Дорогой подарок

      Вспомнилась давняя история из жизни моей приятельницы Нины Матвеевой. Познакомились мы с Ниной на комсомольской работе: я была инструктором  райкома, а она освобождённым секретарём комитета ВЛКСМ кулинарного училища. Сразу обратила на себя внимание её особенная, какая-то экзотическая внешность — жгучая брюнетка с яркими не голубыми даже, а синими глазами. Густые, блестящие волосы цвета воронова крыла Нина собирала в простой пучок, косметикой почти не пользовалась, да это было и ни к чему: смоляные брови, роскошные ресницы, а самое главное — удивительного цвета глаза сразу притягивали к себе взгляды.

      Нина решилась наконец и поступила на заочное, на индустриально-педагогический факультет: без высшего образования как-то неловко чувствовала себя на комсомольской работе, ведь закончила восемь лет назад только техникум, была по диплому технологом молочного производства, но по специальности никогда не работала. К учёбе в вузе Нина оказалась не готова, да и некогда было сидеть в библиотеках: семья, ребёнок. Так что помогали ей всем райкомом. Я училась в педе, правда, на филологическом факультете, но общих дисциплин много: психология, возрастная физиология,  педагогика, история КПСС, политэкономия, философия — и Нина стала приходить ко мне домой за конспектами (жили мы, как оказалось,  на соседних улицах).

     Когда у меня родился сынок, Нина стала первой советчицей по всем малышовским проблемам: она была уже опытной мамой, её мальчик пошёл в первый класс. Да и по кулинарным вопросам с ней оказалось интересно беседовать: по части домашних заготовок, выпечки. Даже домашнее вино Нина с мужем наловчились делать.

     Муж Николай был постарше Нины, работал водителем на междугородном «Икарусе»  —  непьющий, некурящий, молчаливый — пожилые люди про таких уважительно  говорят: трудяга, хозяин,  семьянин. Когда я впервые увидела Николая,  сразу вспомнились былинные богатыри. На Илью Муромца он, может, и не тянул (молод ещё, да и бороды не хватало), но Добрыня Никитич — это точно.

     Я вышла из декрета, мы с Ниной стали чаще видеться, и однажды она по секрету поделилась заветной мечтой: ей давно уже хотелось серёжки с сапфиром — глубокая, чистая синева этого камня так хорошо гармонировала бы с цветом её глаз. Но времена наставали нелёгкие, дефицитом была приличная обувь, меховая шапка, так что серёжки с сапфиром отодвигались на неопределённое будущее.

     В 1987 году я ушла с комсомольской работы: стало неинтересно в райкоме, карьера в такой сфере совершенно не привлекала, пора начинать работать по специальности. Школа, в которую удалось устроиться, располагалась далеко, добираться приходилось с пересадкой или по сорок минут ждать нужного автобуса. Поэтому, когда через год мне предложили перейти в школу № 53, в которой когда-то училась, без колебаний согласилась. Здесь учился сын Нины Даня. Ещё через год в нашей школе появилась новая учительница английского языка  —  моя знакомая  Ирина Шубина, доработавшая до тридцати лет в обкоме комсомола и решившая, что «с этим пора завязывать».  Ирина стала классным руководителем у Дани Матвеева. Мальчик он был способный, старательный, радовал успехами Нину и Николая, и они потихоньку начали мечтать о золотой медали, которую сможет получить их сын.

     Между тем мои знакомые по комсомольской работе постепенно уходили из райкомов, горкома и обкома: окончившие педагогический институт в школы, получившие техническое образование на предприятия, некоторые ребята в милицию, да и кое-кто из девчат тоже: с педом и после комсомола охотно брали на должность инспектора по делам несовершеннолетних. Когда партия и комсомол приказали долго жить, Нина стала работать воспитателем в общежитии того же кулинарного училища. Зарплата совсем маленькая, дежурство заканчивается в одиннадцать вечера, но Нина, уже получившая диплом вуза, отказывалась менять работу. «Меня тут все знают, все уважают, а на новом месте ещё неизвестно, что и как сложится»,  — такой был её всегдашний аргумент.  Материально она не нуждалась: за Николаем была как за каменной стеной. Когда снизились заработки в автоколонне, он  нашёл работу в строительной бригаде, выучился ремеслу каменщика,  с апреля по октябрь без праздников и выходных, а зимой делал ремонты.

     Однажды Нина рассказала Николаю, что давно мечтает о серёжках с сапфиром, и муж пообещал, что подарит ей такие серёжки на тридцатипятилетие, стал откладывать деньги.

     А за пару месяцев до дня рождения Нины случилась страшная трагедия. В квартире взорвался телевизор, начался пожар, и Николай погиб. Ни о какой непогашенной сигарете речи быть не могло: Николай не курил, экспертиза установила, что пожар начался именно из-за телевизора. Люди, увидевшие дым, вызвали пожарных, те приехали очень быстро, в несколько минут потушили огонь, так что пострадала только одна комната, но Николая спасти не удалось. Нина буквально окаменела от горя. Деньги, которые Николай откладывал ей на серёжки (опасаясь воров, их хранили в ванной, в жестяной коробочке из-под зубного порошка), ушли на похороны. Нина с Даней переехали к её родителям, потому что первый год не могли даже входить в квартиру, где погиб Николай. Отец и брат Нины, родственники Николая (он был из многодетной семьи) понемногу ремонтировали выгоревшую комнату, но дело шло медленно: времена настали не просто тяжёлые — голодные.

     Когда Нина немного оправилась (это произошло нескоро), я, Ирина, другие наши знакомые по комсомолу стали уговаривать её сменить работу: диплом пединститута есть, есть большой опыт работы с молодёжью, надо в школу идти, там работают на полторы ставки и даже больше, но хоть какие-то деньги получают, а воспитатель общежития — голая копеечная ставка, и нигде не подработаешь. Кроме того пенсию на Даню назначили совсем маленькую: последние годы Николай официально не работал, все его шабашки и большие заработки были неофициальные. Нина отказывалась. Конечно, ей помогали родители, деревенские родственники Николая привозили продукты: картошку, капусту, яйца, когда резали скотину, то и мясо. Нина с благодарностью принимала помощь, сама все выходные и отпуск  проводила в деревне, помогая брату и сёстрам Николая по хозяйству, но  менять работу категорически отказывалась, аргументы были всё те же. Года через полтора после смерти Николая выгоревшую комнату полностью восстановили, и квартиру стали сдавать, прибавились какие-то деньги.

     Между тем в школе, где я работала и где учился Даня, было не всё хорошо. В соседнюю 70-ю школу, расположенную метрах в двухстах от нашей, пришёл новый директор, из молодых да ранних (сейчас таких руководителей называют «амбициозными»),  один этаж школы он сдал в аренду филиалу Нижегородского лингвистического университета. Вузовские преподаватели стали вести уроки в гуманитарных классах, и в эти классы со всего города устремились дети, мечтающие поступить на факультеты иностранных языков. Слабых учеников из 70-й просто выгоняли: вызывали родителей и ставили перед фактом: или вы переводите ребёнка в другую школу, или мы оставляем его на второй год.  И вот  в нашу 53-ую потянулись двоечники и хулиганы из сначала из соседней школы, а потом и из других. Директриса принимала всех, объясняя учителям, что делает это для их же блага: будет больше учеников, больше классов, а значит, учителя смогут брать большую нагрузку и больше получать. Когда концентрация проблемных детей выросла до критической, из нашей школы стали уходить хорошие ученики: им и их родителям не нравились сорванные уроки, разборки и драки.

     Даня Матвеев заканчивал девятый класс, и Ирина, его классный руководитель, советовала Нине перевести мальчика в лицей. Та отказывалась: здесь он отличник, здесь работаем мы с Ириной, её хорошие знакомые, и, если понадобится, поможем.  Нина хотела, чтобы сын закончил школу с золотой медалью, и это было для неё главным. Однако Ирине всё же удалось убедить мальчика в том, что главное не медаль, а глубокие знания, которые можно получить только в сильном классе, и надо стараться тянуться за теми, кто умнее, а не быть лучшим среди слабаков.   В десятом классе Даня стал учиться в гуманитарном лицее.

     Даня заканчивал одиннадцатый класс, когда Нине исполнилось сорок лет. И вот на этот свой юбилей она получила неожиданный, а по тем временам почти невероятный подарок — серёжки с сапфиром.  На подарок сложились её родители, брат, родственники покойного мужа. Где  смогли достать, так и не сказали. Нина подозревала, что купили у каких-то спекулянтов с переплатой.

     В новых серёжках я видела её только раз, в день выпускного. Нина сделала красивую причёску, подкрасилась, сверкающие искорки сапфиров подчёркивали синеву её глаз.   

     До медали Даня чуть-чуть не дотянул, но два первых экзамена в Саратовскую юридическую академию  сдал на пятёрки. Между вторым и третьим экзаменом целая неделя, и новоиспечённый абитуриент приехал  домой, к маме, дедушке и бабушке. Приехал с книгами, учил, но и про отдых не забывал.

     Субботним вечером мальчика ждали к ужину, когда раздался телефонный звонок. Нина взяла трубку и помертвела: звонили из милиции: Даня с приятелями распивал спиртное и хулиганил на территории детского сада, их задержали. Была суббота, завтра вечером Даня должен выехать в Саратов, в понедельник утром приехать, а во вторник у него экзамен. Родители Нины решили, что надо срочно ехать в милицию, давать деньги. А где их найти?  Сберкасса закрыта: суббота, девятый час вечера, да и на книжке денег кот наплакал. Взять взаймы? У кого? Люди сейчас не живут  —  выживают. Собрали всё, что нашлось дома.  Нина и её отец сели в старый «Москвич» и поехали. По дороге отец сказал, что остановится  не доезжая до отделения и будет в машине. А идти надо ей: она мать. Нина, дрожа и обмирая, переступила порог РОВД. Дежурный кому-то позвонил, что-то спросил (Нина не разбирала слов и ничего вокруг не видела) и направил её на второй этаж.

      В кабинете сидел один толстый майор. Он кивнул на стул, Нина села и начала сбивчиво, теряясь, замолкая и повторяясь, излагать свою историю: Даня никогда не выпивал, учился почти на одни пятёрки, поступает в Саратовскую академию, уже два экзамена сдал на отлично… Майор не говорил ни слова. Вдруг Нина обратила внимание на то, что он трёт пальцами ухо. Она замолчала. Майор смотрел ей в глаза и продолжал тереть ухо. Нина прикоснулась к своей серёжке, вопросительно взглянув на майора. Тот кивнул. Вынув из ушей серёжки, Нина положила их на стол. Майор накрыл серёжки рукой, смахнул их в ящик стола и стал звонить по телефону. Полуживая от страха  из всех его слов Нина разобрала только одно   —  «Матвеев». Через несколько минут вошёл парнишка-милиционер и с ним Даня.  Толстый майор кивком отпустил милиционера. Потом перевёл взгляд на Нину: «Забирайте своего».  «Всё?»  —  дрожащим голосом спросила Нина. «Свободны»,  — ответил майор и пододвинул к себе телефон.

      Нина, схватив сына за руку, бросилась из кабинета. Выйдя из здания, едва сдержалась, чтобы не побежать. Вот и машина, вот и отец. Нина едва различает его за пеленой слёз. Даня садится на заднее сидение, Нина рядом с отцом, у которого вдруг расширяются глаза: он замечает, что на ней нет серёжек. «Всё хорошо, всё хорошо,  — повторяет отец.  —  Сейчас у автомата притормозим, бабке нашей позвоним, скажем, что у нас всё хорошо, а то  она там извелась».

      Дома под непрекращающиеся рыдания Нины Даня рассказал, что же произошло. Он встретил бывших одноклассников, не по лицею, а по  53-ей школе. Нагруженные магнитофоном, пивом, чипсами и, как потом оказалось, водкой,  они собирались «хорошо посидеть» и пригласили Даню. Как отказать друзьям детства? Скажут: загордился. Местом отдыха выбрали территорию детского сада. Пиво с водкой быстро возымели действие: музыка гремела, друзья детства что-то громко рассказывали, мат, крики. Появилась сторожиха, поругалась, велела уходить. Мат и  крики стали громче. Минут через десять старуха вышла снова, пригрозила милицией, и тогда один из Даниных одноклассников, схватив бутылку из-под водки, бросил, попал в окно, зазвенело разбитое стекло. Даня убеждал приятелей замолчать и поскорее уйти, пытался поднять и увести самого пьяного из них. В этот момент появились трое милиционеров.  Парень, стоявший близко к забору, протиснулся в щель и скрылся в кустах, за ним не погнались. А Даню и ещё двоих затолкали в машину и привезли в отделение.


      На следующий день Даня, как и собирался, уехал в Саратов. Сдал остальные экзамены: один на четвёрку, другой на пятёрку. Полученных баллов ему вполне хватило для поступления на бюджетное отделение.