Королевский десерт Глава 9-12

Глава девятая

август 2016, Санкт-Петербург
   
Свистать – одно, искать – совсем другое. С чего начинать, когда начинать не с чего? Для начала стоит попробовать обратиться к классике жанра, то есть поискать женщину, раз уж она так или иначе причастна к событиям. Кого? Ее, «Джулию», напарницу бизнесмена-камикадзе по роковому прыжку. Конечно, ожидать обнаружения реальной дамы с таким именем и фамилией было бы слишком самонадеянно. Почему она столь явно обозначила фальшь – уму непостижимо.
   
Скорее всего, просто в шутку. Или полагая – о легендарной героине классического английского романа в России никто не вспомнит. Причем, как оказалось, вполне справедливо. Ни Ваня, ни укладчик Михалыч, ни барышня-диспетчер аэроклуба, ни все как один принимавшие участие в разборе «полета» менты не обратили внимания на просто кричащую, по мнению Бориса, «липу». Он обратил, но никого не посвятил.   
Зачем говорить? Смысл? Никакого. Ответ известен заранее: «А давай ради смеха глянем, сколько в нашей стране, не говоря о мире, сыщется, скажем, Анн Карениных?» Пара сотен – точно.
   
Размышляя на отвлеченные темы, Боря вспомнил «показания» рыжего Ванюши: загадочная десантница умчалась в туманную даль на мотоцикле. Подсела сзади к «какому-то вроде пацану». А почему, собственно, пацану? На переднем сиденье вполне могла оказаться и женщина – спортивная, худощавая, стройная. Такая же, как и «прыгунья». Боря сел за телефон. Впрочем, сел – не совсем правильно. Нащелкал на мобильнике нужный номер и поговорил.
   
Через час он уже знал: из городских отелей за субботу и воскресенье выехали всего три пары женщин, подходящих по возрасту и, самое главное, иностранок. И одна из шестерых носила имя Джулия. С очень распространенной американской или английской фамилией Смит. Ее напарница звалась Синтия Робертс. Эквивалентно русским «Маша Иванова» и «Света Кузнецова».
   
Аэропорт не помог ничем. Вокзалы? С любого из них можно укатить, не предъявляя паспорта, в тысячу мест. Попытаться каким-то образом влезть в базу погранслужбы? Не пустят. Еще и неприятностей не оберешься, а толку – никакого. Если неизвестный поезд увез в неведомом направлении парочку американских гражданок, заинтересовавших репортера, то с этим уже ничего не поделаешь. В Эрмитаж зашел лично. И ушел ни с чем. «Какие стажерки? Из какой Англии?» Понятно.
   
Неудачливые охотники, промазав по зайцу, когда-то говорили: «насыпал соли на хвост». Охоту в ее буквальном понимании Борис на дух не выносил, как и охотников. Вот подвиг – поехать на вездеходе в лес либо какую-нибудь саванну с собаками, ружьем, биноклем, чтобы выследить и убить зверя, заведомо не имеющего ничего сравнимого с твоим арсеналом. Еще и прибор ночного видения прихватят. Ты пойди туда с голыми руками или с ножом, луком, стрелами. Слабо?
   
Но охотничье чувство знакомо каждому журналисту, и сейчас первое разочарование сменилось азартной уверенностью: он прав! Дамочка совсем не случайно оказалась в паре с покойничком и прекрасно знала, как закончился его прыжок и почему. Иначе бы не скрылась так стремительно и бесследно. Ее найти не удастся.
   
Хорошо. Одна ниточка оборвалась – потянем за другую. Она есть - тоненькая, почти безнадежная, но есть! Извечно риторический вопрос: «Что в имени тебе моем?» в данном случае вполне уместен. Главное – задать его правильно, и кое-что прояснится. Итак, начнем. Откуда? Кто и где знает человека лучше всего? В семье, на работе. Поехали!
   
Трубку сняли после второго гудка, как будто родители покойного ждали звонка.
   
– Слушаю. Тришин, – голос глухой, бесцветный. Старый.   
– Здравствуйте, Владимир Егорович! Позвольте выразить Вам искренние соболезнования…   
– Выразили. Дальше. Кто вы и чего вам надо?   
– Шацкий. Борис. Специальный корреспондент…   
– Достаточно. Никаких интервью не будет. Мне не о чем с вами разговаривать, – связь оборвалась.   
Борис, чувствуя себя последней скотиной, набрал номер повторно.   
– Извините, Вы неправильно поняли. Мне нужен только ответ на один, всего один вопрос.   
– Говорите.   
– Вам известно, почему у покончившего… простите, у Вашего сына было прозвище «Тревиль»?   
– Тре… Что? Как вы сказали?   
– Тревиль.   
– Н-нет, мне об этом ничего не известно. И не звоните больше.
   
Опытные экспериментаторы твердо знают: отрицательный результат – тоже результат. Отрицание бывает разным. Борису стало ясно: отец знает. Но не скажет. Докучать пожилому человеку, потерявшему единственного сына, не следует. Надо искать дальше. Телефон – хорошо, а машина – лучше.
 
   
Сворачивая на указателе «Норд Пак Три» к огромному параллелепипеду у порта, Борис был вынужден притормозить, пропуская нагло подрезавший его черный внедорожник. Тот, бесцеремонно проскочив мимо «кирпичей», запрещающих въезд, влетел в ворота и скрылся за углом здания.
   
А ему пришлось остановиться по команде охранника, предъявлять редакционный пропуск, четверть часа объяснять – он не просто так, а по неотложной необходимости. Чисто из вредности  Позоров напоследок заснял цербера, убедив бдительного стража – так надо для пользы дела.
   
В приемной директора симпатичная барышня с припухшими глазками и размазанным макияжем, явно от недавних слез, попыталась преградить ему путь. Но почему-то прикрыла стройным телом не массивную дверь с табличкой «Директор» и уточнением чуть ниже «Тришин Д.В.», а вход поскромнее, напротив. Без табличек.

Боря, для отвода глаз направившись сначала к «главной» двери и таким образом слегка расслабив девушку, в последнюю секунду сменил направление и обошел барьер.
   
– Простите, вам должны были позвонить…, – закрывая дверь перед носом возмущенной секретарши, репортер повернулся в направлении стола заместителя главы концерна и онемел.
   
Зам, о котором Борису было уже известно – это Лобов Александр Иванович, тридцати пяти лет, женат, не судим – стоял перед ним в полуголом виде. И не просто, а с двумя гирями в руках. Увидев выпученные глаза визитера, он пробормотал что-то вроде «вот блин, задолбали», швырнул правую железяку к потолку, поймал, отправил на диванчик в углу кабинета. Повторив тот же трюк с левой, бросил: «Отвернись». Борис послушно отвернулся. Подождал пять секунд.
   
– Входите. 
 
Снова повернувшись, журналист убедился: все в порядке. За столом сидел крупный, но не толстый мужик в обычном офисном «прикиде». Белоснежная рубашка, галстук. Пиджак висит на спинке стула. Руки аккуратно лежат на столешнице. Гладко выбритое лицо, короткая стрижка. Взгляд выражает гостеприимство и добродушие. А пудовых кругляшей – как не бывало.
   
– Вам должны были…   
– Звонили, звонили. «Невские зори»?   
– Нет. «Ночной кошмар». Спецкор Позоров. Борис.   
– О, кошмар… Какой ужас! Вы по поводу?..   
– Я по поводу предполагаемого самоубийства вашего директора.   
– Не моего, а предприятия.   
– Да-да. Вашего предприятия…   
– Не моего. Их.   
– Кого – их?   
– Приставка в названии склада… извиняюсь, фирмы означает не номер. Один, два – не ищите. Три – значит «Тришин». Это – семейный торговый дом. Я – человек со стороны. Тягло.   
– То есть доли в бизнесе…   
– Нет. Не имею. И поэтому никакой выгоды угробить шефа у меня не было.   
– Вы так говорите…   
– Как будто не очень его любил? Да. То есть нет. Не любил. Но я его не убивал. И никак не способствовал. Мне здесь хорошо платят.   
– А почему, как Вы думаете, он мог…   
– Срезать себе купол? Не удивляйтесь, я в курсе вчерашней находки. Не знаю и знать не хочу. Мне странно, что он не пролетел прямиком к чертям.   
– Погодите, но о мертвых…   
– Или хорошо, или ничего? Не тот случай. И Димон – не тот человек.   
– Вы считаете… считали его… нехорошим?   
– Хуже. Непорядочным.   
– В деловом отношении? Или личном?   
– В деловом – никаким я его не считал. Он таким и был. Это всё, – заместитель покойника выразительно обвел рукой вокруг себя, – Заслуга его папаши. Тот – светлая голова, железная воля. Только сердце оказалось слабовато. Он и меня взял, подучил. Я уйду – через месяц, два склад повалится. А без Димона – проживем. Еще и свободней станет, меньше дури разгребать.   
– Дури? В смысле – наркотиков?   
– Совсем? – собеседник показал Борису на висок, – Это – не по моей части. Если и найдется какая-то муть, то из его личной доли, без проводки по счетам. Через меня – все чисто, хоть экскаватором рой. Мне, понимаешь ли, приятно быть не только богатым, но еще и свободным. 
 
Борис про себя автоматически досказал: «и живым».
   
– А «дурь» - это о чем?   
– Да он же в делах полный ноль. Если не хуже! Когда батя… Это мы так Тришина-старшего называем… так вот, когда батя слег, он сунулся порулить. Полгода я разруливал. Седьмой год рулю, и все путем.   
– Но не за это же его… в пекло?   
– Слушай… – хозяин кабинета достал портсигар, – Куришь? Угощайся! Ничего, если на ты?   
– Спасибо, я свои, – Борис прикурил от предложенного огонька, – И все-таки, насчет чертей?   
– Ты его видел?   
– Там? Или живого?   
– Ну, там – вряд ли что-нибудь приличное. Живого?   
– Нет. Только на фото.   
– И как впечатление?
   
На фотографиях, прошедших по всем городским газетам и газетенкам, представал рослый, обаятельный красавец. «Белокурая бестия». Широкие плечи, отличная осанка. Шикарная одежда. Правильные черты мужественного лица. Высокий лоб, прямой нос, изящный абрис губ. Ясные голубые глаза, открытая располагающая улыбка… Половина киностудий мира не торгуясь отдала бы миллион за шанс снять такой типаж. А вторая половина – два.
   
– Бабам, наверно, нравился.   
– Не то слово. Видал, Ирка хнычет?   
– В приемной?   
– Ага. Дура. Повезло ей, что ему до нее дела не было.   
– Ходок был?   
– Ну. Так вот. Если б твой, к примеру, директор газеты…   
– Редактор. У нас – не директор. Главный редактор.   
– Да. Главный ваш… твоей женке под юбку полез, ты бы что сделал?   
– Я не женатый.   
– А был бы? Или – не к жене, а к подруге? Или ты это, голубой? Не похож…   
– Нормальный. А полез бы, я – как все. По морде.   
– Сразу?   
– Он мне вообще-то не чужой. Другу сразу не годится. Сначала сказал бы пару ласковых.   
– Типа?   
– Спросить полагается, не жмут ли зубы…   
– Вот и у меня с Димычем вышел разговор. Он, видишь, считал, все бабы – его. По определению. И мою как-то на междусобойчике тисканул. Ну, я взял его за хобот…   
– Прям? – Борис позволил себе усомниться. Покойник габаритами не уступал, а, пожалуй, превосходил сегодняшнего собеседника, – Вот так и взял?   
– А ты не удивляйся. Хвастаться не буду. Самбо – слыхал? Ка-мэ-эс.   
– Типа, пяткой в лобешник? – решил поддразнить собеседника газетчик. Тот, однако, просчитал дешевую провокацию.   
– Кончай гнать. Я этих всяких «ки-я»-пяточников троих в узел завяжу. Дима думал, раз накачанный, сразу крутой. На тренажерах мяса можно набраться, а сила – малость другое. Хобота у него, конечно, нет. За клешню взял. И сказал: ты, падла, можешь меня завтра уволить. А сегодня, если еще дыхнешь в ту сторону, я тебе яйца вырву и в глотку запихну.   
– Уволил?   
– Ха! Уволил… Он же сцыкун был. И понимал – без меня ему останется только продать все по дешевке и плакать до пенсии по возрасту. Короче, я к его самомочилову непричастен. Кстати, менты уже спрашивали.   
– Вообще-то я не за этим…   
– Тогда зачем?   
– У вас тут его как называли? Тришка? Тритон? А может, Тревиль?   
– Да ничего похожего… Работяги и офисные, что попроще – по имени-отчеству, как положено. А свои, кто напрямую – Димон, Димыч…   
– Точно? Тревиль – ты хоть слышал?   
– Точнее не бывает. Слышать-то, конечно, слышал. Дюма читал, кино смотрел. Мушкетеры, как же. Только вот к нашему покойничку это никак.   
– И никаких соображений, откуда могла взяться такая кличка?   
– Откуда вообще берутся клички? Вот меня – знаешь, как в школе звали? И до сих пор иногда?   
– Лоб?   
– Точно. Тебя – позор? Поза? А может, «срам»?   
– Ну, ты сказал... Позоров – псевдоним. По фамилии я Шацкий. Звали сначала «Шахом», потом «Чацким».   
– Объяснимо, так? У меня дом, типа дача на Черной речке, там забрел один… Я его сторожем пристроил. Так он, сразу ясно – «Белый». Белобрысый, вдобавок седой, как лунь. Говорит, после флота такой. А намедни к нему еще кадр завернул. У того полный рот золота, и кликуха соответствующая – «Блесна».   
Боря насторожился - кличка показалась знакомой.   
– Вообще-то не все золото, что блестит… Может, у него там титан?   
– Да-а? Не подумал… Получается, я его переоценил. Еще вопросы?
   
Борис, понимая: управляющему, оставшемуся «без головы», не до пространных бесед на отвлеченные темы, встал и с удовольствием пожал крепкую сухую ладонь.   
– Спасибо. Извините за беспокойство.   
– Не за что, – и не утруждаясь коммуникационными приспособлениями, зам покойного директора громогласно воззвал: – Ирка!! Хорош рыдать, давай всех ко мне!
   
Слегка оглохший репортер попятился к двери, а самбист, извинительно разведя руки, пояснил:   
– Надо думать, как дальше жить.

август 2016, остров Котлин
   
Начальник отделения участковых полиции Острова майор Чеботарев положил трубку. Не хватало только вляпаться в какое-нибудь скользкое и липкое дельце с забугорными фигурантами. Или фигурантками. Что этому писаке взбрело в голову?   
Интерпол?! С какой стати международная организация станет копаться в сомнительных делишках нашей северной столицы? Это если раскроем какую-нибудь крупную наркоаферу, а еще лучше – тайные переводы миллиардов куда-нибудь на Кайманы, они с радостью возьмутся. И то – не рыскать, а лавры пригрести. Проходили, знаем.
   
Подумаешь, очередной ловец адреналина допрыгался! Парашют – он и есть парашют. В сущности, кусок тряпки с веревочками по бокам. Вспомнив первобытный ужас, пронявший его, что называется, от корней волос до кончиков ногтей, он машинально поежился. Тогда, еще в училище, друзья-однокашники позвали с собой на аэродром, предложили прыгнуть разок. Для начала – в тандеме с инструктором. Да ну его в болото! 
 
Кстати, как раз в болото он, этот плейбой там на берегу и шлепнулся. Со всей положенной тиной, грязью и пиявками. Там же ни проехать, ни пройти. Нашли только на третий день, считай случайно. Все оставшееся от здорового мужика в итоге поместилось в клеенчатый мешок. Даже кости вдребезги. Уцелел только череп, потому как в шлеме. Гуляш… Хорошее сравнение. Был гуляка, стал гуляш.
   
А журналюга тут как тут. Успел, зараза, пообщаться и с летчиками, и с аэродромными. Оказалось, покойник время от времени прыгал не один, а брал себе в пару дамочек. Не слишком молоденьких, но все – какие-то особенные. Тоже любительницы риска, адреналина. Что-то он там, в воздухе, с ними делал, такое, что после увозил с собой заплаканных. Успокаивать. А мужья? Да, среди любительниц парашютного экстрима преобладают холостячки, и все-таки. Не каждому понравится, если с его женой или подругой проделывают всякие успокоительные штучки. Вот и допрыгался, как пить дать. Но если так, надо возбуждать, изучать…

 А чего изучать-то?    Согласно рапорту участкового – толкового капитана Стеклова, там вообще банальный суицид. Самоубийство. Изощренное, с использованием современных технических средств – аэроплана, парашюта и даже специального кнопочного ножика. И все равно – никто этого нувориша не мочил. Сам себя порешил. И весь сказ. Все! Дело закрыто.
   
Парашюты не нашли? Подумаешь! Рано или поздно найдут. В море чего только не тонет, а после – всплывает. И его тряпки всплывут. Только это ничего не изменит. Престарелые родители уже спрашивают, когда можно забрать останки, похоронить по-людски. Кремация – в таких случаях лучший способ. Меньше проблем, вони и прочего непотребства. Сегодня же распоряжусь – пусть выдадут. Им и так досталось выше крыши. Нечего зазря томить.
   
Майор снял трубку, набрал знакомый номер.   
– Товарищ подполковник? Да-да, он самый. Докладываю, как приказано. Подтвержден суицид. Как по кому? По этому, по самому… Тришину, да. Точно. Нет, никаких сомнений. Спасибо. Служу России!


Глава десятая

октябрь 2015, Киев

Одинокая сослуживица Петра Гасенко более года работала в той же «фирме». Оксана Перегуд всегда считала себя сильной и независимой женщиной. Впрочем, если к независимости и силе жизнь обязывала постоянно, то одинокой она бывала далеко не всегда. Мужчинам в своей жизни Ксюша отводила роль придаточную. Так повелось практически с первых шагов. В буквальном смысле.

Здоровая и красивая девочка наотрез отказывалась пойти, пока ее не взял за ручку самый привлекательный на тот момент мужчина в жизни – папин друг «дядя Сережа», ее крестный отец, для родителей – «кум». И в детском садике, и далее, в школе, в институте… везде и всегда она находила сначала мальчиков, после – юношей, далее мужчин, считавших своим прямым долгом и главной обязанностью поддерживать и опекать бедняжку.

Между тем жалеть и окружать заботой следовало статную, рослую и довольно пышную деваху. Оксана к своим двадцати семи легко могла послужить прямо-таки кустодиевской натурой. По всем статьям. Легкий изъян лицу придавали близковато посаженные глаза, но это означало лишь: чуть больше внимания уделять макияжу.
Все в ее мире переменилось в одночасье, стоило устроиться на работу в «Горэнерго». Точнее, мир остался таким же, как был. Переменилась она. Впервые увидев Петра, Петю, Петеньку, она поняла – жила не так, а отныне все станет иначе.

Если копнуть поглубже, причина скорее всего отыскалась бы в ней самой. К ее возрасту у любой женщины возникает вполне естественное, гормонально обусловленное стремление к материнству. В отсутствие собственного ребенка ему находится замена. Но Оксана не задавалась подобными вопросами. Она просто встретила того, кому твердо решила посвятить всю себя.

Куда делись прежнее жеманство, пустое мелочное кокетство, капризы и ломания? Люди, особенно мужчины, знавшие Ксюшу полгода, да какие полгода – два-три месяца назад, ни за что не узнали бы в этой обаятельной, доброй и отзывчивой женщине прежнюю кривляку, вечно дующую губки и хнычущую по поводу и без. С одним существенным дополнением – доброта и обаяние были направлены исключительно на него одного. Ее Избранника.

И, как чаще всего случается не в сказках о принцах с Золушками, а в грубой действительности, Амур дал маху. Весь колчан его раскаленных стрел благополучно миновал мишень и пропал без толку. Ибо Он, Петя, Петенька, главный инженер Гасенко, не обратил на нее ровно никакого внимания как при первой, так и при всех последующих встречах.

Все ее потуги и хитрости, маленькие, побольше и самые большие, ни к чему не привели. Он всегда вежливо здоровался с ней первым, как и со всеми остальными. Пропускал вперед при входе-выходе, как и всех остальных. Поздравлял с днем рождения, Женским днем, Новым Годом, Рождеством и профессиональным праздником, как и всех остальных. На предложения отведать домашненького печенья, пирожков, варенья-соленья – вежливо качал головой и сдержанно улыбался. Как и всем остальным.

Оксана не могла понять и смириться с таким положением вещей. Нет, нет и нет! Она должна, обязана его добиться. Не может быть, чтобы столько нежности и любви… да, наверное, это и есть любовь! – остались невостребованными.

Изучив предмет подробнее, Ксюша озадачилась еще больше. Странный мужчина оказался в недавнем прошлом женатым, отцом двоих детей. Была вполне благополучная семья, а потом он ни с того ни с сего развелся, оставив жене отличную квартиру, машину, дачу… Себе приобрел какую-то задрипанную «хрущевку», откуда ежедневно ходил пешком до метро. Бывшей семье исправно переводил две трети зарплаты. Чудак!

В его психическом здоровье и нормальной сексуальной ориентации сомневаться не приходилось. С работой справлялся лучше всех, а «радужных» оттенков в речи и поведении не скроешь.

И все же рослая красавица не отчаивалась. Капля по капле камень точит. И она, периодически меняя тактику, продолжала пытаться привлечь его внимание. То днями буквально ходила по пятам, то, напротив, изображала полное равнодушие… Ну, когда-нибудь этот дуралей заметит-таки усилия молодой привлекательной женщины. Не замечал… Домогательницу просветила вахтерша.

– Брось, Ксанка! – сказала Павловна, придержав ее как-то после работы, – Не изводись попусту. Видишь, он у нас особенный. Божий.
– Вы серьезно?
– Ага. Я его в Лавре частенько примечаю.
– Он ходит молиться?
– Нет, не только. Он там весь. У нас, тут – Петя. А там – как святой Петр, истинно говорю. Светится.
– А из-за чего?
– Кто ж знает? Я здесь давно, он при мне пришел. Был мужик как мужик, жена, детки. Развелся, все им оставил. И в храм подался.
– Странно…
– Может, странно, может, нет. Так что ничего ты, девка, не выходишь!

Но ждать и надеяться не запретишь. А сегодня, сию минуту, секунду, его убили! Убили прямо на ее глазах! Этого не может быть! И она, сама не понимая для чего, заступила дорогу невысокой фигуре, двинувшейся к выходу среди кричащей и мечущейся толпы.

– Стойте! Зачем вы его уби… – и потеряла сознание.
Над падающей заступницей прозвучало:

– Помогите, кто-нибудь! Женщине плохо! Я сейчас вызову «Скорую»!

Рост и стать сыграли с Оксаной злую шутку. Она рухнула навзничь, со всего маху ударившись затылком о каменный пол. А невысокий человек, никого и ничего не вызывая, вышел с платформы, спустился на набережную, сел в ожидавшую машину. Автомобиль без спешки отъехал от тротуара, вписался в транспортный поток и потерялся в суете трехмиллионного города.


2009, Нью-Йорк

– Прошу внимания, милые леди… Вы позволите напоследок так к вам обратиться? – тренер-инструктор рукопашного боя Николас Уокер шутливо поклонился присутствующим в спортзале женщинам, – Сегодня я с вами прощаюсь. Большего я вам дать не смогу, да и никто не сможет. Каждая из вас в отдельности теперь в силах скрутить в бараний рог любого противника. А собравшись вместе, вы способны одолеть взвод конной полиции вместе с конями. Мне было очень приятно работать с вами, – тут он слегка запнулся, увидев усмешку на губах стоявшей ближе всех Элис, – А особенно – получить кое-какие уроки самому…

На том занятии, в середине оговоренного курса, он обучал их «джолту». Знаменитый в далеком прошлом боксер Боб Фицсиммонс умел уникально ударить в солнечное сплетение. Эта техника недаром взята на вооружение всеми спецслужбами мира – чтобы уложить практически любого мордоворота, совсем не обязательно иметь равные с ним габариты. Важно резко и, главное, точно ткнуть в нужное место. Кулак должен сжаться в момент касания.

– Вот так! – он отошел от боксерского мешка и понаблюдал за попытками «дам» повторить удар.

Ничего не получалось, пока за дело не взялась она. Наметанным глазом он на первом же занятии определил: Элис – самая способная из семи временно подопечных ему дам.

– Сколько? – задал он тогда вполне закономерный вопрос.
– По самой высокой ставке, – ответила строго одетая темноглазая брюнетка, пришедшая в частный спортзал «Ники бокс».
– Нет, я не о деньгах. Это тоже важно, но меня пока больше интересует другое. Сколько у меня времени? И скольких бойцов я должен буду подготовить?
– Бойцы… Бойцов пока семеро. Пусть так и будет, семь. А времени – сколько потребуется. Но чем меньше, тем лучше. Шести месяцев хватит?
– Попробуем… Многое зависит от мотивации. И самодисциплины.
– Мотивация высокая. Дисциплина будет.
– Они – боксеры, борцы? Охрана?
– Увидите сами. Когда начнем?
– Я могу начать прямо сейчас.
– Давайте через два часа. Первое занятие здесь, потом – у меня в клубе. Мы оборудуем зал всем необходимым, по вашему списку.

Вот так он стал женским тренером. Впервые в жизни. И не раскаивался – ни секунды. Они занимались с упорством будущих чемпионов. Не жалели ни себя, ни его, ни мешков и всего остального инвентаря – кожи, досок, железа. И через полгода пришла пора сказать эти слова. «И никто не сможет».

Они все были разные – кто-то повыше, кто-то потолще. Блондинки, брюнетки, рыжая, темная мулатка. Ей, самой маленькой и молодой – двадцать. Элис – тридцать пять. Объединяло их полное отсутствие смеха и шуточек да какой-то фанатичный огонек в глазах. На том первом уроке он сказал, по его мнению, главное. «Никогда, ни на секунду не расслабляйтесь. Ожидайте удара, подвоха всегда и везде. И будете целы и невредимы. Как я».

После часового избиения мешков правильно получалось у всех. Он подошел, встал около снаряда и подвел черту.
– Неплохо. Так, перерыв пять минут, и повторим весь «корпус». Софи, напомни.
– Печень, почка слева, справа, пах коленом, пах локтем, джолт.
– Правильно. Вопросы?
– Ты сказал, в «солнце» можно свалить любого? – с улыбкой спросила Элис, – Или только того, кто не ожидает удара? А такого, как ты?
– Любого. Но я-то всегда… А!..

По прошествии положенных для нокаута десяти секунд он с трудом поднялся на ноги.
– Спасибо, пани Эльжбета. Снимаю шляпу. Но есть замечание: слабовато! Пожалела?..

Сегодня, с ответной усмешкой кивнув прилежной ученице, тренер продолжил:
– Насчет коней я, разумеется, шучу. Животных бить нельзя. Считаю необходимым напомнить кое-что еще: у вас, в отличие от мужиков, есть дополнительное оружие. Вы красивы, помните об этом. Все мачо одинаковы не только содержимым штанов, мозгами – тоже. От красивой бабы ждут скорее нежного объятия, чем удушающего захвата. Поцелуя, но не битки в нос. Я так понял, сей безусловно смертельный прием вы применять не собираетесь, тем не менее все освоили этот удар и при необходимости сможете провести. Еще. Не забывайте – робкая глупая улыбка превращает мужика в тряпку. Увидев перед собой наивную Красную Шапочку, любой Серый Волк мигом начинает пускать слюни и задирать хвост. Вот тут с него можно и нужно быстренько спустить шкуру, целиком или частями, по вашему выбору. Теперь последнее, а точнее – первое и самое главное: никогда, повторяю, никогда не жалейте того, кого бьете. И вообще избегайте эмоций. Ненависть так же нежелательна, как и сострадание. Лишняя злость заставляет руку напрячься раньше времени, а сжатым кулаком резко не ударить. Следовательно – ничего личного. Объект для вас – всего лишь мешок! Да, чуть не забыл. При наличии современной техники не стоит полагаться только на руки-ноги. Обычный шокер вырубает надежнее ребра ладони, а пуля из «Магнума» остановит вернее, чем удар пяткой в грудь. Не стесняйтесь в выборе средств. У меня все. Удачи вам. И не дай мне Бог когда-либо оказаться у вас на дороге!

октябрь 2015, Киев

Из нескольких примчавшихся на происшествие бригад «Скорой помощи» настоящим делом занялась лишь одна. Тому, кто оказался на рельсах, никакой помощи не требовалось.

Она понадобилась женщине, лежащей без сознания посреди платформы.
Нашатырь ничего не дал. Судя по положению тела, имел место не простой обморок, а нечто посерьезнее. Пострадавшую уложили на носилки, поместили в машину и с сиреной и мигалкой доставили в ближайшую городскую больницу. В приемном покое, при перекладывании на стол для рентгеновского снимка, женщину вырвало. К счастью, санитар успел повернуть на бок ее голову, не позволив захлебнуться.

Кости черепа пациентки Перегуд, двадцати семи лет, оказались целы. Диагноз гласил: «ушиб головного мозга средней степени». Придя в сознание через два часа после госпитализации, Оксана назвала свое имя и фамилию, вспомнила домашний адрес, дату рождения и место работы. А почему она здесь оказалась? Случившееся начисто вылетело из головы. Где, когда? Соседки по нейрохирургии рассказали – в метро. Ей стало плохо, когда увидела несчастье с пассажиром, попавшим под поезд. Падая в обморок, стукнулась о бетонный пол. Повезло – могла и насмерть убиться. Да, повезло.

Лечение сводилось к нескольким уколам в день, таблеткам и строгому постельному режиму. Труднее всего оказалось просто лежать, да еще лежа делать кое-что жизненно важное. Поэтому режим она потихоньку нарушала – борясь с тошнотой и головокружением, добиралась до туалета. Это видели, приняли к сведению: не так уж тяжела.

В больнице ее лицо сохраняло здоровый румянец, важнейшие показатели вскоре пришли в норму, и на пятый день ее выписали. Дали больничный. А память все не возвращалась. Это закономерно, ведь один из главных симптомов черепно-мозговой травмы так и называется – «ретроградная амнезия». В переводе на общечеловеческий язык: потеря памяти о событиях, непосредственно предшествующих повреждению.

Период беспамятства может длиться по-разному. У кого сутки, у кого – месяцы.
К Оксане память вернулась дома. Ночью. Ей приснился странный сон: она на платформе метро, ожидает поезда. Слева и впереди, метрах в пяти-шести, у края стоит ОН. На нее не смотрит, как всегда. Ведь ее трудно не заметить, многие мужчины смотрят. Но – не он. Никогда не повернется, не глянет, не кивнет.

 Подходит поезд… И тут сон перестает быть немым, будто в кино вдруг включили звук. Она слышит его имя, неясно, как бы откуда-то издалека. Петя, ее Петенька поднимает голову и делает шаг, к самому краю.

Что-то кажется странным… Что? Вот! На светлом фоне бежевого плаща появляется чья-то ладонь, почти незаметная в перчатке подходящего тона. Кто-то хочет удержать неосторожного? Нет, совсем наоборот – рука с силой толкает человека. Толкает в момент неустойчивости, когда тот, шагнув, подался вперед. Получив неожиданное ускорение, он продолжает движение, и… Она кидается к нему, понимая – ничего не поправить, не спасти, не вернуть…

Столкнувший его под колеса разворачивается, и вот они уже стоят лицом к лицу. С ее губ срывается дурацкий вопрос: «Зачем вы его убили?!» И наступает темнота. Но в последнее мгновение она с необычайной, фотографической четкостью видит перед собой женское лицо. Черные волосы, голубые глаза. А на правой щеке – странное пятнышко. Стертая татуировка? Нет. Родинка? Да. Бледная, неотчетливая, в форме двойного восточного символа «Инь и Ян».

октябрь 2015, Киев

Служба – дни и ночи… Наша служба и опасна, и трудна… Всегда на посту… Стражи порядка не дремлют… Ваша безопасность – наша забота… Каких только высоких слов и фраз не наговорили о рутинной, изматывающей, иногда откровенно формальной работе полицейского на транспорте! Сотни инструкций, десятки приказов, ориентировок, правил и положений… Иногда к концу дня Андрей Тарасович Ковбасюк физически ощущал, как голова перестает вмещаться в форменной фуражке.

Человек – это звучит гордо! Человек-начальник – звучит неплохо, горделиво, а на деле означает сплошную маету и непреходящую ответственность. Начальник отделения охраны метрополитена «Красной», она же «Первая» и «Святошинско-Броварская», линии, своей должности бывал рад один раз в месяц, получая причитающиеся ему за службу гроши. Все остальное время высокий пост приносил лишь хлопоты, усталость и раздражение. И сейчас, когда в кабинет вошла высокая молодая женщина с решительным выражением лица, он очередной раз мысленно вздохнул: начинается!

Гибель человека для сотрудника органов внутренних дел – не только трагедия. Это, к сожалению, еще и часть повседневной работы. Самая важная, самая ответственная и самая неблагодарная, зачастую обреченная на неудачу. Одна из вечных причин недовольства населения работой «органов» – низкая раскрываемость преступлений против личности, в первую очередь убийств.

Поэтому, если предоставляется возможность какое-либо нехорошее происшествие, повлекшее гибель и подозрительное на предмет «мокроты», перевести в разряд «несчастных случаев», таковую надо использовать. Несчастный случай – он случай и есть. Никто никого не убивал, просто вот так совпало. Случилось, и все тут. Никто не виноват. Человек стал жертвой обстоятельств. А коли потерпевший лишил себя жизни сам, без внешнего воздействия… об этом можно только мечтать! Тогда – не требуется никого искать, преследовать, ловить, привлекать и наказывать. Может быть – пожурить, например, за несоблюдение правил техники безопасности и тому подобное. А это уже не полицейская компетенция, не так ли?

Известно ведь: потенциальный самоубийца есть субъект психически неуравновешенный, мягко говоря. А прямо, по-честному – псих. Ненормальный. Шизофреник, параноик. Поди разберись, какой бульон варится-парится в мозгах даже у обычного среднестатистического гражданина! А у психа – и подавно.
Он, задумав самоликвидироваться, от своего намерения уже не отступит. Может отложить раз-другой, просчитать миллион способов и возможностей, но цели добьется. Порвется веревка – утопится. Пересохнет море – кинется с крыши. Вены перережет, газа надышится. Таблетки, растворы, лед и пламень – далеко не полная палитра богатых возможностей для неисчислимой рати придурков, горящих страстью своею собственной рукой оборвать живую нить.

Нет у них счастья в жизни, поэтому хочется поглядеть, есть ли оно в смерти. О невозможности возврата никто и не задумывается. Ну, что ж, вольному воля. В этих самовольствах полковник Ковбасюк видел лишь одно положительное качество – статистика по раскрытию была стопроцентной. Имей он возможность – все до сих пор нераскрытые летальные дела пересмотрел бы на предмет самочинности. И был уверен: очень многие удастся переквалифицировать.

А выполнить процедуру прямо противоположную… то есть перевести уже раскрытый, запротоколированный, списанный в архив случай суицида в разряд убийства! Заведомо обреченного оставаться вечным «висяком»! Пойти на такое был способен один-единственный сыщик за всю историю. Ну, может, двое. Их имена известны всему миру. Первый – Шерлок Холмс, а второй – Эркюль Пуаро. Оба родились и существовали исключительно в мозгах писателей, не имевших ни малейшего понятия о реальной полицейской работе. То бишь персонажи сии – сугубо виртуальные. В наших реальных кабинетах такими, к счастью, никогда не пахло и не запахнет впредь.

Оторвавшись от приятных размышлений, он с недоумением посмотрел на посетительницу. Гражданка Перегуд с четверть часа горячо повествовала о свершившемся прямо на ее глазах злодействе.

– Понимаете, я ее очень хорошо рассмотрела. И запомнила. Могу составить этот… видеопортрет… нет, фоторобот!
– Погодите. Давайте еще раз, с самого начала.
– Так вот, я стояла на станции…
– Нет-нет. Вы начали не так. Вы сказали: «Мне приснилось»… Или я Вас неправильно понял?
– Да, все правильно, но это не сон… Точнее, не совсем сон. Я тогда упала и ударилась головой. Неделю лежала в больнице, в нейрохирургии.
– Вам сделали операцию? Разрезали голову? Сверлили череп?
– Нет, что Вы! У меня была травма мозга. Черепно-мозговая, закрытая. Ну, ушиб. И от этого случилась временная потеря памяти, а потом она вернулась. Как в кино, Вы, наверное, видели? «Вспомнить все!» Вот я и вспомнила.
– Ага. Понятно. Кино.
– Нет, это не в кино. Все было так на самом деле!
– На самом деле во сне как в кино. Да, понимаю.
– Нет, я готова дать показания в суде, там же погиб мой друг! Его убили, понимаете? Убили! Эта женщина…
– Ну, вот что, Оксана…
– Алексеевна.
– Алексеевна. Вы напишите все, что мне рассказали. Изложите подробно, с указанием времени… происшествия и Вашего сна. В форме заявления на мое имя. Я поручу внимательнейшим образом разобраться, проверить все факты. И Вам будет дан подробный ответ.
– А следствие? Следствие будет?
– Разумеется. Если факты подтвердятся, следствие будет обязательно!

Твердая, ответственная манера речи полковника наряду с убежденностью в голосе подкупали. Открытый, прямой взгляд не оставлял сомнений в неотвратимости заслуженной кары для всех без исключения бандитов и убийц. А также воров, мошенников, нарушителей правил дорожного движения и прочих мерзавцев. Оксана, умиленно прослезившись, покинула начальственный кабинет в полной уверенности: найдут! Найдут, осудят и казнят. Петя будет отомщен.

Пока сидела в духоте, пока несколько раз переписывала пространное заявление, потеряла счет времени. Взглянула на часы, только выйдя из полицейского здания. Как же она могла забыть! Ей сегодня на прием в поликлинику. Время упущено, придется брать такси. А голова разболелась невыносимо, и опять тошнит, и перед глазами какая-то муть.

– Что же Вы, Перегуд? Вам назначено к неврологу, а вы ко мне, – терапевт, принимая пациентку, дал понять: ее трюк с опозданием ни к чему не приведет, – Я, конечно, не специалист, но тоже кое в чем разбираюсь…

Он выслушал жалобы, посмотрел в глаза, поочередно закрывая ладонью, измерил давление, температуру, посчитал пульс. Зачем-то выслушал сердце, легкие. Заглянул в горло.
– Ну что ж, на мой взгляд, вы вполне трудоспособны. Работа у вас сидячая, бумажная. Справитесь.
– Но мне в больнице говорили…
– А почему они тогда вас выписали? Пусть бы держали у себя! Все, завтра приступаете к труду. До свиданья!

За ночь стало немного лучше, хотя голова продолжала болеть. Самое страшное – при одной мысли о метро ее зазнобило, ноги сделались ватными, сердце бешено заколотилось. На работу добиралась наземным транспортом. И опоздала. В последующие дни Оксана старалась выходить из дому пораньше, но троллейбусу не прикажешь…

Когда ее вызвали в отдел кадров и предложили ознакомиться с приказом, она не сразу поняла, о чем речь. Строчки и буквы прыгали перед глазами: «В связи с систематическими нарушениями трудовой дисциплины… Выразившимися… Расторгнуть в одностороннем порядке».

– Что все это значит?
– Ну, милая, наша организация – не место для прогулок. Подводите весь коллектив.
– Я же все выполняю…
– Есть трудовой распорядок. Он обязателен для всех. Вы уволены. С завтрашнего дня можете спать сколько угодно.

Уходя, она не стала прощаться ни с кем. И, плохо видя за пеленой слез, натолкнулась на что-то теплое и мягкое, пахнущее приятно, по-домашнему.

– Эх, девка! Говорила я тебе – не тронь ты его! Он-то, бедный, уже на небесах, а ты вон на кого стала похожа… И с работы выгнали. Ну, ничего, поплачешь – полегчает. А недельки через две приходи, обратно возьмут. Ганна Захаровна баба отходчивая. Это она из-за него на тебя взъелась, скоро забудет, не боись…
– А я виновата? Павловна, милая… Это же не я его…
– Ясно, не ты. Писали вон – сам. Иди уж.

И она ушла. Возвращаться? Сюда? Ни за что на свете!

Дома ее ждали новости. К двери кто-то скотчем приклеил записку: «На Ваше имя поступило заказное письмо, которое почтальон, не застав вас дома, оставил в почтовом ящике». В плотном конверте лежал стандартный лист с отпечатанным на бледном принтере текстом. Сухие казенные фразы. «По Вашему заявлению…» «Проведен ряд… предусмотренных… действий…» «Изложенные Вами … не подтвердились». И размашистая, четкая подпись: «полковник А.Т. Ковбасюк». Так горько и безнадежно она не плакала никогда в жизни.

Есть люди, читающие все подряд. Объявления на тумбах, столбах и деревьях. Вывески, плакаты. Рекламные проспекты всевозможных форм и размеров, переполняющие почтовые ящики и выстилающие все свободные от оконных стекол поверхности в автобусах, трамваях и троллейбусах. Газеты, журналы, афиши. Телефонные книги, сборники поваренных рецептов и стихов. Все.

А есть люди, не читающие ничего. Оксана Перегуд была человеком нечитающим. То есть, разумеется, не абсолютно. Была бы неграмотной – тогда, конечно, другое дело. Круг ее интересов составляли сугубо специальные учебники – в школе, ВУЗе. И, изредка, журналы с яркими обложками. Да, еще – по вязанию. В порядке хобби. Остальную информацию она черпала из телевизора и интернета. Вполне достаточно.
После получения полицейской отписки ей стало ясно: никто не станет искать убийцу. Этим придется заняться самой. Но что может она сама? Ноль без палочки.

 Сказать кому из бывших? Нет, не стоит. Не помогут, но потом не отвяжешься. В ближнем киоске на глаза попался заголовок: «Теперь известно, кто убил нашего депутата!» Идущий ниже шрифт помельче извещал: газета провела журналистское расследование, и стало понятно – парламентарий по пьянке свалился с моста на своей машине, прихватив с собой двух собутыльников. Веселенькая история.

А что, если?.. И она отправилась по адресу, обнаруженному на последней странице.


Глава одиннадцатая

2009, Нью-Йорк

«Есть на свете по-настоящему богоизбранные народы, но к таковым незаслуженно причисляют себя слишком многие. Страны и нации выходят в избранники, разумеется, не сами… народ как таковой – всего лишь безликая многомиллионная толпа, идущая куда ведут. Стадо, по большому счету. Спорно? Откройте любой учебник истории». Хорошая мысль, правильная… Надо не забыть, пригодится. Станислав Камински записал и продолжил обдумывать будущие мемуары. Славян, особенно восточных, он в большинстве за людей не считал. «Бог их выбрал, спас от грязной Орды, дал Веру, место на земле, поучил уму-разуму. Не слушают, быдло. Хамы».

Пан Стэн родился в Кракове через год после завершения великой войны и прихода великого позора для его великого народа. Отец – настоящий рыцарь, не покорился. Воевал в Армии Крайовой, бился на Восстании до последнего, как лев. Всю жизнь посвятил Родине. И был расстрелян коммунистами. Мать растила сына одна.

Вырастила патриотом, паном. Господином. Ему, едва достигшему шестнадцати лет, неустанно внушала: ты не зря носишь имя последнего короля. Будь достоин!
И он старался соответствовать. Но не получалось. Предатели не давали. Дважды сажали в тюрьму – называли вором, хотя он ничего не воровал, брал только свое – добытое в карточной игре, другими умными способами. Когда наконец красных катов прогнали, хотел было выйти в люди. Опять не дали, и снова предали. Он с отвращением наблюдал, как новые хозяева страны поворачивают от одного рабства к другому. Как начинают, не успев разогнуть спины от поклонов восточным поработителям, пресмыкаться перед западными – теми, кто жег и вешал их отцов и дедов в еще незабытую войну. Пришлось, плюнув на все, уехать в свободную страну. По-настоящему свободную, за океан.

С собой взял приглянувшуюся девочку, для которой решил стать принцем. Рыцарем, королевичем. Ей еще не было восемнадцати, но особых препятствий к женитьбе не возникло. Он прямо перед Божьим оком, у костела в пасхальный понедельник, по старинному обычаю вылил на нее ведро воды, и все решилось. Мокрая – значит моя!
Так он заявил ее растерянным родичам, взял за руку и увел. Обвенчался через неделю, а спустя месяц уже водил по главному городу Земли – Нью-Йорку. Сам толком не зная, где находится, показывал ей знакомые по фотографиям и телевизионным картинкам улицы, небоскребы и парки, как свои. И они стали для него такими. Своими. Там он сделал себя настоящим польским Королем. Такое прозвище, «ксивку», дали ему соотечественники из обширной диаспоры за волю, умение делать дело и деньги. Даже быстрее, чем ожидал, он перестал считать доллары, чтобы начать считать миллионы.

Дело требует сил и забирает их без остатка. А если жена вместо поддержки капризничает, лезет не в свое дело, не подчиняется, от этого еще хуже. Песья девка даже осмелилась намекнуть о разводе. Развод! Как язык повернулся! Они же не в какой-то ратуше – в храме венчались! А это – навек, до самой смерти.
Мужчина, взявший ее в жены перед лицом Господа, один имеет на нее право. Он, и только он – господин, властелин. Она же должна знать и помнить: каждая секунда ее недостойной жизни принадлежит ему целиком и полностью. И он волен делать со своей вещью все, что захочет. Ей надлежит подчиняться, терпеть и молчать.

Силы, конечно, стали не те. Особенно недавно, лет пять. Сердце начало подводить. Эта гадюка шипела – из-за лишнего веса. Разжирел, мол. Всего-то двести семьдесят фунтов, а она – «разжирел!» Когда перенес первый приступ, жена изображала тревогу, но он-то видит ее насквозь. Обрадовалась, курва – скоро освободится… Кукиш тебе! Фигу с маслом, пожирнее. Второй приступ кончился хреново. Проклятый насос совсем ослабел, врачи сказали – какой-то синус не работает.

Он не пожалел денег, оформил самую дорогую страховку, направили в специализированный центр. И у него под ключицей поселился надежный помощник. Ему гарантировали – минимум десять лет можно жить, не тужить. На всю катушку. Внезапная смерть не грозит. В общем, банальном смысле. Как принято заявлять на похоронах с фальшивыми слезами в голосе? «Его сердце перестало биться…» Если считать смертью остановку сердца как таковую, то «королю» это теперь не страшно.

 Новейшее достижение медицины сделало пана Станислава практически бессмертным.
Поселившись на американской земле, он решил стать настоящим американцем, но без общества выходцев с исторической родины обойтись не удалось, забыть язык – тоже. Костел посещал исправно. Хотя в Гринпойнте он маленький, все лучше чем главный, городской. Тот и называется неподходяще – «Собор». Патрика приплели, богохулы. И Святая Дева там не светлоликая, к ней не тянет. Даже звучит неприлично – Гваделупская, тьфу!

К исповеди сам не ходил, а жену – заставлял. Ей надо, надо каяться! Им, бабам, без греха не прожить. Значит, и без покаяния. Еще одно счел необходимым: категорически, радикально поменял имена – и свое, и ее. Сам стал Стэном. Подчиненным и всяким прихвостням следовало величать его «Пан Стэн». Звучит хорошо, весомо. Сильно. Ее переименовал в «Бетти». Привыкнет.

август 2016, Санкт-Петербург

Завершая безрезультатный визит в василеостровскую гимназию, где Тришин-младший получал «базовое» образование, настырный репортер узнал о некогда существовавшей особенной школе или, вернее, колледже. Три года взросления будущего парашютиста…

Журналист, как и геолог, никогда не знает заранее, в которой по счету лопате пустой породы мелькнет золотая песчинка и наконец наступит переход количества в качество. Копаешь-копаешь день, два, а на выходе – ничего, кроме мозолей. Так и в бесконечных разговорных поисках. Повезет – не повезет… Очень часто человек, видевший позарез нужную тебе вещицу, давным-давно забыл о ней. Или не хочет вспомнить.

Вспомнила гимназийная «англичанка», самая старшая из педагогов. И о колледже, и об основавшем его человеке. Этим человеком оказался, к вящему удивлению искателя, Тришин Владимир Егорович. Старший. А самое главное – ничего не зная о детских прозвищах давешних учеников, Нинель Сильвестровна откопала в памяти еще один интересный фактик. Оказалось, бывший завуч этой самой гимназии весь недолгий срок работы тришинского детища служил там, да не кем попало, а заместителем директора. Отвечал за организацию учебного процесса. Иными словами, тем же завучем!

– Вам, молодой человек, я скажу не как репортеру… Надеюсь, вы понимаете – не все услышанное надо печатать в газете. Димы больше нет, а о мертвых не принято говорить плохо…
– У меня нет намерения посмертно очернять кого бы то ни было, честное журналистское!
– Приятно слышать. Оказывается, и у журналистов осталось понятие чести. Так вот, о нашем мальчике…
– Мальчик давно вырос.
– Для нас, учителей, вы навсегда остаетесь мальчиками и девочками. Мальчик он был неплохой, но отец хотел от него слишком многого. Его можно понять – Дима был единственным и притом поздним ребенком, отец растил его фактически один… Излишняя требовательность порой приводит к неожиданным результатам, это я вам как педагог говорю. Так вот Дима был способен… подменять результаты.
– Был врунишкой?.. Мошенничал, подчищал журналы, дневник?
– Нет-нет, о таком речи не было. Он… учился не всегда хорошо, а оценки получал отличные. Лестью, показным прилежанием ученик может провести преподавателя. Со мной его штучки не проходили, а большинство наших велись, считали его едва не гением. И завуч в том числе. Он вам наговорит много разного – Дима такой, Дима ой-ой…
– А Вы знали их детские клички? Мальчишек? Как называли, например, того же Диму?
– Нет, не припомню. Не интересовалась, уж извините.


– Да, я помню Диму Тришина. Замечательный паренек, – бывший завуч снял и протер очки, словно собираясь проверять тетради, – Не потому, что директорский сынок, этим он как раз не кичился. Вдумчивый, не по годам серьезный, в учебе равных ему просто не было. Еще и сколотил из ребят-однокурсников компанию «мушкетеров».

На этом месте Борис навострил уши.

– Подтягивал их, всех четверых, по некоторым предметам, заставлял всегда быть аккуратными, вежливыми, особенно с девочками. Они организовали нечто вроде танцевального кружка, занимались компьютерами, фотографией…

Пенсионер Аркадий Михайлович Лившиц, педагог с многолетним стажем, оказался сущим кладом. Оказывается, ученические секреты для завуча тайнами порой не являются. И учитель знает такое, о чем воспитанники и не догадываются.

– А какие у него были отношения с девчонками? Влюблялись в него?
– Не без этого. Но, по-моему, он особо никого не выделял. У нас ведь было по преимуществу женское учебное заведение, девочки преобладали. Юношей можно было по пальцам пересчитать. Если я не ошибаюсь, за все шесть лет существования колледжа выпустили всего двадцать парней.
– Так-таки никого не закадрил ваш мушкетер?
– Он и не был мушкетером. Называл себя «капитаном», по созвучию имени и фамилии определил себе прозвище «Де Тревиль». А остальных – соответственно знаменитой четверке – Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян. Но о тех что-либо значимое сказать не могу. Обычные ребятишки, общежитские, ничего особенного. Фамилии я, конечно, перечислю…

Журналисту захотелось вскочить и сплясать «яблочко». Удержать глупую ухмылку оказалось легче, чем продолжать разговор как ни в чем ни бывало.

– Постойте. Обычно клички, прозвища в школе, классе, просто во дворе мальчишки сами себе не придумывают. Их дают друзья, сверстники. Поэтому часто получается смешно, даже обидно. А Вы говорите – определил. Сам?
– В этом, по-видимому, сказалось его стремление к лидерству. Директор… отец… Владимир Егорович воспитывал мальчика в строгости, дома он чувствовал себя приниженным, подконтрольным. А в Школе играл роль главаря.
– Вы сказали «общежитские». У Вас был интернат?
– Как практически у всех – примерно половина учащихся проживала в общежитии. Условия были хорошие, размещались по двое в комнате, с удобствами. Такое и в ВУЗах нечасто. Общежитие пристроено к основному зданию, очень удобно и для учебы, и для отдыха.
– Шесть лет… Два выпуска? Маловато. А почему расформировали вашу Школу?
– Не два, а четыре. Причина вполне банальная. Это ведь было небольшое частное учреждение, хотя считалось престижным. Создал его Директор на базе бывшего политехникума. Планировал вскоре преобразовать в ВУЗ. Все шло просто идеально, а потом начались неприятности. Финслужба вцепилась, нашли какие-то нарушения. Вдобавок тогда сменилось руководство… на самом верху. Его связи перестали работать. Колледж ликвидировали, недоучившихся раздали по государственным структурам. Им везде были рады – у нас уровень преподавания был на голову выше. А наш после тех разборок получил инфаркт. Первый. И утратил к образовательным делам всякий интерес. Он и в бизнесе был не промах. Занялся набиравшей размах… логикой?
– Логистикой, если точно.
– Да-да. Одно из новых для моего поколения словечек. У нас было проще – базы, склады, перевозки. Все ведь так и осталось, а назвать надо обязательно позаковыристее… Депозитарий, трансфер…
–Тлетворное влияние?
– Не надо смеяться. Наше поколение неплохо умело работать и в конторах, а нынешние бьют баклуши в офисах… Русские купцы слово ценили выше золота, теперешние бизнесмены дурят друг друга за копейки.
– Да, мельчает народ… А Вам известно, где после колледжа учился Дмитрий?
– Володя… Директор успел… незадолго до болезни отправил сына в нешуточное заведение, чуть ли не в Оксфорд. Скорее всего, планировал заранее. Элитное образование… Потом он, если не ошибаюсь, прекрасно устроился в бизнесе? Сменил отца на трудном поприще… что ж, большому кораблю…
– Да, ему грех жаловаться… Было.
– Почему – было?
– А Вы не слышали?
– Что-то серьезное? Влип в какие-нибудь темные делишки? Он, пожалуй, мог, рисковая жилка у мальчика присутствовала.
– Да уж, рисковая… Ловить адреналин – занятие небезопасное.
– Молодой человек, не темните! Что с Димой?
– Уже ничего. Он разбился, погиб. Неделю назад, на Острове.
– О господи! Как это произошло? Автокатастрофа?
– Нет. Он прыгал с парашютом.
– Так и остался искателем приключений… Но ведь есть же запасной? Или я ошибаюсь, и сейчас по-другому?
– К сожалению, он решил обойтись без обоих. Сбросил основной, обрезал запасной. Экстравагантное самоубийство. Это ведь было в прессе, по телевизору…
– О, боже, боже! Не может быть! – бывший завуч схватился за сердце, – Чтобы Дима? Поверить не могу!
– Поверить действительно трудно. Но полиция остановилась на такой версии. Об этом тоже сообщалось.
– Ох, мне настолько обрыдли все ваши «СМИ»… извините. Пропустил.
– Бывает.
– Жаль. Получается, не дожил до сорока. Не захотел… У него осталась семья? Я имею в виду, кроме матери с отцом? Не дай Бог узнать о своих детях такое…
– Родителям, конечно, несладко. Отец со мной не захотел общаться… Мать Вы тоже знаете?
– Немного. Она много лет очень больна, неприятности начались еще при родах. С почками, с головой… Вышла на инвалидность… Может быть, по этой причине он, Дима так и не женился. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь. Он не был женат, и детей не было. Жил один, полным барином. Вы полагаете, из-за матери?
– Я бывал в этой роскоши, на Васильевском. Да, те дома строили не для пролетариата. Действующий камин в городе! – Аркадий Михайлович, не отвечая на вопрос, мечтательно закатил глаза, – Насколько я помню, родители переехали в новый дом, простора там не меньше, а главное – лифт. В старом на второй этаж подняться проблема, потолки неимоверные. Старикам такой экстрим не по силам. Тем более, матери на коляске…
– Вот как? Инсульт?
– Насколько мне известно, все те же последствия. Она какое-то время вообще провела в психушке… простите, лечебнице. Я не говорил? Володя по факту был отцом-одиночкой. Приходящие воспитательницы мать не заменят…
– У него совсем не было других женщин?
– В окно спальни не подглядывал. Но, будучи относительно нестарым мужчиной… нет, наговаривать не буду. Не знаю.
– Получается, у мальчика было нелегкое детство?
– Да, богатство – одно, а родительская забота – другое. Удивительно все же распоряжается судьба. Или Бог… Значит, так и не женился. А мне почему-то казалось, он всерьез дружил с девочкой из того же выпуска… Вот старый дурак! Только сейчас вспомнил! Была в той их мужской компании барышня, была. Одна. Люда Демидова. Они называли ее «Миледи».
– Один за всех и все за одного – таков мушкетерский девиз… А у них получилось – одна на всех?
– На что Вы намекаете? Бросьте, молодой человек! Это в нынешние времена везде и всюду находится какая-то сексуальная подоплека. По-моему, там этим и не пахло.
– А она?
– Что – она?
– Она, «Миледи», жила дома или?..
– В общежитии. Вдвоем с той девчушкой, из-за которой все и началось, – пожилой педагог снова потер левую сторону груди, – Извините, мне что-то нехорошо… Давайте прекратим этот разговор.
– Буквально две минуты, пожалуйста!
– Да уж, две… Боюсь, не уложимся. Я приму лекарство, – помрачневший старик взял из шкафчика пузырек, накапал в стакан, добавил воды, выпил, – Понимаете, тогда, двадцать лет назад, произошло несчастье. Одна из наших учащихся… студенток, покончила с собой. Бросилась в Неву. Прямо накануне выпускного. Испортила настроение ребятам, изгадила жизнь руководству, преподавателям, всем.
– А себе – ничего? Не испортила? Ее вам не жалко?
– Да, действительно… себе, да… просто тогда и начались бесконечные проверки, придирки. И Гарвард закончился.
– Почему Гарвард?
– Так окрестили колледж ребята. Мы располагались на Новой Гвардейской, вот и вышел Новый Гарвард…
– А как ее звали? Виновницу педагогической трагедии? Не секрет?
– Какие секреты… Арестова. Дина Арестова.


Глава двенадцатая

август 2013, Аркашон

Многие люди чего-то боятся – кто-то больше, кто-то меньше. Так, чтобы человек не боялся вообще ничего, практически не бывает. Хотя многие говорят о себе: я, мол, вообще ничегошеньки… Врут! К таким бесстрашным психологи и особенно психотерапевты имеют особые подходы – раскусят любого, да еще денежки с него возьмут, и немалые. Не вылечат, нет, от такого не вылечишь – оно с рождения и до смерти твое. Платить целителю придется за молчание. Поскупишься – выйдет себе дороже: парочка намеков, и на тебя глядят, как на психа.

У них припасен целый список разного рода навязчивых страхов, так называемых фобий. Еще вариант зависимости: не боишься, а просто не любишь. Лягушек, собак, летучих мышей… Пиццу, корицу, запах больницы…

Бартелеми Верлен с детства не любил свое полное имя. Предпочитал на английский манер, короче и тверже – Барт. Эту свою нелюбовь он, покопавшись в умных книжках, определил сам – не ходить же с такой ерундой по всяким шарлатанам. В психушку из-за подобной мелочи не запрут, а на денежки раскрутят. Сам придумал и название, по-латыни получилось «ауто-номо-фобия». Красиво, непонятно и, главное, все объясняет.

Сейчас он, вспоминая подробности состоявшегося месяц назад разговора с бывшей женой, неторопливо шел по пирсу. В голове приятно шумело, внутри объемистого живота плескалось пиво… да и для виски местечко нашлось, чего греха таить. Исход кубкового матча, просмотренного в любимом «отвальном» баре, к сожалению, оказался не таким, как хотелось бы. «Лион» классом все-таки пониже сегодняшнего соперника, вылет, считай, предрешен. Ну и черт с ним. Мячик круглый, авось в гостевой встрече выйдет по-другому. Нынче не повезло в белом, а вдруг через неделю в черном попрет… А нет – значит, очередная двадцатка пропала зазря…
Лодку, служившую Верлену и домом, и местом работы, он гордо величал яхтой. На ее высоком остром носу красовалось собственноручно выведенное претенциозное имя «Желтая акула». Искусного шкипера из него не получилось: море требует полной самоотдачи, ленивым тут делать нечего, и без изрядной доли везения не обойтись. Барт трудолюбием не отличался и потихоньку плыл себе по течению жизни, довольствуясь остатками прошлого благоденствия.

Рыбалка с состоятельными туристами много не давала, да и дать не могла – посудина уже не новенькая, тихоходная. Все развлечения, общение, даже женщин мало-помалу начал заменять стакан. А ведь как славно начиналось! Но, подобно очень и очень многим молодым людям, питавшим в юности честолюбивые замыслы, он так ничего существенного и не достиг. Родительские деньги утекли сквозь пальцы, новых раздобыть не удалось. Жена ушла, забрав с собой обоих детей и отсудив дом. Его дом, черт возьми! Кто, как не он, вложил сюда большинство наследства? И все заработанное за недолгую предпринимательскую карьеру?

Ее родители для дочки особо не расщедрились, могли бы дать и побольше. Каждую монету из них надо было тянуть клещами, до самого развода. Обошлись они с ним тогда по-свински – фактически оставили с носом. И из-за чего? Подумаешь, держал жену в строгости! Спасибо бы сказали… Одной ей веселее живется? В этой ее Америке? Сомнительно… А деньги…

У каждого свое хобби – кто-то собирает марки, кто-то лазит на горы. Он, Барт, увлекся тотализатором. Сначала по маленькой, дальше – больше. И, надо сказать, не всегда проигрывал, бывало и наоборот. Они, когда узнали, сколько он «занял» с их банковского счета, всполошились. При разводе тесть в основном на это и упирал: дескать, зять человек ненадежный. К счастью, самое главное обошлось без огласки.

Кредиты – на машину, мебель и прочую чепуху он благоразумно оформлял на жену, ей придется еще не один год выплачивать самой. О престижном образовании для детей нечего и думать, но до них ему по большому счету и дела нет. С какой стати принимать участие в их судьбе? Уехали с матерью в Нью-Йорк, и Бог с вами… А мне и здесь хорошо.

Сука. Мало все же бил. Ишь, гадина, разговорилась, пригрозила: если на суде расскажу, тебе дорожка прямиком за решетку… А раньше чего молчала? Точнее, не молчала – орала, как кошка. От удовольствия, не иначе. С самого начала, со свадьбы, он стал практиковать жесткие подходы. Поначалу дергалась, потом привыкла. Кто ее, тварь, надоумил? Почитай десять лет была шелковая, и вдруг показала истинную скотскую морду. Наняла сыщиков, тайком наделала записей. Получилось интересно – смотрел бы и смотрел, да не всякому покажешь…

Хорошие адвокаты могут все, и от тюрьмы спасли опять-таки деньги. Потратился здорово, даже в долги залез. Хуже оказалось условие исчезнуть из родных мест… ну, ничего, ничего, может, еще свидимся. Порезвимся, вспомним веселые деньки. Периодические телефонные напоминания крошке о былом счастье иногда доставляли прямо-таки физическое наслаждение, а реально – изредка довольствовался портовыми девками, предварительно предупреждая – может зайти чуть дальше обычного пресного секса. Соглашались, но повторно ни одна с ним не пошла, а денежки брали исправно, не отказывались… Но поиск партнерши становился с каждым разом все труднее. Похоже, не все выполняли дополнительно оплаченное обещание молчать… бабы есть бабы. Потаскухи.

Кстати, как эта стерва взвилась, когда напомнил – видеться с детьми суд ему не запретил. Доченьке-то шестнадцать есть уже? Пора бы ей с папочкой поближе познакомиться… И пацан без отца растет… А что? Он имеет полное право. Насчет подарков пусть не обольщаются. Просто съездить, пообщаться, рассказать деткам то да се. Может, подрастающему поколению понравится. Они сейчас взрослеют рано, пусть мотают на ус.

А завтра… Завтра ожидается праздник. Клиентка, судя по некоторым намекам, вполне может оказаться сговорчивой. Совместим полезное с приятным. Неспроста ведь она так на него поглядывала – наслышана, не иначе.

Ступив на пирс, выдающийся в Бискайский залив на четверть мили, оставил пустые размышления и попытался сосредоточиться на дне грядущем. Предстояло выйти в море со странной пассажиркой. Стройная крашеная блондинка не произвела впечатления заядлой рыбачки. Заявила: очень не прочь добыть тунца, да покрупнее, но снасти, маршрут и даже перспективный улов ее практически не заинтересовали. Вместо этого уделила внимание обустройству обеих кают – и пассажирской, и капитанской, даже на секунду прилегла на широкую гостевую койку, искоса прищурившись на хозяина. Заглянула в моторный отсек, на камбуз, долго разглядывала такелаж, электрооборудование…

Довольно наглое предложение внести половину оговоренной суммы вперед приняла как должное. Торговаться не стала, раскошелилась на пару сотен. И Барт, как всегда после получения аванса, направился в одно из двух привычных мест. Он эти бары так и называл: «отвальный» и «причальный», в обоих любил посидеть часа по три-четыре, соответственно перед отплытием и после возвращения. Заодно – порадовать себя телевизионным просмотром матчей любимой команды.

Выход к банке с хорошим перепадом глубин назначили на пять утра, перед рассветом. Шкиперу предстояло еще дозаправиться, опробовать моторы, позаботиться о наживке… Да и вздремнуть бы не помешало. Шагая по пирсу к родной посудине, он потряс головой, выгоняя остатки хмельного дурмана, и еще раз взглянул на яхту. Показалось или действительно на палубе мелькнула какая-то тень? Да, наверняка показалось. Кому там в полночь шляться? Он даже свою каюту не запирал, только рубку, моторный и пассажирский отсеки. Красть, по большому счету, на «Акуле» нечего, а до тайника, где хранятся несколько «аварийных» тысяч, просто так не добраться – надо открутить четыре гайки под правым мотором. Кто не знает – не найдет.

Перебравшись на борт, мельком глянул на фосфоресцирующую «Сейку-аква». Без десяти час. Времени в обрез. Ладно, не привыкать. Подремлю днем, пока пассажирка будет натирать мозоли… Тунец – не сардинка.

Воздух в каюте показался непривычно затхлым. Обычно он не задраивал иллюминатор наглухо, но тот, судя по духоте, плотно закрыт. А пахнет чем? Будто дешевый ром с примесью чесночной блевотины…

Эта мысль была последней за миг до того, как пальцы автоматически щелкнули выключателем. Лампочка в засиженном мухами потолочном плафоне не просто загорелась, а взорвалась. По форме и размерам ничем не отличаясь от прежней, она имела совсем другое содержание. От вспышки воспламенился и бутан, наполнявший шкиперскую. Это его запах показался хозяину лодки странным.

Окажись моряк трезвым, все могло выйти иначе, но перед выходом в море Барт трезвым не бывал. Никогда. Недавнему визитеру эта привычка была отлично известна. Оставалось подменить лампу и открыть баллон принесенной с камбуза походной плитки.

Человек в весельной шлюпке у борта зафиксировал время вспышки: «ноль пятьдесят две». Понаблюдал ровно три минуты, убедился: из каюты никто не выбрался. Результат достигнут. И, бесшумно гребя, направился в сторону от быстро растущего костра с надписью «Желтая Акула» на носу.

Пожар на судне сам по себе довольно неприятное явление, потушить его удается далеко не всегда, хотя в порту для борьбы с огнем есть специальные средства, в том числе буксир, оснащенный мощными помпами и пеногенератором. Огонь на воде заметен далеко, и спустя считанные минуты к горящему суденышку по пирсу примчались первые зеваки, за ними – местный жандарм. Он и вызвал пожарных.
Пытаться что-либо сделать своими силами собравшиеся не могли – жар был слишком силен. Удалось лишь отвести подальше пришвартованные рядом с «Акулой» яхты.

А когда пожарный «Кашалот» был уже на подходе, на корме горящей лодки взорвался бак с горючим. Пылающая посудина стремительно затонула, и помощь специалистов не понадобилась. Огнеборцы, для проформы залив пеной оставшийся на поверхности нос, удалились с чувством исполненного долга. Посудачив о возможных причинах несчастья, начали расходиться и любители дармовых зрелищ.

– А где Барт? – ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался жандарм.
– Черт его знает… Не видно… Пьет где-нибудь, наверное… А может, к девкам пошел, – наперебой прозвучало со всех сторон.

На рассвете к воняющим гарью останкам приблизились двое.

– Пора бы этому выпивохе объявиться, – задумчиво произнес начальник портовой полиции.
– Ты думаешь, он там? – его собеседник, бригадир портовых пожарников, кивнул на виднеющуюся под водой крышу каюты.
– Бармен «Тунцового хвоста» сказал, он оттуда ушел за полночь. Без бабы.
– Тогда надо поднимать…

Поднять «Желтую Акулу» удалось уже к полудню. Отлив позволил провести операцию с минимальными затратами. На пирсе разместили одну лебедку, подошедший буксир помог с воды. И стало ясно, почему капитан не озаботился пожаром своего корабля. В сильно обгоревшем трупе без труда опознали Бартелеми Верлена.

Причина возгорания ни у кого не вызвала сомнений. Рядом с телом обнаружилась портативная газовая плитка и баллон с открытым клапаном. Все ясно. Неосторожное обращение с огнем… Сколько ни говори людям – пьянство до добра не доводит!

август 2016, Санкт-Петербург

Созерцая свой заваленный бумагами стол, главный редактор «Ночного кошмара» с тоской обдумывал варианты. Первый – купить еще один, пересесть за него, а этот пусть живет своей жизнью, постепенно скрываясь под грудами заметок, репортажей и хроник. Второй – открыть окно, позвать кого-нибудь из ожидающих за дверью, желательно мужика, и вдвоем с ним вывалить все прямо на Литейный.

Кое-что унесет ветром, остальное рано или поздно уберут дворники. Могут, правда, оштрафовать… О третьем думать не хотелось. Это означало – вдумчиво прочесть, отсеять зерна от плевел… В общем, как обычно, сидеть до глубокой ночи. Плевел, естественно, окажется намного больше. Ибо истина, открывшаяся ему еще на заре редакторской деятельности, гласила: ни один пишущий на бумаге никогда никому ничего ни о чем не хочет сообщить. За исключением, быть может, прозекторов, географов и предсказателей землетрясений.

Почему же эти, за дверью, пишут и пишут, строчат, не останавливаясь, наперегонки? И все как один убеждены – все написанное надо немедленно напечатать, а малейшие попытки подрезать, исправить, сократить воспринимают как личное оскорбление. Эх, нелегка редакторская доля…

Чтобы из рядового, хоть и способного репортера стать редактором, да не простым, а главным, умения писать мало. Надо еще быть организатором. А это – понятие синтетическое, включающее в себя глубокие, порой чисто интуитивные познания природы человека и общества. Что такое газета? Правильно, в первую очередь бумага. Поди-ка, купи! Так ее тебе и продали. В благословенные советские времена, если удавалось добиться официальной регистрации и включения в план какого-нибудь издательского гиганта, остальное решалось автоматически – подавай заявку, а о деталях позаботится всесильный Госплан. Та лафа давно канула в Лету, и Грише приходилось вертеться самому.

Не раз и не два почти готовый тираж зависал на тоненькой ниточке из-за банального «недовоза» и тому подобного. А помещения? А спонсоры? А оборудование? А финансы?! А все эти наглые, вечно ссорящиеся, беспринципные бездельники, называющие себя журналистами?

Для читателя «Ночной кошмар» – всего лишь название одного из «желтых» листков, а для главного – кошмар и утренний, и дневной, и вечерний. Непреходящий. Но он не просто любил – обожал капризное детище и готов был без колебаний отдать за бумажную жизнь газеты свою собственную. Непростая руководящая стезя обязывает быть хозяином. А главная черта настоящего хозяина – отнюдь не щедрость. Спроси любого в родной Калуге, убедишься сам. Там, как и в любой глубинке, привыкли ценить и беречь каждый кусок хлеба. Нет, люди не жадные, но и раздавать свое добро направо-налево привычки не имеют.

Гриша иногда любил подчеркнуть: «Мою фамилию знаешь? Правильно, Кошель. От слова кошелек. Потому и денежку берегу. За дело – получи, а за так – извини!» И выколотить из главного «Кошмарца» что-либо сверх положенного бывало ох как непросто! Особенно скуп он бывал на так называемые командировочные расходы. Средства выделялись строго на основании представленных для отчета билетов, квитанций и прочего. Гонорар – одно, а это – совсем другое. Любишь кататься – катайся, но про отчетность не забывай.

Борис знал об этой черте друга-начальника не хуже остальных, поэтому и напрасных надежд отхватить лишнего от редакционного пирога не питал. Еще только затевая «следствие» и чуя манящий запашок тайны, с которой надлежало сорвать покров, он понимал – разъезжать придется за свой счет. Неважно, зато потом, когда материал выйдет, все окупится втройне. А главное – в очередной раз на подписи «Позоров» подрастет тираж.

И снова коллеги, как свои, так и конкуренты, будут поглядывать с завистью и перешептываться за спиной: «Видал, пошел, дылда небритая? Он самый, Борька Шацкий! Читай, учись…»

Ему Гриша прощал все. Ну, почти. Некоторые словеса, бездумно слетавшие с чрезмерно острого языка, главный не забывал и при случае поминал. Среди них своего рода бабушкина цитата. Та однажды высказалась в беседе с приехавшими погостить вновь обретенными родственниками. Свояками. Отец с матерью сыновней избранницы прибыли обсудить подробности предстоящей свадьбы. Как водится, посидели за бутылочкой. И в процессе будущий тесть решил проявить эрудицию.

– Вот вы тут мне говорите – медный всадник, медный всадник! Какой же он медный? Когда сделан весь из бронзы, я вам как металлист говорю. Если сомневаетесь, пойдем, отскоблим кусочек от копыта, и на анализ!

Бабушка на несколько секунд буквально потеряла дар речи.
– Отскоблить? – придя в себя, прошептала потенциальная свекровь, – От копыта?! Занятный у вас там прагматизм… Понаехали, лапти калужские! Отскоблить…

В общем, все последующие годы встречались родственнички не так чтобы очень часто…

И когда Гриша как-то на редакционной летучке очередной раз «проявил прагматизм», Борька наградил начальство эпитетом, ставшим с тех пор негласной кличкой:
– Бережливый наш… Лапоть калужский!