Воробушек на ладошке. Глава 5

                КОЛЬКА.

     Сидим с Колькой в учительской – чай пьём. Я сегодня ночью дежурная – до утра.

- А сколько вам лет?
- Тридцать пять.
- Ну да, немало, - сочувствует он, моргая добрым глазом: злой прикрыт чёлкой.
- Скоро Новый год, - перевожу я тему.
- Да, я опять убегу, - спокойно обещает он.

     Мне рассказывали, что Колька  каждый Новый год совершает побег. Нагулявшись до утра, он приходит пьяный и спит. А потом – ничего: опять живёт себе и не балует.

- А зачем убегаешь? – не могу удержаться от глупого вопроса.
Колька, не мигая, смотрит в черноту за окном, словно пытаясь расплавить стекло взглядом.

- А скукотища здесь! Поели, подарки развернули, конфет нажрались – и всё!  А в городе – гулянье до утра. Музыка. Шум. Люди.

- А правда, - спрашиваю я, - что вы на Вечном огне сосиски жарите? Нехорошо как-то…

- А что тут такого?

- Во-первых, это памятник, погибшим солдатам, стыдно его так использовать. Во-вторых, опасно. Мало ли какие бомжи…

    Колька смеётся:
- Бомжи тоже люди.  А огонь для того и вечный, чтобы погреться можно было.

    Я виновато замолкаю, не зная, как объяснить детдомовскому ребёнку слово РОДИНА… Представляю, как волчонок Колька  нарезает круги по городской площади – в детдомовской одёжке при сорокаградусном морозе. Ловит отзвуки веселья. Греется возле чужого счастья.  Все вокруг с семьями. Смеются. Покупают сладости и горячее вино. Катаются с ледяных горок. Орут беззаботно и весело.

    Пьяные мужики-дурни щедро наливают и Кольке. Новогодний салют призрачными звёздами восходит в небе и, не грея, тает над тайгой. Спрашиваю:

- Колька, ты кого-нибудь боишься?
- Директора, - незамедлительно отвечает он.
- Это почему?
- Ну так он же Афган прошёл, нервный стал. Если заорёт, так стыдно, что провалиться хочется - поясняет Колька. – Хорошо, что он чаще всего в своём кабинете сидит… Всегда бы сидел.

    Я смеюсь:
- Ну, ты даёшь. Никому не веришь.

   Колькин ворчливый голос становится злым.
- А кому верить? В прошлом году меня одна семья на выходные брала. Присматривались… Мамаша всякие вопросы задавала, как придурку. Папаша на дачу возил: огород копать.

- И что? – тороплю я.
- А ничего! – он сплёвывает на пол. Но, опомнившись, растирает ногой.
- Всего два раза матюгнулся. И одну вазочку разбил. Они хотят, чтобы меня можно было выключить, как пылесос, и в угол поставить.

    Стекло сейчас точно расплавится от его взгляда.

- Тимку потом стали приглашать. Он же у нас нежный: поплакать может…

    И, не прощаясь, засунув руки в карманы, независимо посвистывая, Колька уходит.

    Я выглядываю в длинный коридор. Дежурная лампочка тускло освещает уходящую фигурку. Эхо от его свиста плывёт, становясь всё тише и тише.

Из дневника:
     Вся светская жизнь Москвы и Петербурга кажется здесь нелепой. Евгений Онегин – лишним персонажем. А я-то думала привить детям культуру изысканной поэзии. Пушкинский слог донести… А здесь почитают Йи-бы-Ойку – филина и поклоняются Великому Небесному Лосю! Но почему-то в глубине души мне кажется, что Пушкину бы это понравилось…

     Иллюстрация из интернета.

     Продолжение на  http://proza.ru/2021/06/23/560