Эйлатские истории. Часть 4

Тоже как будто путевые заметки, но не совсем. Кроме того, все это здесь уже когда-то было, разбавленное дневниковыми записями. А теперь пусть будет неразбавленное.

Меня завораживает линия гор. Открою утром глаза – и сразу наружу, завораживаться.
Линия гор сознаёт своё величие. С чувством собственного достоинства она позволяет собой любоваться.
– А я? А мной? – вмешивается солнце. – Если б не я, ты бы не мог рассмотреть эту линию!
– Ты везде есть, а такая линия – только в Эйлате.
Солнце делает вид, что обижается и хочет спрятаться за пальму. Я продолжаю любоваться линией.
– Твоё счастье, что я на работе, – сдаётся солнце и продолжает своё движение.
Я подумал: линия гор так высока и туманна, что можно легко вообразить, будто это не горы, а облака. А может, вовсе не я так подумал, а горы? Или хотя бы их линия.


Сегодня три месяца как я в Эйлате. Дней через десять купил велосипед и сразу заметил вот что. Местные велосипедисты (99% на электробайках) переезжают пешеходные переходы по зебре, не спешиваясь. И водители их пропускают. Ну, водители тут пропускают всех людей, так как светофоров в городе нет, а друг друга просто по принципу помехи справа. В Киеве я, будучи законопослушным гражданином, переходил зебру пешком: слез, перешёл, залез. И здесь тоже так начал. Вот, самонадеянно думал я, все увидят, как надо, и тоже будут поступать по всем правилам дорожного движения.
Однако вышло иначе.
Водители были в недоумении, многие смотрели на меня с испугом. Через некоторое время они уже знали, что есть тут один такой, странный, лучше его избегать, а то мало ли, что он учудит. При моём приближении к зебре (а к морю например иначе не попадешь, там четыре зебры) весь транспортный поток в ужасе останавливался и стоял как вкопанный, пока я переходил пешком. Остальные эйлатские велосипедисты с веселым гиканьем и на полной скорости проносились по всем пешеходным переходам, которые, к слову сказать, оборудованы понижением кромки и плавно перетекают в проезжую часть.
Сейчас, спустя три месяца, я тоже не слезаю. Водители меня пропускают, с облегчением кивают, весело подмигивают и говорят друг другу: он на правильном пути, скоро совсем своим станет! Так что правила дорожного движения я теперь нарушаю, но зато соблюдаю устав чужого монастыря.


Солнце простреливает пальмовые листья навылет и попадает в тебя, идущего по горячей плитке тротуара. На плече бутыль с водой, на голове широкополая шляпа. Быстро идти нельзя, иначе воздух дует в лицо как вентилятор с раскаленной спиралью. Помнится, в прежней жизни были такие в домах, для обогрева. А тут форма одежды круглосуточно постоянная – футболка, шорты и сандалии. Хорошо бы ещё носить с собой полотенце: влага стекает с головы и заливает глаза, щекочет спину. Иногда попадается несколько сантиметров тени, можно в ней постоять. Идёшь дальше, заходя в магазины по пути и припадая к кондиционеру, но ненадолго, чтобы не расслабляться. Изображение дальних местностей и гор с полоской моря дрожит, как в плохом кинотеатре. Это Эйлат, ещё не лето – так, прохладное его начало. Эпицентр лета будет в начале августа.


Многоточие зрения
Как-то раз я очутился по делу в клинике Маккаби. Когда мы вышли оттуда с тем, кто меня туда привёз, я с тоской огляделся, понимая, что место совершенно незнакомое и чужое. Как отсюда выбраться, было непонятно. Тот, кто меня туда привёз, на минутку об этом забыл.
– А вон напротив русский магазин, – рассудительно сказал мой спутник.
Я посмотрел на ту сторону улицы. Русский. Магазин. А рядом с ним супермаркет сети Шуферсаль... В голове что-то щёлкнуло, с натугой провернулось, сместилось и соединилось. Место сделалось родным, как собственная кровать.
Дел в том, что я уже три месяца сюда, в эти два магазина регулярно приезжаю на велосипеде или пешком прихожу. Я был на этом перекрестке полсотни раз, но только с другой его (перекрестка) стороны. С этой точки зрения, где я стоял, мне видеть его не приходилось. Только с той.
– Надо менять свои точки зрения, – сказали мне обе улицы вместе с перекрестком. – А то ухватился за одну и с нее наблюдаешь.
Эйлат странно устроен. Маленький городок, казалось бы, где тут заблудиться. А он уводит в какие-то улочки и переулки, за ними еще переулки и улочки – словно нарочно, честное слово. Как матрешка раскладывается. Чем дальше он заводит, тем просторнее и просторнее. Эйлат, ты город или лабиринт? Стоишь вроде на знакомом месте, прошёл полквартала – и вокруг тебя уже ничего знакомого нет.
– Потому что с одной точкой зрения меня не охватить, – намекнул Эйлат. – Необходима перспектива, так сказать.
– Это философский подход, – понял я.
И с тех пор нанял на работу дополнительные точки зрения: частные, относительные, метафизические, трансцендентальные.
А также просто навигатор.


Тусклый жёлтый и бархатный чёрный царствуют на ночной улице Эйлата. Установщик освещения грамотно поработал. Деревья, группа гимнастов, замерли посреди вольного упражнения. Снизу переплетения их мышц подсвечены, кроны утопают во мраке. И даже пронзительная южная луна не в силах их обозначить.
Нежное, густое, почти эротичное тепло, когда забываешь, в одежде ты или нет. Стены домов тёплые. Всё нагрето, всё хочется потрогать ладонью.
На крыше автомобиля спит кот чёрно-жёлтого размытого цвета. Он так распластался, как умеют только коты.
Не чувствую себя здешним. Чтобы стать настоящим эйлатцем, я должен ходить по дневному солнцу с непокрытой головой при сорока четырёх градусах, в ботинках, чёрной рубахе и таких же джинсах. Громко разговаривать и ничему не удивляться.
А меня всё удивляет.
Вы знаете, когда появляется Место? По-настоящему оно появляется, когда впечатления есть с кем разделить. Словами, фотографиями, прикосновениями, шёпотом на ухо – как угодно. Если этого не делать, так и будешь ходить со своими городами внутри.
Удивительными, но неразделёнными.


Гудит двигатель в глубинах машинного отделения, несёт меня корабль, качает на волнах. Пока слышен шум мотора – всё в порядке, то есть плавание продолжается. На самом деле это круглосуточно гудят кондиционер с холодильником. Но я уже так привык быть не здесь, что на самом деле – это не на самом деле. Благодаря воображению шум в тесноватой комнате не мешает, а успокаивает, и она уже не комната, а каюта. Ну а каюты всегда маленькие.
Плавание моё не из точки до точки, оно кругосветное. Цель – это путь. Способ жизни – описывать плавание, наблюдать встречные корабли и рассказывать о них. Чувство дома за последние несколько лет исчезло, быть дома для меня – значит просто быть в себе. Или везде, где можно поставить на колени ноутбук, ну хотя бы взять в руки смартфон, обменяться с далёкими кораблями дружественными сигналами.
В нынешнем порту задержусь, пожалуй, надолго, а там посмотрим. Здесь волнующая линия гор, красивые пальмы, ласковое море – есть о чём рассказывать. Я полюбил Эйлат за четыре месяца, теперь надо понять, готов ли он полюбить меня.
Потому что в любви очень важна взаимность.


Я ехал в эйлатском автобусе и смотрел в окно. По тротуару шли два черно очень кожих и тощих молодых человека. В рабочих ботинках, мятой одежде и дредах. Они оживлённо разговаривали ртами, головами, плечами и руками – причем отдельно предплечьями, отдельно ладонями и совсем отдельно пальцами. Походку их можно было бы назвать развязной, разболтанной, но нет. Это была походка пантеры, которая идёт просто не задумываясь о ходьбе, а перетекает отсюда туда с минимумом усилий. Великолепная самобытная хореография, чуть-чуть слишком напоказ. Много подобного я видел в фильмах, сериалах и музыкальных роликах. И вот сейчас подумал: они такие, потому что тоже всё это видели? Или всё это такое, потому что они такие? Кто кому подражает?


Чего хотят попугаи
Один человек шёл по набережной вдоль моря и присел отдохнуть. Вдруг на пальму прямо перед ним вспорхнула крупная зелёная птица.
– Попугай, – удивился человек.
– Конечно, попугай! – сварливо выкрикнула крупная зелёная птица. – А никакая не птица!
– Крикливая птица, – уточнил человек.
А удивился он потому, что до сих пор не видел в Эйлате попугаев. Недавно он видел их в Маале-Адумим, они тогда сидели в парке. Не попугаи, а люди. Хотя и попугаи тоже сидели – на ветках, кажется, акации. И ловко поедали зёрна, выковыривая их из крупных плоских свисающих штук. Сначала попугай был один. Потом к нему прилетел ещё один и принялся наблюдать, сидя на ветке чуть повыше.
– Ухаживать хотел, – предположил человек. – Он в неё влюблён, но видит, что она обедает, и не хочет мешать... Ага, он тоже клюёт зёрна. Показывает подруге, что готов к ней присоединиться в любом, самом сложном деле.
– Вот и сказка получилась, – сказал второй человек.
А теперь попугай прыгал по листьям пальмы и беспокоился.
– Ну я-то ладно, – вскрикивал он, – прилетел сюда по делам. Акации поискать, говорят, в Эйлате на Шешет Ха-Ямим их много. Если правда, то подругу позову. Но этот чего сюда за мной припёрся? Преследует! Каррррраул!
Он пометался ещё немного, потом улетел. Человек остался сидеть на скамейке, разглядывая море и пальмы. Он думал:
– Я-то ладно, я тут живу. А чего этот попугай за мной сюда прилетел? Что ему от меня нужно?
Человек пришел домой и написал, наконец, задуманную ещё в Маале-Адумим сказку. Вдруг попугай именно этого и хотел.