Спасти его любой ценой. Глава 42

Хорошо, что на пути мне никто больше не попался. Слезы потекли еще до того, как я  открыла дверь в свою комнату. Отшвырнув в сторону скомканные вместе джинсы и футболку, я упала на кровать и дала волю эмоциям. Старалась только не громко всхлипывать. Боялась, что кто-то из домочадцев услышит и придет поинтересоваться, о чем таком я тут горюю на весь дом. Зря старалась. Один такой любопытный все же нашелся. Он сидел, как и ночью, на спинке моей кровати и болтал короткими ножками.
- О чем плачешь?
Я даже не повернулась. Пока не выплеснула все свои переживания, не наплакалась вдоволь, не стала разговаривать. Но вот понемногу я успокоилась. Теперь лежу на животе, повернув голову вбок, и просто смотрю в стену. Внутри пустота.
- Успокоилась? – Голос Домового ласковый. Он спрыгивает со спинки, и я чувствую, как старичок шагает по кровати в сторону изголовья. Потом вижу, как он присаживается рядом, но не на подушку, а около нее.
- Тут тебе послание. Весь день жду, чтобы вручить.
Не меняя позы, я интересуюсь:
- Какое?
- В храме тебя ждут. Незадолго до…
-…Вечерни. Знаю. Банник уже передал. Спасибо. Только не в чем идти. Моя одежда грязная.
- Ага. И вонючая, сил нет. Ты бы ее унесла куда подальше. И постирала бы. Али мамка не учила?
- Постираю, не переживай. Но в мокром все равно не пойдешь. Да, и в храм в брюках не пустят.
- А ты бы, прежде чем хлопаться на кровать, поглядела, что там лежит. Может и не говорила бы так сейчас.
-А что там лежит? – Я приподнимаюсь и вижу платье, любовно раскинутое на моей кровати. Вероятно, Ксения принесла его для меня. Нагладила, аккуратно разложила, чтобы не помялось. А я со всей дури на него и повалилась. Встаю и пытаюсь разгладить помятое мной платье. Оно очень даже премиленькое. Круглый вырез, рукава-фонарики, полу расклешенная юбка и широкий пояс. Ничего лишнего.
- Красота! – Напоминает о себе Домовой.
- И не говори. Симпатичное.
- Так надевай, чего глядишь на него?
Вот интересные эти создания. Они совсем не понимают, что все же мужского пола?
- Так отвернись. – Уже знаю, что намеки тут бесполезны, говорю прямо.
- Зачем? – Домовой так забавно хлопает ресницами, что я не могу не улыбнуться.
- Иди уже отсюда. Дай мне переодеться. Я все же женщина.
- А мне-то что? – Он искренне не понимает в чем проблема. Я подхожу к старичку, поднимаю его, как маленького ребенка и ставлю на пол. Потом мягко подталкиваю к двери.
- Иди, иди. Подожди там.
Домовой выглядит огорченным. Но через секунду его морщинистое лицо приобретает лукавый вид.
- Что? – Я же понимаю, что он что-то уже натворил.
- Тебе тут пирожки приносили. С яблочным повидлом. – Он говорит это с таким блаженным лицом, что я снова не могу удержаться от улыбки.
- И где они? – Я смотрю на комод, но там только пустая тарелка. Пирожков на ней нет. А я бы поела сейчас чего-нибудь.
- Так я их скушал. Ты же не сердишься?
Сердиться на него невозможно. Тем более из-за пирожков. Хотя голод дает о себе знать ворчанием в желудке.
- Нет. Не сержусь. Иди, пожалуйста. – Я выставляю Домового за пределы комнаты и закрываю перед его носом дверь. Потом достаю из сумки смену белья и переодеваюсь. Смотрю в зеркало. Вряд ли я надела бы такое платье в городе. Но тут оно смотрелось очень гармонично. И мне было к лицу. Нежно зеленый цвет мне явно идет. Правда, вот тут, в груди еще размерчик бы прибавить. И разницу в бедрах скрывает фасон юбки. Но в целом мне нравится. И я любуюсь своим отражением некоторое время. А я была очень даже эффектная при жизни. Зеленые глаза хорошо выделяются на фоне смуглой кожи и темных отросших волос. Стоп! Зеленые глаза? Я подхожу ближе к зеркалу, потом приближаю к нему лицо совсем близко. Мои глаза…Они больше не черные. И даже не темно-зеленые. Они нежного цвета утренней травы. Словно, я только что выплакала всю черноту из них. И они одного цвета с платьем. Я не знаю, сколько времени стою и смотрю на себя в зеркало, вновь привыкая к самой себе.

Выхожу на крыльцо в надежде, что Градов куда-нибудь ушел после нашего разговора. Но нет, он сидит на том же месте. Увидев меня, поднимается. Я иду к калитке, не собираясь вступать с ним в разговор. Хватит. Поговорили уже. Только хуже сделала. Саша сам подходит ко мне.
- Я пойду с тобой в храм. Но входить внутрь не буду. Подожду тебя снаружи. – В глаза мне он не смотрит. Его взгляд направлен поверх моей головы.
- Хорошо. Как скажешь. – Я сама не знаю, хочу, чтобы он меня провожал или нет. Так, вдвоем мы выходим за ворота.
- Ты знаешь, куда идти? – Его вопрос немного озадачил меня. Действительно. А я знаю? Сознаю, что знаю. Откуда? А кто ж его поймет. Я уже мало чему удивляюсь. В моей голове все время появляется информация, которой там раньше не было. И я киваю головой. Градова мой кивок вместо членораздельного ответа полностью устраивает. Мы проходим через все село, и я снова поражаюсь, как здесь чисто и зелено. Как будто после генеральной уборки. Люди смотрят на нас, улыбаются и многие здороваются. У них тут так принято. Не то, что в городе. Иногда я ловлю любопытные взгляды из-за заборов, но они не злые совсем. Дети бегут нам навстречу и хором кричат» «Здра-а-асте», а потом улепетывают дальше, поднимая ногами клубы пыли. Все мирно, спокойно. Домики почти все деревянные с красивыми резными наличниками на окнах. Я заметила только три из красного кирпича. Видно, что в селе люди живут хорошо. Развалюх нет. Брошенных домов – тоже. На некоторых крышах вижу огромные гнезда. В них – большие черно-белые птицы с длинными клювами. Птицы запрокидывают головы и громко, дробно стучат ими. Очень интересный звук получается. Это аисты. Можно успокоиться. Там, где живут аисты, нечисть не селится. Или наоборот. Для меня это неважно. Главное, что здесь я могу не бояться.

Меня сейчас беспокоит совсем другое. Зачем вызвали на встречу? И это не кто-то из простых «служащих» Искупления. Они в храм не приглашают. Значит…ой! Верховный. И от этой мысли у меня начинает дрожать где-то между ребер. Пытаюсь успокоиться и  проанализировать ситуацию. По какому поводу этот вызов «на ковер»? Насколько я понимаю, у меня два «косяка». Во-первых, до Верховного могла дойти информация, что я пыталась отказаться от задания. Но Следящий отказался передавать ему мою просьбу. А вдруг все же рассказал? Трудно утаить от Верховного что бы то ни было. В таком случае буду отпираться, говоря, что решение было принято под эмоциями и не стоит принимать его всерьез. Авось пронесет. Во-вторых, возможно Верховный узнал о том, что я пытаюсь узнать о своих родителях и своей прошлой жизни. А вот это пострашнее отказа будет. Даже и не знаю, чем я буду…
- Света…
От моих невеселых мыслей меня отвлекает голос Градова.
- Что?
- Я спрашиваю: откуда ты знаешь?
Оказывается, он о чем-то меня спрашивал, а я и не слышала.
- Извини, Саша, я задумалась. О чем я знаю?
Он смотрит на меня с немым укором. Но не могу же я ему объяснить, что мне сейчас предстоит не тихая молитва, а очень серьезный разговор. И неизвестно чем он для меня может закончиться.
- О том, что надо тем…- Градов делает паузу. Понимаю, что тема для него болезненная. - …кто умер.
Ах, вот он о чем. Зацепили мои слова его, видимо. Это хорошо.
- Нам…- сама не понимаю, как у меня вылетело это самое «нам». Я испуганно вскидываю глаза на Градова, но не вижу удивления или недоумения на его лице. Пытаюсь выкрутиться. – Нам всем там нужно будет только одно – чтобы нас помнили те, кто остался здесь и просили за нас.
- Просили? Чего просили?
Почему-то я вдруг не могу найти слов, чтобы объяснить ему, что именно надо просить для усопших.
- Чтобы у них там, в том мире, все было хорошо. – Мда, детский сад получился.
- Что плохого у них там может быть? – В голосе Градова искреннее непонимание. – Вообще что у них там может быть?
- Ну вот, чтобы этого плохого у них там не было и надо просить Создателя о них.  Вспоминать об ушедших только хорошее.
Градов некоторое время идет молча. Потом произносит:
- Ерунда какая-то.
- Саша. Если честно, я думаю, что это больше надо нам, живым - помнить тех, кого больше нет рядом с нами. Недаром же говорят, что они живы до тех пор, пока живут в наших сердцах, пока мы помним их лица, глаза и улыбки. Никто тебе не скажет точно… - хотя, я как раз и могу сказать…- помогает это им на том свете или нет. Но мысль о том, что своими просьбами о них, мы облегчаем их участь, должна приносить нам удовлетворение и облегчение. Хоть что-то мы можем для них еще сделать. Разве нет?
Теперь уже я смотрю на него. Его лицо очень серьезно, взгляд темных глаз прямой и сосредоточенный. Он явно думает над моими словами. И первым отворачивается. До самого храма мы не проронили больше ни слова. Обоим есть, над чем поразмыслить.

У невысокой резной ограды Градов останавливается.
- Иди. Я тебя здесь подожду.
Я разочарованно вздыхаю. Надежда, что он все же решит зайти со мной и произнести просьбы за своих родных, рассыпается в прах.
- Хорошо. Я постараюсь недолго.
Но он качает головой:
- Не спеши, если для тебя это важно. Побудь там столько, сколько тебе надо. - А потом после короткой паузы, - ты во все это так серьезно веришь.
Я поправляю его:
- Искренне верю. – Очень хочется добавить: «Потому, что знаю». Стою и жду чего –то, сама не знаю чего. Приближаюсь совсем близко к Саше и кладу руку ему на плечо? Заглядываю ему в глаза.
- Пойдем со мной. А? – Тут же проявляется Корвус. Кладет свою руку на другое плечо Градова и придвигается к его уху. Не слышу, что он ему там нашептывает. Наверняка гадость всякую. Пытаюсь еще раз:
- Саша. Пойдем.
Градов качает головой.
- Я здесь подожду. – Корвус мерзко ухмыляется. Мол, моя взяла. Как хочется ему сейчас врезать! Но толку-то. Он же бестелесный. Одно название – темная сила. Тьфу!
- Жаль. А они ждут. Помнишь? –  Я отворачиваюсь и открываю маленькую калитку, входя на территорию храма.

Двор чистенький, по всему периметру высажены розы. Красные, белые, розовые. Они пышно цветут, придавая храму торжественный вид. Сам храм построен из белого кирпича с соблюдением всех  канонов. Маковки блестят золотом на вечернем солнышке. С невысокой звонницы раздается негромкий перелив  колоколов. Двор выложен светло-серой тротуарной плиткой. До Вечерни есть еще время, и поэтому во дворе почти никого нет. Всего три фигуры. Из живых только одна бабуля сидит на невысокой скамеечке в ожидании тех, кто подаст ей милостыню. Старушка в чистеньком белом платочке и длинном, темного цвета платье. На морщинистом лице без труда читается, какой трудный жизненный путь пришлось пройти бабушке. И вот остаток своих дней она вынуждена сидеть на паперти в ожидании подачки. Я открываю сумку, достаю небольшой кошелек. Там, в боковом кармашке, у меня всегда лежит небольшая «заначка» - пятитысячная купюра. Мало ли для чего пригодится. Я решительно достаю ее и протягиваю бабушке. Она сначала смотрит на купюру, словно увидела восьмое чудо света, потом поднимает водянистые и почти бесцветные глаза на меня. Мое сердце сжимается от…сама не знаю от чего. Хочется плакать. Но не стану же я реветь прямо здесь ни с того, ни с сего. Я тихо говорю:
- Помолитесь за усопшего раба Божия…- вспоминаю имя мальчика… - Даниила.
Хочу попросить еще молитвы за себя, но я не помню свое имя при жизни. А потому ограничиваюсь только именем ребенка.
Бабуля быстро, словно боясь, что я сейчас отдерну руку с деньгами, берет у меня купюру.
- А тебя-то как зовут, девонька? За тебя Господу молитву вознесу.
Качаю головой.
- Не надо. Я сама это сделаю. Только за Даниила. Пожалуйста.
Пусть хоть незнакомая бабушка попросит Создателя о сыне Градова, если сам отец не хочет этого сделать.
- Даже не сомневайся, голубушка. Помолюсь. Подай Господь тебе здоровья.
Я киваю головой и иду дальше. Мне, скорее, совсем другое от него понадобится. Но старушке об этом знать необязательно.

Еще у самой калитки мне встретился старик. Он стоит, опираясь на кривую палку обеими руками. Однако к живым его причислить нельзя. На меня он внимания не обращает. Его немигающий взгляд устремлен за ограду. Вот только выйти за нее он не может. Не позволено. Ограда – это барьер между миром живых и мертвых. И вторые преодолеть его не могут. Они должны коротать тут, около храма, то время, которое осталось до Страшного Суда. Прямо около входа в храм, вцепившись в ручку массивной двери, как в спасательный круг, меня встречает совсем молодой парень. Он полупрозрачный. Смотрит на меня испуганно, в глазах – паника. Так бывает, когда люди покидают мир живых внезапно. Я хочу пройти мимо, но вдруг вспоминаю, как сама вот так стояла и тряслась от ужаса и непонимания, что происходит и чего мне ждать. И никто тогда мне ничего не объяснил. Так и пришлось ждать и бояться. Решаю хоть чем-то помочь. Я оглядываюсь на бабулю. Но ее уже и след простыл. Скамейка, где она только что сидела, пуста. Градов за невысокой оградой стоит ко мне спиной. Голова опущена. Возможно, обдумывает мной сказанное? Хорошо бы. Надежда умирает последней. И я подхожу к парню.
- Не бойся. Все будет хорошо.
Глаза парня расширяются еще больше.
- Ты меня видишь?
- Да.
- Но никто не видит. Все проходят мимо.
- А я вижу. И хочу сказать - не переживай.
Под страхом расстрела не скажу ему, что бояться есть чего. На то это и Страшный Суд. Но что толку пугать парня? Ему и так не сладко сейчас.
- А ты можешь моей маме передать кое-что? – Теперь в его глазах мольба.
Я не могу отказать ему. Сама не понимаю, почему.
- Да, конечно.
- Передай ей, чтобы не плакала. Мне от этого плохо. Передай, что я люблю ее. И прошу меня простить… – Он делает небольшую паузу. Я не тороплю. Со стороны кажется, что я что-то рассматриваю на двери храма. Или задумалась входить или нет. – …простить меня за все.
- А где мама твоя живет?
Он переводит взгляд за ограду.
- Вон тот дом под синей крышей. Видишь?
Я киваю и думаю, как же страшно стоять тут, видеть свой дом и  не иметь возможности уйти туда.
- Вижу. Передам. И не бойся. Создатель милостив. Как зовут тебя?
- Петр.
-Хорошо, Петр. – Я вижу, что он хочет еще поговорить, но у меня больше нет времени. - Прости, мне надо идти. Меня ждут. Все будет хорошо.
Я прохожу мимо его полупрозрачной фигуры и открываю тяжелую дверь храма.

Там меня встречает Хранитель. Вежливо кланяется мне в приветствии. Я отвечаю таким же вежливым поклоном. Хранитель высокий. Я ему по грудь, где-то. У него длинные, белые, как лунь, волосы, такого же цвета усы, переходящие в конусообразную бороду. Его худое, полупрозрачное тело скрыто под широким балахоном с широкими рукавами. Длинным тонким пальцем он указывает мне на платки, которые лежат в аккуратной коробке на одном из небольших столиков в углу. Я смиренно покрываю голову одним из них и вхожу внутрь храма. Что меня там ждет? Но первое, что я делаю, это молюсь за Петра и Даниила. И ставлю свечи. Не знаю, поможет ли им это, но хочу надеяться, что да.