Вкус крови

Когда-то давно, отец ещё был жив, я поражался его способности вспоминать до мельчайших подробностей то, что с ним происходило в молодости. Однажды на тетрадном листке он составил карту своих фронтовых дорог. Много сейчас бы за неё отдал – куда исчезла, неведомо. На этой карте были указаны все населенные пункты (включая деревушки, полустанки, хутора), в которых он хоть мимолетно побывал во время войны.

Помню, спрашивал его тогда, как ему это удаётся? А он: «Ты спроси, что вчера было, не помню, а прошлое – как на ладони перед глазами стоит. Погоди, придёт и твое время. Это особенности старческой памяти, наверное».

Вот моё время и пришло. Всё чаще снятся сны и наяву возникают картины детства, отрочества, юности.

Сегодня – перед глазами армейские пейзажи.

По служивым канонам я уже был «дедушкой» и готовился к долгожданному дембелю. Дембельский альбом – одно из важных составляющих этого периода службы. Как водится, его запрещали, как и многое другое. Но кто без альбома домой вернулся? Шли на всякие ухищрения, прятали, кто как мог. Мне это делать было легче, чем другим. Сержанту, у которого один из подчиненных - инструктор служебных собак, даже изобретать ничего не надо. Устроили мы с собаководом Юркой Антоненко схрон в собачьем вольере и все дела.

        Кто рискнет – к овчарке в дом?
        Вспоминаем мы о нем…

Ещё одна особенность армейской жизни. У всех, как на зоне, были клички. И почему-то, как на зоне же, ватники без воротников. Клички часто бывали крайне точны, порой комичны или обидны, но прилипали намертво. Например, казах Болтаев – Болтун. Этот флегматичный и вообще немного заторможенный во всех своих проявлениях боец за всю службу, кроме уставных фраз, наверное, и трёх слов не произнес. Меня величали Башкиром. Был у нас Комик из Коми АССР. Личность редкая, напрочь лишенная юмора. Но веселья вокруг него всегда было много. Ему даже анекдоты «переводили», когда все отсмеются. «Перевод» порой был смешнее анекдота и все, кроме Комика, хохотали заново.

Особая кличка была у нашего командира взвода – Колобок. Колобком он был и внешне, здесь никаких противоречий. Однако имелась одна особенность, из-за которой его показывали ещё и пантомимой. Уши у взводного были не только непомерно большими, но ещё и приставлены к голове прямо-перпендикулярно. Показывали его, помахав ладонями возле ушей, что означало: «Колобок прибежал, остановился, а уши продолжают колыхаться».

Нет, не случайно я со старческой привязанности к подробностям перешел. Ишь, как меня понесло. Рассказать же хотел, как своё двадцатилетие встретил.

По неписаным армейским правилам имениннику полагалось внеочередное увольнение в город. Я уже вовсю готовился к нему, как неожиданно объявили карантин по какой-то кишечной палочке. Это значило, что всякий выход из гарнизона запрещён. Не буду описывать свои трагические чувства, замечу лишь, что они посетили и командира роты, и Колобка. Казалось, им-то чего горевать? Ан, нет, причина была. С пропавшим увольнением всё понятно, но и в наряд по службе юбиляра не поставишь. Неприкаянный же боец, пусть и сержант, тем более перед дембелем, это уже прогнозируемое ЧП или около того. Вот тут-то у Колобка и смекитило. Шепнул он ротному и оба просияли, как голый зад при ясной луне. Каверза же была проста и решала все проблемы разом. Дело было в том, что Антоненко по кличке АН–12 недавно вернулся из учебки по собаководству. С собой привез воспитанницу – годовалую овчарку Ладу. Курс первоначального обучения она прошла, но работать с ней предстояло ещё много. Например, натаскивать на нарушителя.

Надо быть охотником или большим знатоком собак, чтобы понять, так ли уж необходимы для них подобные эксперименты. Вот чтобы непременно кровь, её вкус, запах. И тогда она станет настоящей охотничьей или служебной собакой. Я так и остался в неведении. Однако, по порядку.

Собаковод всю плешь командирам проел, чтобы выделили ему бойца для обучения Лады. Да где же взять этого человека, когда весь личный состав по расписанию на службе. А тут, такая удача: пусть сам Башкир «чучелом» и побегает.

Каптёрщик, украинский армянин Чемонян, по кличке Чмо, в своих вещевых хоромах дрескостюма, конечно, не нашёл. Выделил мне ватные штаны и телогрейку. Поверх натянули старый лётный комбинезон. На голову – шапку-ушанку, на руки – зимние трёхпалые перчатки. Шею обмотали особо тщательно: двумя вафельными полотенцами, портянкой и толстым шерстяным шарфом (Чмо заныкал его, прихватив у кого-то из новобранцев, да, видимо, и забыл, а тут вдруг нечаянно наткнулся).

Я уже ощущал себя космонавтом, в скафандр которому забыли подать воздух, а отцы-командиры всё ощупывали меня, беспрестанно «инструктируя» Антоненко. Юрка, понимая, как мне жарко (все же – Киргизия, а не Южный Урал), поддакивал их ценным замечаниям и нетерпеливо гундел: 

-Да не прокусит, товарищ капитан. Она же ещё молодая, не хватливая.

-Видел я твою молодайку, - примирительно закончил ротный, - пасть, как у крокодила.

Собачник находился на самом краю гарнизона. С одной стороны, его подпирал забор, фасадом вольеры смотрели на футбольное поле. Именно на нем мне предстояло делать свои юбилейные забеги.

Да и не собирался я упираться. Так, думаю, чуток посеменю, вправо-влево отскочу. Не будет хватать – по мордасам перчаткой похлопаю, пусть за рукав потаскает. А дальше…праздничный ужин Юрка уже продумал.

Я никогда не натаскивал служебных собак на задержание нарушителя. Разве что, в кино видел. Ровно столько же, судя по инструктажу, знали об этом и наши командиры. Поэтому волновало меня только одно: скорее закончить всю эту ерунду и, наконец, раздеться – пот стекал по телу в сапоги, портянки насквозь промокли.

Наконец действо началось. Я легонько трусил по полю. Антоненко науськивал свою воспитанницу. Что до Лады, она даже не рвалась с поводка. Как будто её это меньше всех касалось. Я вконец разозлился (не получится из этой псины хорошей собаки), поднял с земли камушек и, бросив его в сторону овчарки, рванул, как на стометровку. Вот тут-то все и произошло. Впрочем, что именно, знаю больше по Юркиным рассказам. Не сбавляя спринтерского темпа, я резко рванул вправо. Дальше произошло то, к чему я совершенно не готовился. Тяжеленный удар (как двумя кувалдами) в спину поверг меня наземь с такой скоростью и силой, что я не успел даже смягчить его, вытянув вперед руки. Поэтому проехался по вытоптанному до твердости асфальта футбольному полю лицом, расцарапав его в кровь. И это не было финалом. Мой день рожденья только начинался.

Ну и собака же эта Лада! Одной передней лапой она встала мне на затылок, другой – чуть ниже спины. Потом впилась своими «крокодильими» зубами в мою шею. Нет, не прокусила, но начала перехватывать всё дальше и глубже. Вот она знаменитая жующая хватка овчарки. Ведь когда-то я об этом читал. Но сейчас было не до литературы.

Зубы этой черной фурии до моей шеи так и не добрались – намотано там было достаточно. Беда в другом. Перехватывая всё глубже, она сильнее натягивала полотенца и шарф и душила меня ими.

Помню, мелькнула мысль, что теперь точно уже конец. Ан, нет. Юбилей продолжался.

Наконец, нахватавшись шерсти от шарфа, она и сама стала задыхаться.

И теперь, по логике вещей, по Уставу, наконец, она же служебная овчарка, должна отпустить шею мою и сторожить поверженного «нарушителя». Затем, дождавшись наставника, повилять хвостиком и лизнуть его в знак благодарности за обучение. Кстати, где же этот чертов наставник!

Так нет же, этой мерзкой собаченции всё мало! Она начала трепать моей головой вправо-влево, протаскивая моими щеками по земле, как по наждачной шкурке. Так могут поступать дворовые собаки, срывая злость на старом башмаке. Дворняги! А не ты, дипломированная служебная овчарка! Бездарь, недоучка, двоечница, как и твой нелетающий АН-12!

Если быть совершенно точным, то последняя мысль пришла в мою голову уже в санчасти. Как я там оказался, когда подоспел на выручку собаковод и другие подробности, знаю только из рассказов Антоненко. Но были они какие-то не совсем правдивые. Чувствовались фальшь и недоговоренность. Тогда я не обратил на это внимание.

Больше недели я пролежал в больничке. Вдоволь отоспался, начитался книжек, быстро поправился. В двадцать лет, когда полон сил и здоровья, всё зарастает, как на собаке. На лице даже шрамов не осталось. Каждый день меня навещали ребята из взвода. Чаще всех, конечно, Юрка. Но его как будто подменили. Говорил он, то невпопад, то не о том. Словом, дружба наша разладилась.

Наконец, пришёл мой долгожданный дембель. Я уже со всеми попрощался и направился было к КПП, как меня догнал Антоненко:

-Набей мне морду. Не могу спокойно жить со всем этим.

Я попытался его успокоить, сказав, что зла не держу.

-Не держишь потому, что не всё знаешь, - опустил он глаза. А дальше поведал о том, что действительно не спешил выручать меня от разъяренной Лады. Он не знал, что я раскровил лицо сразу же при падении. Этого было уже достаточно. Увидел он кровь, когда овчарка трепала мою голову. Я недоумевал, зачем понадобилась кровь?

-Собака никогда не будет по-настоящему брать нарушителя, пока не почувствует запах и вкус крови, - был ответ.

Я по сей день не знаю, так ли это. На мгновение очень захотелось, но Юркину просьбу я так и не выполнил. Я же не собака – кровавая злоба во мне не проснулась. Однако руки на прощание тоже не протянул.