На пороге. Часть 8

Елисей знает, где мотоцикл. А почему он знает? Потому что он видел, как его туда положили. У него есть стеблеподъемники, в прошлом августе он убирал горох. Тот человек, который скинул в овраг мотоцикл, точно знал, что его лучше убрать с глаз подальше.
Что ж, значит, надо поговорить с Елисеем.
Утром Степан потребовал журналы регистрации работ за прошлый год, немало удивив Родченко:
- Тебе зачем?
- Дело есть.
Глядя на сжатые челюсти старшего механизатора, Родченко предпочел не спорить. А тот прошел в ангар к зерноуборочному комбайну и стал его осматривать, как ни в чем не бывало.
- Степ, ты бы тракторами занялся. Панкратов приезжал, требует их в первую очередь.
- Ты свое дело делай, а я сам разберусь.
- Блин…
Хуже нет, когда начальство само срывает сроки, а по хребтине потом получат все. Родченко сплюнул и полез под трактор.

А Степан методично осмотрел Елисея, проверил давление в шинах, подтянул аккумуляторные клеммы, долил солярку. Залез в кабину и притворил за собой дверь.
- Слушай, Елисей, тут такое дело. Ты же видел, как этот мотоцикл скинули в овраг? Я проверил, ты в прошлом августе работал на уборке гороха.
Комбайн молчал.
- Мне нужно знать, кто это сделал. Понимаешь, - Степан облокотился на руль, будто хотел донести до железяки тот кошмар, который полоскался у него внутри. – У этого мотоцикла порезали тормозной шланг. Представь, что у тебя его перерезали, и ты несешься под гору, а тормозить нечем. Тот человек, который это сделал, он и спрятал мотоцикл, чтобы наши ребята его не утащили и не нашли это дело.
Комбайн не шевелился.
- Мне нужно знать, кто это был. Давай сделаем так: мы сейчас с тобой поедем по деревне. Я буду делать вид, что управляю тобой, а ты сам повезешь меня к дому этого человека. Просто довезешь меня туда и остановишься. Дальше я сам.
Степан помолчал:
- Я скоро увольняться буду, в город переезжать. Когда я уволюсь, я тебя заправлю и выпущу – езжай куда хочешь, если хватит солярки. Дорогу ты теперь знаешь. Что скажешь?
Елисей вздрогнул и заурчал двигателем.

- Степан, ты куда? Ты че творишь вообще?
Огромная махина комбайна медленно развернулась, задевая столбы и проемы, а потом двинулась на выезд.
- Литвиненко, ты куда собрался на комбайне?
Степан высунулся в окно:
- Прокачусь по деревне, проверю двигатель. Сапунит он что-то, как бы не пришлось капиталить.
- Да ты сдурел, он тебе дома посносит!
Степан хотел что-то возразить, но Елисею надоело препираться, и он радостно рванул через проходную.
- Литвиненко!
- Да я мигом!

Странное это было ощущение. Степан держался за руль, но не управлял машиной – она ехала сама по себе. Главное, что человек в кабине сидит, а то народ впечатлительный, занервничает, наделает глупостей. Громоздкий комбайн, десять метров в длину, семь в ширину, еле-еле вписался в улицу, когда повернул на Вокзальную с Шестой.
- Ты полегче, крыши с домов не сдергивай.
Елисей ничего не ответил, он проехал до Четвертой и стал поворачивать направо, но вдруг остановился. Ребятишки высыпали на улицу, бабки показались в палисадниках, испуганно глядя, как огромная махина втискивается в улицу.
- Что такое? – Степан почувствовал, что комбайн дал задний ход и стал выкручиваться обратно. – Ты передумал? Куда мы едем?
Еще пара метров и Елисей встал прямо, качнулся и покатился вперед, быстро набирая скорость.
- Эй-эй-эй-эй, ты потише!
Разогнавшийся комбайн летел вниз, туда, где возле здания сельсовета стояла председательская Волга с открытым багажником. Сам Панкратов таскал туда какие-то коробки – видимо, собирался жечь бумаги, как и говорил.
Степан налег на руль, чтобы отвернуть, но отворачивать было некуда. Взбесившийся Елисей несся прямо на машину. Все, что успел Степан, это замахать руками и заорать председателю:
- Сан Саныч, уходите! Тормоза-а-аа!

Волгу смяло и впечатало в палисадник, председателя отбросило к стене. Коробка выпала у него из рук, развалилась, и взвились по ветру зеленые и коричневые бумажки. Полетели над крышами, над огородами, словно стая свадебных голубей.
Много было их в смятых коробках. Обалделый Степан выпал из кабины, шлепнулся на четвереньки и снял с лица прилетевшую бумажку: 50 рублей Билет Государственного Банка СССР.