Пушка - рыбацкие рассказы

Давно это было. Почти полвека назад. Я и мои друзья ещё в школу ходили. Послевоенная ребятня росла далеко не ангелами. Пацаны повсеместно играли в войну. Делали луки и самострелы, пугачи и поджиги, взрывали карбидки и другие самодельные бомбочки. Иногда калечились. По сей день, кто - без глаз, кто - в шрамах. Помните, у Высоцкого о пацанах тех лет: «Не досталось им даже по пуле. В ремеслухе живи, не тужи. Ни дерзнуть, ни рискнуть, но дерзнули из напильников сделать ножи»…

Конечно, школа и родители пресекали, но даже отцам-фронтовикам не удавалось сдерживать инерцию минувшей войны.

А ещё мы читали. Запоем. Марка Твена и Вальтера Скотта, Жуля Верна и Майна Рида, Ивана Ефремова, Даниэля Дефо, Григория Адамова, Роберта Стивенсона. Да разве всех перечислишь!

Легко после этого представить, какой заряд романтики будоражил наши юные души.

Тогда ещё только-только входил в моду водный туризм. Мог ли он миновать нас!

Горожане для сплавов чаще всего выбирали реку Белую. Горная в Белоречьи и достаточно полноводная в те годы, она позволяла сплавляться на всём, что не тонет. Поскольку профессиональных сплавсредств в продаже не было, да и денег на них - тоже, суда сооружали самостоятельно. Чаще всего это были камерные плоты.

К моменту того авантюрного сплава, который мы задумали, из всех своих одноклассников в водных походах приходилось бывать только мне. Как это поднимало мой авторитет! Своими рассказами о приключениях, полных опасности, я легко зажигал завистью глаза товарищей, даже если привирать приходилось самую малость. Одним словом, к девятому классу в школе «созрели» даже самые ленивые. Не отставали от нас и девочки.

План сплава, который посетил наши безумные головы, был, как нам казалось, прост и гениален. Поскольку решили сплавляться без взрослых, каждый должен был оставить родителям записку, в которой сообщалось, что их отрок (дочь) отправляются в водный поход по реке Белой. Маршрут – от сих до сих, на какие-то, смешно сказать, две недельки. Прибудем такого-то, чтобы обнять заждавшихся домочадцев.

Не знаю, как у кого, но у меня, когда я обдумывал текст будущего послания, непроизвольно почесывался низ спины. Глаза же сами косили на гвоздь, вбитый в дверной косяк. На гвозде висел офицерский ремень отца. На этом ремне мой родитель правил свою опасную бритву. А память услужливо живописала случаи, когда ремень использовался в педагогических целях. Тогда подкрадывалась даже подленькая мыслишка: а не прихватить ли этот ремешок на сплав, да там нечаянно и утопить.

Я гнал от себя печальные мысли. Когда ещё это будет. Летом, после похода, а теперь – думы о другом. Надо где-то достать старые автомобильные камеры, завулканизировать их, втихаря натаскать со стройки досок на постройку плота. Затем – вёсла, уключины, машина для доставки на берег, вещи, продукты… Все надо продумать капитану. А капитаном меня выбрали единодушно, как самого опытного.

Вспоминая то время, не перестаю удивляться, с одной стороны, нашему коллективному авантюризму, с другой – родительской легкости, с которой они отпускали нас в лес. В двенадцать – четырнадцать лет мы без взрослых запросто ездили на рыбалку с несколькими ночёвками на берегу. А добирались до места чаще всего на открытой платформе товарного поезда, идущего на Туканский рудник. Иногда товарняк на минуту останавливался на полустанке Кадыш. Там и сходили. Если не останавливался, прыгали на ходу. Затем десяток километров пешком, и мы – на месте.

Знали об этом родители? Конечно. И отпускали! Видимо степень доверия к собственным детям была гораздо большей, чем теперь. И утверждалась она не на пустом месте. Умением быстро разжечь костер, соорудить шалаш (не говорю уже о постановке палатки), приготовить еду, устроить ночлег никто из нас даже не гордился, это было обыденностью.

С другой стороны, опасностей действительно было меньше. Таких понятий, как «клещевой энцефалит», «мышиная лихорадка», «терроризм», «педофилия» просто не существовало.

Однако нашему приключенческому плану не суждено было осуществиться. Все свои приготовления к походу мы держали в строжайшей тайне. После уроков собирались в школьном гардеробе, где и решали все насущные проблемы.

Очередная тайная сходка закончилась. Я уже направился домой, как путь мне преградил директор школы. «Зайди ко мне,- он распахнул передо мной дверь своего кабинета,- разговор есть».

Талантливым учителем и замечательным человеком был наш Лонгий Васильевич Васильев. Но и с его мужской строгостью доводилось нам встречаться неоднократно. Я секунду помедлил перед распахнутой дверью и шагнул через порог, как на эшафот.

Лонгий Васильевич выдержал паузу и, удовлетворенный моим смятением, неожиданно попросил: «Женя, возьмите меня с собой… на сплав.»

Кажется, в ту секунду во мне взорвалась самодельная бомбочка среднего калибра. Я покраснел, надулся и… икнул. «Как он узнал? Кто из команды продал»? – лихорадили вопросы. Пауза угрожающе затянулась. Прервал ее Лонгий Васильевич: «Ты же капитан, замолви словечко». И, уже с улыбкой, добавил: «Да успокойся ты, предателей нет. Я вас случайно подслушал». Только теперь я сдулся и почувствовал, как с лица сплывает жар.

-Я бы своих сыновей взял, - продолжал директор, – мы вам не помешаем, на другом плоту пойдем.

-Ну, ступай, посоветуйся с ребятами.

Когда наша команда узнала об этом разговоре, чрезмерных возмущений не последовало. Конечно, поворчали, но больше для порядка. Более того, заметил я, что у всех исчезло какое-то внутреннее напряжение. Забалагурили, повеселели. Видимо, ремень, до поры висевший на гвоздике, имелся у многих. И грозный образ его волновал не только мое воображение.

Наступила весна. Все ярче припекало ласковое солнышко. Над проталинами дурманом висел запах прелой листвы. Романтика все сильнее звала нас в дорогу.

Подготовка к сплаву спорилась. Мы приводили в порядок старые автомобильные камеры. Воровать доски не пришлось. Лонгий Васильевич побывал на ближайшей стройке, и мы стали там подрабатывать после уроков. Убирали строительный мусор, подносили кирпич. Проворнее решались и другие вопросы. Куда бы теперь ни понадобилось, всюду мы ездили с директором на его «Запорожце».

Наконец закончился учебный год и наступил долгожданный день «Д».

Мы погрузили весь скарб в кузов школьного грузовика, туда же взобрались и сами. Заранее зная, что всем места не хватит, решили, что с грузом отправится только наша семёрка – экипаж первого плота. Пятёрка директорского плота доберётся до места на рейсовом автобусе.

Лонгий Васильевич, как и собирался, взял с собой сыновей, второклассника Сережу и пятиклассника Юру. И уж совсем неожиданно для нас в команде оказалась наша учительница по домоводству Нина Борисовна Бармина и ее муж Сан Саныч.

Эта семейная пара была особенно примечательной. Дородная, неторопливая и добродушная Нина Борисовна относилась к тому типу женщин, которым доверяешь, как маме. Но только во время сплава мы узнали, как нам повезло. Она готовила так вкусно и разнообразно, что без добавок из-за стола никто не вставал.

Сан Саныч был внешней противоположностью своей супруге. Маленький, вездесущий и юморной, он всюду сновал, как воробушек. Его и без того невеликий рост скрадывало увечие. Голову он всегда держал склоненной на правое плечо. Казалось, дурачился. Этой «дурашливостью» его наградила война. Осколком разорвавшегося снаряда полоснуло рядового Бармина по шее. С тех пор голова не выпрямлялась.

Сан Саныч оказался классным рыбаком. В течение всего сплава рыба в нашем рационе не переводилась. А ещё он был прекрасным рассказчиком. Редкий его перекур обходился без какой-нибудь забавной истории. Одну из таких он поведал нам на берегу, когда плоты уже были готовы к отплытию.

На краю села, где родился и жил до войны Сан Саныч, стояла кузня. Как-то нашла сельская ребятня трубу, заглушённую с одного конца. Налили в нее воды. Другой конец запечатали деревянным кляпом. Выждали, когда кузнец на обед ушел. Забрались в кузню и положили трубу на горячие угли. «Бабахнуло так, что дубовую дверь с петель сорвало», - закончил свой рассказ Сан Саныч.



Меж тем мы погрузились на плоты и отчалили на встречу долгожданным приключениям. Они не заставили себя ждать и начались уже к концу первого походного дня.

На бурном перекате друг мой Коля Пиндюрин, которого мы почему-то прозвали боцманом, переусердствовал с кормовым веслом. Плот удалось выровнять и, тем самым, уйти от столкновения с торчащим из воды камнем. Но последний гребок боцмана был настолько сильным, что одна из лапок уключины отломилась. Таким образом, мы остались с одним носовым веслом.

На ночёвку встали в живописном уголке.

Поворот реки, говорливый ручей, впадающий в Белую, песчаный пляж. А дальше – двухметровый уступ и уютная зеленая полянка, как ладонь, протянутая из леса. Сквозь уступ на «ладошку» вбегала узкая тропинка. Прекрасное место для ночлега. Мы быстро разгрузили плот и начали обустраиваться: ставили палатки, разжигали костер, носили из леса дрова.

Другой мой товарищ Саша Лифанов, по прозвищу Лёва, отправился за поворот встречать директорский плот – что-то они задерживались. Надо было предупредить их, чтобы не мешкали с причаливанием. Сразу за поворотом реки, у нижнего края песчаной косы, начинался длинный каменистый перекат. Стоит только зазеваться с остановкой, и он завертит, утащит вас вниз, далеко от уютной зеленой полянки.

Директорский плот наконец-то показался из-за поворота. Мы разгружали его и помогали ставить палатки. Нина Борисовна и девочки «колдовали» у костра. За ужином много ели и шутили. Каждый делился впечатлениями прошедшего дня.

-Эх, сейчас бы салютнуть в честь начала похода, - размечтался я, когда сытые и счастливые мы спускались к реке мыть посуду. Боцмана от этих слов как подбросило. Он выронил алюминиевую кружку и, со словами: «Весло… Водяная пушка»!.. бросился на наш плот.

Мы поняли его быстрее, чем он добежал. Сошка от сломанного кормового весла - это же труба. Из нее мы сделаем водяную пушку.

Напрасно Лонгий Васильевич пытался отговорить нас от этой затеи. Беспомощно и тщетно каялся Сан Саныч: «Типун мне на язык, - сокрушался он, - нашел, о чём рассказать. Сам ведь надоумил». Саша с Колей на огромном валуне обухом топора уже плющили один конец трубы. Им усердными советами «помогал» ещё один наш товарищ Юра Дементьев, по прозвищу «философ». Эту кличку он получил за уникальную способность забалтывать кого угодно. Когда мы массово были не готовы к уроку, просили его потянуть время. Юрка поднимал руку, его спрашивали, и тут начиналось представление. Говорить пространно и ни о чем он мог на любую тему.

От «помощника» Лёва с боцманом избавились быстро. Они отослали его на стоянку заниматься прямыми обязанностями. И своевременно. Девочки и мелкие братья Васильевы, не меньше нас жаждущие салюта, уже дрогнули под неослабевающими отговорами взрослых. Я в это время другим топором обтесывал полено, придавая ему форму будущего снаряда. Когда на стоянку вернулся «философ» (кстати, ударение в этом прозвище мы нарочито делали на последнем слоге) и с ходу начал повествовать о пользе и даже необходимости салюта в сложившихся условиях, мы облегченно вздохнули. Теперь изготовление пушки было уже не остановить.

Когда все было готово, мы налили в трубу воды и заколотили горловину моим кляпом. Затем водрузили пушку на костер. По бокам и сверху обложили ее камнями, чтобы не развернуло, когда закипит. Жару в костре было много, но нетерпение наше пылало ещё сильнее. Минуты потянулись, как часы.

Вдруг с реки послышались голоса. Мы на минуту забыли про пушку, пытаясь в сгущающихся сумерках разглядеть нежданных пришельцев. Из-за поворота показался плот. На нём было трое мужчин и две женщины. Они оживились, увидев нас.

-Привет, ребятня! Куда держим путь, робинзоны, - приветствовал нас один из сплавщиков. Другой извлек из груды рюкзаков гармошку и над вечерней рекой поплыло знакомо-раздольное: «Из-за острова на стрежень»…

Компания была явно навеселе. Но даже в этом состоянии – беспечность поразительная: сплавляться впотьмах – головы не иметь. От разговоров с веселой компанией нас отвлекло шипение в костре. Все разом вспомнили про пушку и… обомлели. Нацелена-то она была на реку.

-Что же вы такие робкие? - между пением неслось с плота, - помалкиваете и в гости не зовё….

Закончить он не успел. В костре зашипело угрожающе и рвануло. Взрыв был такой силы, что мы невольно присели. В сторону нечаянных гостей вырвалось шарообразное облако пара. Из него, над головами изумленных гостей со свистом пролетело полуметровое березовое полено. Позаботься я об его эстетической привлекательности, может эффект не был бы таким удручающим. Мой топорный снаряд ударил в скалу на противоположном берегу, срикошетил и, крутясь чижом, плюхнулся в прибрежное мелководье. Услужливое эхо, многократно повторив взрыв и глухой удар о скалу, создало эффект длительной канонады.

Через мгновение мы все были на песчаной косе. Мимо нас медленно проплывал безжизненный плот. Все его обитатели лежали ничком и молчали. Может, им казалось, что теперь их будут расстреливать в упор?

«Товарищи, вы живы? - мы не сразу узнали дрожащий голос нашего директора.

-Ребята, извините. Так получилось. Случайно, - в след за извинениями Сан Саныч и сам залез в воду.

Молчаливый плот развернуло, он начал набирать скорость и запрыгал на волнах. Бесстрастный перекат с рокотом уносил суденышко от нашего взора.

Минуту спустя мы услышали, как пискнула гармошка. Видимо, пришедший в себя хозяин поднял её. Затем отдаленно загомонили. И, наконец, зычно и отчетливо прогремело: «Вашу мать»!..

Иной человек, как водяная пушка. Копит, копит в себе «пар» всякого негатива, а потом как бабахнет крепким словцом…

Кажется, мы выдохнули все разом. Слава Богу, обошлось! Ругаются, значит, живы и здоровы.

Ещё почудилось, что за десятки километров отсюда в нашем доме упал с гвоздика отцовский ремень. Своевременно неймётся этому «педагогу».

Как бы то ни было, первый день долгожданного сплава был удачно завершён. Впереди нас ждали десятки километров водного пути, неизведанные пещеры, бурные перекаты, опасные прижимы, незабываемые красоты родной природы и, конечно же, необыкновенные приключения, давно и прочно свившие гнезда в наших бродяжьих душах.