Колечко

Шумит вода. Бежит волна за волной, обнимается с берегом, выносит на песчаный берег то бусинку, то серебряную пряжку. Про каждую вещицу рассказывает, да не все слышат. Вот маленькая девочка бежит по золотому песку, загребает сачком воду, смеётся незатейливым находкам. Вот разноцветный камешек, ракушка, смешная коряжка. А это что? Присела девчушка, рассматривает дары рукотворного моря.

— Мама, мама, смотри! – протягивает маленькую ладошку Катенька, - Это мне водяной подарил! Смотри, какое красивое.
Зелёного цвета колечко, поблескивало в лучах солнца.
— Можно я его себе оставлю?
— Шшшшш… ставлю… лю…лю… набежала на берег волна, и лизнула пальчики ног девчушки.
— Смотри, мама, я как невеста, - надев на безымянный палец колечко, танцевала в волнах Катенька
— веста… ста..та… шептала вода, обдавая девочку белой пеной.
— Навсегда, навсегда, навсегда, - кружилась, словно в свадебном наряде, малышка.
— всегда… всегда… всегда… обнимало тонкое тельце море

***
— Ох, Катька, и красивая же ты. Вот вырасту, и женюсь на тебе!
— Ага, так мамка и отдала за тебя. У тебя ж за душой грош да дыра, сапоги и те, без подошвы.
— А я всё равно женюсь! Вихрастый, белобрысый паренёк, обломил ветку дерева, стеганул ею по траве и бросился бежать вниз по улице. А в спину ему нёсся заливистый смех нескладной сероглазой девчонки.
— Я те женюсь! – выскочила из дома краснощёкая мамаша. – Ишь, что удумал, сам на мякине, ищет на дрожжах! А ты и рада уши развесить. Марш в дом. Дел невпроворот, а она тут прохлаждается. Капусту я за тебя рубить буду?
— Нужен он мне сто лет, - пожала плечами Катерина, а у самой уши покраснели.

***

— Мне домой пора. Мамка узнает, что с тобой гуляю, убьёт! – прижавшись к груди белобрысого парня, шептала сероглазая.
— Не убьёт. Я Ефим Егорыча попросил сватом быть. Жди завтра. – прижимая покрепче к себе русоволосую девушку, шептал Иван.
— Как завтра? Ты что? Ой, быть нам обоим битыми.
— Ни чего. Ты ж знаешь, какое уважение дядька имеет. Не откажет твоя мамка. Кузнец мне за место отца. Только вот зрение теряет. Скоро совсем от дел отойдёт. Кузню на меня оставляет. Зря, что ли я столько лет у него мастерству учился. Вон, на ярмарке - то, моя ковка лучшей признана. Так что проживём Катенька не хуже других, а то и лучше.
— На тебя дочка старейшины глаз положила, я вчерась разговор на завалинке слышала. Говорят, что старейшина и с Ефимом Егорычем уж разговаривал.
— А что мне их разговоры, я тебя люблю. Вот, тебе выковал. – разжал ладонь Иван, и вспыхнули щёки у двухметрового красавца. Поблескивало на широкой ладони серебряное колечко.
— Нравиться?
— Да, - тихо ответила девушка, а у самой слёзы на глаза навернулись. Вот ведь глупое девичье сердце

***
— Кушай, кушай пока горячее, - подливая щи в тарелку мужа, щебетала Катерина. В люльке спал малыш, к нему то и дело заглядывала пятилетняя Алёнка, с соломенной куклой в руках.
Иван, доставая кусок мяса из супа, смотрел на жену, детей, пироги, напечённые любящими руками, и сам себе завидовал.
Сколько лет прошло, как его, мальчишку безотцовщину, пожалел старый кузнец. Научил всему, любил как сына родного. Дело в руки дал. Катеньку сосватал. Разве мог тогда мелкий воришка, и мечтать, о такой жизни. Мог. Мечтал. А вот что сбылось, до сих пор не верилось.

Каждое утро к иконам вставал, бога благодарил, за то, что сгинуть не дал. Послал на его пути Ефима Егоровича, чей внук и тёзка сейчас в люльке посапывает.

***

— Слыхали, царя то, говорят, свергли! Голосила на базаре бабка
— Та, что ты такое говоришь, дура старая. Куда ж его свергли то? Вопрошали другие.
— Во те крест, сегодня у церкви сама слышала.
— Да что ж такое то твориться, а? Люди добрые! Как жить то?
— Да как жили, так и будем жить!
— Теперь всё наше будет! Общее! – ворвался в круг Колька, местный пьяница. – А вы чё думали, жировать и дальше будите? А вот вам, - и сунул под нос бабам фигу. Иван, проходящий мимо, быстро скрутил дебошира, и, дав пинок под зад, свалил в овражек.
— Расходитесь бабоньки, что нам крестьянскому люду, до барских разборок. Работать надо. Тогда и хлеб будет.

***

— Кузня, кузня горит,… голосили бабы, гремела набатом местная колокольня. Полыхала деревянная крыша, озаряя ночное небо. Выстроились от колодца до пожарища мужики да бабы, ведра с водой передавали, да не смогли отстоять кузницу, выгорела, только наковальня и осталась.
— Ничего, не плачь Катенька, новую поставлю. А поджигателей этих как поймаю, ноги оторву, а то вишь, каждую ночь жечь повадились. Нехристи.

***

— Иван, там эти пришли, раскулачивать тебя! – запыхавшийся соседский мальчонка влетел в новую кузню. – Беги скорей!

Плачь жены, кузнец услышал еще, не заходя во двор. Сломали ворота идолы. Посреди двора лежала корова с перерезанным горлом, возле неё на коленях выла Катерина. Алёнка, дочка, обнимала её со спины, за плечи. Ефим, сын, с разбитым лицом стоял рядом.
— Вот она значит, какая власть то новая. – подошёл к сыну Иван.
— Они, в дом ворвались, подушки унесли. Мамка, их ухватом… Колька замахнулся на мать, я заступился… Он меня по лицу и в хлев, говорит, кулаки мы… две коровы имеем.
Бать, прости, я не смог их остановить.
— Молодец ты у меня сын. Мать с сестрой в первую очередь беречь надо. Остальное наживное. Справимся.

***

И снова горели деревянные дома. Голосили бабы, хороня мужей. Четвертый раз за этот год власть менялась. То белые, то красные, шли через деревню, опустошали крепкие когда-то хозяйства. Семья Ивана кормилась благодаря своему огороду, да подковам, что кузнец прилаживал к копытам лошадей воюющих. Похоронили Ефима Егорыча. Сын пожизненно теперь хром. Получил колом под колено, когда сестру защищал во время очередного раскулачивания. Сильно побили, его. Катенька полгода сына выхаживала. Зато сестру отбил. Настоящий мужик вырос. Опора, не смотря на увечье. Вот только бы пережить это время. Да что б время осталось грех замолить.

На второй день, активисты раскулачивания, что в дом к Ивану ворвались, пропали из села.
И только Иван знал, где их искать. Под двумя сросшимися берёзами, на самом берегу реки он их похоронил. Грех на себя взял. Но и смотреть, как издеваются над его семьёй, да над вдовами, сил больше не было. Придушил окаянных.

***

И вновь застучал молот по наковальне. Отец и сын восстановили дедову кузню. И дом новый, добротный поставили. Яблони посадили, сливу. Катенька, такие красивые, узорчатые скатерти на вышивала, что к ней учениц приставили, для перенятия опыта. Только бы Алёне, жениха хорошего подыскать, а то засиделась в девках.
— Дядь, дай хлебушка, - раздался за спиной тонкий голосок. Обернулся Иван, стоят два пацана, лет пяти. И откуда взялись только. Чумазые, не чёсанные, один босой, на другом ботинки без подошвы. Вот оно, Иваново искупление, услышал господь. Ещё сыновей подарил.

***

— Не надо ма, не плачь. Папа бы не хотел. Стоя у свежей могилки гладил по руке седую мать вихрастый паренёк.
— Пойдём, пойдём домой. Алёна пирогов напекла, как папа любил, с мясом. И Ефим с семьёй обещался. Пойдём. – Уговаривал мать второй.

Дом пах выпечкой, гречневой кашей и киселём. Чисто выметенные полы, широкий стол с вышитой скатертью, лампадка под образами.
Всё такое родное, тёплое. Всё руками Ивана и сыновей сделано. Как вот всё это оставить. Ведь обещали. Обещали.

Большое дело государство удумало, правильное. Водохранилище сотворить. Не надо будет больше засухи бояться, неурожая. Вот только обещали, что село их не затронет, рядом плескаться вода будет. А недавно объявили, что изменения прошли. Переселятся надо. Затопят и дома, и церковь и кладбище. А куда переселяться то? На этой земле вся жизнь прошла. Много всего и хорошего, и не очень. А теперь вот и муж в этой земле лежит. Не выдержало сердце у её богатыря. Ушёл, её с собой не позвал. Не сдержал обещания.

Вот эту яблоньку, что ветками в окно стучит, Иван сажал. Вот эти полы, муж с сыновьями сам настилал. На Алёнкину свадьбу. Что б крепкие были, что бы гости плясали, каблуками сапог об пол били, да нигде не провалились.
Любуется мать на дочку красавицу, как та у печи хлопочет, и муж у неё хороший, заботливый. Глядит на Алёну так же, как Иван на Катерину смотрел. Двух летний сын, вылитый дед, вихрастый, голубоглазый, любознательный.

Ефимушка достойной сменой вырос. Такую красоту в кузне творит, глаз не оторвать, а уж какие колечки, серёжки льёт, загляденье. И младшие за ним тянутся. Улыбнулась своим думам Катерина, крутит на пальчике старенькое, серебряное колечко. Иванов подарок.

***

— Мама, ну, давай же. Машина уходит. Пойдём. – поторапливала Алёна мать. Всё в доме собрано. Занавески, подушки, посуда в узлы завязаны, на самосвал погружено.
Ждёт новый дом Катерину, со старым пришла пора прощаться.

— Ты дочь, поезжай. Нечего заставлять машину то ждать. А я с соседкой уеду. Там и встретимся. На кладбище мне надо. С Иваном попрощаться хочу.
И как не уговаривала Алёна мать, так и пришлось одной ехать.

Тихо на селе. Лишь ветер гуляет по оставленным избам, пустым амбарам, шелестит листвой весенних яблонь. Заливается певчая птица над могилкою. Радуется новому дню молодая трава. Сидит у креста Катерина, гладит тёплое дерево.

— Прости родной, да куда ж мне ехать то без тебя. Слава богу, дети выросли, крепко на ноги встали. У них своя жизнь. А я к тебе хочу, уж не обессудь. Встречай свою Катеньку.

***

Шумит вода, искрится в солнечных лучах, переливается. В каждой капельке своя история.
Бежит по берегу смешная, веснушчатая девчоночка, колечко в кулачке сжимает, смеётся.
А дальше по берегу, пацанёнок по воде кораблики пускает. Вихрастый, голубоглазый, увидал девочку, заулыбался. Прищурился. Руки в боки упёр, призадумался. А после подошёл к девочке, взял её за руку,
— Меня Иван зовут, корабельных дел мастер. Пойдём, покажу.
— А меня Катенькой звать. Смотри, что мне водяной подарил. Протянула ладошку к новому другу девочка.
***

Шумит вода. Бежит волна за волной, обнимается с берегом, выносит на песчаный берег то бусинку, то серебряную пряжку. Про каждую вещицу рассказывает, да не все слышат. Вот маленькая девочка бежит по золотому песку, загребает сачком воду, смеётся. А рядом с ней паренёк вихрастый, крепко держит её за руку.