Мазохист - рыбацкие рассказы

-Подъем, лежебоки! Проспите все царствие небесное, - Сашкин голос выхватил рыбаков из сладостного рассветного сна.

Растолкав товарищей, он вылез из палатки. Зевнул, с удовольствием потянулся и, ежась от утренней прохлады, шагнул в молочную заволоку. Плотный туман, улегшийся на озеро, так сократил видимость, что в нескольких шагах уже ничего не было видно.

«Наверное, вот так же и на том свете, на небесах, - подумалось вдруг. – Тишина, покой, умиротворение… Хотя нет, там должно быть комфортней, а здесь – б-р-р, холодно.»

Он шагнул к потухшему костру и, разворошив золу, принялся раздувать едва тлеющие угольки.

-Ну что, будем вставать? - нарушил молчание в палатке Аркадий.

-Вздремнем чуток, - сонно откликнулся Валерка.

-Санька не даст, - возразил Аркадий.

-Ну и чёрт с ним, спи, - разговор в палатке затих.

Раздув жар, Сашка накидал на угли веток. Слегка подымив, костёр ожил, заиграл языками пламени, ненасытно пожирающими сухое топливо. Сашка повесил над огнём чайник, с боку на углях пристроил котелок с остатками вчерашней ухи. Разогнав за работой сон и обогревшись у огня, он решительно направился к палатке завершать начатое.

«Вставайте, граф, вас ждут великие дела», - процитировал он, наклонившись над Валеркой.

-Уже в пути, - огрызнулся тот, не меняя позы.

-Нет, ты посмотри на этих сурков, - деланно возмутился Сашка. – Я вам - кто или зачем? Вы мне - здесь или когда? Да вы сейчас – в две шеренги и от меня до другого столба – бегом марш! – сорил он армейскими дубизмами.

-Шура, если вы уберете свое «копыто» с моего уха, - сипло заголосил Аркадий, - я буду вам весьма признателен.

-А ты свои уши где попало не разбрасывай, - Сашка на четвереньках пытался добраться до своего рюкзака, лежащего в головах. – Развалились тут, нормальному человеку не пробраться.

-Нормальные человеки в такую рань спят, - Аркадий поднялся, потирая придавленное ухо.

-Короче, засони, - перепотрошив весь рюкзак, Сашка, наконец, нашел коробку с блеснами, - завтрак уже готов, а окуни только и ждут вашего появления.

-Завтрак – это хорошо, окуни – просто здорово, - приподнялся на локтях, а затем и уселся Валерка. – Но правда, Аркаша, твоя: поспать нам «оно» больше не даст, - он выразительно глянул в Сашкину сторону.

Так ли уж заждалась рыбаков удача, Бог весть. Только и успели, что наскоро позавтракать да подкачать обмякшие за ночь лодки. Налетел на озеро ветерок, разогнал остатки тумана, занавесом, открывшим сцену, явил неожиданно унылую картину: вместо радостного восходящего солнышка – до краёв затянутое серыми облаками небо. Вслед за неожиданностью и разочарованием сначала несмело, затем всё более уверенно пошел дождь, мелкий, затяжной, тоскливый.

Вместо рыбалки друзья укрылись в палатке. От души побранив небеса «за подлянку», посетовав на злодейку-судьбу и изрядно задав потаскухе-невезухе, они ещё поворчали для порядка, поворочались с боку на бок и, до носу нырнув под одеяла, «нечаянно» уснули. Сладко спится в палатке под шум дождя.

Своенравна и непредсказуема матушка-природа. Капризна, как иная кинозвезда. Какие только роли не приходится ей играть: от ласковой и любящей до жестокой и беспощадной. Но всё же лето – не осень, декорации меняются чаще. Вот и на сей раз, то ли услышало небо сетования рыбаков, то ли решило подтвердить поговорку: «Ранний гость – до обеда»… словом, пока наша обиженная троица дрыхла, дождь кончился, нехотя разошлись тучи и выглянуло ласковое солнышко. После обеда и вовсе разведрило.

Утренняя рыбалка, конечно, пропала, но зато рыбаки выспались, без суеты приготовили обильный обед с тем, чтобы и на ужин хватило, и рано выплыли на вечерний лов.

Клёв на этот раз был отменный. Казалось, рыба больше всех рада хорошей погоде. И хотя, как и вчера, «крупняк не шёл», но на четвертных окушках да чебаках друзья, наконец-то, отвели душу.

В хорошем настроении после удачной рыбалки они сидели у костра, потягивая душистый чай на травах.

-Эдик, ты мою косметичку не видел? – голос миловидной соседки, на которую вчера засматривался Валерка, выдернул друзей из благостной полудремы (сытный ужин не располагал к активности).

-Вот уж поистине женская логика, - очнулся Аркадий, - взять в лес косметичку и прихорашиваться на ночь глядя.

-Любит, наверное, своего Эдика, - отозвался Валерка.

-Эдик, Эдик, вслух припоминал Сашка, - кажется, так вашего институтского друга звали?

-Ну, другом, положим, он не был, - возразил Аркадий, хотя Лерик с ним сошёлся тесно.

-Да, - задумчиво протянул Валерка, Бэк – личность запоминающаяся, незаурядная.

-Эдик, йог, мазохист, теперь ещё Бэк… Напустили тумана, - заерзал Сашка. – Рассказывайте, не томите.

-Всё это – одно лицо, - утешил Аркадий. Бэк, а можно и Бек - это начало фамилии Бекмуратов и инициалы: Бекмуратов Эдик Кумгуллович, кажется. Не помнишь, Валер?

-Каюмович, вроде, - откликнулся тот.

-Нет, - не согласился Аркадий, - но это не имеет значения. Учился он на нашем факультете, курсом ниже. Внешне – совершенно неприметный: невысокого роста, смуглый, сухощавый, жилистый, весь в себе, молчаливый, медлительный, смурной какой-то. Был помешан на философии сильной личности: безграничные возможности организма…, концентрация воли…, йога, аутотренинг, гипноз…

-Гипноз, это интересно, - оживился Сашка.

-А что ты о нём знаешь? – спросил Валерка.

-Если честно, почти ничего, - сознался друг. – Уникальные возможности человека… Черные глаза, способные заставить подчиниться…

-Заставить нельзя, - перебил Валерка, – и цвет глаз тут ни при чём. Вообще-то внушением обладает каждый. Если же говорить о гипнозе совсем упрощённо, то это – ритм.

-Лерик у нас большой любитель всякой такой «чертовщинки», - влез со своим мнением Аркадий. – И, кажется, в твоем лице, Шура, он нашёл благодарного слушателя.

-А этот скептик так и не вник в суть, знай только, паясничает, - парировал Валерка, – поэтому и Бэка в своё время невзлюбил – мазохистом, вишь, величает.

-Тьфу на него, на «темного», - успокоил Сашка, - а мне интересно, продолжай. Хотя не пойму, причем тут ритм?

-Подобно гипнотизёру, - пояснил Валерка, - нас усыпляют ритмично повторяющиеся явления: покачивание вагона и стук колес поезда, равномерное мигание лампочки, маятник настенных часов, наконец, монотонно читаемая лекция. Все это – ритм.

Сашка потянулся за чайником, потрогал его ладошкой и поставил на угли разогреваться.

-В армии, бывало, - продолжал Валерка, - ночью на посту прямо на ходу засыпаешь. Отчего? Только потому, что - ночь, тихо, темно? Нет, подчиняясь ритму работы сердца, ноги сами выбирают равномерный шаг. Это и убаюкивает.

-Гипноз, аутотренинг, - продолжал отстаивать свое мнение Аркадий, - это я ещё понимаю. Но ты мне скажи, зачем себя иголками протыкать? Бэковский мазохизм – издевательство над собой, вот это я в нём не приемлю.

-Не было там никакого мазохизма, - возразил Валерка, но Аркадий перебил:

-Ты представляешь, что этот чудик вытворял? – обратился он к Сашке. – Длинной иглой насквозь протыкал собственную ногу. Да что, ногу! Один раз заходим к нему в комнату, он сидит перед зеркалом и швейной иглой с обыкновенной ниткой рот себе зашивает.

-Свистишь! – не поверил Сашка.

-Ха, - хмыкнул Аркадий, - Лерик тебе ещё не то расскажет. Он и сам-то с этим Эдиком чуть не свихнулся.

-И сколько же он с зашитым ртом жил? – как бы защищаясь от услышанного, спросил удивленный Сашка.

-До вечера «жил», - хохотнул Аркадий, - а потом распорол и нитки повыдергивал. Будь ты хоть трижды йог, а жратеньки-то хочется.

-Аркаша не врёт, - успокоил или ещё больше удивил друга Валерка. У Бэка множество подобных экспериментов было.

Он замолчал, веткой поворошил угли. Оживший костёр выхватил из тьмы глубокий и задумчивый его взгляд.

-Вот ты всё зубоскалишь, Аркаша, - очнулся он от задумчивости, – ярлыки всем навесить норовишь: один – чудик, другой – чуть не свихнулся. А что я ночами «гулял», когда вы спокойно спали, не помнишь?

-Да, помню. Бессонница после армии, но ведь и я служил.

-Служил, - согласился Валерка, - только тебе повезло – не хлебнул «дедовщины». А Шурик и вовсе солдатской каши не ел: трехмесячные полевые сборы после военной кафедры и – здравия желаю, товарищ лейтенант…

-Не в обиду вам, мужики, кому уж что выпало. Просто объяснить хочу, что не на пустом месте эта привязанность к Бэку возникла.

Валерка пошарил в кармане штормовки, достал сигареты, закурил. Пару раз жадно затянувшись, продолжил: «Это уже к концу службы я весь максимум срочника отхватил: старший сержант, старшина роты по должности, а поначалу «желторотиком» или «соском» (так нас называли) сполна отведал всю прелесть «стариковской» науки. «Дедушек» в нашей роте было как раз половина всего личного состава. Начальству – все до лампочки, вот «старики» и взяли власть в свои руки. Про побои не говорю, это ещё вынести можно. А вот другие издевательства не стерпел – огрызаться начал. Сапожки «дедушкам» не чистил и «петушком» не кричал.

-Каким «петушком»? – спросил Сашка.

-Была у нас такая милая забава, - продолжал Валерка, - после отбоя, когда «дедушки» улягутся, «молодой» влезает на тумбочку и декламирует: «Дембель стал на день короче. Старики, спокойной ночи!» И далее: “дедушкам до дембеля осталось столько-то дней”. Все остальные кричат троекратное «ура» и аплодируют.

За то, что я в этом спектакле не участвовал, били. Потом поняли – бесполезно, придумали долгосрочную «воспитательную программу» - не давали спать. Докопаться, как известно, и до столба можно, вот и следили внимательно, чтобы наряды вне очереди у меня не кончались. Так и пошло день за днем: всем – отбой, а я полы драю. Кончаешь батрачить далеко за полночь. На сон остается три – четыре часа. А утром – подъем и весь день – служба по полной программе. У «дедушек» ко мне спортивный интерес обозначился – наблюдают, когда сломаюсь. Даже ставки, как на скаковую лошадь, делать начали. А в меня какой-то чёртик вселился: умру, думаю, но им не уступлю.

К концу месяца от недосыпа уже мотать начало. В бедную голову мою нехорошие мысли полезли: грохну, думаю, одного, другого из автомата, а потом – себя. Вот тогда я впервые над возможностями человеческого организма задумался. Скажи мне кто раньше, что я, восемнадцатилетний пацан, такое выдержать смогу, никогда бы не поверил.

Наконец, что-то со мной произошло, как будто второе дыхание открылось. Сам того не подозревая, я научился спать где попало и в любой позе. Засыпал на две – три минуты, случалось даже на ходу.

Прошло четыре месяца. «Старики» меня даже зауважали: одного из всего молодняка пальцем не трогали, но воспитательную программу не отменили. Я ловил себя на мысли, что постепенно превращаюсь в робота, всё делаю машинально: выполняю обязанности по службе, ем, отвечаю на вопросы. Как будто бы все происходит не со мной, с кем-то другим, а я – лишь сторонний наблюдатель.

Не знаю, сколько бы времени ещё продержался, но однажды простудился, и положили меня в санчасть. Вот тут-то и грянул гром, принесший мне всеобщую известность и долгожданное послабление.

Что происходило в санчасти – не помню, так, какие-то обрывочные картинки. Те, кто лежал со мной в палате, потом рассказывали, что я, как уснул, едва добравшись до койки, так и проснулся через неделю, когда выписывали. Говорили, что ходил со всеми в столовую, пил таблетки, подставлял нужное место для укола и … не просыпался.

Перед выпиской вызвал меня к себе начальник медслужбы полка подполковник Абдельханов. Вопросы задавал, «раскрутить» пытался, но тщетно. Несколько месяцев беспредела с пристрастием сделали меня порядочным зверёнышем: забитым, затравленным, кусающимся, не верившим даже руке, тянувшейся погладить. Намертво засел в башке где-то услышанный зэковский лозунг: «Не верь, не бойся, не проси». Поэтому возможность пожаловаться даже на ум не приходила.

Посмотрел на меня подполковник, покачал головой. Ладно, говорит, уникум, ступай, служи. Думаю, что теперь тебе полегче станет.

Не обманул начмед, и в правду – полегчало. Видно, накрутил он хвосты нашему начальству. «Дедушки» по отношению ко мне в глухую оборону перешли: только зубами скрипят да тявкают, погоди мол, «сосок», ещё не вечер…

А через пару месяцев наш призыв в другую часть перебросили, и все в моей службе стало нормально. Все, кроме сна. Ночью – бессонница, днем, после обеда – хоть спички в глаза вставляй – слипаются. После армии я – к докторам, а у них – одна песня: димедрол, что там ещё, элениум, химия, одним словом, после которой весь день дурной ходишь. Да и не лечит все это… А Эдик – вылечил. Заставил в себя поверить. Научил, как с этим недугом бороться. Сплю я теперь, мужики, как все нормальные люди, сплю.

Валерка налил себе чаю. Долго, размешивая сахар, звенел ложкой и, не отхлебнув, продолжил:

-А знаешь ли ты, Аркаша, каково самому Бэку в жизни пришлось? Не знаешь. В той же армии он только полгода прослужил и попал в автомобильную катастрофу. Потом больше года в госпиталях его по кусочкам собирали. Дальше – сам себя и ходить, и жить заставлял. Тогда-то и почерпнул он кое-что из йоги и прочей, как ты выражаешься, «чертовщинки». Да, прокалывал он себя, зашивал, резал… Но ты же знаешь, что всё это безболезненно и бескровно.

-Ну, уж это ты загнул, - покачал головой Сашка, - как же это без боли и без крови проткнуть можно?

-В том-то вся соль. – Валерка вспомнил про чай и прихлебывал его, обжигаясь. – Поэтому никакого «Бэковского мазохизма» просто не существует, - продолжал он, –жаль, что Аркаша в это «въехать» никак не хочет.

-Крови, действительно, не было, - подтвердил Аркадий, - а насчет боли – тебе видней. Вы ведь с Бэком и друг друга тыкали…

-Хотелось бы тебе верить, Валерка, - Сашка с сожалением пожал плечами, - но лучше, как говорится, один раз увидеть…

-Понимаю. Поднявшись с раскладного стульчика, Валерка направился к машине. Хлопнула дверца, в салоне загорелся свет…

-Потом тебе захочется попробовать, - он вернулся к костру с хомутной иглой в руках, – а у тебя не получится. Концом нитки Валерка целился в игольное ушко. – И появится на свете ещё один “Аркаша неверующий”, - он, все-таки вдел нитку и теперь обматывал ею тупой конец иглы. - И у меня не получится, если не смогу расслабиться, - закончив с ниткой, он завязал ее конец узелком. – До Бэка мне далеко. - Ну, что смотришь? – обратился он к Аркадию, - тащи фляжку.

-Там пусто, - нехотя откликнулся тот.

-Пара капель для дезинфекции найдется, - не согласился Валерка, – и кусочек бинта прихвати, - напутствовал он вдогонку.

-И все же я не пойму, как так без боли? - недоумевал Сашка. – В больнице шприцем кольнут, и то чувствительно.

-Вот именно, кольнут, - Валерка выделил голосом последнее слово, – то есть, порвут, разрежут концом иглы кожу, мышцы… Бэк ничего не рвал. Он погружал иглу медленно. Она сама находила себе дорогу, раздвигая волокна, не травмируя их. Главное здесь – расслабиться, а это нелегко.

К костру подошел Аркадий. Он протянул Валерке пустую флягу, в которой все же нашлась пара капель на обработку иглы.

Валерка закатал левый рукав и нацелился иглой выше запястья. Колоть не стал, просто слегка вмял острие в кожу.

-А сейчас, Шура, ты мне поможешь выполнить релаксацию, проще, расслабление, - пояснил Валерка. Помощь в том, что объясняя тебе, я сам буду проделывать то же самое. Мне так легче снять зажимы. А теперь, отбрось все сомнения и скажи себе: «У нас все получится». Сядь поудобней. Сделай глубокий вдох, выдох, - продолжал он. – А теперь, напряги воображение и представь, например, вечность…, или бесконечность пространства…, или тихий зимний вечер, падающий снег, а если хочешь – берег моря, ласковое солнце, шум прибоя, влажный песок… Выбрал? Поживи в этом образе. Не спеши. Отдыхай. Наслаждайся.

Валерка говорил все медленнее и тише. Наконец перешел на шепот, и последних слов Сашка уже не разобрал. И не жалел об этом – так хорошо ему было на бархатном морском песке…

Влажный морской воздух щекотал ноздри. Солнце казалось бы чрезмерным, если бы не легкий ветерок, ласкавший две одинокие фигуры. На всем побережье больше не было ни души. Он и Она. Она - Сашкина подруга Светка. Странно, почему у неё лицо и фигура той соседки с озера, что на ночь глядя искала косметичку… Одни на берегу… Светка изменилась… Странно, если задуматься… Но вот, этого-то как раз не хотелось.

Хотелось утонуть в Светкиных волосах, ловить губами ее дыхание, целовать огромные голубые глаза, тонкие ноздри, бархатные щеки. Затем, слегка покусывая мочку розового уха, прильнуть всем телом, ощутить упругую податливость знакомого рельефа и раствориться на мгновение во вселенной по имени Светлана.

-Держи его, сгорит ведь! – закричал Валерка.

В мгновение, очнувшись, Аркадий метнулся к обмякшему и заваливающемуся в костер Сашке.

-Ты что, его загипнотизировал? – тормоша спящего друга, спросил он.

-Сам себя усыпил, я лишь помог. И, по-моему, не только ему, - хитро улыбнулся Валерка.

-Да, сегодня я «поплыл», - согласился Аркадий, – в первый раз. Никогда ведь не выходило.

-Очнись, сомнамбула, - тряхнул он клюющего носом Сашку.

-Отвянь, - вяло отмахнулся тот, – я правда уснул? – широко тараща глаза и крутя головой, обратился он к товарищам.

-Ты талантливый ученик, Шура, - похвалил Валерка. – Вам с Аркашей обоим удалось расслабиться, но ты пошёл дальше и усыпил себя. Вот тебе и гипноз. Думаю, что сейчас и с вами можно проделать подобное: он поднял левую руку, и они увидели, что хомутная игла наполовину воткнута чуть выше запястья.

-Кто хочет закончить эксперимент? – обратился он к друзьям.

-Я, - рванулся со своего места Аркадий, – дай, я попробую.

Валерка молча протянул руку. В мгновение вспотев, Аркадий осторожно надавил на иглу: она подалась и послушно пошла дальше.

-Лезет, как в печатку мыла.

-Тебе правда не больно?

-Сейчас выйдет насквозь.

-Смотри, выходит, - воскликнул Сашка.

В том месте, где должна была показаться игла, кожа взбугрилась и медленно поднялась остроконечным шалашиком. Он всё рос, высился и, наконец, расступившись в своей вершинке, выпустил наружу сверкающее острие иглы. Рука была проткнута насквозь.

-А вынет пусть Шура, - сказал Валерка, подставляя ему руку.

Сашка несмело ухватился за иглу и осторожно выдернул ее из руки товарища.

-Фантастика! – Он восторженно глядел то на иглу, то на Валеркину руку. – И ни кровинки! Глазам не верю!

-Хочешь попробовать? – спросил Валерка.

-Я хочу, - крикнул Аркадий, протягивая засученную до локтя руку.

-Аркаша, а не мазохист ли ты случаем? – Сашка хитро глянул на Валерку, и оба рассмеялись.