнегреческой философской мысли, стимулировал ее дальнейшие повороты и искания.
Видным представителем древнегреческой предфилософии был также Ферекид (учитель Пифагора). У него признаются три первоначала мира – Зевс (огонь или эфир), Хтония (земля), Хронос (время). Особо здесь выделяется роль Хроноса, который есть «воплощение порядка, иерархии, смысловой последовательности. Он воплощает в себе узор мироздания, творческий Логос» .
Зевс создал и соединил мир на основе любви – могучей космической силы. Зевс в частности создал Землю и Океан, а Хронос произвел воздух (пневму), огонь и воду. Затем земля, вода, воздух, огонь распались на пять частей, а из них зародились сверхъестественные существа – полубоги и демоны, они долго боролись с Зевсом, но в итоге он победил их и низверг в Тартар. Сами эти первоначала мира, по Ферекиду, не могут исчезнуть, ибо они вечны. Душа человека бессмертна, в человеке есть два духа – неба и земли. Боги у Ферекида часто смешиваются друг с другом, утрачивают четкие контуры, то есть здесь мы явно уже наблюдаем кризис антропоморфизма и мифологии.
Оценивая в целом творчество Ферекида, современный исследователь пишет, что это есть «фигура явно недооцененная в истории философии, но имеющая для понимания эллинской идентичности во многом ключевое значение. Если мы хотим понять Пифагора, Парменида и Платона, то начинать надо именно с Ферекида, который и заложил первые основания строго патриархального стиля мышления, фундамент философии Неба, строго мужского аполлонического интеллектуализма» .
Ну и, конечно, важную роль на подготовительной стадии созревания философии в Древней Греции сыграли знаменитые Семь Мудрецов. Официально их имена были провозглашены в 582 году до новой эры в Афинах при архонте Дамасии. Вот эти имена: Фалес, Солон, Питтак, Беант, Клеобул, Хилон, Периандр. Они прославились своими знаменитыми гномами (изречениями), краткими афоризмами. В этих гномах мы наблюдаем зарождение этики, проповедь гармонии отношений между людьми путем их самоограничения. Хилону приписывается около 200 таких гномов, Питтаку – около 600, Клеобулу – около 3000. Вот примеры таких гномов: Родители всегда правы; На обеды друзей ходи медленно, а на беды – быстро; Бери убеждением, а не силой; Неудачи скрывай, чтобы не радовать врагов; Научившись подчиняться, научишься и управлять; Познай самого себя; Лучшее – мера; Не желай невозможного; Удовольствия смертны, но добродетели – бессмертны; Приобретай в молодости – благополучие, а в старости – мудрость; Бери жену из ровни; Учи и учись лучшему. Очевидно, что этап так называемой предфилософии (которая как было показано являлась конгломератом из гомеровских эпосов, мифологии Гесиода и Ферекида, религии орфиков, протонауки ранних «физиков», произведений Семи Мудрецов и лирических поэтов) сыграл большую роль в кристаллизации в последующем собственно философских теорий и учений Древней Греции, ибо философия – это слишком сложное образование, и она не может возникнуть из ничего, так сказать, на пустом месте, не может выскочить как «чертик из табакерки». В этом смысле и Гомер, и Гесиод, и орфики, и Семь Мудрецов, и Ферекид важны и интересны для нас именно в плане понимания генезиса, происхождения, становления, возникновения древнегреческой философии. И все они сыграли в этом процессе вполне определенную и не такую уж маловажную роль, ибо очевидно, что размышления первых собственно философов уже имели под собой ранее взрыхленную, подготовленную почву.
Свидетельство о публикации №221062101553