5. 5. День командира

Будь жив отец, расспросил бы его. Об участии в боях, о друзьях-товарищах. Каково было, когда шли майские дожди. Как ныли, не давая прикорнуть на часок-другой, израненные рука и челюсть. И как летом уходила из блиндажа сырость, а с ней покидала тело надоедливая боль.

Отчасти помогали настои трав, которые заваривал заботливый ординарец. «Только здесь, – утверждают краеведы Матвеева Кургана, – растёт в изобилии прострел раскрытый, или, иначе, сон-трава, в народе считающаяся чародейной, колдовской. На практике сон-трава действительно успокаивает нервы, снимает головную боль, действует как лёгкое снотворное».

На должность ординарца ротный подобрал пожилого по фронтовой мерке 45-летнего бойца. Тот, кажется Фортунатов, до призыва проживал в Крыму и даже неподалёку от Антоновки, а на передовой земляк чуть ли не родня. Помощник он оказался расторопный, толковый и неробкого десятка.

В мирное время они однажды встретились.
Это случилось летом 1960-го. Каким-то образом удалось установить адрес, и мы отправились в гости. К человеку, находившемуся рядом с отцом на передовой. К тому, кто делил с ним тяготы и невзгоды фронтовой жизни. Кто спас, в конце концов, жизнь ему, а значит и мне.

Домик находился километрах в тридцати от места, где я родился и куда мы наведывались едва ли не каждое лето.

Наш горбатый «запорожец» вкатился через распахнутые ворота во двор. С одной стороны щебёночной дорожки благоухала цветочная клумба, с другой – тянулись ухоженные грядки. На крылечке ждал хозяин, высокий сухощавый старик. Они с отцом обнялись и, кажется, смахнули слёзы.

Наш приезд отмечался как праздник. Мы приехали в полдень, а уехали, когда стемнело. Стол был уставлен тарелками с едой, но фронтовики, помнится, пили, едва закусывая, и говорили, говорили, говорили. Я был юн и, олух царя небесного, не придавал беседе значения. Скучая, пропускал мимо ушей слова. Жаль, нельзя повернуть время вспять и послушать их разговор!..

Назад машину вёл я, 13-летний, впервые сев за руль. Отец уснул на заднем сиденье. Подъехали к речке. Медленно, на первой передаче, перебрались по земляной плотине – гребле на другой берег. «Запорожец» переваливался на колдобинах, точно хромой с ноги на ногу; внизу пугающе чернела вода.
И снова покатили по просёлку. Фары выхватывали то тёмную лесополосу, то пшеничное поле, дремавшее под необъятным звёздным небом…

Но вернёмся в раннее летнее утро 1943-го. К завершению ночных окопных работ старшина роты Шербаков подтягивает полевую кухню, от враждебных глаз её прячут в кустарнике.

Позавтракав, командирский блиндаж отдыхает. Похрапывают заместители отца – лейтенанты Пикалов и Аспенов. Подрёмывает в углу, пристроив к уху телефонную трубку, связист. Посапывает отцов ординарец. А старший сержант Щербаков, неугомонный, подвижный, как ртуть, исполняя хлопотные обязанности ротного старшины, мелькает в расположении роты, носится в тылах батальона и полка.

Через пару часов ординарец приносит в котелке горячую воду. Отец тщательно бреется, после чего протирает лицо излюбленным цветочным одеколоном (с детства помню тот запах). Затем обходит новые огневые позиции роты, придирчиво инспектируя качество маскировки.

Чужие глаза с противоположного высокого берега старательно выискивают изменения на нашей стороне; днём, а часто и ночью, надсадно гудят над головой немецкие авиаразведчики, ведут аэрофотосъёмку. Любые огрехи, даже неосторожные движения караются огневым налётом или прицельной ружейной стрельбой.

Прихватив одного из взводных, ротный отправляется на НП. Представляю, как отец и Земсков, или Турчанинов, или Горшков, идут через лесок по узкой тропинке. Избегают открытых пространств, чтобы не попасться на глаза тому, кто изучает мир сквозь прицел винтовки Mauser 98k.

Их надёжно прикрывает пойменный лес, который смыкается с байрачным, то есть растущим в байраках, или буераках, балках. О чём-то вечном перешёптываются дубы, ясени, вязы, грабы, клёны. Между ними зеленеют кусты кизильника, тёрна, бузины, ежевики.

Смотровая площадка, сооружённая между крепкими сучьями раскидистого дерева, со всех сторон и сверху прикрыта маскировочной сеткой. А стереотрубой и биноклем пользуются, пока лучи утреннего солнца слепят западный берег. Позже, когда светило поднимется выше, линзы приборов могут блеском выдать расположение нашего НП.

По прибитым к стволу дощечкам, как по ступенькам, отец легко взмывает в уютное гнездо, где круглосуточно дежурят наблюдатели.
Ночью они разведали не одну цель. Во время обстрела направляли перекрестие стереотрубы на дальние вспышки орудийных выстрелов и пускали секундомер. Когда долетал звук выстрела, записывали время, определяли расстояние до вражеской батареи и наносили на карту координаты.

Похвалив их и отметив на своей карте обнаруженную огневую точку, лейтенант Пискунов приникает к окулярам стереотрубы АСТ. Этот оптический прибор состоит из двух перископов, соединённых вместе у окуляров и разведённых в стороны у объективов, для наблюдения удалённых предметов двумя глазами.

До революции в России не было своего оптического приборостроения, даже бинокли собирали по чужим чертежам из импортных деталей. В 1918-м появился Государственный оптический институт, а спустя десять лет СССР смог отказаться от импорта оптического стекла.

По словам Владимира Николаевича Новикова, военного конструктора, заместителя наркома вооружения СССР тех лет, к началу 1940-х наша промышленность освоила и наращивала выпуск самых разных оптических приборов для армии, авиации, флота.

В 1941-м десятки оптических и оптико-механических предприятий, включая даже такие нетранспортабельные, как заводы, изготовлявшие оптическое стекло, эвакуировали на Восток [419].
Стереотруба АСТ, которой пользовались в отцовской роте, была детищем завода № 297, запущенного в начале войны в Йошкар-Оле.

Каждый день отец разглядывает враждебный берег, обрывистый, скалистый. Прильнув к окулярам, чувствует, очевидно, то, в чём сознавался Яков Перельман.

«Трудно описать ощущения, которые испытываешь, когда смотришь в подобные инструменты, – до того они необычайны! Вся природа преображается. Далёкие горы становятся рельефными, деревья, скалы, здания... – всё круглится, всё выпукло, расставлено на бесконечном просторе, а не лежит на плоском экране» [420].

Какими лейтенант видит берега Миуса? Гуще, чем сейчас, они покрыты кустарником и луговыми травами. Пойменный лес похож на джунгли: деревья перевиты лианами хмеля и девичьего винограда.

Но вряд ли отец любуется красотами природы. В местности, которую, со слов краеведов, издавна величали «маленькой Швейцарией», его тренированный взгляд выискивает замаскированные цели.

На чужом, западном берегу рубежи удерживают 515-й пехотный полк 294 й и части 336-й немецких пехотных дивизий. Отец озабоченно исследует полосу их обороны.

На левом фланге – живописные окрестности Русского. Местность изрезана балками, овражками, скалистыми образованиями, холмы поросли шелковицей и боярышником. Позади села – Берестовский, или Берестово, хутор, названный в честь береста, разновидности вяза. На окраине и соседней высотке прячутся немецкие батареи.

Дальше, в глубине обороны, земли совхоза Густафельд. Оттуда бьют умело замаскированные – не разглядеть! – 150 миллиметровые дальнобойные гаубицы.

Правее Русского, у Скелянского, высятся 50-метровые утёсы. На южнорусском наречии «скеля» означает скала, каменистая круча, скалистый берег, отсюда и название населённого пункта. С его окраины часто прилетают «гостинцы». Ранее там находились, до того как отправились покорять Кавказ, австрийско-немецкие части горных стрелков из дивизии «Эдельвейс».

За Скелянским – хутор Новобахмутский. Вокруг него, а также в районах балки Холодной и высоты 164,3, – вражеские огневые точки. Правее, ближе к селу Куйбышеву, хутор Новоольховский, откуда тоже летят снаряды. Севернее – Ольховский, но это уже, как и Куйбышево, зона ответственности соседей.

Два телефонных провода тянутся от НП. Один – в блиндаж командира миномётной роты, другой связывает с командным пунктом батальона. Оттуда звонят, капитан Тутуев требует лейтенанта Пискунова к себе.

Отцу нет и 20 лет, однако лежит на плечах груз ответственности за полста жизней миномётчиков. И никуда не деть опыт боёв на Сталинградском фронте, и три ленточки над нагрудным карманом гимнастёрки – две жёлтых и одна красная – знаки о ранениях.

Но возраст и льющийся сверху сквозь проплешины в кронах солнечный свет заставляют на время забыть о неприятном. Отец шагает легко, бодро, сохраняя при этом осторожность.

Июньские дни стоят солнечные, погожие, одинаковые, как близнецы. Да и ночи однообразны: с наступлением густых южных сумерек разворачивается спешная работа. Батальон под командованием капитана Тутуева копает окопы и ходы сообщения, котлованы для дзотов, обустраивает блиндажи, КП и НП.

А миномётная рота лейтенанта Пискунова неустанно оборудует огневые позиции. Их требуется немало: подразделение должно до завершения дуэли с немецкими миномётчиками переместиться на заранее подготовленное место. При этом нельзя попасться на глаза ни наземным, ни воздушным наблюдателям противника.

К четырём часам утра заканчивают, завтракают и пристраиваются в землянках, окопах, ячейках ненадолго прикорнуть.

ПРИМЕЧАНИЯ
419. См.: Новиков В. Н. Накануне и в дни испытаний. М.: Политиздат, 1988.398 с. С. 321, 322.
420. Перельман Я. И. Занимательная физика. Кн. 1. М.: Наука, 1976. С. 188.