Здравствуйте дорогие родные

Утром пятого марта Нюра получила письмо от свояка. Событие небывалое и потому сильно её взволновавшее. Письмо начиналось тепло: «Здравствуйте дорогие родные…»

Начало было мирным и добрым, не предвещавшим ничего плохого, и Нюра успокоилась. Читала она по складам, да ещё и видела без очков плохо. Но очки не любила и ни за что покупать не хотела. Читала она медленно, поэтому письмо отложила до вечера, когда после ужина и всех домашних дел можно будет спокойно его разобрать.

Муж младшей сестры Тони, свояк Володька, был некрасивый, долговязый и страх какой худой мужик. И сама не красавица, Тоня сумела разглядеть в нём главное: был Володька добрым и работящим.

Работал свояк Нюры водителем грузовика, и по молодости ездили они всей семьёй на целину, чтобы домом своим обзавестись, деньжонок подзаработать, двух мальцов поднять.

Со дня женитьбы прошло уже почти тридцать лет, и жили они ладно: муж Тоню жалел и не обижал. И только б завидовать всей деревней такой жизни, но была в Володьке червоточинка: выпивал мужик. Дивное ли дело, скажи. Выпивал-то чин чином – соответствовал празднику. В выходные пил в меру и утром всегда на работу сам вставал. С друзьями по пивнушкам не шастал. В праздничный день, который сверх нормы положен – в ноябрьские, например, хоть и мог пить весь день, но размеренно, чтоб на следующий, если выходной выдавался, в себя прийти. Сидел он дома за рюмочкой всегда тихо, песни пел тоже негромко и грустно.

Но бывали праздники, когда душа Володьки выходила из берегов – и тогда он срывался. К таким нечастым событиям относился и приезд родни. Любил свояк гостей принимать – достатком в доме перед роднёй похвастать. Не обидно так, а с детской радостью: вот, мол, смотрите, каков я есть! Сумел по-людски всё в доме устроить…

Сёстры скучали друг по дружке и тоже были рады повидаться. Хоть жили недалеко, но заботы о доме не давали часто бывать в гостях. Только великим испытанием для всей семьи становились те редкие встречи: широкая натура Володьки вынести непомерной радости не могла.

Начиналось семейное застолье с его не очень-то складных тостов о том, что как же уважила родня его, Володькин, дом, и как он за то всех их любит – и рад страшно. А уж сколько ему Нюра, сестра Антонины, добра сделала – то он по гроб жизни не забудет, и его дети своим расскажут. После каждого тоста не мог он рюмку не осушить до дна – из уважения и от сердца.

Стол был уставлен доброй закуской – жили они в достатке, и Тоня тоже гостей любила. Но сам Володька закуской пренебрегал, довольствуясь кусочком черняшечки с луком и солёным огурчиком и щедро потчуя гостей. Жена заметно волновалась, тихонько толкала его в бок и позуживала, подсовывая под руку колбасу и селёдку.

Очень скоро тосты становились невозможно частыми, и длинные руки хозяина дома, данные ему Богом, чтобы обнять всех родных разом, а может, и весь свет, переставали слушаться хозяина. Они летали над столом, задевая и смахивая пищу на пол. Глаза Володьки становились стеклянными, тихий от природы голос заикался и гудел с удвоенной силой, а блаженная улыбка не сходила с лица.

Спокойный и скромный по жизни, Володька срывался в безудержную радость общения, которой ему, видно, не хватало в обычные дни. Его доброта уже не умещалась в тощем теле и изливалась в навязчивом потчевании гостей, не умея проявиться как-то иначе.

И вот наступал момент, когда хозяину становилось тесно – и за столом, и в целой комнате, и во всём доме. Тогда он взмахивал руками-палками – и летел на улицу. Соседи по виду его уже знали, что в дом к Тоне приехала родня. Блажной Володька нёсся по улице, звал всех встречных-поперечных в дом – радость с ним великую делить. Чужим-то хоть бы хны: посмеются да увернутся от буйного соседа. А для семьи обед праздничный закончен: отца ловить надо да скручивать.

Сыновья у Тони и Володьки выросли высокими – в отца, мать невелика ростом, но притом крепкими в кости – в материну породу. Старший – мужик молодой, уже семейный, младший – парень ещё, но тоже не хлипкий. Ловить отца они привыкли, но делали это не быстро. В пьяном человеке какая-то особая вёрткость появляется: и сам вроде в руки идёт, да вдруг такой фортель вывернет, что трезвые сыновья только воздух обнимут.

Долговязый хозяин, позабыв уже и причину своей радости, нёсся как угорелый по улице и стремился к лесному озеру. Страшная, неодолимая тяга Володьки к хмельному купанию не объяснялась ни его биографией, ни пристрастиями обычных дней. Плавал он, как топор, и на трезвую голову в воду не лез. Но стоило ему сильно обрадоваться – дома ли, в гостях ли, – даже в незнакомом селе находил он чутьём, видно, пруд или лесное озеро. Весной ли, летом или осенью кидался он в воду очертя голову, колотил руками и ногами так, что уж никакой возможности подойти к нему не было. Но, что характерно, никогда он в тех водоёмах не тонул. Может, из-за мелководья, а может и потому, что ангел небесный, как известно, пьяного человека пуще оберегает. Из жалости, видно.

Пока всей семьёй неслись за хозяином к озеру, сопровождаемые гостями и собаками, жена Тоня уже доставала из укромного ящика смирительную рубаху с длинными рукавами, бывшими даже длиннее Володькиных ветряных крыльев, и спешила к конечному пункту мужниного бега.

Всё заканчивалось обычным порядком. Побарахтавшись вволю на мелководье, Володька остывал и возвращался в разум. Подоспевшие и изрядно вымокшие сыновья натягивали на него рубаху, завязывали рукава за спиной и вели наколобродившегося и смирного теперь отца отсыпаться. Представление для народа заканчивалось, и люди расходились по своим одиноким делам.

Отложив письмо до вечера, Нюра весь день думала о блажном свояке, о сестре, прожившей с ним без малого тридцать лет и любившей его за доброту и незлобливость даже и во хмелю, об их детях, не пошедших в отца и к спиртному относившихся прохладно. Перебирала их жизнь – и любила их всех, и скучала, когда появлялась бездельная минутка перед сном.

Вечером, покормив семью и рассказав внукам сказку, Нюра достала письмо свояка и села под настольную лампу разбирать его по складам.

«Здравствуйте дорогие родные
Всех вас мы крепко обнимаем желаем вам хорошего здоровья и долгих лет жизни разрешите вас Нюра поздравить вас с днём 8ое марта женским вашем праздником так же Полю и дочку Веру так же Анну Галину Наташу
Нюра у нас пока всё хорошо все мы пока живы и здоровы
Тоня пойдет на пенсию с 1ого июля. Нюра что вы нас там забыли приезжайте к нам. Нюра приезжай к нам в субботу 8ого марта у нас ночуеш
я с Тоней буду дома ждём тебя 8ого числа приезжай обязательно
Всем горячий привет досвидания до скорой встречи ждём. Володя».

В этом от сердца написанном письме были тёплые слова и искренняя любовь, и Нюра знала, что с лёгким сердцем поедет к ним в гости и возьмёт с собой дочь и внуков. Через три дня они увидятся.

Уже укладываясь спать, Нюра присела на край кровати и ясно вспомнила добродушное лицо свояка. Володька… Владимир Иванович, изъездивший казахстанскую целину за баранкой грузовика, построивший в деревне дом, вырастивший двух прекрасных сыновей… Но мало кто из друзей знал его по отчеству. А было ему уже пятьдесят пять лет.