Учитель 8

   Новый день, оказался днём новых удивлений, если не сказать больше – потрясений. После первого урока, на перемене в класс начинающего учителя зашла завуч Степанида Степановна Степанова.
   
***
   Не много от автора. Давненько не включал эту функцию.
  Родилась Степанида Степановна в деревеньке Степановка. В этой деревушке, всего пять дворов, жил и один из Витиных пятиклашек, тоже Степанов. Выросла деревенька вокруг Степановой заимки, основанной в начале XIX века, неким Степаном. Кто таков, от куда пришёл – неведомо. Промышлял охотой, со временем обзавёлся скотом, огородом, хозяйством. С коренными жителями поладил. Женился на местной девушке, а их дети при крещении стали Степановыми. Дети остались здесь же. Поставили им дома. Так заимка превратилась в деревню. В хорошие времена в деревне проживало более двух сотен человек. Тридцать дворов. И все потомки того Степана, или родственники по его жене. В новейшие времена дети стали разъезжаться. Деревенька опустела.
 
  По традиции старшего сына называли Степаном. Отец Степаниды Степановны пошёл ещё дальше, назвал в честь предка и сына и дочь. Дочь получила хорошее образование, гордость отца, и перебралась в центральную усадьбу колхоза. Поближе к месту работы. Вышла замуж за агронома, но фамилию менять не стала.

  Азиатские корни Степаниды Степановны были отчетливо видны на её скуластом лице. Виктор её слегка побаивался. Стоило ей посмотреть поверх очков миндалевидными карими глазами в его сторону, как он тут же чувствовал себя виноватым. Вот и сейчас.
***

   Степанида Степановна вошла в кабинет  своими мелкими, очень мягкими шажками, глядя на Виктора поверх очков. Он, инстинктивно, сжался.
   - Виктор Алексеевич,  вы огромный молодец! – начала она с порога. Виктор втянул голову в плечи, так, на всякий случай. – Ваше решение забрать детей к себе достойно высочайшего уважения. Не понимаю, как я сама об этом не подумала. Вы МО-ЛО-ДЕЦ! Мы с мужем посовещались и решили. Дочь у нас уже взрослая, живёт в городе, от нас далеко, а мебель в её комнате стоит без дела, пыль собирает. С Виктором Викторовичем я уже переговорила, вечером заберёте: кровать, письменный стол и шифоньер.
   - Степанида Степановна, неудобно как-то.
   - Это нам должно быть неудобно, знали, что дети в бедственном положении, решали, рядили, как им правильно помочь, а вы взяли и помогли. Без лишних слов. Муж мой, Александр Васильевич, на пенсии резьбой по дереву увлёкся, а мастерская не отапливаемая. Зимой от его хобби весь дом в стружках. А так он в этой комнате себе мастерскую и обустроит. Он уже мебель разбирает. Довольный до умиления.

   Вечером привезенную мебель собирали втроём. Два Виктора и Михаил. От Вити, если честно, толку было немного. Так себе мастер. Вообще ни как. Часов в девять вечера дверь шумно распахнулась, на пороге возник счастливый Егорыч.
   - Привет, хозяева, - радостно возвестил он о своём появлении.
   - Егорыч, проходи сюда, мы в дальней комнате, - ответил дядя Витя. – Отойти не можем, развалится всё.
   - О, Лиза – Лиза, Лизавета, ни как твою комнату обустраивают?
   - Да, дядя Витя сказал, что девочке нужна отдельная комната.
   - Это дядя Витя правильно сказал. Мужики, вы чего творите? Африканыч, отойди, руки у тебя, только по груше колотить. Вить, который дед, дай сюда отвёртку. Мишаня, помогай, а то от этих городских, только слёзы. Ну, вот, - удовлетворенно отошел на шаг назад. – Хороший шкафонер! Ладный. Куда ставить то думали?
   - Вот, к этой стене.
   - И тут возник второй вопрос. А какой частью туловища думали?
   - В смысле?
   - Африканыч, в смысле, а почему нельзя было собрать так, как стоять будет? Его теперь разворачивать надо, он дверями к стене получается.
   От громогласного смеха дяди Вити стекла зазвенели.
   - Не подумали, Егорыч.
   Так со смехом шкаф развернули и поставили на место.
   - Ну, теперь ещё шторы и ладненько получится, - одобрил Егорыч. – Да, Лиза – Лизавета? Сама то что думаешь?
   - Мне очень – очень нравится. Дядя Витя, а мы купим шторы?
   - Обязательно!
   - Вот, а ковер тебе на стену, я привёз. С оленями, модные были лет тридцать назад. Моя купила, а приладить некуда, так в шкафу на полочке и пролежал. Пойдём мужики, выгружаться будем, у меня там полный кузов. А ковёр Михаил приладит. 


   - Диван, мы с моей его не пользуем, только место занимает. Старый, но крепкий. На первое время хватит, лет тридцать ещё точно продюжит, - Егорыч откинул борт старого, 51-го «Газика». – Ермолаевна, вот, кровать презентовала. Дед то у нее помер, на кой ей вторая кровать?
   - Неудобно как-то, за покойником.
   - Африканыч, чего тебе неудобно? Раз он её с собой не забрал, значит ему там без надобности. Вот с неё и перина, одеяло пуховое, подушки. Дед любил почти сидя спать. А тебе здесь ещё жить, да жить. А, если ты покойников опасаешься, так он не на ней помер. В городе, в больничке, сердце лечил. Так от него и помер, уже, когда вылечился, домой возвращался. На вокзале прихватило, пока сообразили, пока скорую вызвали, пока она приехала, он уже остыл до комнатной температуры. Комод, это баба Варя отдала, в её избушке он половину жилой площади занимает, а выбросить жалко. Стол обеденный у Октября, надо же было так сына назвать, экспроприировал, он у него уже лет двадцать с открученными ножками стоит. Сыну на свадьбу покупал, что бы гости все уместились, думал сын, потом себе заберёт. А сын того, тютю.
   - Что, тоже помер? – вырвалось у дяди Вити.
   - Тьфу, на тебя, чего ему помирать то? Ещё полтинником по башке не стукнуло. Молодой еще, внуки маленькие. Пусть нянчится. Уехал сын, на другой конец карты, в Краснодарский край. Туда, от сюдова этот стол довезти, дороже, чем там новый приобресть. Табуретки, вот, тоже у него, под навесом со свадьбы стояли. Мы на них доску положили, хорошие лавки получились. Человек по пять сидело. Когда подпили уже, они так с этой доской и ё--, ой, упали. Смеху было. Чуть не до драки. Ну, оно и понятно, им то обидно. Скатёрку на себя потянули, все в салатах, вином – водкой политые, одним словом красавцы.

   Разгрузили. По местам поставили. Квартира приобрела жилой вид, даже как-то уютно стало.
    - На ужин не останусь, за рулем, так что даже не уговаривайте, - сообщил Егорыч, хоть ни кто и не уговаривал, и, без перехода ошарашил, - Тебе, Африканыч, хозяйством обзаводиться надо. Как детёнышей то рОстить будешь? Не на зарплату же вашу смешную. Там в стайке клетки то ещё живые?
   - Не знаю, - честно признался Витя.
   - Так ты, что туда и не заглядывал? Во, хозяин! Ну, Михаил тебе принимать хозяйство. Я там клетки для кроликов делал. Пойдем, что ли, посмотрим. Сейчас фонарь из машины возьму.
   Зашли в стайку.
   - Н-да, стаечки вам соорудили так себе, лишь бы было. На отвяжись. Тут даже одной корове тесно будет, как знали, что скотину держать не станете. Городские, одним словом, - вздохнул Егорыч. – Первая то жиличка была, по распределению, на три года к нам сослали. Как она бедненькая за первый год извелась вся, поисхудала. Кожа да кости остались. Не её это, когда нужник на улице, а зимой? Вся в слезах, в соплях, отпустили мы её, от греха. Не ровен час помрёт ещё сердешная. Вторая три года отбыла от звонка, до звонка, как говорится. А потом вот, как ты, Африканыч, тоже историк, мужик въехал. Серьёзный парень, решил кроликов разводить. Я ему клетки сделал, всё чин чинарём, вот, до сих пор стоят, как новые. Так он ими и не пользовался совсем. Так здесь и повесился.
   - Как повесился? – вырвалось у обоих Викторов.
   - Как обычно весятся? Так и повесился. Вот на этом самом крюке. На кой он его сюда вбил? Кроликов что ли свежевать собирался? Я его и снимал. Орёт, дёргается, как кукла в театре Образцова, ниточек только не хватает.
   - Как орёт? Он же повесился.
   - Африканыч, он за фуфайку повесился. Чего его на сеновал потянуло? Туда и сена то толком не влезет, ну, разве что на кроликов, если их немного. Игрушечная стайка, говорю же. Лестница из под него вывернулась, а он до пола не долетел. За крюк зацепился фуфайкой. Дёргается, орёт, а слезть не может. Хорошая фуфайка, крепкая, вот ведь умели делать. Хрен порвёшь! После того случая он в стайку больше и не заходил. Год отработал, потом в армию призвали и всё, больше он к нам не вернулся. Потом тут семейные учителя жили. Чего преподавали не знаю. Мои дети уже школу закончили, а внуки ещё не народились. Всё змеев воздушных в степи запускали. Потом жена родила, в декрете дома у мамы осталась, в городе, то есть, а муж, как три года прошли, к ним уехал. Потом распределять перестали. Квартира всё больше пустой стояла. Так, какие-то время от времени появлялись. Ну, вот, а теперь ты, Африканыч. Кажется мне, что ты к нам на долго. Кроликов парочку я тебе выделю. Ещё у мужиков по деревне пошукаю. Сена на первое время добудем. А потом сам купишь. Семёнов батя, как раз на продажу заготавливает, сторгуетесь по свойски. Ты из его остолопа уже почти человека сделал.
   - Егорыч, чего я с ними, с кроликами делать буду? Я же не умею. А убивать их как?
   - Палкой по башке, бздынь и всё. Главное не жалей, будешь жалеть, он мучиться будет, если с первого раза не убьёшь.
   - Я не смогу.
   - Во, Михаил сможет. Сможешь?
   - Да, у деда, пока жив был были. Видел как, только руку натренировать надо.
   - Ну, вот, справитесь. Мишаню слушайтесь, он вас всему научит. Мужик толковый растёт. В батю. Батя тоже толковым был, а потом он вишь, как, жизнь то обернулась. Поломала человеков.

   В субботу, после обеда пришёл отец детей. Трезвый. Принёс половину свиньи.
   - Здоров будь, Виктор…
   - Алексеевич, - подсказал Витя.
   - А, ну, да, Алексеевич. Спасибо, что детей приютил. Ты, только их в детдом не отдавай, разлучат их там, а они как ниточка с иголочкой. Нельзя им врозь.
   - Привет, пап, - вышел на крыльцо Михаил.
   - Привет, сын. Люблю я вас, а вон вишь, как, всё. Испортил жизнь вам. Ты Алексеевич не смотри, какая у нас мамка стала. Вот фотография её, в армейку мне присылала. Видная девка была. А как меня посадили, поломалось в ней что-то. Я на железке работал, бригадиром путейцев. Рельсы мы бэушные продали. Их всегда воровали, а мы вот попались. Я всё на себя взял, что бы не групповое преступление получилось. Срок что бы поменьше. Год и семь в сизо просидел до суда, а на суде два года условно дали. Понимаешь? Полтора года. Лизка без меня ходить научилась. Домой вернулся, а жена вон, кукла. Сидит, в одну точку смотрит. Вот только когда выпьет, тогда и оживает. Характер у неё такой, весёлый, как раньше. Совсем мы в разнос пошли. На кой мне эти рельсы дались? Зарплата нормальная была. Всё потерял. За металлолом. Дай сын обниму тебя. Лизку трогать не буду боится она меня и брезгует, воняю. Пока тёща жива была, так дети у них обитались, а сейчас, вот в баньке. Хорошо Мишка серьёзный парень, не страшно на него малую оставлять. А то не знаю, что и делать.
   - Так может пить перестать?
   - Не хочу. Жену мне ни кто не вернёт, кроме водки. Сгорим на пару. Пусть так. Только смех мне её и сейчас душу греет. Вместе и в горе и в радости. И смерть не разлучит нас. Не протянем мы долго поодиночке. Ой, загрузил я вас. Прости сын, Лизка подрастёт, ты ей всё, как есть расскажи. Всю правду, про нас с мамкой. Пусть тоже простит. Пойду я.
   - Пааап, - Михаил обнял отца. По щеке опять пробежала скупая слеза.
   - Долгие проводы,  лишние слёзы. Пока сын. Ещё зайду как-нибудь. Береги их, Алексеич. Пойду я.


   Тушу свиньи разделывал Михаил. Оба Виктора зачарованно наблюдали, как двенадцати летний пацан орудует старым дедовым ножом. Не одного лишнего движения.
   - Да, Михаил, будешь у нас главным животноводом и огородником, - прокомментировал дядя Витя. – Это же надо! Мастер! 

следующая глава http://proza.ru/2021/07/06/212