Королевский десерт Глава 13-16

Глава тринадцатая

2014, Лас-Вегас 
 
Игроки – чрезвычайно суеверный народ. Кроме общеизвестных черных кошек, левой ноги, трехкратного плевания и битых зеркал, они верят в самые разные приметы, как счастливые, так и наоборот. Многие в день игры не пьют, не курят, не бреются, не входят в дверь, из которой секунду назад вышла женщина…
   
Сэмюэль Адамс выработал свою систему суеверий и скрупулезно ей следовал. Это помогало не только изредка выигрывать, как любому другому игроку, но и достойно принимать проигрыш. Играл он очень аккуратно, вот уже пятый год подряд приезжая для этого в Лас-Вегас в первую пятницу каждого третьего месяца и уезжая в понедельник. Останавливался всегда в одном и том же номере одного и того же отеля, играл всегда только в одном заведении – «Гнилое лассо». Делал только двенадцать ставок за вечер. Ставил только двенадцать тысяч. Никогда не заходил в бары. Ел только в номере. Если проигрывал, никогда не показывал виду, что расстроен. Никогда не выказывал и радости при выигрыше. И всегда заказывал на завтрак в номер одно и то же.
 
Единственное от него не зависело – еду в номер могла привезти либо молоденькая девушка, либо женщина в возрасте, а мог и мужик. Закономерности вывести не удавалось, как и связать с вероятным результатом игры в этот день - задача была явно из числа неразрешимых. А жаль! Приходилось полагаться на случай. Время доставки тоже колебалось от десяти минут до четверти часа, больше не бывало – видимо, ресторан при отеле стремился к пунктуальности.

Сегодня он, как обычно, позвонил портье и попросил принести завтрак. И буквально через три минуты в дверь постучали. Ого! Рекорд! Такого еще не бывало. Он открыл. На пороге стояли две одинаково улыбающиеся женщины. Обе лет тридцати, в обычной униформе, с обычным столиком на колесиках.
   
– Ваш завтрак, сэр! – одна из них шагнула в номер, заставляя его попятиться.   
– Вы сегодня оперативны, как никогда! А почему вдвоем?   
– У нас проходит инструктаж новеньких. Поэтому быстро, и поэтому вдвоем, – вторая официантка тоже вошла и закрыла за собой дверь, – А разве у Вас в номере не убирали? Или это Вы так замусолили окно?   
– Какое окно?

Адамс рефлекторно повернул голову в направлении взгляда спрашивающей и почувствовал прикосновение к шее чего-то холодного. Послышался негромкий треск, в воздухе запахло озоном.

Женщины, действуя быстро и слаженно, подхватили падающее тело, аккуратно уложили на постель. Одна извлекла из коробки на передвижном столике дыхательную маску и надела ее на лицо потерявшего сознание игрока. Вторая вложила в трубку идеально подходящий по диаметру цилиндрик «сухого льда», капнула воды. Несколько вдохов, два судорожных рывка…

Через пятнадцать минут доставившая завтрак для мистера Адамса настоящая официантка стучалась в дверь его номера, готовясь выслушать справедливые упреки в медлительности. А она виновата? Да, задержалась. Чертов лифт никак не ехал, наверное, кто-то из постояльцев что-то обронил, и дверь закрылась не полностью. Пока дежурный пробежал по этажам, пока нашел, пока устранил неполадку, время и прошло.

Она стучала и звала минут пять. Никто не открыл, в номере было тихо. Подумала – капризный клиент спустился либо к портье, либо в ресторан, и ушла. Сообщила старшему по смене: доставка сорвалась, ждем жалобу.

– Ну, дорогуша, гляди – вылетишь сегодня же! Готовься. И нечего реветь! Лифт, лифт… По лестнице бы поднялась! – чем мельче начальник, тем страшнее он хочет казаться.

Между тем ей было прекрасно известно – ничего особенного ей не грозит. Раздраженный клиент, конечно, немного пошумит, пока голодный. А поест – успокоится. Никто ее не выгонит. А выгонят – в соседних отелях, барах, казино работа для нее всегда найдется.

Жалоб не поступало, официанты сменились. Сменился и портье, и охранники – весь персонал. В понедельник новый портье, не получив в срок ключ от номера и чаевые от мистера Адамса, несколько обеспокоился. Позвонил в номер. Не дождавшись ответа, попросил коридорного проверить, уехал ли жилец. Тот постучал в дверь раз, другой. И, согласно инструкции, воспользовался своим универсальным ключом.

Прибывшие по вызову полицейские призвали на помощь медицину, хотя им и так было ясно – постоялец мертв как минимум сутки. Спустя положенное время было вынесено вполне обоснованное заключение: смерть в результате сердечного приступа. Не такая уж редкость в здешних краях. Сюда приезжают, чтобы играть. Игра – это всегда эмоции, порой запредельные – вот и рвутся их дурацкие азартные сердца.

А с привычкой покойного игрока мучить и истязать свою жену его внезапную смерть никто не связал. Да об этом, в общем, никто и не знал, кроме нескольких женщин, с которыми она познакомилась год назад.

август 2016, Санкт-Петербург

Сегодня Гриша был не в настроении. Причина предельно проста – пятница, первая в месяце. Именно по этим дням главному редактору звонила его сестра, младшая из старших. Грише повезло появиться на свет в обычной многодетной советской семье четвертым, последышем. Город Калуга не самый большой, но и не маленький. Детей в семье обычных работяг – слесаря и медсестры – любили, но и спуску не давали. Может, благодаря этому все выучились, что называется, вышли в люди.

Самая старшая – экономист, за ней брат – инженер, еще одна сестренка стала педагогом. Первая, молчаливая и трудолюбивая Анастасия, в Гришкины дела не лезла. По детским воспоминаниям она осталась кем-то вроде второй мамы. Потом уехала в столицу, обзавелась семьей, развелась, вырастила сына-офицера. В трудные девяностые не плакала, стойко пережила ликвидацию союзного НИИ, со временем устроилась в риэлтерскую фирму, живет, не тужит.

Братан, недавно разменявший шестой десяток, всю сознательную жизнь посвятил нефти. Мастер на буровой, он и сам чем-то напоминал свою вышку – высоченный, большерукий, громогласный. Младшего братишку так и не воспринял всерьез. Грише хорошо за тридцать, а для Кости навсегда остался кульком из роддома. Ну, а средняя, Зинаида, не построив своей семьи, решила – ей самой судьбой назначено воспитывать младшенького.

Опекать, оберегать и учить. Учить всему на свете – ходить, кушать, ездить на велике… Читать, считать, писать, теперь вот издавать газету. С трудом окончив местное педучилище, сестра по специальности не работала ни дня. Попыталась было – в детском саду, но через полгода ее оттуда вежливо попросили.

Подробностей Гриша не знал, а сама она на больную тему говорить не любила. Вроде бы пыталась внедрить систему экстремального закаливания и аутогенных тренировок. Не пошло… Неудавшаяся воспитательница нашла себя на стезе парикмахера, а нерастраченный заряд педагогической энергии направила на несчастного младшего братишку.

Справедливости ради надо отметить – учила и поучала не только его. От ее щедрот доставалось и коллегам-цирюльникам, и клиентам, и соседям, продавцам в магазинах и на базаре. Братишке удалось только несколько упорядочить бурный воспитующий поток, ограничив родственное общение одним часом в неделю, по пятницам.

В недавнем прошлом Зинаидой овладело стремление принять участие в появлении на свет Гришиных близнецов. Узнав о приближении счастливого момента, она заявилась лично, твердо решив обучить бестолковую сноху, как именно рожать двойню. Сама не бывшая замужем ни дня, ни разу не беременевшая, педагог-парикмахер принялась за наставления, довела Машку до истерики…

От взаимного убийства спасло появление будущего отца, и не одного, а в компании с Борисом и его подругой Светкой. Та мигом просчитала ситуацию, приняла огонь на себя, увела наставницу с кухни и соблазнила экскурсией на настоящую телестудию. Так потомство получило возможность появиться на свет без мудрого руководства, живым и здоровым.

К пятничным сеансам, особенно первым в месяце, всезнающая старшая сестра готовилась заранее и вкладывала себя всю. Гриша философски воспринимал неизбежное зло и научился, периодически поддакивая, за учебный час просматривать кучу текущих документов. Не бывает худа без добра…

2009, Нью-Йорк

Америка – страна передовых технологий, достижений, деловых людей и умных машин. Машины и механизмы самых разных форм, размеров и назначения проникли во все сферы бытия американцев. Без них невозможно проехать хоть милю, подняться на верхотуру небоскреба или спуститься под землю, приготовить пиццу, кофе и мороженое. А с некоторых пор люди, еще недавно обреченные на неминуемую смерть из-за сердечной слабости, годами и десятилетиями живут благодаря ритмичным сигналам электрокардиостимуляторов.

Ежегодно плоская «машинка» весом всего в тридцать граммов спасает жизнь миллионам людей и позволяет им жить, пока работает ее батарейка. Истек срок – поменяй и живи себе дальше, сколько отпущено Богом. Если грехи позволяют. Но это – для тех, кто верует. А кто не верует – уповают на сосуды, почки, легкие и прочие сугубо материальные субстанции.

Пан Стэн, изображая ярого теиста, в Бога не верил. Если Он есть, почему допустил такое в отношении его Отчизны? Смерть его единственного сына? И еще много чего? Выходит, его таки нет. А коли есть, Страшного Суда все равно не избежать, а там грехом больше – грехом меньше… Да и еще есть лазейка: покайся – и будешь прощен. Важно успеть.

Получив долговременную электронную гарантию, «Краль» жил полной и насыщенной жизнью. И жена, крыса, в последнее время угомонилась. Всего-то и понадобилось – пару раз пригласить на вечеринку с покером. Он уже наметил очередное игрище, в ближайший уик-энд.

А сегодня она захотела свозить свою полумертвую девчонку на какие-то электро-иголки. Будут тыкать, делать умные лица, сдерут с него сумасшедшие деньги, а потом скажут нечто вроде: «пока динамики не отмечается, но надежда сохраняется» или «проводимость нервных волокон в пределах нормы, будем продолжать курс». И ему необходимо присутствовать. Черт с ней, поприсутствую. Благо делать ничего не надо, она сама за шофера, а эта, малышня, с нянькой на заднем сиденье.

Посмей кто-то сказать чванливому пану: опомнись, посмотри правде в глаза, ведь это ты и только ты виноват в болезни несчастной малышки – всесильный «краль» плюнул бы в лицо, размазал мерзавца по асфальту! Сын, долгожданный наследник, потерян из-за материнского невнимания, и баста. Подумаешь, прививка! Она недосмотрела, и спрос с нее. А соплячка – ее отродье. И ее проблемы.

Он сидел, поглядывая по сторонам, когда справа раздался пронзительный сигнал клаксона.
– Какого черта?! Бетси, откуда там…

Как мог еще отреагировать мужчина, увидевший в метре от себя нечто невообразимое. Невозможное! За рулем стоящей на светофоре рядом с их «Кадиллаком» машины сидела его жена! Он, не веря собственным глазам, повернул голову налево. Она – на месте, никуда не делась. А справа? Там – женщина, точь-в-точь похожая на нее, То же лицо, те же волосы, та же одежда, те же глаза за дымчатыми очками…

Пытаясь разглядеть получше, пан Стэн опустил синеватое пуленепробиваемое стекло, повернул грузный торс… И тут на него уставился раструб огнетушителя. Или, во всяком случае, нечто очень похожее. Причем не прямо в лицо, а чуть ниже, в шею. Даже еще ниже. Куда? Да вот сюда, сюда, где помещается его ангел-хранитель. Источник сердечного ритма, гарантия жизни.

Сигнал светофора сменился, автомобили дружно сорвались с места, но «кадиллак» и его сосед не спешили. Только когда подпирающие сзади торопыги взревели моторами и дружно засигналили, парочка, будто связанная невидимой нитью, неспешно покатилась вперед. Совместная стоянка длилась не более минуты, впрочем, этого оказалось вполне достаточно. Пассажир на переднем сиденье роскошного лимузина дважды зевнул, как рыба, выброшенная на сушу.

– Бе… Бе-е… – последние звуки в его жизни походили скорее на призыв одинокой заблудшей овечки, чем на человеческую речь.
– Что это с мистером Стэном? – поинтересовалась сзади нянька, до того поглощенная заботой о маленькой Ханне.
– Не знаю… – отозвалась жена «мистера», – Эй, Станислав! Дорогой, ты в порядке?

Ответа не последовало. Владелец обширной сети маркетов, электронных, торгово-закупочных и прочих корпораций сполз на сиденье, из его носа показалась струйка крови.

Визит к педиатрам пришлось отложить. Потерявшего сознание бизнесмена доставили в ближайшую больницу, откуда после минимального обследования уже медицинским транспортом перевезли в кардиоцентр.

Слушая требования жены оказать больному максимальное внимание и обращаться поаккуратнее, санитары, укладывавшие бесчувственное тело на носилки, только молча переглянулись. А старший в бригаде – опытный врач «Скорой помощи», приоткрыв веки «ноши», понимающе кивнул. Все ясно.

Ясная ему ситуация окончательно прояснилась после энцефалографии, дополненной томограммой. Множественное внутричерепное кровоизлияние превратило мозг пострадавшего в огромную гематому – большой сгусток полужидкой крови. Жить это тело, конечно, будет. Вернее, существовать. Дышать. Глотать влитое либо вложенное в рот. Переваривать пищу. Исторгать кал, самопроизвольно или после клизмы. Может быть, время от времени нечленораздельно мычать, но не более.

Современный электрокардиостимулятор при всей миниатюрности – сложное, многофункциональное устройство. Он не только задает ритм сокращений ослабевшему сердцу, но и ускоряется при быстрой ходьбе, беге, плавании. На эмоции, правда, не реагирует. Ведомое им сердце не способно «встрепенуться» при поцелуе или звуках государственного гимна. А еще приборчик постоянно фиксирует многие параметры сердечной деятельности и записывает всю историю собственной электронной «жизни».

Специалист, дистанционно подключая так называемый «программатор», считывает записи, оценивает поведение сердца и «помощника» – хоть за сутки, хоть за год. В манхэттенской клинике техник, взглянув на запись, воскликнул:
– Ого! Ни черта себе! Быть такого не может!

Он позвал кардиолога, тот – другого, постарше. Потрясенные врачи не верили собственным глазам. Прибор, призванный давать сердцу шестьдесят «толчков» в минуту, побуждая сокращаться именно с такой частотой, внезапно словно взбесился. Восемьдесят…сто… сто тридцать… сто шестьдесят… двести… двести сорок… двести восемьдесят! С такой скоростью импульсы подавались две с половиной минуты, а потом стимулятор как ни в чем ни бывало вернулся к нормальной работе. Почему?! Теоретически нечто подобное могло бы произойти при прямом попадании молнии. Но ее ведь не было!

За сто пятьдесят секунд неистовое сердцебиение привело к пагубным и необратимым последствиям. Давление в сосудах – артериях и венах, не успевавших сбрасывать нагнетаемую кровь, повысилось выше любого мыслимого предела.

Нечто отдаленно схожее возможно у бегуна, стремительно несущегося к финишу под восторженный рев трибун. Молодому тренированному атлету кратковременное ускорение пульса и повышение давления ничем не грозит, а у тучного пана давно потерявшие эластичность, подточенные диабетом и атеросклерозом сосуды глаз, почек и в первую очередь мозга полопались. Кровь, синоним жизни, сыграла роль прямо противоположную.

– Госпожа Камински, – пригласивший ее врач был вежлив и тактичен, – Прошу Вас, садитесь. Боюсь, у меня для Вас не самые лучшие новости.
– Слушаю Вас, доктор.
– Я знаю, Вы проводите у постели Вашего мужа дни и ночи напролет…

Женщина пожала плечами: а как же иначе?
– Он – мой самый близкий и родной человек в мире.
– Мне кажется, Вы очень сильная женщина…
– Нет. Я – слабая, очень слабая. Это он сделал меня сильнее.
– Для меня неприятно говорить Вам такое, но мы вынуждены прекратить попытки… Активизировать… Наступила кома. Понимаете, его мозг… как личность он больше не существует.
– О, нет! – она до хруста сжала пальцы, – Вы говорите, это кома… Но они ведь выходят? Через месяц, год, два?
– Только не в таких случаях. Истории из кино, романов – сказки, не более.
– Он… Станислав… Его не спасти?
– Повреждения почек, сердца компенсированы. Глаза пострадали серьезно, но не это главное. Биологическая жизнь будет продолжаться.
– Биологическая? Не совсем понимаю…
– Ну, он… будет дышать, сохранится перистальтика…, то есть пищеварение. При должном уходе такое существование может продлиться годы.
Миссис Камински упрямо поджала губы.
– Пусть продолжается, сколько надо.
– Но мы не сможем держать его здесь. Наша клиника не предназначена для такого рода пациентов. Мы будем…
– То есть вы хотите избавиться от него?! – возмутилась жена «биологически живого», – Но у нас максимальная страховка! Как же так? Вы не смеете! Я сегодня же обращусь в департамент здравоохранения!

Врач успокаивающе поднял ладонь.
– Я не это хочу сказать. Речь не идет о каком-либо ухудшении ухода за Вашим мужем. Он будет помещен в реабилитационный центр, где обеспечат все необходимое. Поверьте, мы ни на секунду не перестанем заботиться о его здо… состоянии. А средства на содержание предоставит центр по лечению сердечных аритмий. Ведь это нарушение со стороны их прибора привело к несчастью.
– А… А в этом есть чья-то конкретная вина? – посетительница нахмурила брови.
– Нет… То есть мы полагаем, конкретно чьей-либо нет. Произошел чрезвычайно редкий, до сих пор не случавшийся сбой в работе кардиостимулятора. Поэтому руководство названного центра уполномочило меня передать вам… в общем, Вы вправе обратиться в суд.
– Зачем? Разве суд поможет? Вернет мне мужа?
– Потребуете дополнительного возмещения…
– Нет. Мне не надо никакого дополнительного возмещения. У нас вполне успешный бизнес. Они, я полагаю, ни в коем случае не желали Стэну… Моему мужу ничего плохого. Я буду молиться о том, чтобы ничего подобного ни с кем больше никогда не случилось.
– Благодарю Вас.
– За что?
– За понимание. Мы, врачи, всегда ценим такое мужественное и человечное отношение к нашей нелегкой работе. И у меня еще одна просьба.
– Слушаю вас.
– К Вам наверняка обращаются… лезут всякие проныры… я хотел сказать, представители прессы. У нас свободная страна, и они захотят сделать на вашем горе сенсацию.
– Да. Меня пытаются атаковать, но я ничего не комментирую. Я не специалист, к медицине и электронике не имею никакого отношения. Просто отправляю их к тем, кто знает лучше. К вам.
– Это очень правильно с Вашей стороны. Спасибо Вам. Видите ли, если эта история, со срывом стимуляции… станет достоянием разных шакалов… то есть газет, телевидения… это может повредить миллионам людей. Сама идея такого рода помощи окажется под угрозой дискредитации.
– Мне бы этого тоже не хотелось. Ведь врачи ни в коей мере не хотели навредить Станиславу. До свидания, доктор.

На совещании в головном бостонском офисе компании-производителя медицинской техники специалист представил краткий отчет о расследовании необычного случая с «пациентом К». Такой отказ изделия фирмы произошел впервые. К сожалению, для детальной проверки прибор лучше всего извлечь, разобрать и тщательно протестировать важнейшие детали. На это требуется согласие жены пострадавшего. С ней, разумеется, побеседовали, прямо у постели больного. Она была категорична.

– Нет. Я ни в чем не виню вашу фирму, ваш прибор и эти… электроды. Но копаться в груди моего мужа, пока он жив, не позволю. Снимайте ваши потенциалы сколько угодно, но не режьте его. Он и сам, я уверена, сказал бы именно так, если бы мог. Когда Богу будет угодно прекратить его мучения – пожалуйста, а пока – пусть живет спокойно.
– Что, именно так и сказала? – поинтересовался руководитель отдела «Кардиология и ритм».
– Да, именно так.
– «Живет спокойно»… Да уж, спокойнее некуда. А сколько он протянет?
– Поддержание ритма в его теперешнем овощном состоянии требует минимального расхода энергии. Полагаю, аккумулятора хватит на пятнадцать лет.
– М-да… Очевидно, дама хорошо знает древнюю притчу о бродяге, султане и говорящем ишаке. А все-таки, какова наиболее вероятная причина срыва?
– Как рабочую гипотезу я бы предложил воздействие неисправной системы зажигания автомобиля.
– Его «Кэдди»?
– Конечно, нет. Это же случилось в пробке при выезде из Квинса. Предположим, рядом тарахтел какой-то грузовик с примитивными свечами и ветхими проводами. Теоретически не исключено образование под капотом своеобразной фокусировки вихревых электромагнитных полей. И ему крупно не повезло попасть в зону действия такого разрядника.
– Грузовик?
– Да. Не обязательно большой – там они не ездят, а обычный пикап в полторы-две тонны. Таких полно.
– Хорошо, остановимся на этом. Не забудьте вернуться к данному вопросу через э-э… Когда придет время.

А на беседе в комнате заседаний холдинга «Камински и Ко» участники были единодушны – общее руководство делами вполне по силам пани Эльжбете. Для своих – Элис, никаких «Бетти». Поблагодарив, она напомнила: «Стэн жив и, вполне вероятно, придет в себя через месяц. Или год. Или пять. Поэтому не расслабляйтесь, господа!»

А пока он, став беспомощным инвалидом, юридически остается владельцем всех активов, согласно гуманным американским законам ему полагаются существенные налоговые льготы… Король лежит пластом – да здравствует король!


Глава четырнадцатая

май 2016, Псков

Если вам, бредущему с утра пораньше по направлению к зубоврачебному учреждению, встретится жизнерадостный сосед, приятель или просто знакомый, лучше перейдите на другую сторону дороги – продуктивной беседы все равно не получится.

Разговор сведется к одному из двух вариантов: либо, увидев ваше тоскливо-печальное лицо, он станет фальшиво сочувствовать и приговаривать что-то типа: «Ах, как жаль! Бедненький! Ну, ничего, потерпишь, зато потом все будет хорошо…» Либо совсем наоборот – встречный-поперечный с широкой улыбкой скажет вам: какая ерунда! Бояться нечего, вот он (она) с удовольствием посещает стоматолога. С детства не боится зубной боли. Мелочь, подумаешь!

И тогда смело плюйте в наглую лживую рожу, ибо перед вами – негодяй, подлец или просто дурак, а его оскаленные здоровые зубы лучше всего вообще выбить, прямо здесь и сию секунду.

Примерно такие мысли не оставляли Леню всю дорогу до районной зубной поликлиники, где его ожидал не самый приятной час в жизни. Слава богу, сегодня последний из трех назначенных визитов наконец завершится окончательным пломбированием. Подзапустил зубки, теперь приходится мучиться. Хорошо, хоть в наше время у них, палачей, не принято ковыряться в многострадальной эмали без обезболивания.

Это лет десять назад – усадят в кресло, постучат, поковыряют и льстиво спросят: «Может быть, потерпите чуть-чуть»? Ты, дурилка, веришь гаду – на самом деле «чуть-чуть», соглашаешься, и начинается! Через час встаешь с пыточного места мокрый от пота, в глазах темно, руки-ноги трясутся… Но, сохраняя лицо, бормочешь вечное: «Спасибо, доктор!»

В этот раз его ни о чем таком не спрашивали. Тучный румяный зуболекарь поинтересовался только, нет ли аллергии на какой-то «Тру-ля-ля-каин», вколол, и все сверление проходило практически безболезненно. Неприятно, не более, и еще час-полтора щека и язык как деревянные. Ну, и ладно, это – потерпим.

Врач стоматолог-терапевт высшей категории Т.И. Гольдман работал один. В сомнительной помощи медсестры он не нуждался. Пломбировочный материал готовил сам, сам колол, бурил, чистил, шлифовал, светил специальной лампой. Сам брал деньги. Поликлиника формально считалась бесплатной, так и написано везде, где только можно.

Надписям вообще-то полагается верить. Например: «Не влезай – убьет!» или «Не нырять! Крокодилы!» А в остальном – не шибко. Леня по этому поводу юморил: «На сарае – видал, чего написано? А там дрова лежат!» Поэтому, когда доктор после первичного осмотра ротовой полости молча написал на листочке и показал ему, сколько положено принести, возражать не стал. Сумма не запредельная, зато будет сделано, как надо.

Сегодня, войдя в кабинет, поздоровавшись и сев в зубоврачебное кресло, он сразу положил на стеклянный столик конверт, и тот через пару секунд непостижимым образом исчез.

Мучитель-целитель подкатил к креслу другой такой же столик, где, надо полагать, было приготовлено все необходимое, стерильное и так далее. Укрыл лицо белой пеленкой, оставив снаружи только рот, включил бестеневую лампу. И тут дверь кабинета приоткрылась.

– Теодор Исаакович, зайдите к начмеду! – женский голос звучал вежливо, но твердо.
– Но у меня пациент…
– Не убежит ваш пациент. Это на одну минуту.
– Прошу простить, я быстро. Рот пока можете закрыть.

Он, сидя в кресле, старался, как это принято у всех подвергаемых подобным пыткам, думать о чем-нибудь приятном. Показалось или по кабинету кто-то неслышно прошел? Ветерком вроде пахнуло… Или все же показалось?

– А вот и я! Не соскучились? Ну-с, сегодня закончим. Открывайте пошире, уколемся… Представляете – всего какое-то поздравление от фармацевтической фирмы. Могли бы и не торопить…

Врач привычным движением вколол заранее наполненный шприц в нужную точку, ввел раствор. Небольшая пауза, и можно начинать.

Но дальше все пошло не совсем так, как предполагалось. Сидящий в кресле почему-то напрягся всем телом, замычал, дернулся и обмяк.

– Ничего-ничего, полминутки, и начнем работать.

Стоматолог, сидя на крутящемся рабочем стульчике, отвернулся за инструментом и был несказанно удивлен поведением больного – тот подался вслед и свалился набок.

– Что такое? Ну-ка, ну-ка…

До специалиста высшей квалификации наконец дошло: вовремя пациент достал, а он успел спрятать конвертик. Еще чуть-чуть, и – плакали денежки! Пощупав и не найдя пульсации на сонной артерии, трясущийся эскулап опрометью бросился к двери и с криком заскочил в соседний кабинет:
– Шок!.. У меня!.. Реанимацию!

Стоя у окна в конце коридора, женщина, подменившая шприц на врачебном столике, наблюдала беготню и бестолковую суету людей в белых и зеленых халатах. Видела, как в кабинет вкатывали какие-то приборы и аппараты, а в завершение – длинную тележку-каталку. На ней через полчаса оттуда вывезли укрытое с головой тело. Ногами вперед.

Ничего удивительного: дозы сильнейшего средства, содержавшейся в том шприце, было достаточно, чтобы заставить раз и навсегда сжаться в смертельном спазме не одно, а десять человеческих сердец.

Красивый цветок – ландыш, запах у него приятный. Но пробовать его на вкус и уж тем более вводить в уколах сок либо синтетический аналог последнего не следует. Если не хочешь загнуться сам или убить кого-нибудь…

Все умершие в лечебных учреждениях, независимо от пола и возраста, подлежат обязательному судебно-медицинскому освидетельствованию – грубо говоря, вскрытию. Процедура формально необходимая, но не слишком срочная – у патологоанатомов всего мира вечный аншлаг.

На третий день после финального визита к зубному тело «гражданина Ф», тридцати девяти лет, тоже подверглось печальной участи. Эксперт сделал все нужные разрезы и вынес очевидное заключение: причина смерти – острая сердечно-сосудистая недостаточность, явившаяся следствием тяжелого анафилактического шока.

Производивший исследование специалист поначалу немного удивился состоянию сердца умершего – оно находилось в сжатом состоянии. Сердце, с точки зрения не поэтической, а анатомо-физиологической, не содержит никаких эфиров с зефирами. Обыкновенный мышечный мешок. И его мерное «тук-тук» означает ритмичную смену сокращений и расслаблений предсердий и желудочков. Фаза сокращения, когда кровь выталкивается в артерии, называется «систолой», а расслабления, в ходе которой приток из вен «перезаряжает» желудочки – соответственно, «диастолой».

Сердце, лежащее сейчас на его ладони, остановилось в систоле, будучи сокращенным, сжатым до предела. Но в какой момент это произошло? Непосредственно перед смертью или уже в ходе попыток оживления? Поразмыслив, прозектор решил – ничего удивительного. Не стоит искать лишних загадок там, где их нет. Ведь его, сердце, били током, сжимали сперва через ребра, а потом непосредственно рукой, в него вкололи изрядную дозу адреналина… Все закономерно. И подписал заключение, не назначив дополнительного судебно-химического исследования крови трупа. Экономика и в медицине должна быть экономной.

август 2016, Санкт-Петербург

Настоящий журналист – не просто сочинитель, описатель или фиксатор событий. Летописец, так сказать. Он – прежде всего нечто вроде геолога. Мало раскопать, прежде надо найти, где копнуть. Иногда Борис остро сожалел о невозможности изобрести некий прибор, сродни миноискателю, а точнее, бомбоискателю. Поводил над толпой, можно с дрона, и определил: тут пахнет кое-чем интересным, бегом сюда, расспрашивай, пиши…

А ведь такой прибор есть! Биологический, встроенный в беспокойные ищуще-пишущие мозги. И не один – в мире хватает толковых служителей журналистской музы.
Согласно классической мифологии, муз всего девять. Но это же несправедливо!

Вспоминая школьные уроки рисования, Боря иногда пробовал мысленно нарисовать синтетический портрет десятой музы – музы журналистики. И не смог. Предстояло не просто объединить все присущие античному нонету черты, но и прибавить несколько специфических мазков. К Каллиоповой способности складно описывать – добавить лирику Евтерпы, пустить трагичную слезу Мельпомены. Присовокупить смешливости Талии к достоверности Клио, а куда в современности без эротики? Вот вам и Эрато… Легкость в танце пера по строчкам – от Терпсихоры, а чтобы напечатали – не обойтись без легкого славословия в адрес властей предержащих – привет, Полигимния! Ну, и вездесущая астрология с Уранией – в каждой статье…

Сложив все эти необходимости и прибавив безмузной фантазии, он никак не мог выбрать стиль. Малевич? Нет, в его квадрате и так все это есть, только никому ни черта не видно. Шагал – слишком банально, летающей многоголовой гидрой никого не удивишь… В итоге выходило нечто совершенно несуразное, и проект сам собой прикрылся как бесперспективный. В самом деле, почему муза должна обязательно иметь внешность женщины? А если нет – результат на холст не влезет и ни в одну галерею точно не возьмут. Лучше и не пытаться.

Узнать адрес любого студента любого ВУЗа, колледжа, училища легче легкого – зайди в деканат либо его аналог, и все. В докомпьютерную эпоху секретарша покопается в картотечном шкафу, а теперь и того проще. Пощелкает по клавишам, и получите-распишитесь. С одной малюсенькой оговорочкой – учебное заведение должно работать. Существовать. Быть. А если его уже без малого два десятка лет на свете нет? На то существует архивная пыль.

Пыли как таковой в центральном городском архиве обнаружилось не так уж много. Труднее всего оказалось доказать само право рыться в ней. «Архивариус» – существительное как будто мужского рода. Тем противоречивее показалась журналисту бесконечная череда женщин в одинаковых мышино-серых халатах, делавших все возможное, чтобы не допустить его в святилище своей музы. Какой? Пожалуй, как некое подобие музея, архив, несомненно, подчиняется прихотям Клио.

В буквальном смысле убив несколько бесполезных часов на допуски, согласования и прочие формальности, удалось обрести вожделенный пропуск. И – о счастье! Нужные документы нашлись всего за час.

Вся мушкетерская «рать» разлеглась перед пытливым репортерским глазом россыпью из пяти карточек. Итак: Дмитрий Тришин, он же «Де Тревиль» – этого можно вычеркнуть. Далее все не так просто, хотя и особых сложностей нет.

Сам «капитан», по словам завуча, подбирал клички сообразно фамилиям однокурсников. Пойдем тем же путем, и получим: «Портос» – это, вероятнее всего, Семен Портнов. Артур Мисенок лучше всего подходит на роль «Арамиса»; Л, или Леонид Ферапонтов – очевидно, «граф де Ла Фер», он же «Атос».

Остается «д’Артаньян». Фамилия Гасенко на первый взгляд неподходящая. А вот «Гасконец» – другое дело. Следовательно, Петя Гасенко и есть тот самый веселый ловелас, виртуоз-фехтовальщик. Четверка определилась. Пятая – «Миледи» она же Людмила Демидова, о чем известно напрямую от осведомленного педагога. Мест жительства, по крайней мере на то время, оказалось тоже пять. И ни одного – в городе на Неве. Правильно – ведь все персонажи обитали в общаге.

При прочих равных начинать розыск лучше всего со слабого звена. Посчитав таковым слабый пол, Борис навел справки в древнем Великом Новгороде. И в результате женская ниточка опять оборвалась. Среди сотни с лишним носителей славной фамилии в городе и области женщин подходящего возраста было две, но – ни одной Людмилы. Ничего удивительного: дамам свойственно выходить замуж и менять фамилию. Мчаться за двести верст, чтобы копаться в очередном архиве, никакого желания не было. Перспективнее переключиться на поиски мужчин.


Глава пятнадцатая

2009, Нью-Йорк

Самое сокровенное женщина доверяет… Вариантов продолжения не так уж много. Первый – подушка. Безусловно, ей, промокшей от слез, доверено столько тайн и секретов – никому и не снилось. Второй – подружка. А вот это вряд ли. Доверяют, конечно, но – только неисправимые дуры или дуры обыкновенные. Поскольку нет исповедника хуже и вероломнее. Третий – собственно исповедник – в церкви, часовне и тому подобное. Наверное, такие женщины есть, и немало. Те, кто сам ничего поправить не может или не хочет, для кого главное – выговориться, выплакаться, услышать в утешение: доверься Богу, дочь моя…

Четвертый, и главный: зеркало. Самое молчаливое, верное и подлинное сочувствие можно найти только там. Ему, единственному, можно и должно доверять. Та, за стеклом, никогда не разболтает, не посмеется, не предаст, ибо она – это ты.
В тот мягкий октябрьский вечер одинокая женщина, уже не находя в себе сил жить дальше, вошла в затейливо украшенную зимней атрибутикой дверь.

Прозвенели хрустальные колокольчики, и ее окружила атмосфера детства. Тихая музыка навевала ожидание чудес, в прохладном воздухе веяло смесью ароматов ванили, фруктов, чего-то еще непередаваемо нежного. Не яркий свет, не полумрак – нечто среднее.

Она опустилась на стул у ближайшего к двери столика, а потом, не отвечая на вопросы подошедшей официантки, пошла вглубь заведения, разглядывая картинки на стенах и чувствуя непонятную смесь грусти и облегчения. Отдых души – вот, наверное, самое верное определение ощущений, охвативших зашедшую в кафе «Айс-крим Диана». Пройди тогда мимо – вполне вероятно, ее бы на свете уже не было, ведь направлялась к Гудзону с вполне определенным намерением. А многие другие, напротив, остались бы в живых. Что лучше? Богу, конечно, известно. Расскажет? Спрашивайте, спрашивать не возбраняется, но не ждите ответа.

Она, видимо, и ушла бы так же тихо и незаметно, как пришла. Обогнула по периметру скромный зал, подышала сладостью, и все.

– Простите, мисс… Мы не берем денег за осмотр, но вы лучше присядьте…
Она не сразу обернулась на голос – глуховатый, странно знакомый. Чей? Показалось – давно умершей мамы. Или… Ее собственный?
– Если желаете, просто отдохните. Выпейте воды. Хотите? Или попробуете наше мороженое?

Она наконец обернулась. Взглянула. Опустила глаза, подняла. Зажмурилась. Глянула еще. Всмотрелась пристальнее. Нет, это невозможно! На нее смотрела… Она сама.

Четверть часа спустя они, вдоволь наудивлявшись и немножко посмеявшись нежданному сходству, разговаривали как лучшие подруги или сестры. Тогдашний разговор был первым, через неделю встреча повторилась, уже в пустом закрытом кафе. В тот вечер Эльжбета, она же Элис, Бетси или Бетти, как заставлял ее называть себя муж, поняла главное. Сестру – не по рождению, а по судьбе, послало ей само Провидение. А может быть, Бог, веру в которого уже почти утратила. На четвертый раз она решилась. И решилось все остальное.

– Послушай…
– Да?
– Я сейчас спрошу такое, на что ты можешь не отвечать.
– Если так, не спрашивай.
– Почему ты никогда не улыбаешься?
– Может быть, потому что я не американка? Это здесь принято всегда скалить зубы, без всяких причин…
– Ну и что? Я тоже не здесь родилась. Я не это имею в виду.
– По-моему, ты тоже… нечасто.
– Да. И я тебе сейчас расскажу, почему. И не буду от тебя ничего требовать. Соблюдения секрета… Это глупости. Просто скажи, ты одна?
– В кафе? В городе?
– В жизни.
– Да. Я – одна. Совсем одна.
– Понимаю. И в этом ведь кто-то виноват?
– Зачем ты спрашиваешь?
– Теперь точно можешь не отвечать. Тот, кто виноват… Ты могла бы его… убить?
– Я… У меня не хватит сил. Возможностей. Денег.
– Но ты хочешь? И смогла бы?
– Честно говоря, не знаю… Да, я смогла бы. Смогу. Но это невозможно… Слишком далеко.
– То есть понадобятся деньги.
– Да. Мне таких денег не заработать и за сто лет.
– Деньги есть. Точнее, будут. Возьми меня партнершей в свое кафе.
– У тебя есть? Ты так богата?
– Я – нет. Мой муж. Но пока он жив…
– Ты хочешь его… хочешь убить? И чтобы это сделала я?
– Нет. Убивать не надо.
– Тогда что я должна сделать?
– Расскажи мне о себе. О том, из-за чего ты не улыбаешься.
– Сначала ты.
– Ладно, слушай. Но предупреждаю – будет неприятно. Противно.
– Ничего. Еще неизвестно, чьим ушам придется терпеть сильнее…
– Я выросла католичкой. Знаешь, что это означает?
– Кто же этого не знает. Христиан много. Православные, католики, сектанты. У вас креститься следует двумя пальцами слева направо, так?
– Матка боска… Ты вообще в церковь ходила? Какая разница, как креститься? Мы, католики верим по-другому. Истинно. Без Бога нет ни нас, ни жизни как таковой… Вижу, ничего ты не понимаешь. Откуда ты родом?
– Из России.
– Я сразу поняла. По выговору. А давай по-русски? В моей семье все на этом языке говорили, я его знаю не хуже польского.
– Давай.
– Кстати, будет особая примета. Если я или ты в разговоре сказали хоть одно русское слово, означает – внимание, опасность!
– Шифр? Как у шпионов?
– Какие шпионы! Просто наш, женский язык… Слушай дальше. Тебе сколько?.. Вот как… Получается, я старшая сестра…

Девочку, родившуюся в Варшаве, назвали Эльжбетой, что означает «Божий обет». Предназначенная творцу. Если бы родилась в семнадцатом, восемнадцатом веке, с таким именем ей надлежало скорее всего пойти в монахини. А в безбожном двадцатом судьба худой, нескладной девчонки сложилась иначе.

От подружек она отличалась неподходящим цветом волос – при ясно-голубых славянских глазах имела абсолютно смоляную густую копну. С появлением девочки на свет возникло и семейное предание. Якобы, впервые увидев черную головку, самая старая в роду прабабка заявила: Бог наказал за давние грехи, показал себя тот подлец! Вскрикнула: «Проклял господь семя твое!» И немедля преставилась.

Однако Элька, вопреки родовому проклятию, не болела, слушалась родителей и хорошо училась. Исправно посещала костел. Коммунистическая идеология, усиленно насаждавшаяся в стране, ко времени ее взросления ослабла и сошла на нет, а Божье влияние – усилилось. Она окончила школу на переломе – в стране, в мировоззрении, в умах, душах. Где было понять незрелому рассудку – крах это или возрождение?
И тут появился ОН. Большой, сильный, умный, красивый. Взрослый, волевой…

Наверное, надо не так. Сначала – красивый, а потом все остальное. Она давно замечала его идущим за ней по улице. Давно – по девичьим меркам, а на самом деле месяца два. Провожал издали, но не подходил, не знакомился, а в тот день, после святой Пасхи, взял да и окатил водой прямо на храмовых ступенях. Это значило одно – выбрал ее. По-настоящему, свято. Навеки. У нее глаза будто раскрылись – на него. А на весь остальной мир – закрылись. Оказывается, бывает и такое.

Что ни делал с ней – все принимала, как дар Божий. Терпела. Словесные унижения, побои, потом – откровенный садизм. Начала прозревать только три года назад. Но – поздно.

– Пойми, пан Станислав… мой муж… он оказался не Божьим посланником. Совсем наоборот. Этот человек – сатана в людском обличье!

О том, что он вытворял с ней в супружеской постели, лучше не рассказывать. Стыдно. Первое время она очень хотела детей, он не позволял. Малыши появились, когда пан Стэн стал «Королем». Первым – Влад, Владислав. Чудесный ясноглазый мальчик. Через год – Ханна. Он называл иначе: сына Стас, дочь Джанин. Жена приняла, хотя звала по-своему. Когда пришло время прививок от разных детских болячек, отец воспротивился. Наотрез. Заявил – это дьяволово зелье. Он не позволит богомерзкому шприцу коснуться его детей! И не позволил. А через два года пришла беда. Вспышка распространенной и не очень опасной инфекции.

– Знаешь, от чего умер самый лучший американский президент?
– Его застрелил Освальд?
– Нет, дорогая. Кеннеди вовсе не был хорошим президентом. Об этом когда-нибудь поговорим отдельно. Франклин Рузвельт умер от полиомиелита, как и мой сын, а доченька осталась парализованной. Я в молитвах иногда спрашиваю Его, почему не забрал сразу? За что обрек невинное дитя на долгие муки?

Врачи, поставив диагноз, долго качали головами, узнав, почему дети оказались не привитыми. А у нее впервые зародилась мысль – нет, не так хорош ее муж, совсем нет.

Все мужчины взрослеют, а потом стареют. Понемногу увядают их возможности, в том числе и самые мужские. И к пану Станиславу пришло это неизбежное увядание. К нему, возможно, даже раньше других, потому что слишком спешил износить свое тело, как щеголь треплет единственный приличный костюм.

Почувствовав немочь, каждый поступает по-разному. Он выбрал свой путь. Лекарств не признавал, алкоголь уже не помогал. Стимуляция для него оказалась достижимой через наручники, ошейник и плеть.

– Теперь понимаешь, почему я одеваюсь вот так?

В нью-йоркской теплыни закрытое платье с длинным рукавом и высоким воротом действительно не самый подходящий наряд. На вопросительный взгляд собеседницы Эльжбета молча отвернула рукав, потом обнажила шею.

Подруга слушала, а перед глазами вставало совсем другое. Как легко мужская подлость перелетает моря-океаны! А может быть, она извечно есть повсюду? И стоит только появиться на свет существу под названием мужчина – уже тут как тут. Внедряется, живет в нем и ждет лишь удобного мгновения, чтобы расцвести во всей красе.

– Нет, если бы только это, я бы, наверное, продолжала терпеть. Черт с ним! – Элис перекрестилась.

После первого же приступа его здоровье ухудшилось. И телесное в целом, и в сексуальном смысле. Возможно, сыграли свою роль лекарства. Теперь ему стало мало ошейника, плети. Ассортимент расширялся. Наручники, удавки. И однажды, когда переусердствовал, у него остановилось сердце.

– Захрипел, посинел. Глаза закатились. А я, дура, вызвала помощь. Кое-как освободилась, позвонила. Его спасли.
– Образумился? Стал потише?
– О, нет! Ему поставили прибор. Вшили под кожу электронный кардиостимулятор, последней модели. Обеспечили стабильный ритм сердца на десять лет, а то и больше.
– Ну, так ему же, наверное, надо соблюдать… режим?.. покой?
– Ничего подобного. Там, в рекомендациях, так и сказано: придерживайтесь обычного распорядка жизни. Он уточнил, они сказали – в том числе и половой. А у него не получалось И он нашел еще способ стимуляции. А я… я нашла способ избавиться от этой муки. Но одна я не справлюсь.
– Ты решила его… А как же Бог? Твоя вера?
– Повторяю: нет. Не убивать. Один мой друг, тоже поляк… Нет, не смотри так, у меня с ним нет никаких… отношений. Он… видишь ли, среди мужчин есть те, кто способен понять нас, женщин. Хотя это и богопротивно.
– Гомосексуалисты?
– Да. Настоящие. Те, в ком природа ошиблась, дав им, по сути женщинам, мужской облик и тело. Некоторые меняют пол, а Казимеж… Касс предпочел остаться таким, какой есть. Не буду рассказывать, как мы встретились – слишком долго. Суть не в том.
– А в чем?
– Он – гений по части электроники. И не слепой. Видит, понимает. Сочувствует.
– Не слепой… Он, наверное, работает у твоего мужа?
– Не совсем. Обслуживает компьютерные сети. Ставит программы, отлаживает. И слышал, как Стэн… Станислав хвастался: он теперь считай бессмертный.
– Но этот его кардиостимулятор, это же не бронежилет. От пули не спасет.
– Пуля мне не нужна. Не могу я брать такой грех на душу. Кого угодно, но не мужа. Мы венчаны, понимаешь?
– Нет. Но ты, наверное, права. Так чего добился твой Касс?
– Вот, посмотри. Направишь сюда, – она показала, – На одну минуту. Это надо сделать завтра. Ты умеешь водить машину?
– Конечно! А почему завтра?
– Потому что я больше не могу. Если это повторится еще хоть раз, я не смогу жить. Помоги мне, пожалуйста!
– Хорошо, я помогу. Случилось еще какое-то несчастье? С дочкой?
– Дурацкий все-таки язык этот ваш русский! «Случилось» – как бы само собой… Человек не виноват, так случилось!
– Извини, я не совсем понимаю. Он обидел тебя еще сильнее?
– Видишь ли, у Станислава есть привычка. Раз в месяц играет в покер, с двумя постоянными партнерами. Спортивные ребята, лет по сорок. Сильные, веселые…

Поистине дьявол неистощим в своих ухищрениях. Казалось бы, уже до предела низости дошел избранный им донор души, а рогатый все никак не успокоится. Как это могло взбрести в голову ревностному католику?! Для игры он нашел уединенное местечко – мотель «Седьмая миля». Там они собираются, проводят вечер и ночь. Играют, пьют, нюхают…

– Денег не считают. Виски, кокаин. А после его выхода из госпиталя уже дважды туда брали и меня. Понимаешь?
– Неужели? Он… Не может быть!
– Да, у людей не может. Но он… они – не люди! – это было сказано слитно, не как отрицание человечности, а по-другому. НЕЛЮДИ.

Страшное слово, точнее, понятие, для слушавшей прозвучало второй раз в жизни. Впервые – из уст бабушки, очень, очень давно. Еще нестарая женщина, узнав о внучкиной беде, тогда потемнела лицом и не произнесла больше ничего.

– А они? Они же видят – это ты? Они незрячие? Или не знают, кто ты ему?
– Они не бывают в его офисе. И у нас дома не были ни разу. И еще он заставляет меня надевать парик, маску. Как на карнавале…
– Но… Почему ты молчишь? Мы же не в джунглях! Полиция, суд…
– А Ханночка? Он сказал просто: вякнешь, и твоей маленькой курве конец. Она ведь не ходит, ножки не работают. Говорят, надежда есть, но должно пройти несколько лет… И на лечение постоянно нужны деньги. У меня просто не хватит. Своих почти нет, все на нем.
– А тебя… Если он все-таки умрет, тебя не заподозрят?
– Он не умрет. Мне тебя послал сам Бог. Ты христианка?
– Это имеет значение?
– Неважно. Наш Бог милосердный. Ударят по щеке – подставь другую. Терпи, прощай врагам твоим… Но всякому терпению есть предел. И мне Езус велит: отомсти! Стань моей рукой и мечом моим!
– Вот как… А я в Бога не верю. Так легче. Надеешься только на себя.
– Тогда тебе еще проще. Христом Богом прошу. Зверя и убить – не грех! Но, повторяю, никто не умрет. А я за все потом отвечу. За тебя и за себя сгорю в огне. И сделаю для тебя все, чтобы… Чтобы ты опять смогла улыбаться. Так поможешь?
– Да. А теперь послушай ты…


Глава шестнадцатая

август 2016, Санкт-Петербург

Умению втереться в доверие, подольститься, уговорить поделиться хоть крупинкой информации нигде не учат, сие искусство каждый постигает сам. Борис, исписавший не одну тонну бумаги, дошел на этом поприще до совершенства. Однако, обзвонив с десяток номеров в столице и кое-где еще, был вынужден констатировать: не все так гладко в подлунном мире.

– Алло! Здравствуйте. Вас беспокоит специальный корреспондент санкт-петербургской газеты…, – такое одновременно значительное и туманное начало обычно позволяло добиться некоторого успеха, – В связи с подготовкой материала для печати у нас возникла необходимость поговорить с … – здесь надо назвать фамилию, имя и отчество потребного лица.

Результат, как правило, не заставлял себя ждать. Ответы, увы, оказались совсем не такими, как хотелось бы.

– Портнова? – уточнил тусклый женский голос, – Семена Михайловича? Его нет.
– А когда будет?
– Никогда, – в подмосковной квартире послышался то ли вздох, то ли всхлип, – Мой муж умер.
– Как умер? Когда?
– Три месяца назад, – трубку положили.

Борис поднял брови. Вот как… Но перезванивать не стал. Столичный домашний номер не отвечал. В министерстве госимущества трубку сняли сразу.

– Артур Васильевич? Он у нас больше не работает. Нет его.
– Уволился? Почему? Давно?
– Нет, не уволился. Его больше нет. Ах, да, вы же не в Москве… В наших газетах были некрологи. Он умер, весной.
– Разве он болел? Или…
– Нет, никакой болезни у него не было. Он… погиб. Вернее, покончил с собой.

Еще выше поднимать брови – на лбу не осталось места. Пришлось присвистнуть. На очереди был старинный Псков.

– Ферапонтовы здесь больше не живут. Переехали.
– А Вам известен их новый телефон?
– Нет. Уточните в справочной.
– К сожалению, там дали этот. Наверное, съехали недавно?
– В этой справочной правды не найдешь… Уже месяца четыре. В мае.
– Жаль. Мне очень нужно поговорить с Леонидом Викторовичем.
– Тут Вам никакой телефон не поможет. Он умер.
– Умер? А что случилось? Когда?
– Как раз тогда. Говорят, в зубной поликлинике, от аллергии. Во лечат нас, а?

Набрав напоследок киевский номер, Борис выслушал маловразумительное сообщение: «Нумэр абонэнту, що выклыкаеться, зминэний». Смысл понятен: ошибочка вышла. Безрезультатные рысканья по сетевым справкам добавили уныния. Связаться с «Гасконцем» пока не получится, но и без того почвы для размышлений оказалось более чем достаточно.

Дюма-старшему было куда как проще сочинять вторую книгу о шпагоносных вояках под названием «Двадцать лет спустя» – он-то своих героев придумывал сам, и сам же отмерял каждому положенный век.

Интересно, как среагировал бы плодовитый чревоугодник на известия, полученные питерским журналистом? Только-только вознамерился собрать отважную четверку для срочной командировки, скажем, в Англию… глядь, а посылать некого! Во всяком случае, ни графа, ни барона, ни аббата на свете нет…

Именно так обстояло дело с носителями одноименных кличек из числа бывших однокурсников гиблого парашютиста.

В средневековой Франции, полной войн, чумных эпидемий и дуэлей, мужчины и то не мерли вот так, буквально пачками. Чудеса! Борис в чудеса не верил и отправился прямиком в кабинет главного.

– Привет великому Позору! – начальник, судя по игривому тону, был не в духе, – Что нового?
– На пару дней исчезну, с твоего позволения. Надо наведаться в первопрестольную. И окрестности. И Псков. А потом, может, и в Новгород, великий…
– Хорошо, хоть не Нижний… За каким чертом? У тебя, насколько я помню, и тут дел по горло.
– Гриша, ты помнишь, этот парашютист…
– С ним же все ясно. Я еще читать не разучился. И коллеги из ящика уже разжевали. Спору нет, методику он выбрал оригинальную. Не у каждого хватит пороху так исхитриться…
– Погоди… Ты всерьез веришь в самоубийство?
– Верю, не верю… Какая разница. Другой версии нет. И нам там писать не о чем. Или у тебя есть?
– Кое-какие крохи раскопал, пока неконкретно, но…
– Уточнишь?
– Я же говорю, пока ничего конкретного. Хочу покататься, побеседовать. Дай недельку, а?
– Хоть месяц. Но – за свой счет. Если приволочешь статью, все компенсирую. Давай, дерзай.
– Кстати, можно, я тебя перед отъездом озадачу?
– Попробуй.
– У тебя, случаем, в Киеве надежной подвязки не отыщется?
– Есть, как не быть. Миша Панько, в тамошней «Вечерке». А что?
– Надо бы разыскать одного человечка…

июнь 2016, Одинцово, Подмосковье

Есть правила, а есть исключения из них. Без вторых, как известно, и первых не бывает. Правило без исключений уже вовсе и не правило, а какая-то иная категория – аксиома, скажем. Или догма. Юноша, достигший призывного возраста, должен служить в армии! Это догма? Или аксиома?

Любой добрый молодец, достигший упомянутого возраста, а именно восемнадцати лет, подлежит призыву. Его, сонного, забирают из родительского дома, стригут под «ноль», раздевают догола, потом одевают в неподходящую по размеру, жесткую и колючую гимнастерку, шинель-бушлат, и в строй! В руки – ложку-кружку-котелок, на ремень автомат, на голову каску-пилотку, в самом худшем случае бескозырку. И – служи, сын Отечества. Охраняй рубежи, ползай по-пластунски, дыши угаром в танке, тягай хвосты самолетам. В бескозырке – болтайся по морю-океану на кораблике или, не приведи господи, на подводной лодке.

О, благословенность правила всех правил! Нет правил без исключений, и это – тоже правило! Или все-таки аксиома? Служат все, кому положено, а положено – не всем. Если кое-что неположенное вовремя положено… Вложено в конверт, в нужную руку – получается: как бы не положено, но…

Как правило, немногочисленный мужской контингент колледжа на Новой Гвардейской, во исключение из общего правила, в армию не призывался. Родители, имевшие достаточно средств для обучения отпрысков в «Гарварде», заблаговременно отмазывали своих чад от тягостной почетной обязанности. Но бывали исключения и из этого счастливого правила.

Семка Портнов, к полному своему разочарованию, так и не смог убедить родителя, желчного отставного майора: ему не просто не хочется – нельзя в армию! Там растеряется его музыкальный и певческий талант, устареют юридические и математические познания. Не помогло. И менее чем через полгода после выпуска из колледжа он вместо студенческой скамьи угодил на казарменную койку.

Служить, к счастью, довелось не в доблестном десанте, танковых или пограничных войсках. Попал в автомобилисты. Может, благодаря привитому с пеленок тем же родителем интересу к технике. Или приобретенному еще в подростках умению ездить на любой машине – от мопеда до «Камаза».

А может, все-таки сказалась своеобразная отцовская протекция… Но попал в автобат, где проявил себя наилучшим образом, к середине службы даже участвовал в своеобразных армейских ралли, катался на специально сконструированных вездеходах, утирая нос натовским воякам с их «Хаммерами». А к концу – подписал контракт на сверхсрочную службу и попал в школу прапорщиков.

До старшего «знаменосца», правда, не дослужился. Влип. Горючкой и запчастями тогда торговали направо и налево все, кому не лень, и он в том числе. Потом пошли дела покрупнее – сбывали под видом списанных вполне новенькие, еще не обкатанные машины, от «Козликов» до «Уралов», в розницу и оптом.

Когда крупную компанию сослуживцев, а на языке юристов «организованную преступную группу», накрыли, самого молодого участника спасло только чистосердечное признание и хорошо подвешенный язык наряду с такой же хорошей памятью. Настолько виртуозного «пения» со сдачей всех без исключения подельников, от лейтенантов до полковников, армейским дознавателям слышать давненько не доводилось. Солист рассчитывал не на аплодисменты, его вполне устроил условный срок. Не сдал одного генерала, и то лишь по незнанию.

Самое удивительное в тривиальной криминальной истории – армейский суд счел: конфисковать у «салаги» нечего, и простоватому на вид пареньку удалось сохранить практически все неправедно нажитое. Ушлый прапор стремительно женился, и новобрачная через неделю после свадьбы уже имела достаточно средств для начала небольшого авторемонтного бизнеса.

Так состоялось начало. Теперь, по прошествии полутора десятков лет, компания «Порт» располагала сетью заправок, станций техобслуживания и автомоек. Муж владелицы юридически по-прежнему ничем особенным не владел, но всем распоряжался и прекрасно себя чувствовал. При росте метр семьдесят пять вес имел за сто десять. Пешком не ходил. Водил мастерски, а еще приобрел прямо-таки патологическую законопослушность – пьяным, даже лишь «с душком», за руль не садился. А поскольку принять чуть-чуть любил, частенько оставался ночевать на своей «базе», как называл самую первую и любимую из эстэошных «точек». И иногда не один, а в приятной компании.

С развитием автодела в стране появилось множество рулящих дам, а им наравне с мужским полом требовались ремонтные услуги, со всеми вытекающими. Цену мастер варьировал в зависимости от внешних данных шофера в юбке. Разумеется, принималась к сведению и готовность эту самую юбочку приподнять…

Откровенно говоря, щепетильность в соблюдении правил дорожного движения у Семы появилась одновременно с привычкой ночевать вне дома, поскольку в постели законной, но порядком опостылевшей жены он старался бывать как можно реже.


Будучи классным автодиагностом и ремонтником, хозяин «Порта» в последние годы увлекся еще и процессом окраски. Несведущим может показаться: покрасить машину легко – открыл банку, окунул кисточку или валик, и вперед. Можно взять пульверизатор, с тем же эффектом, то есть ничего хорошего не выйдет – обязательно будут разводы, потеки, шероховатости. Мало-мальски грамотный спец мигом заметит огрехи и догадается: предлагаемое по солидной цене авто – битое, рихтованное и перекрашенное.

Поэтому Семен подошел к делу серьезно. Приобрел, отладил и усовершенствовал установку, позволяющую добиваться идеального результата при минимуме затрат. Достигнув высшего пилотажа, иногда по спецзаказу не красил помятый и исцарапанный кузов целиком. Безупречно подобрать колер на отдельной детали весьма непросто, а его работу отличить от заводской было не под силу лучшим знатокам. В итоге и на этом поприще Портнов приобрел вполне заслуженный авторитет и популярность.

В тот вечер толстяк ничуть не удивился, когда к воротам «базы» подкатила новенькая «Тойота» редкого пурпурно-серебристого цвета, и выпорхнувшая оттуда пышная белокурая красотка направилась прямо к нему.

– Добрый вечер! Вы – Сема… Простите, Семен Михайлович? Я не ошиблась?
– Здравствуйте. Да, я. Проблемы?
– Мне Вас рекомендовали. Только Вы, больше никто не справится. Спасите!
– Вы что, тонете?
– Хуже. Если он… муж… увидит… узнает… Мне конец!
– Да в чем дело-то?
– Взгляните, и все поймете!

Он взглянул. Да, все понятно. На левой передней двери красовалась переходящая на крыло надпись, выведенная гвоздем, а может, шилом: «Бл...дь!» Надо закрасить, но не просто так – требуется точно подобрать тон, чтобы пятно свежей краски не бросилось в глаза. Мужик – не баба. Если замазать абы как, садясь за руль, обязательно глянет на свою «ласточку» и поймет, сделает выводы. Н-да, попала мадам…

– Пожалуйста, помогите мне. Я отблагодарю, обещаю… Деньги, все, что угодно…
– Что угодно, говорите… Тут потребуется часа три, минимум.
– Сделайте, пожалуйста!
– Но уже вечер, а по ночам работать… Одному…
– Я побуду с Вами, если можно. Можно?

– Так, парни, – теперь Сема обращался к двум работягам-ремонтникам, которым до окончания рабочего дня оставалось четверть часа, – На сегодня у вас все. Завтра чтоб без опозданий. Свободны!
– Но, шеф… – «парни» переглянулись. Да, клиенточка хороша! Немудрено, что у хозяина крышу сносит, – Завтра же…
– А, да, пардоньте. До понедельника!

Он сел за руль, с идеальной точностью загнал машину в бокс, остановив в метре от скользящей двери любимого детища – герметичной окрасочно-сушильной камеры. Ее сделал фактически своими руками и очень этим гордился. В ней при необходимости можно перекрасить хоть танк. Ну, пусть не танк, но любую легковушку – легко.

– Ой, а что это у вас? Как красиво! Можно посмотреть? – блондинка, уютно устроившаяся на диване в «спальном» отделении мастерской, оторвалась от модного журнала, предназначенного специально для таких вот куколок, кокетливо одернула юбку и направилась к нему.
– Да пожалуйста!
– А как это работает?
– Работаю я. Техника только помогает.
– А это пульт? Да?

Клиентка стояла к нему вплотную, он чувствовал легкий аромат духов, глаза и губы были совсем рядом… Сема не удержался, потянулся к ней. Она на мгновение прижалась всем телом, но тут же отпрянула.

– Какой вы… большой… Ну, сделайте сначала, хорошо? – и вдруг посмотрела куда-то ему за спину, – Кто это?
– Где? – Сема тяжеловесно развернулся, всматриваясь в темный угол, где никого и ничего постороннего не было.

Раздался короткий треск, в воздухе запахло озоном. В наступившей тишине глухой шум упавшего тела показался оглушительно громким.

– Где-где… У тебя на бороде!

Поздняя заказчица прошла к воротам, выглянула, плотно закрыла их и задвинула массивный засов. Вернулась к лежащему мужчине, взялась за ноги и быстро, с неожиданной в женском теле силой втащила его в камеру. Чем-то смочив подобранную с пола тряпку, аккуратно накрыла рот и нос несостоявшегося ухажера. Потом надела тонкие перчатки…

«Где я?.. Почему так жарко?.. Компрессор гудит… воняет противно … Спать хочется… я что, выпил?»

Сознание вернулось первым. А потом и память. Он лежит на кафельном полу камеры. Жарко – потому что идет нагрев. Судя по быстрому росту температуры, максимальный режим. Гудит калорифер. Их четыре, и работают, очевидно, все. Неэкономно! А воняет… И голова кружится, тошнит… Растворитель. Это значит – включена подача краски. Спать, спать…


Мужчине, чтобы стать неузнаваемым, приходится долго гримироваться, а женщине достаточно убрать макияж. Яркая блондинка, поглядывая в автомобильное зеркало, сняла идеально подобранный парик и стала обычной шатенкой. Потом аккуратно отделила накладные ресницы, удалила одну и наложила другую помаду. Вынула силиконовые вкладыши из-под губ. Стерла бородавку, немного портившую линию правой брови. Бесстыдно расстегнувшись и высоко подняв юбку, вынула кое-что из бюстгальтера и корсета – фигуру женщины мужской глаз запоминает даже лучше цвета глаз.

Судя по темпу перевоплощения, смена внешности была ей не в новинку. Журнал бросила в салон. Напоследок достала из ящичка для перчаток аэрозольный баллончик и с расстояния около тридцати сантиметров прошлась струей эмали по царапине, послужившей причиной сеанса лако-красочных работ. Подождав две минуты, потерла свежее пятно кусочком замши. Повторила процесс. Не идеально, но вполне приемлемо.

А мужа у нее и в помине не было, да и машины скоро не будет – оставленная на соседней улице незапертой и с ключом в замке зажигания, она не простоит там и часа. Так было бы в любом пригороде Нью-Йорка, Амстердама, Парижа, Пекина. Почему в Подмосковье должно быть иначе?

Овдоветь надо вовремя. И ей это удалось. С чего вдруг Сема решил так глупо и неожиданно свести счеты с жизнью, его жена, а с сегодняшнего дня вдова Ирина Портнова не понимала.

Когда ей сообщили сперва по телефону Родик с Пашкой, а потом и явившийся лично старший лейтенант, представившийся Семеном Михайловичем, она не поверила. Ошибка, ошибка, не может быть! Следователь, по имени-отчеству полный тезка ушедшего в иной мир мастера покраски, был немногословен.

– Старший лейтенант Автухов. Тело вашего мужа обнаружено сегодня утром в принадлежащем Вам помещении станции техобслуживания без признаков жизни. Признаков насильственного воздействия на теле не обнаружено, – протокольное «масло масляное» служителя закона совершенно не смущало, – Вам следует прибыть в отделение полиции по адресу…. для опознания тела.

Она прибыла. Ее проводили в морг, где «опознала» Сему. По словам полицейских, он пролежал на полу своей любимой «базы» двое с половиной суток. Смерть для себя выбрал страшную. Принял стакан коньяка, половина бутылки осталась на столике у дивана. Зачем в ремонтном боксе диван, ей было известно давно со слов работяг-доносчиков. Включил нагрев камеры, подачу краски, вошел внутрь, задвинул дверь, лег и заснул, чтобы уже не проснуться. Мало того что задохнулся – сварился заживо. С ума сойти!

– А может, его… убили?
– Его смерть выгодна только вам, уважаемая. И то – отчасти. Ведь он формально ничем не владел, кроме автомобиля. «Форд-фокус», я не ошибаюсь?
– Нет, все правильно. Он не хотел… Ну, вы понимаете… В молодости у него были неприятности с законом. Напугался…
– И, на случай, чтоб, если опять попадется, у него нечего было конфисковать, все записывал на вас. Доверял?
– Да. Доверял, – она с вызовом посмотрела в глаза следователя, – Это запрещено? Мы женаты скоро двадцать лет!
– Если быть точнее, шестнадцать. И Вы старше на три года. А какое-либо еще имущество у него имеется?
– Нет. Все на мне. Он не захотел. Почему – не знаю. Это имеет значение?
– Нет, лично мне это неинтересно. Каждый живет, как ему нравится.
– Мне незачем было убивать Сему. У нас сын. Как ему теперь, без отца?
– Сколько лет парню?
– Шестнадцать. Десятый класс.
– Уже взрослый. Сходите к психологу.
– Это окончательно? Насчет Семы? Что он… сам?
– Если вскрытие покажет что-то необычное, мы сообщим.
– И все-таки… Может, надо проверить… конкурентов, мало ли?
– В помещении не обнаружено ничего постороннего. Отпечатки пальцев – только его и рабочих. Повторяю, если что-то появится, вам сообщат. Тело для погребения сможете забрать, я полагаю, дня через три. У судебно-медицинской экспертизы, как всегда, перегрузка. Вам сообщат.

Павел Юрченко и Родион Свирид, наблюдавшие в пятницу вечером как раз нечто «постороннее», дружно решили никому ничего не говорить. Длинный язык никогда до добра не доводил – как только начинает болтаться, непременно возникают желающие его укоротить. Чем трепаться-щебетать, лучше в тряпочку молчать…