Что я помню о войне

Воспоминания   моей   мамы,  Поляковой Изетты Николаевны,
о  её  военном  детстве.
Напечатано с её рукописного текста, без изменений.
Еq было 89 лет, когда она это записывала.

«Что  я  помню  о  войне».

    Мне исполнилось  десять  лет,  28 апреля 1941 года  и  в этот  день  умерла
 моя  мама.  Я  осталась  с  папой  и  бабушкой,  а  через  два  месяца  началась
война  и  папу  взяли  на  фронт.  Я  тогда  училась  во  втором  классе.  Немцы
быстро  дошли  до  Москвы  и  начали  бомбить,  а  мы  жили  в  Подмосковье.  Бомбили  больше  по  ночам,  мы  с  бабушкой  ложились  спасть  в  одежде,
пальто,  валенки,  шапка  и  даже  рукавицы. Во  время  бомбёжки  мы  все
выходили  на  крыльцо  и  наблюдали,  когда  это  заканчивалось,  мы  возвра-
щались  домой,  но  не  раздевались…,  «а  вдруг  бежать  придётся».
    Иногда  бомбили  днём,  бывало,  мы  сидели  на  уроке  и  вдруг  зазвенели,  полетели  стёкла.  Нас  тут  же  отправляли  домой,  но  школу  мы  не  пропускали,
ни  одного  дня.  В  школе,  на  большой  перемене,  нам  давали  маленький  кусочек  хлеба,  грамм  40,  вот  и  не  пропускали.
    Дальше  стало  ещё  хуже,  кушать  совсем  нечего,  ни  одежды,  ни  обуви  нет,
всё  поизносилось.  Ходили  босиком  до  холодов,  но  мы,  дети,  как – то  и  не  переживали.  Найдём  лужу,  ногами  намесим  глину  и  этой  грязью  обмажем  ноги,  сделаем  себе  сапожки  и  гуляем,  нам  весело.  Мечтали:  вдруг,  мы  идём, идём,  а  на  дороге  хлеб  валяется,  и  мы  наедимся.
     Были  люди и  побогаче.  Наша,  с  бабушкой,  соседка  почистит  варёную  картошку  в  «мундире»,  ножом,  а  очистки  нам  несёт,  мы  их  обгрызали.
За  эти  очистки,  бабушка  отдаст  дорогую  вещицу,  у  меня  до  сих  пор  всё  это  перед  глазами.  Мы  жили  в  бараке,  тринадцать  комнат,  холодильников  не
было,  готовили  еду  на  один  раз  и  вот  кто  чего  не  доест,  несут  бабушке:  «тёть  Маш,  может,  съедите…»,  бабушка  всё  отдавала  мне,  а  сама  пухла  от  голода.  Я  тогда  этого  не  понимала,  теперь  со  слезами  вспоминаю.
   Было  уже  холодно,  вот – вот  снег  выпадет,  а  мне  обуть  нечего.  Я  достала
папины  бутсы,  сороковой  размер,  они  кожаные,  мне  понравились.  Я  напи-
хала  в них  бумаги,  чтоб  нога  не  болталась,  надела  и  пошла  гулять.
Бабушка  посмотрела  грустно  и  ни  чего  не  сказала,  а  сама  подумала: «лишь
Бы  не  сняла».  Я  в  них  так  и  ходила  и  никто  не  сделал  мне  замечание.
Зимой  мне  очень  захотелось  сходить  в  кино,  но  в  бутсах  идти  холодно.
Я  пошла  к  соседке  и  попросила  у  неё  валеночки,  в  кино  сходить.  Она  дала
Мне  валенки – 30  размер,  самый  большой,  и  сказала: «  иди,  ногами  не  смурыжь,
а сразу  сядь  и  сиди.  Я  их  одела,  мои  ноги  утонули  в  них,  далеко  выше  колен,
но  меня  это  не  смутило  и  я  пошла.  Представьте  себе,  как  я  шла  и  опять  мне
никто  ни  чего  не  сказал.  Всем  было  до  себя.
    Очень  много  приходило  похоронок.   Люди  шли,  потупив  взгляд  в  землю,
многие  шли  и  плакали  в  голос.  В  сентябре  1942  года,  мы  с  бабушкой
получили  «похоронку»  на  моего  папу.  Вокруг  нашего  дома  стояли  зенитные
батареи,  с  прицелом  в  небо,  чтобы  сбивать  немецкие  самолёты.  Совсем  рядом,
была  дорога  из  булыжного  камня,  а  мы  сидели  на  крылечке  и смотрели,  как
по  этой  дороге  шли  солдаты,  строем,  по  четыре  в  шеренге  и  пели  песню:
« Вставай,  страна  огромная…».  Вместо  сапог,  на  ногах  у  них  были  обмотки,
из  толстого  брезента.
  Было  и  так.  Несколько  раз  за  ночь,  нас  поднимали  по  тревоге,  визжала
пронзительная  сирена  и  мужской  голос  громко  говорил: « воздушная  тревога,
все  в  бомбоубежище»,  мы  быстро  одевались  и  бежали  в  эти  подвалы.
Потом  тот  же  голос  говорил: « отбой,  отбой,  отбой»,  мы  шли  домой,  иногда
два,  три  раза  за  ночь.  Вот  так  мы  и  жили.
   В  начале  войны,  нас  посылали   рыть  окопы.  Мы  рыли  и  не  понимали,
зачем?  Посылали  в  колхоз,  картошку  копать.  Мы  жили  там,  по  месяцу.
В  деревнях  тогда  оставались,  старики  и  дети,  всех  мужчин  взяли  на  фронт,
вот  мы  и  ползали  по  картофельным  полям.  Домой  отпускали,  когда  всё
уберём,  через  месяц.  В  1943 году, летом,  я  была  в  пионерском  лагере,  не
 далеко  от  Электропередачи, (так  назывался  наш  посёлок),   где – то  на  Дальненском.  Так  нас  и  в  лагере  посылали  полоть  картошку,  поле  зарастало  высокой  травкой,  сурепкой,  это  сорняк.  Мы  пололи  и  играли  в  войну,
кричали:  «  очистим  нашу  землю  от  врагов!»,  и  так  у  нас  ловко  получалось.  Очистили  всё  и  нас  наградили,  нам  дали  по  одной,  большой  морковке.
 Это  был  праздник!
     Нас  возили  в  военный  госпиталь,  в  Павлово – Посаде,  там  мы  пели
песни,  раненным  солдатам,  а  они  лежали  и  слушали,  некоторые  из  них
плакали,  они  вспоминали  своих  детей.  Мы  им  пели  песни:  « Артиллеристы,
Сталин  дал  приказ…»  и  ещё  « Выбелены  стены,  госпиталь  военный,
там  я  трое  суток  без  сознания  лежал…»,  была  такая  песня.  Я  сейчас
вспоминаю:  -  Боже  мой!  Ведь  мы  всё  время  были  заняты,  такие  маленькие
и  голодные,  но  помогали,  как  могли.
   В  школе,  в  зале  висели  плакаты,  четыре  метра  в  длину  и  три  метра  в
Ширину,  с  лозунгами:  «  Спасибо  товарищу  Сталину,  за  наше  счастливое
детство!»  и  мы  верили  в  это.  В  конце  урока  физкультуры,  мы  все  вместе,
громко  отчеканивали  этот  лозунг  и  шли  в  классы  с  песней:-
« Над  мачтой  ветер  вьётся,
Волна  под  мачтой  бьётся,
Балтийцы  краснофлотцы,
Плывут,  поют…»
Урок  физкультуры  проводили  сразу  3- 4  класса,  почему – то  вместе.
Представьте,  какой  был  топот,  а  песню  было  слышно  на  весь  посёлок,
мы  ведь  старались,  орали.
     Время  шло.  Мы  привыкли  к  такой  жизни,  стали  ходить  в  лес  за  ягодами,
Чтобы  продать  их   на  базаре  или  обменять  на  хлеб  или  сахар.  Иногда  это  получалась.  Однажды  мы  с  подружками  пошли  за  черникой,  набрали  по
полному,  трёхлитровому  чайнику  и  пока  дошли  до  дома,  все  ягоды  съели,
очень  есть  хотелось.   Подходя  к  дому,  мы  намазали  ягодами  под  глазами,
как  будто  мы  плакали  и  сказали,  что  на  нас  напали  мальчишки  и  отняли
ягоды.  Моя  бабушка  и  их  мамы,  почему – то  засмеялись,  наверное  не  поверили.
На  базаре,  за  полный  чайник  ягод,  нам  давали   краюшку  хлеба,  грамм  150
Или  4 – 5  кусочков  сахара.  Тогда  Он  назывался  « пилёный»,  сейчас  он  «рафинад»…..

Февраль 2020г.