Письмо

- Ты знаешь, сколько она зарабатывала там, в своей Москве? Я и озвучить такое не могу. И за что? Покатать вино во рту, закатить глаза, выплюнуть , хмыкнуть, посмотреть выразительно. Да знаю, знаю я.  Сомелье. Тоже мне, специальность. Если бы мне столько платили, я бы день и ночь пробовала бы и сплевывала. Не каждому дано, говоришь? Да куда уж нам! Мы же провинция. Вот так она и заявила Павлику, вроде, как в шутку. Как будто у нас нечего пробовать. Полно вин, которые и призовые места  на конкурсах занимают, на международных, между прочим. А значит, и  сомелье этих тоже навалом, не сомневаюсь. И послал же нам ее Бог!
Как познакомились? Она здесь на какой-то конференции была, а Павлик переводил там. Напереводился. Запал так, что не оторвать. Этот ж надо было до сорока лет дожить, чтобы влюбиться так. Быстро и бесповоротно.
Ну, да, хотела я его развернуть. Объясняла, что не пара она ему. Ничего не помогло.
Надя. Надежда. Как в кино, помнишь? Насчёт красоты не скажу ничего. Не поганая, как моя свекровь говаривала. И смотрелись они вместе, тут не поспоришь. Ну, ты же Пашку моего со школы ещё помнишь.
На Кипре расписались. Жить есть где, с первого дня отдельно. Не лезла я, не вмешивалась. Она на работу вышла, в турбюро. Иврита нет, конечно, зато французский с детства, как родной, английский, русский. Зарплата - тень от той, что была у нее в Москве. Не жаловалась, нет. Я к ним редко заскакивала - оба на работе с утра до вечера. А в шабат им погулять охота, дело молодое. Она море обожала, русалка. Все плавала. А Павлик мой не любитель, но ее возил, любовался.
 Ко мне иногда заскакивал один, когда окно на работе, у него это бывает частенько. Иногда прямо к обеду. Ест, нахваливает и тут же - а ты знаешь, как Надюша грибочки фарширует? А надюшина курица с красным вином - это нечто, в ресторан ходить не надо. Так по вину своему скучала, что курицу им поливала. А он таял, как будто я плохо готовлю. Что-то, но к хорошей кухне он привычный. Не этим она его взяла, не этим. Ну, а мне что надо? Видела, что счастлив Павлуша мой. Этого не утаить. Счастье - оно в глазах. Это боль можно спрятать, утаить, улыбкой прикрыть. А счастье - это другое.
А потом родился Илюша. В честь её деда назвали. Это дома мы его так зовём, а уже в садике его переделали в Эли. 
Какой мальчик! Ты не подумай, не потому что мой внук. Я очень объективна, ты же меня знаешь. Красивый. Смешанные дети они всегда красавцы, а тут совсем горючая смесь - у Нади в роду и поляки, и русские, и кто-то из восточных тоже пробежался, стопроцентно: скулы высокие, глаза -  рыбками. А Элечка - его один раз увидишь - не забудешь. А умница какой. В садик мы его только в 5 лет отдали, так он за два месяца иврит взял. Воспитательница наговориться не могла. А ведь дома только на русском говорят.
А на русском как говорит! Взрослый позавидует! Это от матери, не поспоришь. И вообще, матерью она оказалась хорошей. И французским с ним занималась с трёх лет, ещё до садика начала. Павлику сказала - английский не убежит, его и так в школе учат, а вот французский - пусть будет. А что Пашка? Он был согласный на всё, что от неё исходило. Вот такое безусловное принятие. Гармония. Любовь. Ему хорошо, а мне ещё лучше. Эличку в пять лет на плавание отдали, в шесть - на теннис. Я ж говорю - развитый мальчик. Улыбнется - дитя дитём, а глянет - совсем взрослый. Вот такое сочетание. И при этом - добрейшая душа. Поздний ребенок, и сын и внук поздний. Словно ангела нам сверху послали, за все наши ожидания.
А перед Новым годом что-то сломалось. Нет, мне ничего не говорили, так этого и не нужно. Я сама всё чувствую. Павлуша по-прежнему заскакивал, но счастье в глазах его исчезло. Я не спрашивала, он молчал. А в феврале сказал, что Надя возвращается в Москву. У неё там появилось невероятно выгодное предложение. И этого упустить нельзя. Такое бывает раз в жизни. Оглушил он меня этим известием. А потом сообщил, что Эли остаётся, он должен закончить второй класс. А уже после каникул она его заберёт в Москву.
Попрощалась она со мной по телефону, не зашла. Улетела в начале марта. Я тогда Павлику сказала - переезжай в Москву. Обо мне не думай. Я была готова на всё, чтобы вернуть счастье в его глаза. Не представляла, как он останется без Илюшеньки. Да и как я останусь - тоже не представляла.
 Внук стал бывать у меня чаще - весной-летом у Павла больше работы. Иногда и допоздна. А на каникулах я  вообще его к себе взяла. Гуляли много - и бассейн, и парки, и кружки. Он начал рисовать. Рисунки странные, если честно, но я покупала краски, кисточки, бумагу специальную. О матери не говорили - ни я, ни он. Но понятно было, что скучает ребенок. А плакать не плакал. При мне, во всяком случае.
А Павлик мой...тоже не плакал, завалил себя работой, по субботам брал сына на море, в кафе. Меня звал, но я не любитель этого.
А неделю назад позвонил, сказал, что зайдет. Не своим голосом сказал, я его не узнала даже, представляешь? Сына своего не узнала. И когда зашёл, тоже с трудом узнала. А он без слов положил письмо на стол. На конверте - обратный адрес - Москва и имя незнакомое - Людмила какая-то. Начала читать и не могу - не вижу букв от слёз. Письмо от Нади. Знаешь, как это бывает в кино - если вы читаете это письмо, то меня нет в живых.
Заболела она ещё зимой, никому не рассказала о диагнозе. Прогноз был неблагоприятный, ей это сразу сообщили здесь, в Тель- Авиве. И она решилась на лечение в Москве. Людмила эта - подруга её, известный врач со связями. Так что в Москве она получила всё лечение, которое могла получить и у нас. А почему уехала, не сказав ни словечка никому? От жалости бежала. Напрягать не хотела. Сына не травмировать. Нас всех. Надя, Надюша. Слез уже не осталось за эту неделю. Илюшеньке ещё не сообщили. Тянем время.
Да, а в конверте ещё письмецо маленькое от Людмилы этой, подруги. А там соболезнования и строчка: Инна Михайловна, Павел, Илюшенька! Она вас всех так любила.